Текст книги "Меч Шеола (СИ)"

Автор книги: Николай Ярославцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Воспоминание о давней проделке утешило кикимору и вернуло ей хорошее расположение духа. Она развеселилась, на время забыв обо всех огорчениях.

– Эх, не видели вы меня в ту пору. – Тараторила она. – И как бы вы меня увидели, когда вас еще и в пометухах не было. Ох и верткая же я была.

С головй влезла в воспоминания, не переслушать. Но ее слова. Не задевая Радогора, пролетали мимо. Стиснув зубы, шел на негнущихся ногах, изредка ловя взглядом врана. Влада пристроилась рядом и шла, с тревогой заглядывая в его лицо. Глаза ввалились и утонули в черных полукружьях, нос заострился, щеки впали и пожелтели, а губы посинели и местами покрылись кровоточащими трещинками. Со страхом ждала она, когда Радогор начнет падать, чтобы успеть нырнуть под его руку, хотя и не верила, что сумеет удержать его на ногах.

– Пожуй корешок, Радо. – Робко попросила она, глядя умоляющими глазами. – легче идти будет. Я вон, как бегу.

Радогор отрицательно замотал головй.

– Так надо, Ладушка. – Тихо, словно боясь, что кто – то кроме нее услышит его слова, ответил Радогор. – Пусть увидит меня таким, если посмотрит в нашу сторону. Опасаться меньше будет. Подумает, что я всю силу уже истратил на него.

Шли, не останавливаясь. Иногда проваливались в воду по пояс. Это Радогор. А Лада ныряла по горло. Барахталась в гнилой воде, страдала от отвращения, но не кричала. И тогда, не слушая ее возражений, Радогор выносил ее на руках. Ели и то не останавливаясь, на ходу, не обращая внимания на, покрытые грязью руки, и мясо, заметно отдающее душком.

Наступила ночь и на воде опять заиграла лунная дорожка, веселя душу зыбкой надеждой. Идти стало легче. Хоть и не по суху, как обещала берегиня, но и не по пояс в воде. Не глубже колен княжны.

Теперь уж Радогор все чаще начал поглядывать на княжну. И всякий раз в его глазах читалось беспокойство и тревога.

– Притомилась, Ладушка? Давай понесу. – Не выдержав, сказал он. – Сапоги размокли, опять ноги в кровь собьешь.

Влада отчаянно замотала головой.

– Я сама, Радо. Не сердись. – И виновато улыбнулась. – как же я дальше пойду за тобой, если на второй день на руки полезу к тебе?

За целый день не присели не разу. Порой не шли, брели, с трудом выдирая ноги из трясины. Хлеб промок и превратился в противно, дурно пахнущее тиной и гнилью, тесто. И Радогор все чаще заставлял ладу и берегиню свои корешки. Но и их запас у него заканчивался. Лада безропотно разгрызала сухой и твердый, как дерево, корешок, заставляя с трудом проталкивать себя его в горло.

Даже кикимора бежала уже не так резво. Часто останавливалась, оглядывалась по сторонам, пытаясь нащупать знакомую дорогу и растерянно поворачивалась к Радогору. И бежала дальше, встретив его равнодушный взгляд, с которым он отвечал ей.

– Прямо, тетушка, держи. Все время прямо, и ни куда не сворачивай.

Но и ее терпению пришел конец.

– Куда же еще прямее? – Возмутилась она, в очередной раз услышав надоевшие слова. – Прямей уж не куда. Глаза он нам отводит, Упырь мохнатый. Гоняет по болоту туда – сюда, а мы бегаем, бегаем, вылупив глаза, как будто другой работы нет.

Радогор усмехнулся.

– У тебя корова не доена, тетушка? Или куры не кормлены? – Спросил он, тщетно пытаясь пристроиться к враньему глазу.

– Шутки шутишь над старой женщиной? – Озлилась берегиня. – В игрушки играешь? Не наигрался еще? Хворым прикидываешься, надеешься его на голой заднице объехать? А он тебя за нос и вокруг болота водит вместе с твоей хитростью.

Радогор и сам понимал, что права кикимора. Водит их Упырь по кругу. И если не остановятся, чтобы сделать хоть короткую передышку, так и останутся навсегда в этом царстве черной дрягвы.

