Текст книги "Здесь был Шва"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

* * *

Наутро я проснулся с тревожным чувством, что мне о чём-то нужно было помнить, но я не имел понятия, о чём. Это было сродни зрению Лекси – воспоминание о воспоминании.

Сегодня воскресенье. Может, мы с Лекси строили какие-то планы, прежде чем разразилась вчерашняя катастрофа? Что же я должен был помнить, что?!

Мама рано ушла в магазин и вернулась со странной коллекцией продуктов, одним из экспонатов которой был пакет с улитками.

– Ох уж эти французы! – пожаловалась она. – И как они ухитряются из любой гадости сделать еду?

Увидев улиток, Кристина впала в панику. Я помог маме разобрать покупки – мне же надо было заранее морально подготовиться к тому, что нас, возможно, ожидает за обеденным столом, ведь правда?

Я передвинул в сторону стопку карточек с мамиными рецептами – они мешали мне вытащить продукты из последнего пакета – и скрепка, стягивающая карточки, слетела. С тихим щелчком, который я едва расслышал за гулом холодильника, скрепка ударилась о покрытый линолеумом пол.

Скрепка!

Я так и застыл, держа стопку рецептов в одной руке и полфунта свиных мозгов в другой. Я уставился на скрепку, как полный придурок. Должно быть, только что-то такое крохотное, такое незначительное и могло напомнить мне о Шва.

– Энси, что с тобой?

Я сунул маме в руки свинячьи мозги и с криком: «Мне надо идти!» – устремился к двери. Но прежде чем вылететь на улицу, схватил ручку и написал на ладони большими синими буквами: «К Шва домой» – на случай, если «эффект Шва» проявит всю свою мощь и я забуду, куда направляюсь.

14. Узнал кое-что о детстве Шва. Лучше бы я этого не знал

Я гнал велосипед на самой высокой скорости и добрался до дома Шва в считанные минуты. Подбежав к двери, я услышал доносящиеся из-за неё звуки гитары. Пришлось нажать кнопку звонка три или четыре раза, прежде чем мистер Шва открыл мне с приветливой улыбкой.

– Здравствуйте, а Кельвин дома? Мне надо с ним поговорить.

Он посмотрел на меня с таким странным выражением, что на краткий, ужасный миг меня охватил страх – вот сейчас он спросит: «Какой ещё Кельвин?».

Но вместо этого он сказал:

– Конечно. Он в своей комнате.

Я направился туда и обнаружил, что Шва там нет.

– Хм-м, – беззаботно сказал его папа. – Может, его вообще нет дома.

– Как?! Вы не знаете, когда ваш сын дома, а когда нет?

– Ну да, – сказал он уже не так беззаботно. – По большей части не знаю.

Я заглянул во все комнаты, пытаясь сообразить, куда же делся Шва. Снова раздались звуки гитары, и это стало для меня последней каплей. Я рванул в гостиную: мистер Шва сидел и играл, напевая себе под нос, и ничто в мире его не колыхало. Хорошо же, сейчас я тебя всколыхну так всколыхну!

– Вы хотя бы в курсе – прошлым вечером Кельвин приходил домой или нет?

Он озадаченно взглянул на меня и снова склонился к гитаре:

– Кельвин всегда приходит домой. С чего бы это ему не прийти вчера домой?

– Да с того, что он сейчас, может, плавает в заливе лицом вниз!

Он прекратил играть, но головы не поднял.

– А может, он со своей матерью, – продолжал я. – Как по-вашему? Может он быть у неё?

– Хватит, Энси, – сказал Шва. – Оставь отца в покое.

Он стоял перед сложенным из кирпича камином, на нём был тёмно-красный свитер. Сливался с фоном. Как всегда, сливался с фоном.

– Вот он, Кельвин! – обрадовался мистер Шва. – Стоило ли так волноваться.

– Ты где был? – напустился я на Шва.

– То здесь, то там, – ответил он. – По большей части здесь.

Папаша опять заиграл на гитаре.

– Папа, – обратился к нему Шва, – Марко и Сэм придут за тобой около полудня. Вас подрядили покрасить дом в Милл-Бэйзин.

– Окей, – откликнулся отец.

