Текст книги "Меч Шеола (СИ)"

Автор книги: Николай Ярославцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Глава 20

Радогор уверенно вел их к тому краю болота, где встретился с кикиморой. Влада, держась за его руку, щурилась и улыбалась под лучами утреннего солнца. Щеки розовые, глаза синее неба. От синюх и воспоминаний не осталось. Берегиня то забегала вперед, бросая по сторонам беспокойные взгляды, то исчезала где – то в стороне за деревьями. И неожиданно появлялась, недовольно ворча.

– Убегаешься, тетушка. – Предупредила ее Влада, которой наскучило молчать – С ног собъешься. – дождаласт таки. Выродила. – С видимым удовольствием отозвалась кикимора. – А товсе – кикимора да кикимора.

– Не правда ваша, тетушка. – Возмутилась Влада. – Даже не разу не назвала. Вот хоть у Радогора спроси. И в мыслях не было. А если и смеялась, так только потому, что весело около тебя.

Берегине ее слова пришлись по душе.

– Вот это верно. Что есть, то есть. И не убавить, не прибавить. Мне при моей работе без этого нельзя. От тоски засохнешь и мхом зарастешь по самую… ну, ты знаешь. А люди же думают, что я не от легкого и веселого нрава над ними потешаюсь, а со зла и от скверного нрава. Вот и окрестили кикиморой, да еще и болотной. Да так и присохло ко мне это нелепое имя. А какая же я кикимора, сама посуди? Не скрою, подурнела снаружи, ну так что с того? Годы, красавица, ни кого не милуют.

Замолчала, загрустила. На глазах даже слеза от жалости к себе, несчастной, выступила.

– Ты бы на меня прежде посмотрела. У – у – у! Только бы и видела своего Радогора. Дай вспомнить, когда же это было?

Задумалась, перебирая в памяти прожитые времена. Но так и не вспомнила.

– Память, как сито худое стало, едрит… в берегиню! Хоть саму береги. – злобно выругалась она. – Вроде и совсем не давно все было, а то ли со мной, то ли нет, не помню. Или слышала где?

– Ты так и не сказала, тетушка, сколько же лет тебе. – Робко спросила Влада, сдерживая улыбку, чтобы лишний раз не огорчать и без огорченную берегиню.

– Лет? – Изумилась кикимора. – Так не летами живем. Хотя, скажу, пожалуй… Сколько лет Роду, девонька? Так я помоложе его буду, потому, как сам он и творил нас.

– А как же так вышло, что от какого то Упыря досады терпишь? – Не сразу нашлась Влада, онемевшая от удивления, услышав ответ кикиморы.

– Эх, красота ты моя! Да попадись мне этот Упырь раньше, так я бы его… И глазом не дернула. Только мокренько бы осталось. А теперь видишь какой стала? Иссохла вся от времени и переживаний. – Голос берегини дрогнул, а в глазах застыла тоска. – Ушло наше время, внучка, коли даже язык наш забылся. И иное все. И боги следом за нами идут иные. А вместе с ними… Да что о том говорить! А раз не понимают люди нашего языка, то и смотрят на нас, как на сношенные пимы. Или совсем не замечают. И думают про нас, как про небыль. Неслухов пугают, сказки страшные рассказывают на ночь. А нет веры, нет и силы. Не нужны мы стали. Вот и не лезем на глаза.

Загрустила берегиня. Слезы из глаз катятся. Того и гляди, всхлипывать начнет. Шмыгнула носом, провела по нему рукой, а потом и подолом непомерно широкого сарафана с Копытихиного плечо.

– Мало нас осталось, девонька. Новых то нет. Вот леший, что за спиной у нас тащится, и все пятки уж обступал. – Кикимора повысила голос и обернулась. – И думает, что его не видят. Один единственный на всю округу остался. А много ли он убережет? Так, видимость одна, а не леший.

– Ну, это ты напрасно! – Услышала она возмущенный, гулкий и скрипучий голос. – Я еще… Вот намедни пугнул, так пугнул. До самой опушки бежали и не оглядывались.

– Молчи уж, пень трухлявый. – Сварливо перебила кикимора своего нового собеседника. – забоится кто – то тебя.