– И как я тебя, спрашиваю, добрый молодец, – Радогору казалось, что с языка берегини катится яд, – мы дальше пойдем, когда твои припасы даже мои лягушки в рот не возьмут? Я то ладно, привычная. На меня не берут, не меняют. А княжна? Ты подумал, на что она будет годна, когда из болота выберемся?

От возмущения на месте не стоится берегине. Мечется вокруг него, как плавунец, и даже кулачком на него замахнулась. Но Радогор не слушал ее. Стоял, глядя не мигающим твердым взглядом, себе под ноги, отгородившись от всего. Гневный голос кикиморы уплывал вдаль, а вместе с ним и сама берегиня растворялась в просторах болота. И Лада не рядом, а там же где и кикимора. Ни кого рядом. Только он. И болото, испорченное его колдовством. Тело медленно наполнялось возвращающейся силой. Мощь злая, беспредельная переполняла его настолько, что все тело пылало, как в огне. Ладони начали рваться от жара. Вытянул их на гладью темной воды и медленно погрузил в воду. Но не для того, чтобы остудить их. Так же медленно зачерпнул в ладони воды… Не глазами, чем то иным, увидел, как со дна, из черных глубин трясины поднимается не ясное темное пятно. Прошло совсем, как казалось ему, времени и на поверхности болота закачался островок зеленого донного мха, не в одну сажень толщиной.

Сознание возвращалось неохотно, все еще блуждая в черных безднах дрягвы. Сначала к нему вернулся, возмущенный до глубины души, голос кикиморы. Затем и она сама выросла перед глазами, скачущая на, чудом появившемся, зеленом островке.

– А раньше не мог явить нам его? Обязательно надо было меня до ругани довести? – Кипела она. – Я вот Ладку настропалю, узнаешь, почем щепотка соли. Глядишь, и хлебушко бы уцелел. С девки уж штанешки спадывают. Что зад, что перед, везде одинаково.

Окинул Владу обеспокоенным взглядом. И успокоился. И с тем, и другим у княжны было все в полном порядке. Страху нагоняет вздорная старуха. Не одну седьмицу ее надо по болоту гонять, чтобы все сравнялось

Подхватил ее на руки и ловко перебросил на островок.

– Сыро. – Предупредил он, следом забираясь и сам.

– Вода к воде не липнет. – Тут же откликнулась кикимора, буравя его сердитым взглядом. Раньше не размокла, теперь уж вовсе не размокнет. Дать бы тебе по затылку, чтобы знал, как над народом издеваться.

И сухоньким кулачком над нм протрясла.

– Раньше не мог додуматься?

– Сам поднялся. – Радогор покосился на кулачок кикиморы, – кто знает, что на уме у вздорной старухи, – и отодвинулся от нее подальше. – Здесь отдохнем, а потом со свежими силами дальше пойдем.

– Сам иди, если охота. – Огрызнулась берегиня. А мы с княжной лучше поплывем. Показывай, куда держать, истязатель!

– Тебе не все ли равно, тетушка? – Радогор наклонился. Чтобы снять с Лады раскисшие сапоги. – Когда надо будет, сам покажет.

– Ну, смотри, парень. – Мстительно проговорила берегиня, фыркнув. – Сам сказал, за язык тебя не тянула.

И снова фыркнула.

– Вся начисто из – за тебя испростыла. Вот свалюсь в огневице и воды подать будет не кому. Так и помру на зло тебе, чтобы совесть измучила и иссох через нее.

– Тетушка! – Испугалась Влада.

– А ты не заступайся за него, девка. Он и тебя, бедную, не пожалел.

Закрутилась на одной ноге, разгоняясь волчком, а потом и совсем из глаз пропала. И только ветер и выл там, где только что стояла она. Островок дернулся и неохотно сдвинулся с места. И медленно поплыл поболту.

– Не слушай ты ее, Лада. Это она не со зла. По привычке. – Успокоил Радогор княжну, согревая в ладонях ее, почти детские, ступни. Если бы говорила со зла, давно бы уж с рыбьим хвостом ходил. А, может, и того хуже.

Кикимора тотчас вынырнула из сверкающей воронки и сверкнула глазами.

– А раньше сказать не мог? Уж я бы такой хвост своему соседу приладила, обзавидуешься!

– И сейчас не опоздало.