Мы со Шва пошли к нему в комнату, и он закрыл дверь. Здесь царила полутьма: шторы были почему-то задёрнуты и свет пробивался только по краям.

– Ты что, решил пойти по стопам Старикашки Кроули?

– Я вчера уволился, – сказал Шва. – Кроули встал на дыбы, пригрозил, что мой отец потеряет работу и ты ды, но мне плевать. Друзья моего отца никогда не бросят его.

– Так я и думал, что ты свалишь от Кроули, – заметил я.

– Я и от тебя сваливаю, Энси.

– Это ещё что значит?

– То и значит, что теперь тебе не надо прикидываться моим другом. И жалеть меня тоже не надо.

– Я не!.. Хотя нет. Мне действительно жалко тебя, но только потому, что я и есть твой друг!

– Не играет роли.

– Послушай, мне жаль, что так получилось с Лекси. Знай: мы больше с ней не встречаемся.

– Это тоже не играет роли. Теперь ты можешь уйти. Правда.

Он сидел, ждал, пока я уйду, но я не уходил. И не сказал ему ни слова в ответ. Есть пословица: действия говорят громче слов, но то же самое можно сказать и о бездействии. Я не трогался с места, и это было самым сильным высказыванием, которое я мог привести в защиту нашей дружбы.

Шва наблюдал. Я не двигался. Он наблюдал за тем, как я не двигался. Думаю, ему стало неловко, потому что он отвёл глаза.

– Не надо меня жалеть, – повторил он. – Знаешь, буддисты верят, что достигнув состояния небытия, человек становится совершенным.

– Ты же не буддист.

Он задумчиво посмотрел на меня.

– Я тебе сейчас кое-что расскажу, Энси. Тебе всегда хотелось это знать. Но обещай, что поверишь.

– Конечно, Шва, если ты этого хочешь. Обещаю.

– Ладно, тогда слушай…

…Вот так в той тёмной комнате, где я не мог видеть небесной синевы в его глазах – да и ничего вообще не мог в них видеть – Шва поведал мне свою самую глубокую, самую мрачную тайну.

* * *

– Я узнал о существовании «эффекта Шва» в пять лет, – начал он, – хотя названия у него тогда ещё не было. Собственно, название этому явлению дал не кто иной как ты, Энси. Но мне было пять, когда я понял: со мной что-то не в порядке.

Я не помню, как выглядела моя мать, но помню последний раз, когда видел её. Мы пошли в Кинг-Плаза, и она купила мне там одежду. Я как раз собирался в подготовительный класс, и мама хотела, чтобы её сын был одет лучше всех малышей в школе. Хотела, чтобы меня замечали.

Помню, она была такая грустная-грустная. Она уже долгое время грустила, так что не думаю, будто это было что-то необычное. На пути домой мы зашли в супермаркет – купить продуктов к обеду. Я забрался на детское сиденье в тележке, и мы пошли между рядами товаров. Такая у нас была игра: даже когда купить предстояло совсем немножко, мама катала меня по всему магазину, а я называл продукты: вот кетчуп, а вот пикули или, там, спагетти.

Мы добрались до рядов с замороженными продуктами. На улице стояло лето, но здесь царила зима. Меня до сих пор знобит при воспоминании. Мама убрала руки с тележки и сказала:

– Я скоро вернусь. Забыла говядину.

Она ушла, а я остался ждать. Горошек, кукуруза, брокколи. Я начал называть все замороженные овощи подряд: стручковая фасоль, шпинат, морковка… и на мгновение – на совсем крохотное мгновение – я забыл, зачем я здесь. Забыл, кого жду. Я забыл её. Всего лишь на миг – и этого оказалось достаточно. Когда я вспомнил, было уже поздно.

Но тогда я этого ещё не знал. Так и сидел на детском сиденьице в тележке, мёрз и продолжал ждать. Фасоль лима, цветная капуста, спаржа… Мамы всё не было. Ни через пять минут, ни через десять. Я перечислил уже все овощи.

И тогда я заплакал. Сначала просто тихонько хныкал, потом всё громче и громче. Начал кричать, звать на помощь: пожалуйста, кто-нибудь, найдите мою мамочку, она в соседнем ряду! Я кричал и плакал, и знаешь что? Знаешь что?! Никто этого не замечал!