И не оборачиваясь, с сожалением сказала Владе.

– А посмотрела бы ты на него раньше, девица. Обомлела бы. Эх, зря я ему отказала, когда свататься приходил. Думала, куда мне. Молода еще, успею. Не убежало еще время. А оно возьми и убеги!

Пригорюнилась, голову опустила. Идет, запинается.

– Не опоздало еще. – Где – то совсем рядом раздался глубокий, сдержанный шепот. – Вместе деньки доживать будем.

Берегиня немного повеселела и оглянулась.

– Так и быть, подумаю. – игриво крикнула она.

– Только не долго думай. – Предупредил леший.

– Дольше ждал. – Легкомысленно отмахнулась кикимора, у которой после слов лешего улетучилось уныние. – Эх, сбил таки меня с толку, деревяшка пустая.

Стукнула ладонью по лбу и ободрилась.

– Красавец он был тогда, умереть можно. А ныне сама видишь, что с ним стало. Еле ноги за собой тащит. Мхом оброс от старости, ветками сухими, сучками обвешался, посмотреть жутко. А как уйдут последние силы ноги таскать, остановится и врастет в землю. Сколько их таких уже по лесам стоит и в бессильи глаза таращат, сухостоинами.

– Вот и поторопилась бы. – Снова услышала Влада. И тебе не слаще придется. Не выберешься однажды из своей дрягвы…

Кикиимора вздрогнула, услышав страшные слова, и остановилась, словно на стену натолкнулась.

– И дернуло же тебя за язык, сучок ты старый. – Возмутилась она. – Помолчать не мог? Обязательно ляпнуть надо было? И без тебя знаю, что черной и склизкой коряжиной среди болота красоваться.

Влада с испугом обернулась. Не верилось, что этой вздорной, но беззлобной берегине уготована такая страшная учась.

– О тебе пекусь… Начал оправдываться леший. – По всем дням думаю да гадаю, как ты там одна на всем этом болоте? Вокруг меня хоть лес весело шумит, птицы поют, звери разные бегают. А вокруг тебя болото гнилое и пиявки.

Но кикимора не ответила ему. Опустила голову ниже плеч и брела, бездумно передвигая ноги. Ветхое платьишко с чужого плеча, болталось на ней, как на палке и на каждом шагу цеплялось за ветки, за сухую траву. Влада, глядя на нее, совсем расстроилась. И беригиню жаль до слез, и великана лешего. И всех, кого Род приставил к земле ее богатства для людей хранить.

– Не печалься, тетушка. – Принялась она успокаивать кикимору. – Конец, сколько не проживи, у всех один.

Берегиня долго не отзывалась. Потом нехотя проворчала.

–Конец то один, девонька, кончина разная. – Оглянулась по сторонам и крикнула Радогору, который ушел далеко вперед. – Забирай, парень, на шуйцу круче. А там и дух переведем.

Приостановилась, выискивая между деревьями своего древнего поклонника и важно распорядилась. – А ты, пенек говорливый, далеко не убегай. Здесь жди, встречать будешь, если суждено вернуться будет. Тогда, может, и скажу тебе что…

– Уж сколько раз обещала. – Ворчливо пробасил леший.

– А то ты сам не знал, как не просто девицу уломать! – И снова позвала Радогора. До кромки дрягвы рукой подать. Здесь остановимся. Дальше уж кусок в горло не полезет. А если и полезет, то вместе со всякой всячиной. Мухи, мошки… А комары здесь какие! Объедение!

– Тетушка! – Возмутилась Влада.

– Говорю, как есть. Сами увидите, каково мне жить здесь. – Берегиня даже не заметила, или сделала вид, что не заметила, как Владу передернуло от отвращения. – Сама до сих пор не могу понять за что, за какие такие грехи, меня в это болото сунули? Других не хуже была. И телом гладкая, и всем прочим, чему положено у нашей сестры быть, издалась.

– Язык у тебя, девка, за версту впереди тебя бежал. – Вмешался леший.