– Сейчас его еще найти надо. А как я его искать буду, когда нас самих сначала надо найти. – Отрубила кикимора, вытягиваясь через его плечо. Чтобы посмотреть на Владу. И запричитала. – Ой, ноженьки, наши белые! Да, что он, варнак, над тобой сотворил?

И убежденно закончила.

– Теперь по ночам ломить будет, как мои! Верно тебе говорю.

Но тут же забыла и о своих ногах, и об их болезненном состоянии. Принялась развязывать мешок, не переставая при этом ворчать на Радогора, не забывая упоминать крепкими словами и Упыря.

– Все, все, как есть перепортил. – Всплеснула руками, и заохала. Не утонули, так уж сейчас смертоньки жди, голодом уморит. А то невдомек, что порченый хлеб, не девка. Это только девка от раза к разу слаще делается, а с хлебушком все, как раз наоборот.

Радогор вспыхнул и побагровел. А Влада, как сидела, так и подпрыгнула.

– Тетушка! – Оскорбленно крикнула она.

– А что тетушка? Я все по жизни, как есть? Не убавить, не прибавить. Ты много по началу расчухала? Так, охотку сдернула. Это уж потом начала разбирать, что да как… Куда да почему. А с хлебом все иначе. Одна ему дорога, в воду.

Добралась до, завернутого в тряпицу, окорока. И обнюхала его со всех сторон.

– Оскоблить со всех сторон, зажать нос пальцами, так, может, и не отравимся. Ну, а если грех какой дорогой случится, на себя пеняй. – Повернулась она к Радогору. – Если мелконько искрошить, то я, как твоя птица тоже поглотаю.

И запоздало спохватилась, сокрушенно разводя руками.

– Эх, надо было мне самой мешок тащить. Не переломилась бы. Доперла. Я и юбки не замочила. А не то, что похуже.

Но ждать не стала, когда Радогор порежет злополучный окорок. Хищно сверкнула глазами и прямо из – под ножа выхватила самый большой ломоть. И сразу же впилась в него зубами.

– Как сроду не едала! – Пояснила она Владе. – Оголодала чисто вся. Аж брюхо ссохлось.

Глава 21

Их зеленый плот, повинуясь воле капризной берегини. Плыл неведомо куда. А сама берегиня сидела на самой кромке их нечаянного суденышка и побалтывала в воде ногами. Хоть и жаловалась не переставая на сточенные, по самые корни, зубы, но успела расправиться не с одним ломтем копченой кабанины, пока не насытилась, добрея прямо на глазах. Затолкала последний кусок в рот, проглотила, сыто рыгнув, и погладила потемневшей корявой ладонью княжну по спине.

– И как он позволил тебе такое добро в воде мочит? Просто ума не приложу. И в толк не возьму.

А Влада после еды почувствовала, как от усталости, даже сидеть не в состоянии, и забралась под руку Радогора.

– Потерпи, ладушка. Сейчас теплее будет.

Отстранивв ее, встал на колени и принялся разгребать мох, выстилая его птичьим гнездом. Руки ощутили знакомое тепло и он поднял их над гнездом, согревая его.

– Эй, эй! – встревожилась кикимора. – Не вздумай спалить. Или того хуже, уронишь его на дно, ковыляй потом чем попало. И так доедем.

Но Радогор, не обращая внимания на ее слова, продолжал сушить гнездо, и скоро оно было готово. Бережно переложил дремлющую княжну в это теплое ложе и укрыл совершенно сухим пластом.

– Ложись рядом, Радо. Ты тоже устал не меньше нас.

Ложись, Радогор. Милостиво разрешила ему и кикимора, на которую после плотного ужина, накатила невероятная доброта. – Разбужу, если что. Только покажи, куда править надо.

– Плыви, тетушка, куда плывем. Пусть думает, что по его воле по болоту крутимся. Почему не потешиться ему на последок? Ночью повернем куда надо. И ты ложись, тетушка. Не сиди.

– Ну, уж. Ко мне и сон не идет. Я от него теперь любой подлости жду. А уж тех пауков я с детства не перевариваю. Аж перевернет и скрючит всю, как на паутину набегу. И холодом сразу наносит, как посмотрю в паучьи глаза. А они у него круглые и не моргнут. Так до самых пят и достают. И зачем они Роду понадобились, хотела бы я знать? Так не скажет, сколько бы не спрашивала. А, может, и сам забыл. Или хотел одно, а вышло другое. Или спросить уж? В лоб не стукнет. И за спрос денег не берут. Ты то сам, как думаешь?