Я сидел в тележке, плакал так, что, казалось, скоро у меня глаза вытекут, а люди шли себе мимо, как будто меня вовсе не было. Никто – ни другие матери, ни работники магазина, ни управляющий – никто меня не видел и не слышал. Народ брал свои товары и шёл дальше. Вот тогда я и понял, что так будет всегда. А рано или поздно наступит момент, когда никто не вспомнит обо мне, ни одна живая душа. И в этот день я исчезну – навсегда, бесследно. Как моя мама.

* * *

Я слушал его рассказ с комом в горле. Невозможно себе даже представить, каково это – сидеть в магазинной тележке, одному в толпе людей, и ждать маму, которая так и не вернётся.

– Шва, – медленно сказал я, – люди не исчезают только потому, что о них никто не вспоминает.

– Если ты не помнишь о человеке, то откуда тебе знать, что он не исчез, Энси? Как то дерево, что упало в лесу. Если там нет никого и ничего, что услышало бы шум его падения, то это всё равно что никакого шума не было; и если никто, совсем никто не помнит тебя, то это значит, что ты на самом деле никогда не существовал.

Я не находил слов. И полумрак комнаты, и всё, что мне было известно о Шва, располагали к мысли, что такое почти что возможно.

– Но… но ты же былтам, Шва. Ведь кто-то же в конце концов заметил тебя в тележке, иначе ты бы до сих пор сидел в ней, мешая народу добраться до цветной капусты.

– Этого я не помню – остаток дня как будто утопает в тумане. Следующее чёткое воспоминание – я в полицейском участке с отцом, отвечаю на вопросы и смотрю, как отец заполняет документы. В основном я молчал. У меня сложилось впечатление, что коп даже не подозревает о том, что я тоже здесь, и это возмутило меня. Поэтому я кое-что стащил – такое, чего бы инспектор не сразу хватился, но что могло бы привлечь ко мне внимание. Когда полисмен взял стопку протоколов о пропаже человека, листы рассыпались и разлетелись по всему полу, а я засмеялся. Коп не мог ума приложить, почему распались листы, а вот я – я знал.

– Скрепка! – догадался я. – Ты стибрил скрепку!

– Когда мы шли домой, папа держался так, словно ничего не случилось, словно всё нормально. Это было ещё до несчастья с ним, но уже тогда он повёл себя странно, как будто совсем забыл о маме. Начиная с этого момента он никогда больше не упоминал о ней. Её портреты пропали со стен, а вскоре всё, что могло натолкнуть меня на мысль о ней, исчезло. Всё, кроме вот этого.

Он засунул руку под матрас, пошарил немного и выудил маленький пластиковый пакетик.

– Эту я храню отдельно от остальных, – пояснил он, протягивая мне пакетик. Я принял его с таким благоговением, будто мне вручали алмаз. Пожалуй, эта скрепка была самой драгоценной вещью, которую мне когда-либо в жизни приходилось держать в ладонях.

– Знаешь, Шва, что бы ты там ни говорил, ты не исчезнешь.

– Да, Энси, не исчезну. Уж об этом я позабочусь. Сделаю кое-что такое – все увидят и никто никогда не забудет.

– И что же это?!

Я не мог различить выражения лица Шва, но не думаю, чтобы он улыбался.

– Увидишь.

15. Междуворот в третьем проходе. Никто не будет любезен убрать эктоплазменную слизь? [29]29
  Тем, кто читал трилогию Нила Шустермана «Скинджекеры Междумира», не составит труда понять, о чём речь в этом заглавии. А остальные пусть почитают эту замечательную трилогию.


[Закрыть]

Я не имел понятия, что задумал Шва, но жутковатое спокойствие его тона мне очень не понравилось. Всю дорогу домой меня не оставляло нехорошее предчувствие. Уж это спокойствие Шва! Было в нём нечто триумфальное, словно озарившее его вспышкой славы. Наподобие той вспышки, что произошла с Даффи Даком [30]30
  Здесь и далее речь идёт о персонажах мультсериала Looney Tunes – Даффи Даке (Daffy Duck, Утка Даффи) и Багзе Банни (Bugs Bunny, Кролик Багз).