– Скрывать не стану, бойка на язык была. Так это ли грех. У Яги норов не легче, а счастье привалило. С людьми живет, в тепле и сытости. Очаг семейный бережет. Или домового взять. Ведь посмотреть не на что! Мелочь! Весь с ладошку. А уж по вредности всех превзошел. И другие такие же. Гуменник, конюшенник…. То хвост у лошадей переплетет, то гриву в колтун собъет. И все им с рук сходит. Едрит… А люди по своей глупости еще и задабривают их. И сырым, и вареным им прут.

Завелась кикимора, не остановить. Сразу все обиды, что за долгую жизнь накопились, торопится выплеснуть. Только успевай уши подставлять.

Радогор и Лада, пока она выворачивала перед ними свою душу, успели и хлеб нарезать и кое – какие припасы на холстину выложить.

– Садись, тетушка. – С улыбкой позвала ее Влада. – утешься тем, что бабушка Копытиха нам в дорогу собрала.

Услышав это, кикимора взбодрилась и даже немного повеселела. Подсела к ним, уставив острые коленки в подбородок и внимательно оглядела стол.

– Еще подругой зовется. А про пироги забыла. – Проворчала она, берясь за хлеб и с треском разгрызая луковицу. – сама бы побегала при такой то еде день деньской, поскакала бы с кочки на кочку, посмотрела бы я на нее тогда. Долго бы ноги протаскала?

Но скоро успокоилась.

–Теперь уж не до разговоров будет. – Деловито предупредила она. И горделиво подняла голову. – Моим следом пойдете. Сухой ногой проведу. Подошвы не намочите.

Радогор промолчал. Сидел, глядя остановившимся взглядом на врана, толкая ему в раскрытый клюв мелко порезанное мясо, изредка прищелкивая языком. Подражая языку вранов.

Когда в горле птицы исчез последний кусок, вран развернулся, сделал несколько мелких шагов, взмахнул крыльями и поднялся над деревьями и направился к болоту.

– Впереди я пойду, тетушка. А ты поправлять будешь, если не туда ступлю. – Мягко, но вместе с тем решительно сказал он, закидывая на плечо мешок.

Кикимора вспыхнула от обиды, но Радогор не позволил разгореться пожару.

Моему врану не все здесь нравится. – Пояснил он. Влада пойдет за мной. А тетушка будет смотреть со спины.

Последние слова сказал, уже подходя к кромке болота. Остановился, внимательно всматриваясь в заросли густой травы, поднимающейся вдоль кромки болота. И осторожно развел ее своим мечом.

– Стойте здесь, пока не позову. А лучше отступите и схоронитесь за спиной у лешего. Он хоть и не поворотлив, но к вам ни кого не пустит.

Осторожно, выбирая ногой дорогу, шагнул в болотную жижу. И скрылся в зарослях с головой. Только по едва заметному шевелению можно было, где он сейчас идет. Влада уже начала беспокоиться за него, а Радогор уходил все дальше и дальше. Забеспокоилась и кикимора, нетерпеливо перебирая голыми ногами.

– Вот куда он пошел, куда! – Ворчала она, бросая на Владу не очень любезные взгляды, считая и ее виноватой в невольном конфузе. – У меня уже и в пятках засвербило. И где ты только, девка, подобрала такого неслуха? Нарочно ройся, не откопаешь.

– Он меня подобрал. – Лада вытянулась на носках, пытаясь заглянуть за траву и за чахлый, облезлый кустарник. Уже не слышно стало, чавкающих в болотной хляби, шагов, а Радогор все не подавал голоса. – Из неволи он меня вывел. Если бы не он, так и пропала бы моя головушка не на один раз.

– Все! Не буду больше ждать. – Вскипела, теряя последнее терпение, берегиня. – Мое болото. Где хочу. Там и хожу.

Но не успела договорить, как над болотом в сотне, как не больше, саженей от них, поднялась звериная голова на толстой, в бревно, шее. Голова раскачивалась из стороны в сторону и вглядывалась горящими глазами в заросли травы, скаля пасть с острыми длинными зубами. Вот шея изогнулась крюком над самой травой и откинулась назад, изготовившись для смертельного удара. И в тот же миг из травы в оскаленную пасть, в раздвоенный змеиный язык полетели стрелы.