Но Радогор ее не слышал. Откинув рукотворную полость, прилег рядом с княжной, боясь потревожить и сам того не ожидая, тоже уснул. Причем, уснул сразу, как в черный омут провалился. Дедко Вран в таких случаях, когда добудиться его не мог, говорил, уснул, как издох. Или пропал! Но с тем же смыслом. И только сейчас, уснув, понял, как сильно вымотался за эти дни. В висках пощипывало и покалывало. В затылке, как городищенское било колотилось. И внутри, вероятно, от не свежего мяса, ныло и крутило. Перед глазами то появлялся, то пропадал, заросший шерстью, Упырь. Беснуется, прыгает по деревянному настилу, кулаками грозит. А рядом с настилом его изба плавает. Злорадно усмехнулся во сне, но и не подумал глаза открыть.

Вода медленно просачивалась через мох, подбиралась к их ложу. Но и это не могло разбудить его. Уже не раз говорил себе, пора… И продолжал спать, словно какая – то сила удерживала его под мшистей полостью. Боль неожиданно стало сильней, но и сейчас он не находил в себе сил подняться.

Перед глазами снова появился Упырь. Напряженно вглядываясь в беспросветную тьму, – неужели до самой ночи проспал? – он размахивает руками и кричит, раздувая бороду.

Их зеленый плот тряхнуло и бросило вверх. Мучительно морщась, открыл глаза. Влада спала все с тем же страдальческим выражением на лице. А по другую сторону от нее, тесно прижавшись, похрапывала берегиня, да так, что задиристый расщеп на ее голове вздрагивал и потом долго не мог успокоиться.

– Не обманул сон. Ночь! Глухая… Не звезд, не лунной дорожки – помощницы. А из глубин дрягвы поднимаются и с треском рвутся, едва поднявшись на поверхность, огромные пузыри. Воздух густой, сладковатый раздирает грудь и дурманит сознание.

– Влада, проснись.

Голова княжны болтается из стороны в сторону, а руки бессильно повисли вдоль тела.

– Влада!

Толкнул берегиню ногой. Раз, другой.

– Тетушка!

Кикимора подняла голову, в глазах бестолочь гуляет. Мутью затянуло. Захлопала глазами, словно пытаясь вспомнить где и когда его видела. Повернулась к Ладе. В глазах появилось еще большее недоумение. Не дожидаясь, когда она придет в себя, перегнулся через княжну, вытянул руку и одним рывком поставил кикимору на ноги.

– Думать потом будем, сейчас делать дело надо. – Крикнул он ей. – Ставь княжну на ноги и греби, куда велю.

– Очумел, касатик? – Кикимора на всякий случай решила обидеться. – С берегиней так…

– Молчи, и делай как велю! – Взревел Радогор, выкатив на нее глаза. – Все здесь передохнем!

Кикимора поджала губы от обиды. Но резво кинулась к воде, плеснула в лицо пригоршню воды себе, потом Ладе.

– Изнесло, сама не помню как. Вроде помню, как сидела, а как к вам забралась, не помню. Совсем остарела. – Виновато бормотала она, приходящей в себя княжне. – как молодуха на ходу должно быть уснула. Хорошо, что не со свекрухой живу, а сама по себе мучаюсь.

Радогор облегченно вздохнул. Стоя на самом краю островка, он до боли в глазах всматривался в черноту ночи.

– Не ночь это, Радогор. – Голос кикиморы пробился прямо в мозг. – Мороку он на нас напустил. И этим самым мороком от тебя заслонился. А пузыри эти и дух ядовитый в этом месте всегда были. Самые гиблые места во всем краю. И как он ловко нас подманил. И меня в сон вогнал.

Обернулся и поманил кикимору взглядом. Пока подходила, поднял руки и сплел пальцы так, будто мял в них ком глины. И две молнии одна за другой вонзились в болото. Сразу же над водой взметнулось яркое пламя, окрасив багровым заревом и болото, и их островок, и с ревом рванулось во все стороны.

