Текст книги "Здесь был Шва"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

7. Самая низкооплачиваемая служба мужского эскорта на всём восточном побережье, за исключением, может быть, Бронкса

Жизнь похожа на плохую стрижку. Поначалу выглядишь как пугало огородное, потом вроде привыкаешь, и не успеешь оглянуться, как патлы снова отросли и их опять надо стричь; и ты начинаешь надеяться, что на этот раз причёска выйдет удачнее – если, конечно, не ходишь стричься в СуперКлипс. Тамошние парикмахеры такие жуткие, что к другим инструментам, кроме безопасных детских ножниц из пластмассы, их и близко подпускать нельзя; после этих палачей причесон у тебя такой, будто его не иначе как потолочным вентилятором укладывали. Словом, жизнь движется вперёд: хорошая стрижка, плохая стрижка и так до тех пор, пока ты не облысеешь, а тогда тебе уже всё равно.

Я как-то выдал эту мудрость матери, и она сказала, что я должен записать её в книжку, а книжку спалить. Ну что ж, некоторые люди не ценят поистине глубоких мыслей.

Так вот, договор с Кроули – это как плохая стрижка, к которой начинаешь привыкать. И я никак не ожидал, что снова попаду в неискусные руки цирюльника-палача.

– Пусть мистер Шва идёт вперёд. С вами, мистер Бонано, мне нужно поговорить наедине.

Кроули всегда называл нас «мистер Шва» и «мистер Бонано». Поначалу меня это напрягало – учителя в школе величали нас так, когда собирались устроить нам разнос. Но опять же – Кроули сердился на нас постоянно, так что всё логично.

Шла третья неделя нашей собачьей службы. До нынешнего момента Кроули не удостаивал нас особо пространными разговорами, ограничиваясь колкостями насчёт нашего дрянного гардероба, саркастическими замечаниями о моей усеянной угрями физиономии и просьбами, не могли бы мы купить себе дезодорант получше, потому что после целого дня в школе смердим похлеще, чем все его четырнадцать псов. Со Стариканом не соскучишься – никогда нельзя угадать заранее, к чему он прицепится на этот раз. Обычно он всегда больше колупал меня, чем моего напарника. Я-то думал, что таковы последствия «эффекта Шва». Мне и в голову не приходило, что Старикан оценивал мою персону с целью вывести её на более высокую орбиту в кроулиевской Вселенной.

– Мистер Шва, я сказал, вы можете идти.

Шва взглянул на меня и пожал плечами.

– Ладно. В случае чего, заявлю, что я твой ближайший родственник, Энси.

– Да, считай, я это заценил. Если выживу, звякну.

Как только Шва ушёл, Кроули уставился на меня из своего инвалидного кресла с другого конца комнаты и не сводил глаз, пожалуй, слишком долго.

– Так в чём дело, Весельчак?

Я перестал обращаться к нему «сэр» или «мистер Кроули». На мой взляд, так обращаются к человеку, к которому испытываешь уважение, а Старикашка моего уважения не заслужил. Сначала я называл его Чак (потому что его имя было Чарльз), но прозвище Весельчак подходило ему куда больше, особенно из-за той зверской рожи, которую он скраивал всякий раз, когда слышал его.

– Я тебе не клоун! – отрезал он. – Будь добр, прекрати называть меня так!

Я лишь ухмыльнулся. Он скривился ещё больше.

– С этого момента мистер Шва будет выгуливать собак один.

– Это несправедливо! – взвился я. – Этак он до ночи с ними не разделается!

– Я буду ему платить. Десять центов за собако-день.

– Двадцать пять.

– Ты что, заделался его поверенным?

– Я его менеджер.

– Ага. Понял. Двадцать пять.

– Но это только в том случае, если он согласится.

Кроули даже не удостоил меня ответом – наверно, потому что закон природы гласит: с Кроули все всегда соглашаются.

– А для тебя у меня другое задание.

– И я тоже буду получать плату?

– Да, – ответил он без промедления. Вот тут меня объял страх. Потому что обычно денег от Кроули можно дожидаться, как от быка молока; а если ты о них невзначай заикнулся, то захлебнёшься собственной кровушкой. Так что если он сам заранее решил, что за эту работу надо платить, значит, мне грозит нечто запредельно ужасное.