[Закрыть]. Помните старый мультик: к Даффи никто не питает уважения, поэтому чтобы доказать, что он лучше Багза Банни, он съедает несколько динамитных шашек, выпивает канистру бензина, а напоследок глотает горящую спичку.

– Вот так! – торжествует Даффи, входя в жемчужные врата. – Жаль только, что это можно сделать только один раз.

Я посоветовался с Хови и Айрой, потому что больше не с кем было.

– Может, он обмажется зелёной краской и пустится бегать по школе? – предположил Айра.

– В голом виде! – добавляет Хови.

– Не-е, – возражаю я. – Если уж кошачий костюм и оранжевое сомбреро не привлекли ничего внимания, то про зелёную краску и говорить не стоит.

– Может, он спрыгнет с парашютом на поле прямо во время футбольного матча? – говорит Айра.

– В голом виде! – добавляет Хови.

– Не-е, – возражаю я. – Люди, может, и запомнят само происшествие, но забудут, кто был его героем.

Толку от приятелей я не добился, поэтому, отставив в сторону владевшие мною смущение и неловкость, понёс свои тревоги к Лекси; потому что знал: несмотря ни на что, она так же переживает за Шва, как и я.

Наверно, такова ирония судьбы, но наши с Лекси нынешние отношения вращались исключительно вокруг Шва.

– Вот ещё чепуха! – заявила Лекси, выслушав историю матери Шва. – Он не исчезнет, потому что онаникуда не исчезала!

– Почему ты так уверена?

– Потому что люди не проваливаются просто так в чёрную дыру.

– А если? – настаивал я. – Может, они как раз проваливаются, только этого никто не замечает?

В это время в комнату вкатился Кроули.

– Беседуете о нашем друге мистере Шва, не так ли? – спросил он.

– С каких это пор Шва стал вашим другом? – поинтересовался я.

– Это просто фигура речи.

– Дедушка – вот кто должен считаться экспертом в области невидимости! – ехидно сказала Лекси. – После стольких лет в этой берлоге.

Поскольку Лекси всё равно не увидела бы его свирепого взгляда, Кроули направил его на меня.

– Глаз не зрит, зато память хранит, – изрёк Старикан и покатил к окну. Я сдвинул шторы на одном из них, чтобы впустить в гостиную толику вечернего света, но Кроули плотно задёрнул портьеры и повернулся ко мне. – Сколько лет ты слышишь побасёнки о полоумном Старикашке Кроули?

– Сколько себя помню, – ответил я. – И даже ещё дольше.

– Вот видите? Есть разница между быть незаметным и быть незримым. Никто не может пройти мимо этого ресторана, не подняв глаза на мои окна и не вспомнив обо мне.

– А как насчёт матери Шва? – спросил я Старикана. – Она какая, по-вашему, – невидимая или незримая?

– Если честно, мне до лампочки. – Кроули развернул своё кресло и покатил на кухню. – Но если бы мне не было до лампочки, уж я бы нашёл способ это выяснить.

* * *

За углом от нашего дома жил один парень, работавший в коммунальном отделе водо– и энергоснабжения и утверждавший, что он – лозоход. Вы, наверно, слышали про таких людей: они бродят, держа в руках прутик в виде перевёрнутой буквы Y, и якобы прислушиваются к идущим от земли токам (или что там от неё исходит), таким образом находя под землёй воду. Звали этого парня Эд Нибли, и в его обязанности входило искать протечки и неполадки в водопроводе нашего района. Иногда я задаюсь вопросом: интересно, в отделе водо– и энергоснабжения знают, что этот Эд делает свою работу с помощью прутика, а не с помощью более традиционного метода, называемого в народе «а чёрт его знает, по наитию»?