Кикимора застыла на месте, не добежав шага до Радогора. Зевала, открывая рот, в беззвучном крике. Вытаращив на него глаза. Но он и без слов понял, что она хотела крикнуть ему. Мол, коли задохнуться не довелось, так уж сгорим обязательно.

– Как раз по твоим рукам труд, тетушка. – Без тени насмешки произнес он. И махнул рукой. – Гони туда, если заживо сгореть не хочешь.

Но до берегини его слова доходили плохо. Онемев от ужаса, смотрела на рычащее вокруг островка, и не могла двинуться с места. А огонь уж вплотную подобрался к их зеленому плоту. И Радогор, теряя терпение, взял ее за плечи, с силой встряхнул так, что во рту зубы забрякали.

– Греби скорее, тетушка. – зарычал он голосом, которому позавидовал бы и Ягодка. – Или сама в него полетишь.

Не сразу, но помогло.

Взвизгнула, со страхом глядя на него и закрутилась так, как прежде не крутилась. Поднимая бешеный вихрь.

– Так бы и сразу!

Огонь рядом с их пристанищем заметался, хлопнул длинным жарким языком над головой, подравнялся и направился, послушно следуя в том направлении, куда указал Радогор.

– Тяни за огнем, тетушка. Но близко не подходи. – Уже спокойным голосом, велел он кикиморе. – И повернулся, к стоящей за его спиной, Ладе. – Испугалась? Можешь не говорить. И меня пробрало. Но это все же лучше, чем попасть сонными в лапы Упыря. Уж он посчитался бы с нами. Отвел бы душу.

Огонь с диким ревом убегал все дальше и дальше. А их островок торопился за ним, разбрызгивая клочья пены, словно привязанный крепкой веревкой. И оставляя после мох целыми кочками.

Взгляд Радогора снова стал озабоченным, а глаза налились стужей.

Пламя перед ними приостановилось. Будто на невидимую преграду налетело.

– Колдовство против живого огня не выстоит. – Мстительно прошептал он. И поднял десницу. На ладони вспыхнул и забился голубой мерцающий огонек. На глазах вырос до размеров клубка шерсти, налился тяжестью, сорвался с ладони и исчез за стеной огня.

Княжне показалось, что за ревом и буйством огня услышала вопль, в котором воедино смешались и боль и ненависть. И отчаяние.

С руки Радогора сорвался еще один шар, и над болотом взлетел новый вопль.

Остров, на котором они каким – то чудом еще держался, уменьшился до размеров рыбацкой лодии, летел уже не по воде, а над водой. Берегиня трудилась так, как, наверное, не трудилась еще никогда в жизни. А оскорбленное самолюбие этих сил еще добавляло.

Пламя уже хлестало по лицу, заживо сдирая с него кожу, когда все, что осталось от их плота, вонзилось прямо в середину огня. Меч со свистом вылетел из ножен и Радогор прыгнул на то, что осталось от жилища Упыря.

– Кто ты, что так безрассудно спешишь навстречу своей гибели?

За долгие годы одиночества колдун почти забыл человеческую речь. Слова, невнятные и неразборчивые, с трудом сползали с языка, запинаясь за зубы. Но понять его было можно.

Вместо ответа из горла Радогора вырвался дикий рев разъяренного бэра.

Но копна шерсти оказалась на редкость проворной. Едва он ступил на помост, как навстречу вылетел меч. Не каждая рука сумела бы поднять такое оружие. Лезвие больше ладони шириной и толщиной в палец длиной было почти в рост княжны. Обтянутая залоснившейся от долгого употребления, рукоять была расчитана на две крепких ладони, а сейчас меч удерживала одна рука, уверенного в своих силах, бойца. Именно бойца! Это Радогор сразу понял. бойца, побывавшего не в одном бою, и победившего не в одной схватке. Левая же рука скрывшись в волосах успевала творить быстрые и хитроумные пасы. Двуручный меч, Радогор даже не успел уловить замаха, настолько быстрым он был, обрушился на его голову. Удар смертельный. Но без хитрости. Встретил его своим мечом. Но не успел перейти в атаку сам, как последовал новый удар. И эту атаку увел в сторону. Но удар был таким сильным, что он качнулся на ногах. Удары сыпались один за другим. Было понятно, что колдун пытается сломить его сокрушительным натиском. Отступил на пол – шага, и поймав меч колдуна, сбросил его по косой на настил. Меч со стуком ушел в бревна, а его меч прочертил линию там, где у всякого нормального шея переходит в голову, срезая, свалявшуюся до плотности войлока, шерсть. Послышался знакомый скрежет металла о металл и его глазам открылся сверкающий пластинчатый доспех. Зло усмехнулся. На колдовство надейся, а доспех не помешает.