– Твоё жалование будет зависеть от того, насколько хорошо ты станешь выполнять свои обязанности.

– И в чём они будут заключаться?

К Кроули подобралась Леность и ткнулась носом в карман его смокинга – подачки хотела, но старик оттолкнул её.

– Моя внучка проведёт здесь, у меня, несколько месяцев. Твоя работа – составлять ей компанию. Развлекать её. И будешь делать вид, что моя внучка тебе очень нравится.

Кажется, моей новой причёской станет безобразный ирокез.

– А что с нею не так?

– Почему это с ней что-то должно быть не так? – ощетинился Кроули.

– Ну, не знаю, – сказал я. – Вы как-то так это сказали…

Кроули яростно крутанул своё кресло и стукнулся коленом о край стола. Наверняка Старикану было больно, но он даже не охнул, обломав мне весь кайф.

– Ну раз ты такой проницательный. Да, моя внучка в некотором смысле инвалид.

– Она тоже сидит в кресле?

– Я разве что-то такое говорил?

Я ждал разъяснений, но Кроули замолк. Значит, меня повысили: из выгуливателя собак я стал выгуливателем какой-то избалованной, капризной юной девицы вроде Веруки Салт [22]22
  Верука Салт – персонаж книги Р. Даля «Чарли и шоколадная фабрика».


[Закрыть].

– Явишься сюда завтра ровно в десять. Но до этого сведи знакомство с душем в своей берлоге да оденься поприличней. И не вздумай называть меня Весельчаком в её присутствии.

– Завтра суббота! Я занят другими делами.

Враньё – ничем я не был занят, и он тут же это понял, потому что сказал:

– Не заставляй меня делать твою жизнь ещё отстойней, чем она уже есть.

Наконец-то я сообразил, кого он мне напоминает: Императора из «Звёздных войн».

– Ладно. Но сейчас я пойду выгуливать псов, чтобы Шва не вкалывал там один.

– Ты такой хороший друг, ну прямо бойскаут.

– Но-но! – одёрнул его я. – Оскорблять-то зачем?

Потом прицепил поводок к Чревоугодию и вышел из дома.

* * *

– Может, она похожа на Человека-Слона?

Впервые за последние несколько недель Хови, Айра и я собрались в нашем недообустроенном подвале. Нам, в общем-то, нечего было сказать друг другу, поэтому мы вернулись к нашему прежнему времяпрепровождению – к видеоиграм. На этот раз мы сражались в «Три кулака ярости»: накачанные стероидами персонажи под воздействием радиации отращивают себе больше рук, чем положено обычным смертным, и, естественно, кидаются бороться за мировое господство, куда ж без него. Ну, вы знаете – всё, как в фильме.

Теорию Человека-Слона выдвинул Хови. Мы все ломали головы, что не так с кроулиевской внучкой. А с ней должно быть что-то основательно не так, если он готов даже платить мне за то, чтобы я проводил с ней время.

– Наверно, она просто сверхъестественная уродина, раз за неё даже деньги предлагают, – предположил Хови.

– Необязательно, – возразил Айра. – У неё может быть синдром Туретта.

– Это ещё что такое? – спросил я.

– Это когда на тебя находит и ты весь дёргаешься и материшь всех подряд.

– Ну, тогда этот синдром у большинства моих знакомых, – сказал я и замахнулся на Айриного амбала на экране сначала левой, потом правой рукой и, наконец, выдал финальный апперкот третьей. Айра сразу потерял десять пунктов жизни.

– А вдруг, – говорит Айра, – она – один из двух сиамских близнецов, сросшихся головами, но разделённых при рождении? Из них ведь только один может выжить, потому что мозг у них один на двоих.

– Логично, – согласился Хови. В это время его громила подкрался к моему сзади и хорошенько врезал мне в спину ногой, о существовании которой у него я не подозревал.

– Эй, это нечестно! Ты заграбастал себе бóльшую дозу радиации!

Я отвернулся от амбала Айры – тот ещё не пришёл в себя – и принялся осыпать пинками Ховиного парня.

– А может, это что-нибудь совсем простое, – предположил я, – типа у неё одна нога деревянная…

– Или обе, – бурчит Хови.

– Или голова, – добавляет Айра. – Я бы даже заплатил, чтобы на это полюбоваться.