– Туды – т… Откуда такая напасть?

Кикиморе уже на месте не стоится.

– Только – только из дома ушла, а уж вон оно, как без догляда обернулось. И все через того Упыря, провалиться бы ему, где стоит!

Змея оскорбленно заревела и замотала головой. Стрелы вонзились в самое болезненное место, в небо и язык. Мотая головой в попытках обломить древки стрел, гадина на какое то время забыла про своего обидчика, и Радогор высоко выпрыгнув из травы, взмахнул своим мечом и провел его концом по шее, сразу за головой. Меч скользнул по шее, не оставив и царапины. Шкура на теле твари по прочности превосходила воинский доспех. Упал в воду, скрывшись в ней по пояс. Но откатится в сторону не успел. Ноги увязли в трясине. Зато змея, придя в ярость от боли, с визгом и непостижимой быстротой нанесла удар своей жуткой мордой, целя в голову. Вытянул навстречу гадине руку с мечом. Меч вонзился впасть, утонув в ней по рукоять, разрезав до основания язык. Змея захлебнулась в диком крике и задергала головой, пытаясь освободиться от меча. И Радогор нанес еще один удар, боевым ножом, прямо в горящий от ненависти, глаз. Не вынеся больше страданий, змея выпрыгнула из болота, показав им все свое длинное, цвета болотной воды в грязных разводах, мощное тело и, подняв столб воды и грязи, рухнула в воду, разогнав по болоту волны.

– Можете подходить! – Услышали они, очнувшись от оцепенения, голос Радогора. Но продолжали оставаться на месте. С трудом приходя в себя от увиденного.

– Тебе, девица, за одно это ему надо каждый день ноги мыть. И ту воду пить кружками. – Не очень внятно, дребезжащим голоском, промолвила кикимора. – а если бы он во время не погодился?

– Так он, змей это хищный, на тебя и позарился бы. Ему бы тебя до зимы не разжевать было – Услышали они рассудительный голос лешего. – Уж он бы чего помягче нашел для себя.

Кикимору словно кто хворостиной по голяшкам хлестнул. Так и взвилась на месте от чудовищной обиды.

– Нет, вы только посмотрите на него! Столько лет, чурбан бесчувственный, меня домогался, а невесть что несет. Глаза бы мои на тебя не глядели и уши бы мои тебя не слышали, пенек ты трухлявый. Пойдем, княжна, пока он еще и похлеще чего не сморозил. И надо же было ему свалиться на мою несчастную голову? Ведь не кому другому, а мне, сироте горемычной, угораздило связаться с такой бестолочью.

– Так я же не в обиду тебе. Я же к тому, что и кроме тебя было кого глотать этой твари. – Не очень удачно заторопился оправдаться леший. Не вышло. Уж лучше ему было промолчать.

– Еще столько, сколько мои пороги оббивал, топтаться у дверей будешь. – Крикнула ему, не оборачиваясь, берегиня. – А я то для него всю жизнь свое девичество сберегала! Глазом задеть себя не позволяла, а не то, что чем похуже. Ну, побегаешь ты сейчас вокруг меня! Я тебе сейчас таких узлов навяжу, немочь старая, что и век не распутаешь.

– Будто ты молодая немочь. – Не очень уверенно огрызнулся леший, чем привел кикимору в совершенное бешенство.

– Уж, лучше я в болоте утоплюсь и пусть тебе будет стыдно за мою погубленную жизнь. – И даже слезу от жалости к себе и своим напрасно погубленным годам из глаз уронила. И мстительно закончила. – АВ потом каждую ночь, так и знай, буду тебе сниться, чтобы ты переворачивался с боку на бок, пенек бессердечный! Вот.

– Так я же стоя сплю. – Изумился леший.

Сколь не велика была тревога за Радогора, но Влада не могла сдержать улыбки, слушая ссору влюбленных.

– Вот видишь, девица, Только чуть дала слабину, чуть вожжи отпустила из рук, а он уж все напоперек говорит. А я еще и согласия на замужество не дала, а он меня уж змеюке подлой скормит собрался. А что дальше будет? Нет уж, обломится. Уж лучше я в девках пробегаю всю свою одинокую жизнь.