Меч заплясал в его руке с обычной быстротой, Пластины со звоном посыпались на настил. И в этот момент рука колдуна появилась из – за спины, ладонь раскрылась и в лицо Радогора полетел тончайший серебристый порошок. На глаза словно ночь обрушилась. Исчезло все. И огонь, беснующийся рядом, и настил, и их островок, на котором словно онемев, следили за этим боем княжна с берегиней. И сам колдун.

Злорадный смех загремел над болотом.

– Смерть!

Перехватил свой жуткий меч двумя руками и замахал им так, что можно было подумать, не меч в его руках, а не весомая хворостина.

Но его меч всякий раз натыкался на клинок Радогора.

Не заслон против его меча готовил Упырь, сплетая за спиной пальцы, пакость для него. И Радогор медленно заскользил по настилу, уходя от ударов его меча. А удары сыпались все быстрее и быстрее, только меч успевай подставлять. На заклинание от подлой порчи времени не было и приходилось биться на слепо, как говорил старый волхв Вран, приспосабливаясь к руке и мыслям Упыря. Удары стали реже и осмысленней. Колдун, понял Радогор, готовил завершающий удар. Откинулся в сторону. Уходя из – под удара, упал на одно колено и вытянутым на полную руку мечом, ударил снизу, под ремень, под уцелевшие пластины доспеха. Колдун взревел от боли и ярости, а Радогор, перекинул меч в обратный хват, и без замаха, провел лезвием под подбородком, одним ударом отделяя голову от туловища.

Влада, не дожидаясь пока тело колдуна упадет на настил, перелетела к нему с их тонущего островка и наткнулась на его невидящий взгляд. Слезы навернулись на глаза. Поймалась за его руку, открыла было рот, но промолчала. Боясь сорваться на рыдания. Но Радогор и без этого понял ее и, погладив, как малое дитя, по голове, успокоил.

– Это пройдет, Лада, скорее, чем мы доберемся до края болота.

И поймал на руки, прыгнувшую к ним кикимору.

– Голову в мешок. Надо людям ее показать. Так им спокойнее будет. И Ратимиру с ребятами. А тело на мох и в огонь. Только, тетушка, проследи, чтобы целиком, без остатка сгорел. Ты же не захочешь, чтобы сосед снова к тебе вернулся?

– Не – е хо – чу… – Берегиня даже заикаться начала, услышав, как ей показалось, нелепый вопрос Радогора. Бросила на него спуганный взгляд и замотала головой.

– Так и делай, как велю, чтобы не ожил.

И берегиня в который уже раз вздрогнула. Не говорит парень, реже, как его меч. Эвон, как взьярился. А сего бы? Только и дела, что вздремнула чуточку. И с колдуном этим? Вдруг и правда оживет, как есть, без головы? С головой не ведомо что творил, а без головы? Хотя кощуны и про такое говорят. Да и про самого Радогора того и гляди кощуны запоют. Может, и про нее не забудут, помянут добрым словом. Во время у него под рукой оказалась.

Засуетилась, застучала сухими ногами по бревнам, за махала руками, приманивая плот.

Но если с другой стороны посмотреть, как на него сердиться? Не зря обругал, за дело! И даже не обругал, а так, сказал построже. Зато теперь, глядишь, и водяной вернется. Потянула Упыря с настила за ногу, да где там! Не голодал колдун проклятый. Мяса наростил, на трех добрых мужиков хватит. И голова егоза ней глазищами неотрывно следит. Надо будет перед Радогором повиниться, если не забуду, за ворчливые слова. Хотя берегиня я, или так себе? – Мысли в голове ползут одна за другой. – парень умный, и так понимает, что не со зла ворчала, а для порядка.

– Подожди, тетушка. – Остановил ее голос Радогора. – Я сам. Ты его только в огонь направь и останови там.

Уверенно шагнул к обезглавленному телу, легко поднял на головой и перекинул на то, что осталось от их острова. И берегиня заметила, как глаза головы продили тело яростным взглядом. Не скрывая радости, плюнула в ее сторону.