– Вот Кроули и платит. – Я наскочил на Айриного персонажа, провёл двойной смертельный, и всё было кончено. Айра с досады отшвырнул свой геймпад. Мы с Хови остались один на один. Я обрушил на него бешеную атаку – вовсе не потому, что у меня руки чесались намылить ему башку, просто хотелось поскорее разделаться. Это как с пиццей: пока всю не съешь – не успокоишься.

Всего минута – и игра окончена; мой персонаж с триумфом задрал вверх все три руки под радостный рёв несуществующей толпы. Я вздохнул и убрал геймпад.

– Эй, пацаны, это только со мной так, или игра и вправду не такая интересная, как раньше?

У Айры с Хови мнения на этот счёт не сложилось. Впрочем, другого я от них и не ждал.

– Через месяц новая версия выйдет, – сказал Хови. – Намного лучше, говорят…

Я кивнул, потому что мне не хотелось говорить о том, о чём я на самом деле думал. А думал я о бамбуке. В прошлом году учитель естествознания сказал, что когда бамбук уже достаточно укоренился и укрепился, то можно видеть, как он растёт буквально у тебя на глазах. Вот я и размышлял: а не бывает ли точно так же и с людьми? Потому что я ощутил странное головокружение, словно стремительно вырос над Хови и Айрой. Я просто знал это, как знал, что любая новая версия «Трёх кулаков ярости», хоть сто раз улучшенная, заинтересует меня не больше прошлогоднего снега.

Я услышал чьи-то шаги на лестнице, но взглянув туда, никого не увидел.

– Привет, Шва, – сказал я.

Как только Хови с Айрой усекли, кто пришёл, они похватали свои геймпады и бросились в новую игру, полностью игнорируя визитёра. Меня это вывело из себя, но я ничего не сказал. Оба мои приятеля не возражали против Шва, пока он был всего лишь экзотической игрушкой, НЛО, внезапно ворвавшимся в их жизненное пространство; но как только интерес к нему был утрачен, Шва исчез с экранов их локаторов.

– Мне удалось разгадать хотя бы часть загадки, – сообщил Шва, игнорируя Айру с Хови в точности так же, как те игнорировали его.

– Какой загадки?

– Загадки кроулиевской внучки.

Вот тут уж Айра с Хови не могли не проявить хотя бы чуточку интереса.

– И что ты узнал? – спросил я.

– А ты сам посмотри.

И Шва протягивает мне распечатку старой архивированной страницы какой-то интернет-газеты. Ух ты, колонка светских новостей из «Дейли ньюс». На ней фотка младенца, а заголовок гласит: «Мистер и миссис Чарльз Кроули III объявляют о рождении дочери, Лексис Линн Кроули».

Айра с Хови сгрудились вокруг меня, оттерев Шва в сторону.

– Лексис? – удивился Айра. – Её что – назвали в честь машины?

– Лексис, а не «лексус», неуч ты неграмотный, – сказал я.

– Ну, – заметил Хови, – голова у неё вроде бы не деревянная.

Собственно, на вид с крошкой Лексис всё было в полном порядке.

– Эй, постой-ка, – сказал я. – Посмотри на дату. Она вовсе не младенец! Она нашего возраста.

– Хм-м, – протянул Айра. – Не знаю, что там с ней не так, но это явно не врождённое.

Хови подошёл к делу с научной точки зрения:

– А что если у неё в пубертатный период развилась проказа? Я слыхал, такое бывает.

– Ага, как же. Может, где-нибудь в Калькутте такое и бывает, только не в Бруклине.

– А вдруг она путешествовала по свету, – продолжал гнуть свою линию Хови, – и привезла оттуда эту напасть, как грипп или коровье бешенство.

– Ну ладно, – подытожил Айра. – Что бы там с нею ни было, ты сам скоро всё узнаешь.

Они с Хови вернулись на своё место на полу и похватали геймпады.

– Эй, Энси, ты играешь или как?

Шва, может, и привык, что с ним обращаются так, будто его вовсе нет, но это не значит, что ему это нравится. Я увидел: он начинает закипать, как тушёная говядина в медленноварке моей мамы, а это значит – ещё несколько секунд – и брызги гнева пополам с перцем, солью и прочей горечью полетят во всех вокруг.

– Алло! – проорал Шва Хови и Айре. – Мороженщик на углу раздаёт эскимо бесплатно. Налетай-расхватывай!