– Прости ты его лучше, тетушка. Не собирался он тебя ни кому скармливать. – С трудом сдерживая смех, вступилась за влюбленного недотепу лешего, княжна. – Это он тебя так успокаивал.

Ее слова пролетели мимо.

– От его такого покоя по ночам начнешь скоро вздрагивать. – Неуступчиво отрезала кикимора. И не останавливаясь, сходу обрушилась на Радогора. – И откуда, спрашивается, ты мне такую беду откопал, будто у меня их своих было мало?

Радогор доверчиво, чем изрядно смутил берегиню, улыбнулся.

– Не я выкопал, это ты их у себя расплодила и откормила без меры. Она же быка вместе с рогами проглотит и не подавится. Меч не берет.

Прогнал с лица улыбку и уже серьезно сказал.

– Упыринных рук дело. Он нас здесь поджидал Если бы шагнули в болото без опаски, все бы ноги нам пооткусывал. Теперь с осторожностью пойдем, с оглядкой.

У берегини снова все в груди закипело и заклокотало и полилось наружу.

– Угораздило же Рода сунуть мне такого соседа. И раньше сон из глаз бежал, с лошадью не догонишь, а теперь и вовсе глаз не сомкнуть. И какой тут сон, когда такая беда под ногами юзгается. Она же, тварь безмозглая, даже в ум не возьмет, что меня жевать, не пережевать. В зубах застряну, ногтей не хватит выкапывать. А вот пусть только проглотит, расшаперюсь поперек горла и все тут. Не своротишь!

Радогор не слышал ее ворчания. Шел, все дальше и дальше забираясь в болото. Влада, отпустив его на шаг, шла по его следу, боясь оступиться, чтобы не угодить в трясину. И даже по сторонам боялась оглянуться.

– А я то, дура старая, на лешего набросилась. А он и вовсе не при чем. И, мало того, всегда ко мне с добром. Вот ведь как без ума ходить. Водяной ушел, а теперь и этого отпугнула своей неприступностью. И куда я теперь со всем своим девичеством денусь, спрашивается, как из болота выживут? Придетя к Копытихе на поклон тащиться со всей своей гордостью. – не переставая бубнила себе под нос кикимора. – А все через нее, гордыню мою, провались она в болото. Я и без нее проживу. У меня через нее, гордыню эту, одни напасти и ни какого прибытку. И вроде все как у всех, и все через пень – колоду.

Бежит по болоту, как по твердой земле.

– Вот и болото, служба моя проклятая. Все ждали, набравшись терпения, когда старик к делу приставит, а на меня гулянки напали. Вот и получила все остаточки в полной мере. Хорошо от рыбьего хвоста с грехом пополам отбилась. По молодости, оно, может, и терпимо, а потаскай я его сейчас в мои то годы по болоту? Обхохочешься.

Будь одна, тюкнулась бы, думает берегиня про себя берегиня, чем сидят, на кочку повыше и посуше. И разревелась бы, оплакивая свою горькую судьбу. А при людях разве позволишь? Берегиня! Худого слова не скажи. А какие еще, если подумать, слова найдешь, кроме худых, когда с насиженного места выживают. Вот уж доля, так доля!

И до того горько и обидно стало, что не удержалась и всхлипнула в который уж раз, пожалев, что так грубо и бездумно обошлась с лешим У него хоть за душой и пары портянок нет, так и она не лишка приданного скопила, но все же мужское плечо. И не нужны ему портянки.

Радогор не утерпел и оглянулся.

– Не грусти, тетушка. – Улыбнулся он. – Было твоим болото, твоим и останется. В своем углу доживать будешь. Не придется по людям на старости лет ходить.

Уверенный и ласковый его голос немного приободрил кикимору и она повеселела.

– Так все глаза ему бы и выдрала ему, подлому. – Мстительно проворчала она, глядя в спину Владе. – Так до них, этих глаз, еще добраться надо. А пока добираешься, вся злость пропадет. И опять выходит, все не слава Роду.