– Вот и ворочай сейчас своими глазищам, если не хотел жить, как все люди живут. – И повернулась к Радогору. – И долго он так будет своими глазищами крутить, народ честной пугать?

– Как тело сгорит, так и глаза сами закроются. – Равнодушно отозвался Радогор. И снова притянул к себе княжну, которая, как и кикимора, с ужасом смотрела на голову Упыря и ловила на себе его ненавидящий взгляд.

– Не Свищ, Ладушка… У Свища бы ума на это не хватило. Он, Упырь погубил твоего батюшку, князя Гордича. И твою матушку. Их руками творил. И люде травил друг на друга, и смуту сеял. Злобу свою тешил.

Вывалил все, что оставалось в мешке, в воду и, подняв голову за волосы, бросил ее туда. Закрутил устье мешка ремешком и прошептал над ним заклятие, скрепляя узел оберегом.

– Радо, жутко рядом с ней. – Чуть слышно прошептала княжна. – Уж лучше и ее в огонь кинуть. Холодом от нее дует.

Радогор покачал головой.

– Нельзя в огонь. У людей сомнений не должно быть. Чтобы и память о нем исчезла. Иначе снова появиться кто – нибудь, чтобы его именем народ мутить.

Взял в руки баклагу и поболтал над ухом. Бережно вылил остатки в ладонь и осторожно прополоскал сначала один глаз, потом другой. На глаза навернулись слезы, но резь, хоть и не прошла, но стала меньше. Показалось, что даже ночь перед ними отступила и появилась возможность. Хоть что – то различать.

Их островок к этому времени уже скрылся в огне, языки пламени лизнули мох, и весело затрещали, пожирая его и подбираясь к телу колдуна. Из мешка до их ушей долетел глухой, наполненный злобой, стон.

– Погоняй, тетушка, к берегу, пока сами не сгорели. – Устало попросил он. – А то пироги у матушки Копытихи остынут. Или без нас съедят.

Взгляд блуждал будто в густом тумане. С трудом различая неясные очертания вокруг. Даже пламя тонуло и бесследно исчезало в этом тумане.

– Погоняй, тетушка. – Повторил он. И виновато улыбнулся. – Спать буду.

Повалился на сырые бревна и сразу же уснул.

– А куда погонять, не сказал. – Запоздало спохватилась кикимора, растерянно глядя по сторонам.

– Хоть из огня нас выыведи, а проснется, укажет. Кожа уже не терпит, как жжет. Скоро рваться будет. – Умоляюще попросила Влада, гладя мокрые, слипшиеся волосы Радогора.

– Хоть бы звездочка какая появилась. – Проворчала кикимора. – Уж я бы тогда враз угадала, куда править. И все то у вас через край льется. Ни какой рассудительности в голове. А я правь! А куда править?

Вихрь раскручивался над настилом, разбрасывая огонь по сторонам. Скрыл берегиню и приглушил ее ворчание. Настил качнулся и с места рванулся через огонь.

– И – эх! Выноси лошадушки!

Завыл, перерастая в резкий, оглушительный свист, упал на воду, и кикимора молодо сверкая глазами предстала перед княжной. Старое платьишко пузырем вздулось вокруг ее худого тела, подол разлетелся на ленточки.

– А не все еще перезабыла!. – Жизнерадостно прокричала она. – Некому было напомнить, а тоя бы этого Упыря, соседушку своего, не тем будь помянут, сама бы на блины раскатала и пиявкам скормила. Им все равно чем брюхо наталкивать. Так не погодился рядом знающий человек.

Села рядом с княжной и с треском поскребла голову.

– Но если с другой стороны заглянуть, тоскливо будет здесь сейчас. Словом переброситься не с кем, а не то, что разругаться для душевного веселья. Да и дрягва пропала. То ли озеро, а то ли… И куда, спрашивается, мне сейчас на старости лет из родных мест шагать?

Пригорюнилась, голову повесила.

– И все то у тебя, тетушка, не слава богу. – возмутилась Влада. И так не хорошо, и этак не ладно.

– А вот такая я с молоду уросливая. – Берегиня почувствовала себя виноватой. – Поэтому меня и люди, наверное, таким именем зовут. А нет, чтобы в душу поглубже заглянуть, на судьбу мою горькую посмотреть, так по другому бы зщапели. Я же ласковое слово от вас только и услышала. От других же одно слышу… кикимора болотная, и все тут.