Я как-то видел его за работой в соседнем дворе; правда, снаряжён он был не Y-образной веточкой, а двумя стержнями из нержавеющей стали. Наверно, и лозоходов коснулся технический прогресс. Держа по стальной палке в каждой руке, Эд бродил туда-сюда по двору. Он рассказывал мне, что когда стержни остаются параллельными, это значит, что течи под землёй нет. А вот если стержни скрестятся – значит, там вода. Побегав по двору, Эд точно предсказал, где прорвало трубу – и все замерли от изумления. Вообще-то, произнося своё пророчество, Эд стоял в лужице грязи, но он утверждал, что эта грязь – чистой воды совпадение. Ну что ж, сомнение всегда рассматривается в пользу обвиняемого.

Кроули предположил, что наверняка существуют способы узнать, что сталось с матерью Шва и как она провернула фокус с исчезновением. Шва был убеждён, что здесь не обошлось без вмешательства сверхъестественных сил, и я был склонен думать, что он, возможно, прав. Может, на его мать обрушился удар «эффекта Шва» небывалой мощи, и когда никто не смотрел, вселенная просто поглотила её, даже не срыгнув при этом. Но опять-таки – а вдруг отрыжка имела место? Ну то есть, след можно найти? И вот тут-то на сцену выступил Эд Нибли. Согласно «Хотите верьте – хотите нет» от Рипли [31]31
  Ripley's Believe It or Not! – так называется франшиза, основанная Робертом Рипли, имеющая дело со всяческими невероятными событиями и такими необычными вещами, что читатели могут усомниться в правдивости рассказов о них. Франшиза оказалась столь популярной, что стала выходить в целом ряде форматов, включая радио, телевидение, комиксы, сеть музеев и серии альманахов.


[Закрыть], любой мало-мальски солидный лозоход способен общаться с духами и управляться со всякими другими «паранормальными феноменами». Эти вещи из разряда тех, про которые говорят: «Не вздумай сам сделать это дома!» – и правильно, потому что я, например, совсем не горю желанием узнать, сколько человек померло в моей спальне.

– Я признаю существование аур и энергетических полей, – сказала мне Лекси, – но в эту затею мне как-то не очень верится.

Тем не менее мы наняли Нибли продемонстрировать свои лозоходческие таланты в супермаркете «Уолдбаум», что в Канарси – предположительно том самом, в котором предположительная мать Шва предположительно испарилась. Эд не стал назначать цену за свои услуги.

– Считайте это общественно-полезным трудом, – сказал он. – Когда закончим, заплатите сколько не жалко.

Для нынешней задачи он взял прутья из стекла.

– Стекло резонирует с потусторонним миром сильнее, чем металл, – пояснил Нибли. – Металл раздражает духов, они удирают от него во все лопатки. Честное слово, не вру!

Пока Эд бродил между рядами товаров в «Уолдбауме», Лекси, Мокси и я следовали за ним по пятам, словно шайка оголтелых охотников за привидениями. Я старался не обращать внимания на озадаченные взгляды публики, но это было нелегко.

– Что-то я чувствую себя как полный идиот, – пробормотал я.

– Ничего, привыкнешь, – утешил Нибли. Он провёл нас через овощи-фрукты, на секунду задержался около картошки и снова двинулся дальше. В ряду специй он обнаружил некоторое количество эктоплазменной слизи, но на поверку оказалось, что это кто-то разбил бутылку с соусом.

– Я столько лозоохотился на духов – не сосчитать! – хвалился Нибли. – Это тебе не вода. Вода – она что? Всегда стремится к самой низкой точке. А духи – совсем другое дело!

Он дошёл до задней части торгового зала, и стержни в его руках скрестились.

– Здесь – холодное пятно.

– Мы в отделе молочных продуктов, тут всегда холодно, – сказал я.

– Гм-м. Может и так. А может, и астрал.

На лице Лекси появилось выражение, которое бывает у зрячих людей, когда они закатывают глаза.

Мы нарочно не сообщили Нибли, где именно имело место исчезновение, чтобы увидеть, найдёт ли он его самостоятельно. Когда Эд добрался до отдела замороженных продуктов, мы стали следить за ним с удвоенным вниманием, но он завернул за угол и направился к мясному отделу. Стержни и не думали скрещиваться.