Ночь упала на болото неожиданно. И не упала, а обрушилась, минуя вечер. Ночное черное небо нависло низко над головой. Звезды хоть руками хватай и в мешок горстями складывай. И не месяц, луна, поднялась и прочертила через болото прямую дорожку.

– Вот по ней, по этой самой дороге и пойдем, ни куда не сворачивая. И ног не омочим. Будто сухой дорогой. – Оживилась кикимора и бросила красноречивый взгляд, на мешок, висящий у Радогора за спиной. – Я тут, не далеко, одну полянку просторную знаю, где можно дух перевести.

И она заторопилась, почти забыв о своем горе, к заветной полянке. Обошла их стороной и заскользила по черной воде. И скоро уж нетерпеливо покрикивала, стоя на не высоком холмике с парой кривых чахлых деревцев.

– Ну, где вы там! Я уж все глаза проглядела.

– Рядом. – отозвался Радогор и, не скрывая тревоги, повернулся к Ладе. – Притомилась?

Можно было не спрашивать. По лицу можно угадать. Болото не лесная дорога. По пояс вымокла, как не старалась попадать в его след, но ответила бодро.

– От вас не отстаю.

Но едва шагнула на островок, как намокшая одежда потянула ее вниз и она села, опираясь на руки.

Радогор скинул мешок с плеча и принялся стягивать с нее сапоги вместе с тонкими вязаными чулками. Ноги у княжны побелели от воды и кожа на пальчиках сморщилась.

Кикимора стояла рядом, бросая быстрые взгляды и понятные взгляды на мешок. Но Радогор, не замечая этого, сначала вылил воду из сапожков и почти на сухо отжал носки.

– Развязывай мешок, тетушка, и стели холстину. Я сейчас, скоро.

Наломал с деревьев сухих веток, сложил их шалашиком и ладони над ним поднял, словно пытаясь их теплом согреть ветки. С ладоней сорвался огонек и ветки вспыхнули. Подвесил над ними чулки, сапоги и озабоченно повернулся к княжне.

– Портки бы просушить.

Влада подняла на него растерянный взгляд и неожиданно для него засмеялась.

Хороша же я буду здесь без портков. Другое на ум не пришло? Да я снять их не успею, как теткины приятели до костей обгложут. И неуверенно спросила. – Мы долго здесь пробудем, Радо?

Поедим, подсушмися…

– Тогда я посплю.

И зажав кусок хлеба в руке, устроилась на его коленях. Да так и уснула с недоеденным ломтем в ладони.

Радогор виновато посмотрел на берегиню и, словно извиняясь, пояснил шепотом, боясь разбудить княжну.

– Не привыкла еще. Давно ли из терема? И ты отдохни…

Берегиня слушала его вполуха, бросая быстрые тревожные взгляды по сторонам.

– Вот же до чего запугал, Упырь окаянный! Всю жизнь от молодых ногтей начиная, жила здесь безбоязненно, а сейчас неведомо что мерещится. Аж все волосы дыбом торчат.

Радогор удивленно раскрыл глаза. Если и захочешь найти волосы на голове сварливой хозяйки болота, не найдешь. Один расщеп торчит. Но промолчал, боясь нарваться на гневное слово.

Влада, свернувшись в клубок и обняв его за пояс, мирно спала на его коленях, Костерок догорал в ночи. Пора было выходить, но Лада спала так сладко, что он все ни как не решался ее будить. Но берегине сидеть было не в мочь. Она то и дело вскакивала, вглядывалась в темноту, на золотистую лунную дорожку.

– Эк, ее раздирает! – С завистью проговорила кикимора, прислушиваясь к ровному дыханию княжны. – Нашла время спать.

– Чулки еще сырые… – Попробовал оправдать Ладу Радогор.

Не вышло. У кикиморы нашлось веское возражение.

– Молодая. На ногах досохнут. Некоторые вообще босиком ходят. И ничего, не промокают. А костер в ночи на другом краю болота видно. Досидимся.

Что и говорить. Права старая ворчунья. Самому всякая всячина мерещится. То точки черные по болоту к ним ползут, то трава шевелится, хотя и слабого ветерка нет.