Если мои приятели и слышали его, то виду не подали. Шва повысил голос:

– Слыхали? Весь Лонг-Айленд захвачен марсианами!

Никакой реакции. С медленноварки уже срывало крышку.

– На Бруклин надвигается цунами! – вопил Шва. – Нам всем осталось жить пять минут!

Хови с Айрой продолжали играть как ни в чём не бывало.

Я предвидел, что здесь сейчас произойдёт. В шахматах есть такой ход, называется en passant – «на проходе». Это когда одна пешка, гордо задрав нос и не обращая внимания на пешку противника, ходит вперёд на две клетки. Оскорблённая пешка противника имеет полное право дать обидчику под зад – просто потому, что ей этого хочется. Кажется, это единственный ход в шахматах, когда тебя могут смести с доски только за то, что ты проигнорировал врага.

Ну и вот – стою я в своём родном подвале и наблюдаю, как Хови с Айрой прямым ходом лезут в en passant. Это они так нашу дружбу на крепость проверяли. «Твой Шва у нас уже в печёнках сидит, – безмолвно говорили они. – Чей ты друг – наш или его?»

Мне надо было бы поступить так, как я обычно поступаю, когда проигрываю партию: нечаянно перевернуть доску. Но Шва сделал свой ход первым – я и опомниться не успел. Он обошёл меня и кинулся к Хови и Айре. Я не тронулся с места. Он был в своём праве, и я не собирался ему мешать. Шва встал перед игроками, загородив собой экран.

– Эй, на случай, если вы ещё не заметили, то я здесь!

Айра поставил игру на паузу (Ховин мутант как раз собирался сделать из персонажа Айры котлету) и сказал:

– Мы в курсе, что ты здесь. А теперь будь любезен сделай так, чтобы тебя здесь не стало.

Тогда Шва нажал на кнопку и извлёк диск из приставки. Экран почернел.

– А вот посмотрим, заметите вы меня сейчас или нет! – Шва разломил диск на две половинки.

Произошло немыслимое. Мы все трое потрясённо таращили глаза на Шва. А тот швырнул обломки диска на пол и понёсся вверх по ступеням. Хови с Айрой уставились на меня – должно быть, не веря, что их любимой видеоигры больше нет.

– И ты ему так это оставишь? – проговорил Айра.

– Заткнись! Закрой варежку, понял? – рявкнул я.

И ринулся вслед за Шва, перепрыгивая через две ступеньки. Я даже не знал толком, что стану делать, когда догоню. Ну, вообще-то, он сломал мой диск, так что правильным решением было бы намылить ему шею; вот только… не хотел я мылить ему шею. Я, пожалуй, с бóльшим удовольствием устроил водные процедуры Айре и Хови.

В тот момент, когда я доскакал до верха лестницы, Шва уже вылетел на улицу. Мне удалось настичь его почти на самом углу, а чтобы остановить не на шутку разошедшегося приятеля, пришлось вцепиться в него чуть ли не всеми четырьмя лапами.

– Ты что, совсем псих? – заорал я.

– А хоть бы и так! – завопил он в ответ. – Может, я как раз псих и есть! Тихоня, у которого вдруг срывает башню, а потом в его морозилке находят половину жилого микрорайона!

Должен признать – на секунду я был огорошен, но только на секунду.

– Какую половину? – спросил я.

– А?

– Какую именно половину района? Ты не мог бы провернуть это дело с теми, что живут по ту сторону Авеню Т? Тамошний народ никогда мне не нравился.

Он попытался подавить улыбку, но я-то её видел!

– Не смешно.

– Так может, объяснишь мне, с какой радости ты мне игру угробил?

– Ты уверял, что я стану легендой.

– Чего-о?

– Если отправлюсь к Старикану Кроули и останусь в живых. «Ты станешь легендой!» – вот как ты сказал. Но я не легенда! Даже Тиггору и его тиггороидам плевать. Они уже позабыли о моём существовании!

– Да с какой радости тебя волнует признание этих кретинов?

– Но ведь это не только они, – говорит Шва. – Все так! Меня тошнит от того, что на меня смотрят как на пустое место. А теперь даже Кроули про меня забыл и выбрал для своей внучки тебя!

– Ну и что? Тоже мне ещё счастье припёрло!

Он набрал полную грудь воздуха.