– И заинтересованно заглянула в лицо Радогора.

– Ты как думаешь, касатушка, не соврал он про пироги? Правда видел? Или так сказал. Чтобы меня успокоить?

– Проснется, сама и спроси.

– Когда он еще проснется! – Расстроилась кикимора. – Эвон развалился. Спит и спит. Как сроду не сыпал. На таким коленках и голодом можно всю жизнь проспать. А я к той поре начисто вся изведусь.

Кикимора от досады сплюнула в воду, вскочила на ноги и бойко забегала по бревнам.

И ночь не уходит, как за гору зацепилась. Так и висит чернее черного. Я таких ночей и не видела сроду. Аж мурашки по коже скачут. Всю истоптали.

Влада зримо представила тех мурашек, которые топают по твердой, как кора, коже берегини и, не удержавшись, улыбнулась.

– А тебе, хохотунья, только бы зубы скалить над голодным человеком. А нет, чтобы подумать своей головой, не все сыты, тем, что один другого по голове ладошкой гладит. Есть и другие…

Но рассвет медленно, с ленцой поднимался над болотом. Тучи расступились и запоздало появился блеклый, ущербный месяц, высветив на водной глади чуть заметную дорожку. И берегиня оживилась, сразу забыв все свои огорчения.

– Пусть спит. – Сжалилась она. – наломался за эти дни. – Сама такой была. Набегаюсь за день так, хоть колом буди, хоть из ведра воду лей, все равно не добудишься. Я теперь и без него одним махом догребу. А уж на берегу пусть сам разбирается. Ты только, девка, держись покрепче. И его держи, чтобы с коленок не скатился.

Влада забеспокоилась, с тревогой глядя в задорное лицо кикиморы.

– Ты, тетушка, на месяц держи. Когда сюда шли, он у нас за спиной был

– Учи кого другого, а меня молода еще учить. – Строптиво огрызнулась берегиня, которую торопил, разом пробудившийся, голод. – Без сопливых склизко. Ну, залетные!

Залилась в разбойничьем свисте, заухала, разгоняя вихрь. И Влада наклонилась всем телом на Радогором, закрывая его от воды, хлестким потоком обрушившейся на их плот.

Растаял месяц. Исчезла путеводная дорожка. И ночь ушла, отлепившись от горы, когда их плот врезался в берег. Весь забитый завалами из поваленных деревьев, бесформенных болотных кочек, травы… и страшилищ, которых пожирали полчища муравьев, пауков и червей.

Удар был настолько сильным, что кикимора, не удержавшись, сорвалась с плота. Пролетела по воздуху над завалом и воткнулась головой в мягкую, размытую водой землю. И теперь смешно болтала в воздухе ногами, над скатившейся на голову, юбкой и ругалась на чем свет стоит.

Влада вцепилась руками в бревна, но тоже не сумела удержаться. Прокатилась по ним и ударилась спиной во что – то мягкое. А сверху ее придавил, так и не проснувшийся, Радогор.

Непереносимая вонь ударила в ноздри..

– Радо, проснись!

А где – то за завом благим матом верещала берегиня.

– Выдерните меня скорее! Ослепли что ли?

– Радо!

Радогор открыл глаза и с удивлением посмотрел на нее.

– Проснись, Радо. Мне тебя не скатить. Тяжелый ты.

Приподнялся на руках, с трудом приходя в себя от сна. – до берега добрались, а я выползти из – под тебя не могу. Будто не ты, а целая гора меня придавила. А сзади что – то мягкое и противное лежит.

Радогор, все еще плохо понимая, поднялся на ноги.

– На ноги меня поставьте скорее, а то вся голова затекла. – долетел до них рассерженный голос кикиморы. – я ногами по воздуху болтаю, по самые уши в землю воткнулась, а на них разговорами напало. Юбка на ушах висит и все добро, какое есть, на голе. Не дай бог, кто увидит меня в таком непотребстве, долго ли до греха.

Но Влада, которая в другое время уже каталась бы от смеха, словно и не слышит ее. С тревогой заглядывает в глаза Радогора. Даже на носки привстал. Без слов понял причину ее тревоги и, как мог, успокоил.