– Вставай, Лада. Пора… – Осторожно коснулся ее плеча. – На руках доспишь.

– Влада распахнула ресницы. В синих глазах и следа сна нет. Спала или нет, не угадаешь.

– Ногами пойду. – Улыбнулась она, натягивая на ноги теплые чулки. – У тебя руки мечом и луком заняты.

– Тогда вот тебе корешок. – Коснулся губами ее лба. Взгляд убежал за ее спину.

То, что открылось ему, заставило его вздрогнуть.

К их острову со всех сторон быстро, ловко скользя по болоту на паучьих лапах, приближались дикие существа. Круглая голова с выпуклыми глазами и раскрытой зубастой пастью сидела на бочкообразном теле, покрытом густой шерстью. О намерениях чудовищ догадаться было не трудно.

– Пока одного рубишь, остальные на волоски растащат. – Мелькнула мысль, – Быстро кладите ладони мне на плечи!

Выбросил руки с раскрытыми ладонями вперед, будто пытаясь свалить невидимую стену. И с силой ударил по этой стене. Страшная сила отбросила, атакующих их, чудовищ снова в болото. А Радогор нанес еще один удар. Болото вспенилось, взревело и вздыбилось высокой волной, и покатилось от острова, унося вместе с волной и тварей, ломая и калеча их.

– Хорошо, что не поторопились. – Облегченно вздохнула кикимора. – А я еще сердилась на тебя, девка, за то, что уснула. А это сам Род тебя надоумил. Поймай они нас на лунной дороге, загрызли бы и не задумались. Эвон зубов у них понатыкано.

И зябко передернула плечами.

– А как же мне, по дурости думалось, тоскливо жилось здесь. Все и веселье, что лягушки голосят. Дура и есть. Счастья своего не ведала. А как оно, счастье это, свалилось на голову, так в пору глаза закрыть и бежать от него во весь дух.

А волна убегала от них все дальше и дальше. Срывала мохнатые кочки, рвала с корнем редкие березки и осинки и с грохотом гнала их к берегу, с яростью перемалывая их в мелкое крошево. Добежала до противоположного края дрягвы, ломая и выдирая прибрежные деревья и покатилась обратно. Медленно успокаиваясь и оседая.

– Только бы этот чурбан, я о лешем говорю, успел спятиться от берега. – Вдруг спохватилась берегиня. – Уснет, не добудишься, хоть колом по голове охаживай. А я и в невестах не успела покрасоваться.

Волна же вернулась к острову и лениво остановилась.

– Теперь нам поспешать надо, девушки. – Шепнул им Радогор, и потащил их, увлекая на лунную дорогу. – Застигнет рассвет в пути и крыться не где.

– Вот же, оказия. – Виновато пожаловалась кикимора. – Ноги от страха отнялись. Шага ступить не могу.

Она с трудом передвигала ноги и страдальчески морщилась. Не лучше выглядела и княжна, хотя и не жаловалась.

Радогор выпустил их руки из своих ладоней, сунул руку за пояс и едва ли не силой, затолкал в их рты по темному, корявому корню.

– Не страх это. – виновато проговорил он. – Я забрал вашу силу, иначе бы не справиться мне с ними в одиночку. – Съеште, что дал. Сила не сразу, но вернется.

И снова, схватив их за руки, бегом кинулся по дорожке. Разбрасывая сапогами грязь и густую, как крахмальный кисель, жижу. Скоро глаза его спутниц повеселели и они было попытались пристроиться рядом с ним. Но Радогор, увидев это, побежал быстрее. Влада молчала, хотя ее так и подмывало распросить его об этих жутких страшилищах. Молчала и берегиня, но совсем по другой причине. О чем после долгих раздумий и поведала.

– А ведь ты, парень, не волхв! – уверенно заявила она, шустро забегая вперед. – И как бы ты не мостился в волхвы, все равно не примостишься. Седало обломится.

– Влада, услышав ее слова, тут же забыла про дыхание.

– И кто же он тогда, если не волхв? – Ревниво спросила она, уже заранее начиная переживать обиду за Радогора.