– Пару месяцев назад меня вызвали в Джерси, – разглагольствовал Нибли, проходя мимо кур, потом мимо свинины и говядины. – У одной женщины в доме обнаружился полтергейст. Когда я спустился в подвал, мои прутья как взбесились. – Он миновал баранину и морепродукты. Мясник за прилавком отвёл глаза в сторону – должно быть, ему было неловко за нас. – Оказалось, местная мафия укокошила одного парня, а труп скинула в фундамент и залила бетоном. Честное слово, не вру!

К этому времени он уже миновал мясной отдел и свернул к полкам с пивом, где на него снизошла задумчивость, которая, как я подозреваю, не имела ничего общего с потусторонним миром.

Подытоживая: Нибли не нашёл никаких спиритуальных междуворотов, зато в трёх местах обнаружил течь в трубах.

* * *

Мы оставили сверхъестественные силы в покое, но вернулись в магазин на следующий день, чтобы поговорить с управляющим – по его словам, тот работал здесь уже двенадцать лет.

– Мы готовим доклад в школе по истории «Уолдбаума», – объяснил я.

Управляющий пришёл в восторг и принялся вдохновенно рассказывать, как сто лет назад Иззи Уолдбаум приехал из России без гроша денег и открыл малюсенькую бутербродную на Декалб-авеню. Думаю, этот рассказ очень понравился бы человеку, которому было бы дело до Иззи с его бутербродами.

– Нет, нам неинтересна история всей сети, – пояснила Лекси. – Мы бы хотели узнать побольше именно об этом магазине.

Управляющий уже собирался пуститься в пространное описание церемонии открытия с разрезанием ленты и прочим, но я успел сказать:

– Мы хотели бы услышать, не произошло ли здесь чего-нибудь из ряда вон выходящего за период вашей работы.

И вдруг лицо управляющего словно замкнулось – такое выражение можно увидеть на физиономиях корпоративных шишек, когда «60 минут» подступает к ним с неприятными вопросами.

– А что? – спросил он. – Вы что-то слышали?

– Да ничего такого особенного, – успокоила Лекси, стараясь невзначай не намекнуть управляющему на истинную причину нашего визита. Если бы он понял, что мы на самом деле проводим расследование, то отправил бы нас беседовать с его адвокатами, и на том нашим изысканиям пришёл бы конец.

– Например, грабежей здесь не случалось? – допытывалась Лекси.

Он засмеялся.

– Да каждую вторую неделю по вторникам. Тоже мне новость!

– А как насчёт убийств? – спросил я.

– На моём веку не случалось.

– А похищения бывали? – допытывалась Лекси.

– Или необъяснимые исчезновения? – ввернул я.

– Нет, – сказал он, но, подумав минутку, добавил: – Хотя как-то здесь бросили одного пацанчика, это было, да.

Бинго!

– Бросили? – проговорил я, стараясь не выдать своего возбуждения. – Что случилось?

– Я работал тогда в отделе овощей-фруктов. Насколько мне помнится, мать просто оставила мальца в тележке. Господи, я не вспоминал об этом столько лет!

– А мать не нашли, не знаете? – спросила Лекси.

Управляющий покачал головой.

– Не знаю. В конце концов малыша забрал отец.

– А камеры наблюдения? – спросил я. – Они разве не записали, как мать выходила из магазина?

– Половина камер была неисправна, в том числе и та, что на выходе.

По словам управляющего, камера при мясном отделе работала, но, к сожалению, была неправильно сориентирована: вместо прилавка и покупателей она показывала табличку с детальной схемой разделки свиной туши. Таким образом, единственное, что удалось установить полиции – это что табличку никто не спёр.

– Постойте-постойте, это же именно тогда руководство дало под зад прежнему управляющему за сломанные камеры! Меня продвинули сначала в помощники управляющего, а потом, через пару лет, сделали управляющим. – Он разулыбался при этом приятном воспоминании.

– Значит, чисто теоретически, – подытожил я, – мать, возможно, вообще не покидала магазина?

Он рассмеялся:

– А кто его знает! Может, из неё гамбургер сделали! – И тут его глаза снова насторожились и забегали. – Ребята, вы, того, никому не передавайте, что я сейчас сболтнул!