– Иногда… иногда я просто боюсь, что кончу так же, как…

Он оборвал фразу, не договорив, повернулся и ушёл. На этот раз я не отправился за ним, зная, что он этого не хочет. Я побрёл домой. Перевернуть доску. Закончить игру. Никто не проиграет.

Когда я вошёл в подвал, Хови и Айра сидели и играли в другую игру.

– У этого парня точно не все дома, – сообщает Хови.

– Потребуй с него возмещения ущерба, – добавляет Айра.

Я пытался что-то сказать, но не мог подобрать слов. Я понимал, почему Шва отколол такой номер. Он встал прямо перед этими двумя – и всё равно они его не замечали. Он разломал игровой диск – но ничего не изменилось. Завтра Хови и Айра даже не вспомнят об этом инциденте.

«Иногда я боюсь, что кончу так же, как…»

Как кто? И внезапно я словно бы услышал голос Шва у себя в голове. «Как моя мать». Вот чего он не договорил!

– Энси, играть собираешься? Или так и будешь стоять там как пень?

Я хотел было передать им слова Шва, но понял, что это ни к чему. Такое впечатление, будто между мной и Айрой с Хови выросла стена из толстого звуконепроницаемого стекла.

– Мне что-то нездоровится, – сказал я. – Шли бы вы, парни, по домам.

– А что с тобой такое?

– Не знаю. Может, у меня развивается пубертатная проказа.

Они поднялись. Прощание прошло в несколько неловкой обстановке и заняло чуть дольше времени, чем простое «увидимся!». Наверно, потому, что в глубине души каждый из нас понимал: это не «увидимся». Это больше походило на «прощай».

8. Не понял – твои пальцы у меня во рту! Или так ты говоришь «Глаза б мои на тебя не смотрели!»?

Я выбросил Шва из головы, что, как вам известно, совсем нетрудно. Даже при том, насколько дико его переклинило накануне; даже при том, что он превратил мой диск с игрой в осколки – наутро я проснулся, и ни одна мысль о Шва не бороздила мой мозг. Я мог думать только о Лекси Кроули. Ей было четырнадцать, не четыре. Вот противный старикашка! Нет чтобы так и сказать. Ведь это обстоятельство круто меняло всё дело.

– Куда это ты так расфуфырился? – спросила мама, заглянув в мою комнату.

– На похороны, – бухнул я.

Она впилась в меня взглядом, пытаясь угадать, говорю я правду или, как всегда, выпендриваюсь.

– А кто умер? – спросила она.

– Твоё чувство юмора, – ответил я.

Она состроила недовольную гримасу и, видно, собралась было ответить мне в том же духе, но передумала, вошла в комнату и стала поправлять узел моего галстука.

– И кого же это ты собрался сразить своей красотой в девять утра?

– В десять. – Я вытянул шею, чтобы ей было сподручнее.

– И как она? Симпатичная?

Меня так и подмывало ответить: «Надеюсь, что она хотя бы человеческое существо», – но только пожал плечами.

Мама отступила на шаг и залюбовалась мной.

– Выглядишь шикарно, – сказала она. – Главное – не сваляй дурака, как обычно.

* * *

Как я уже говорил, единственный путь в квартиру Кроули (кроме полной трудов и опасностей дороги через крышу) пролегал через ресторан. Который в десять утра был закрыт. Вдоволь настучавшись в парадную дверь, я направился к чёрному ходу – там сторож пустил меня внутрь. Пустой ресторан, скажу я вам – зрелище жутковатое. Стулья громоздились на столах, на полу блестели мокрые пятна – сторож, видно, мыл его.

Я взошёл по лестнице и попал в неиспользуемую часть ресторана, в дальней стене которой темнела массивная деревянная дверь в апартаменты Кроули. Я ещё и до входа не добрался, а собаки уже подняли лай.

– А ну с дороги, сукины дети! – услышал я голос Старикана с той стороны. – Назад, кабысдохи, не то велю из вас суп сварить!

За сим последовали щелчки запоров, и дверь чуть приотворилась – как раз на столько, чтобы я смог протиснуться внутрь, не дав ни одному псу вырваться на свободу. Меня разом атаковали четырнадцать языков; Кроули пришёл на выручку, бросив через плечо пригоршню собачьих сластей. Псы, хорошо знакомые с протоколом, понеслись за добычей.