* * *

Несмотря на то, что удерживать в голове мысли о Шва не так-то легко, в ходе нашего расследования я много думал о его родителях. Что побудило мать Шва раствориться между строчками списка покупок? И почему отец стёр малейшие следы её пребывания в доме? Иногда я смотрел на своего папу и гадал: а случалось ли так, чтобы он, подобно отцу Шва, забывал о моём существовании? Я вглядывался в маму и размышлял о её походах в магазин за продуктами…

По крайней мере теперь мы получили подтверждение тому, что с матерью Шва действительно что-то стряслось, хотя никто по-прежнему не знал что. Когда я пришёл домой тем вечером, там были только мама и Кристина. Мама готовила нечто под названием coq au vin в глубокой сковороде. Пахло ошизенно, одно слово – Франция. Мама заявила, что ингредиенты в этом блюде такие, что мы ни за что на свете не стали бы их есть по отдельности, и дала мне соус на пробу. М-м, какая прелесть! Наблюдая за тем, как она стряпает, я думал о матери Шва – женщине настолько неприметной, что она смогла зайти в супермаркет и невыйти из него – и никто не обратил на это внимания. Вот мою маму никак нельзя назвать неприметной, хотя она об этом, скорей всего, не догадывается.

– Не сиди там, как именинник, займись делом! – Мама сунула мне в руки дуршлаг и наполнила его варёной стручковой фасолью.

– Мам, я только хочу, чтобы ты знала… я понимаю, как тяжело тебе приходится.

Она воззрилась на меня так, будто заподозрила, что я впал в горячечный бред.

– Спасибо, Энтони. Приятно слышать это от тебя.

– Только пообещай, что никогда не исчезнешь, хорошо?

Она усмехнулась.

– Окей, обещаю. Завязываю ходить на Дэвида Копперфильда.

Она вернулась к готовке, а я выложил стёкшую фасоль из дуршлага в миску.

– Так как – тебе нравятся кулинарные курсы?

– Очень.

– И ты больше не сердишься на папу?

Мама помешала в сковороде с кипящим соусом.

– Да я на самом деле и не сердилась на него. – Она добавила на сковороду куски цыплёнка в достаточном количестве, чтобы до отвала накормить всё семейство. – Я всегда знала, что ваш папа готовит лучше меня. Но кухня – это моя территория! Знаю, знаю, это старомодно, но я сама это выбрала. Вот ваша тётя Мона – думаю, она за всю жизнь ни разу к печке не подошла, – она избрала карьеру. Ну и отлично, это её решение, мне какое дело. Но иногда бывает так, что карьера удалась, всё хорошо, и вдруг ты понимаешь, что жизни-то у тебя и нет. Или наоборот: если сидишь дома и заботишься о семье, то вдруг обнаруживаешь, что твоя жизнь – это вовсе не твоя жизнь, что она… хм, всехняя прочая, но не твоя. Словом, если положить все яйца в одну корзину, корзина становится слишком тяжёлой. И яйца начинают лопаться.

– Тогда купи ещё несколько корзин, – сказал я. – Разложи яйца.

И тут до меня дошло – именно этим мама и занимается! Вот почему она пошла на учёбу. Вот почему она ищет работу. Она раскладывает яйца по разным корзинам. Мама, должно быть, ощутила, что ей нужно найти собственное место в жизни, иначе она, возможно, тоже исчезнет. Может, не так, как мать Шва – в одно мгновение и навсегда, а постепенно, каждый день понемногу…

Всё-таки, надо сказать, перемены меня немного пугали. Наверно, я боялся, что мама познакомится с новыми людьми, и кто знает – а вдруг эти новые знакомые окажутся интереснее, чем некий вице-вице-президент Отдела разработок в компании «Пистут Пластикс»?

– А как же тогда первая корзина? – спросил я. – Та, в которой яйца лежали с самого начала? С нею же ничего не случится, правда? Я имею в виду – ты не собираешься выбросить её на помойку?

Мама снова усмехнулась.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы я что-нибудь выбрасывала?

Я обнял её. В последний раз я обнимал маму так давно, что сейчас ощущение было довольно непривычное. Раньше я как бы растворялся в маминых объятиях, а теперь, можно сказать, всё наоборот – она почти исчезла в моих.

– Ты хороший мальчик, Энтони, – сказала мама. – Кто бы что о тебе ни говорил.