– Кто там, дедушка? – услышал я девчоночий голос из глубины квартиры.

– Парень, который выгуливает собак, – ответил Кроули.

– Как? – изумился я. – Но я думал… Ой! – Это Кроули изо всей силы ущипнул меня за руку, чтобы я заткнулся.

– Говорю тебе – собаководила пришёл! – повторил Кроули. – Чтобы вывести собак. – Он повернулся ко мне: – А дружок твой где?

Обычно я соображаю весьма живенько, но сегодня что-то тормозил. Не знал, чего от меня, собственно, ждут.

– Э-э… он пошёл на похороны.

– О, как печально, – сказала Лекси. Ну хоть голос у неё приятный. Я видел, как она вышла из кухни, но квартира, как всегда, утопала во мраке, поэтому лицо девочки было невозможно разглядеть.

Кроули посмотрел на меня.

– Тогда тебе придётся управляться с собаками одному, – произнёс он и повторил с нажимом: – Совсем одному.

– Э… ага… угу… похоже на то, – промямлил я.

И тогда Лекси сказала:

– Я могла бы помочь.

Наконец-то до меня дошло, что здесь происходит. Это же надо быть таким ослом, чтобы не догадаться сразу! Как только Лекси предложила свою помощь, Кроули заулыбался и воздел большие пальцы кверху. Всё ясно – он специально всё так подстроил.

– Я, право, не знаю, Лекси… эти твари, наверно, слишком сильны для тебя, – проговорил он.

– Не придумывай! Они не сильнее Мокси. К тому же, если я пойду с твоим «собаководилой», мне не придётся брать Мокси с собой.

Наконец Лекси вышла на более-менее освещённое место. Ничего ненормального я в ней не увидел. «Синдром Туретта! – вспомнил я. – Сейчас она начнёт поливать меня матом».

Вообще-то Лекси оказалась очень даже ничего. Не идеал, конечно, но кто я такой, чтобы судить. Глаза у неё были какие-то странные – полуприкрытые, как будто она только что отсидела целый урок обществоведения у мистера Гэндлера, а это, кстати сказать, такая пытка, которой я и врагу не пожелаю.

Лекси протянула мне ладонь. Она стояла слишком далеко, и чтобы пожать ей руку, мне пришлось сделать несколько шагов вперёд. И в этот момент я всё понял.

– Ты слепая!

Клянусь, я не нарочно. Сорвалось с языка.

Кроули одарил меня взглядом, полным такого отвращения, что он него скисло бы молоко.

– Наблюдательный ты наш.

– Извини, – сказал я Лекси, – но твой дедушка такого про тебя наговорил, что я уже начал думать, будто ты какой-то мутант.

– А у дедушки все мутанты. – Она поцеловала Старикана в макушку.

– Потому что все мутанты и есть! – проворчал дедушка.

Из кухни к нам прошествовал голден ретривер – куда более спокойный, чем остальные «сукины дети». На ретривере была надета специальная сбруя с жёсткой шлейкой. Собака-поводырь.

– Это Мокси. – Пёс подошёл ко мне, и я присел погладить его. – Он будет ревновать, когда мы пойдём выгуливать других собак, – сказала Лекси. – Ничего, привыкнет.

Мы нацепили поводки на двух «кабысдохов». Мокси немножко попротестовал, как и предсказывала его хозяйка. Мы с Лекси вышли за дверь.

– Наверно, я должен помочь тебе спуститься с лестницы? – спросил я.

– С какой стати? – ответила она. – Пять шагов, поворот направо, двенадцать шагов, поворот налево, двадцать две ступеньки вниз и девять шагов до двери.

Она справилась с задачей без сучка без задоринки.

Мы пересекли мостовую и пошли вдоль парапета набережной, так чтобы нам больше не надо было переходить через проезжие части. Благоразумие и Зависть знай себе натягивали поводки; мы шли не торопясь, размеренно, Лекси держалась за мою руку. Вот когда я пожалел, что не слишком утруждался на физкультуре – надо было больше уделять внимания подъёму тяжестей. Потому что держалась она за то место, где по идее должен был находиться левый бицепс и где существовали только его зачатки. Я всё время ожидал, что вот сейчас она выдаст что-нибудь на этот счёт.

– Ну, – спросила Лекси, – сколько дедуля платит тебе за то, чтобы ты меня развлекал?

– Платит? С чего это ты взяла? Я просто выгуливаю собак. Я «собаководила», как он выражается.

– Не вешай мне лапшу, я своего дедулю знаю. Так сколько?

Я собирался упереться рогом, но вовремя догадался, что эта слепая девчонка обладает способностью всё видеть насквозь.

– Достаточно, – уклончиво ответил я.

– Думаешь? – усомнилась она. – А я думаю иначе. Сколько бы ни было, он тебя надувает. Требуй прибавки.

– Ты что?! Я не могу!

– Это ещё почему? По крайней мере, твоё время стóит установленного правительством минимума, так ведь? И не забудь про представительские расходы. Дедуля должен возместить тебе затраты, когда мы с тобой будем ходить в кафе на ланч и когда ты будешь водить меня на дискотеку.

– На танцы? Я буду водить тебя на дискотеку?!

Лекси засмеялась.

– Если захочешь. А не захочешь – не будешь. Мой прошлогодний партнёр совсем не умел танцевать.

Вот тут я и пошёл хмыкать, перхать и заикаться – словом, издавать все те дурацкие звуки, с которыми мы, мужики, пытаемся привести в действие внезапно застопорившиеся шестерёнки в мозгах.

– Так он не впервые это делает?

– Летом я всегда гощу у деда. Он считает, что если мои парни будут ходить у него на поводке, это поможет ему защитить меня от опасностей большого мира.

Вот это новость! Кроули, оказывается, считает, что мне можно доверить охрану его внучки от мирового зла. Вообще-то, это меня обеспокоило. Во что я ввязался?! Я никогда раньше не гулял со слепыми девочками. Впрочем, мой опыт и по части зрячих был так мал, что его, можно сказать, нельзя было разглядеть невооружённым глазом. На школьных танцах мы с Айрой и Хови занимались тем, что подпирали стенку, накачивались пуншем и зубоскалили на счёт парней, у которых были «настоящие» подружки. Что касается тех редких случаев, когда я выходил в город с девочкой, то эти мероприятия можно сравнить ну разве что с телевикториной, передаваемой в прямом эфире по общенациональному телевидению: один неверный ответ – и ты красиво садишься в лужу под одновременный хохот всех часовых поясов.

Лекси повернулась лицом к заливу – в точности так же, как поступают все люди, желающие насладиться видом океана – и подставила щёки солёному морскому ветерку. А потом выдала нечто несуразное:

– Можно мне посмотреть, какой ты из себя?

Я стал в тупик. Это у неё шутки такие?

– Как ты можешь… посмотреть?

– Да вот так.

Она сунула мне поводок Благоразумия, а потом вдруг прижала свои ладони к моему лицу. От неожиданности я отпрянул: до сих пор девочки к моей физиономии прикасались только тогда, когда отвешивали мне оплеухи.

– Извини, – сказала Лекси. – Если ты против…

– Нет-нет, всё нормально. Просто не ожидал. Давай. Попробуй ещё раз.

Она опять поднесла правую руку к моему лицу – на этот раз медленнее. Потом подоспела и её левая рука. Лекси принялась поглаживать обе мои щеки осторожными круговыми движениями.

– Наверно, в моих прыщах можно прочитать какое-нибудь сообщение по Брайлю?

Она хихикнула, а я молча вознёс молитву к Богу, чтобы вулканический угорь с белой верхушкой, на который я извёл тонну «Клерасила», не решил, что пришла пора извергаться – прямо здесь и прямо сейчас.

Теперь пальцы Лекси двинулись к моим глазницам, провели по обеим бровям и пощупали переносицу.

– У тебя хорошее строение костей, – заключила она. Динозавры в палеонтологическом музее прибалдели бы от этой похвалы, но живому человеку такой комплимент навряд ли пришёлся бы по душе.

– Ничего лучше о моей физиономии сказать нельзя, да?

– Хорошее строение костей очень важно, – заявила Лекси. – Можешь считать себя каким угодно раскрасавцем, но это абсолютно ничего не значит, если лицевые кости устроены по-дурацки.

Ну, тогда пусть продолжает. Я закрыл глаза, а она мягко и плотно прижала подушечки больших пальцев к моим глазницам – наверно, пыталась установить наличие мозгов позади моих глазных яблок.

– У тебя очень красивые глаза, – сказала она.

Её пальцы скользнули по крыльям моего носа и начали странствовать по краю ноздрей – вот это уже, скажу я вам, показалось мне, пожалуй, чересчур фамильярным. Но прежде чем я успел высказаться на этот счёт, пальцы Лекси провели по моим губам. Щекотно. Хорошо, что она не видит, как я залился краской; но вот интересно – она может ощущать прихлынувший к моим щекам жар?

– Ну что, всё увидела?

– Почти.

И вдруг – Господом клянусь, не вру! – она деликатно раздвинула мои губы кончиками пальцев и принялась водить ими туда-сюда по моим зубам.

– Кавефса, щебе дощтатофно, – проговорил я.

– Хм-м, – протянула она, игнорируя моё замечание. – Ты носишь брекеты!

Чем дальше, тем хуже. В этот момент мне захотелось быть где угодно, только не здесь. И тут она вдруг сказала:

– Мне нравится, когда носят брекеты. Они придают личности изюминку.

Итак, девичьи пальцы исследуют изюминки моих зубных брекетов. И как, скажите на милость, к этому относиться? Мы теперь что – вроде как парочка, что ли? Может, засовывание пальцев в чужой рот у слепых то же самое, что у зрячих… ну, вы знаете… первая база? Или это совсем другая игра, правил которой я не знаю? Какой-нибудь там крикет. Я однажды видел матч, но ничего не понял. Ну и вот, стою с пальцами этой девчонки на моих зубах, чтó, как я полагаю, таки является первой базой в крикетном матче, и раздумываю: а что будет, если ей вздумается провести более глубокие исследования моих изюминок?

Но тут она убрала руки. Я вздохнул с глубочайшим облегчением.

– Ну так как, – спросил я. – Тебе понравилось, что ты увидела?

Она улыбнулась.

– Угу. Да, мне понравилось.

А не настала ли теперь моя очередь для исследований? Но я постеснялся спрашивать.

– Привет, Энси!

Я подскочил. Шва застал меня врасплох. Интересно, как долго он торчит здесь и что видел?

– Тьфу ты! Вечно подбираешься, как вор!

– А я всё раздумывала, когда же ты его заметишь, – сказала Лекси.

Я вихрем развернулся к ней.

– Ты знала, что он здесь?!

– Конечно. Я слышала его дыхание. Как он тебя назвал?

– Никак, это просто кличка [23]23
  У слова antsy есть ещё одно значение, несколько… деликатного свойства. Кому интересно – загляните в Urban dictionary.


[Закрыть].

– Она видела меня! – обрадовался Шва. – Подумать только! Она видела меня!

– Не видела она тебя, она слепая!

– Но она знала, что я здесь! – Шва переполнял восторг. – Эй, Энси, может, мы проведём ещё ряд экспериментов, с участием Лекси на этот раз? Удостоверимся – может, у неё иммунитет к «эффекту Шва»? Кто знает, а вдруг это наследственное? Потому что её дед тоже, как правило, замечает меня.

Лекси заулыбалась.

– Энси? Он назвал тебя Энси?

Я вскинул ладони вверх. Поговорка «третий – лишний» подходила к данной ситуации как нельзя лучше; а у меня возникло чувство, будто тут уже не третий, а целая очередь лишних – наподобие цифр после запятой в числе π.

– Шва, а тебе собак прогуливать не надо?

– У меня целый день впереди.

– Ты не собираешься нас познакомить? – поинтересовалась Лекси.

Я вздохнул, сдаваясь.

– Лекси, это Шва. Шва, это Лекси.

– Кельвин, – сказал он. – Очень приятно.

В этот момент Благоразумие и Зависть начали потихоньку беситься со скуки. Мы отправились домой, и я отвёл их наверх один. Вернувшись на улицу, я обнаружил, что Лекси ощупывает лицо Шва.

– Эй! – завопил я и кинулся к ним бегом.

– Я хотел, чтобы Лекси увидела меня, – сказал Шва, – так же, как она видела тебя.

– А с чего ты взял, что ей хочется тебя видеть?

Лекси, наморщив брови, продолжала ощупывать кончиками пальцев физиономию Шва.

– Хм-м… это интересно.

– Что? – встрепенулся Шва. – Что там?

– Н-не знаю. Это как… Я словно не могу получить ясное представление. Твоё лицо как будто…