– Знаю я волхвов. Повидала на своем веку их без счета. Порчу, ли сглаз снять. Это они могут. Судьбу угадать, это уже не у каждого выходит. Травы… так это и Копытиха скажет. Но чтобы болото перевернуть кверху дном, в носу у них не кругло. Это только у колдунов древних получалось, хотя самой мне видеть не приходилось. А древо, когда вода по всей земле разлилась от края до края, пропало. Корни вымокли. А потом и само водой унесло. И только пень остался. Здоровущий! Хоть терем ставь со всем подворьем. И еще место останется. А потом и его не стало. Но к чести их скажу – силу свою знали, берегли ее и против людей не колдовали. Вот ты, как раз на этих колдунов и тянешь. – Уверенно закончила она. – Вот только одного в толк взять не могу… И слова, вроде, ясные, а разобрать не могла.

Радогор сдержанно улыбнулся.

– Я вроде и не сказал ни слова.

– Э, голубь, слова не на языке ловить надо, а на ладонь выше. – И, чтобы было ясней, постучала кулачком по лбу. – Здесь ни одно не затеряется.

– До чего ушлая тетка. – Посмеиваясь, подумал Радогор. – А уж такой сиротой беззащитной прикидывается, что хоть садись рядом и слезы лей.

– А ты как думал? – Услыхал он ее, довольно ехидный голос. – Повертись с мое, еще и не так наловчишься.

Лунная дорожка медленно таяла в предрассветном тумане, а они все шли. Волна, освободив их от чудищ, заодно очистила и поверхность болота, унеся к берегу зыбкие холмики мха, кочки и жалкую растительность. И кикимора, часто приостанавливалась, и сердилась, неразборчиво ворча, и выговаривая все известные ей ругательства. И, наконец, не утерпела.

– Вот оно, как без ума кулаками махать. Все, как есть перемесил. Словно по чужой стороне бреду. Поди и избешку мою своротил. Отступи, впереди пойду.

И вприпрыжку поскакала по болоту. Но едва солнышко поднялось над болотом, остановилась и растерянно огляделась.

– Хоть садись в воду и помирай. Попробуй угадай, кто где живет. Где я, а где кто…

Княжна, помалкивавшая до того, обиделась.

– А лучше бы было, тетушка, если бы они на нас свои зубы попробовали?

Радогор, не слушая их, поднял голову и поискал в небе еле заметную черную точку. Вран уловил его взгляд, плавно спустился ниже. И взгляд Радогора, или его сознание, забирая в сторону, заскользил по пустынному болоту.

Эх – хо – хо! – Сокрушенно вздыхала кикимора. – И где, спрашивается, сейчас болотной птице гнездиться? Где птенчиков растить будут? У меня возле избушки цапля жила. Встанет бывало, ногу подберет под себя и в окошко заглядывает. А я ей на ладошке угощение подаю. И надо же мне было связаться с вами? Кто ко мне заглядывать будет, когда и окошка нет?

– А как же Упырь?

– Не два века жить будет. – Отрезала берегиня. – Когда то да умрет. А от злости и того скорее.

Взгляд поймал что – то темное, зыбкое. Приостановился, всматриваясь, и дальше пошел уже медленнее, словно крадучись.

Уцелело жилье Упыря. Все, что вокруг было унесло, а оно уцелело. Стоит, воткнувшись в болото четырьмя столбами, незыблемо. Крепко огородился от него Упырь. Волной не смыло, и взглядом с трудом дотянулся. Аж виски заломило.

А вот и сам! Копна волос по настилу бегает. Из – под шерсти руки торчат и пальцами крутит. Только бы глаза в глаза не столкнуться с ним. Махом заслоны поломает. Сквозь шерсть нос пробился и ноздри, как у хищного зверя раздуваются, воздух обнюхивает.

Спешно увел взгляд в сторону, но сразу понял, что опоздал. Вытянул руку, поймал берегиню за плечо и отбросил ее себе за спину. И сразу же перед глазами все закрутилось, завертелось и потемнело до помутнения сознания. Но успел все же поднять раскрытые ладони, чтобы перехватить удар. Перехватить, перехватил, но сам зашатался и, почти падая, отступил назад, чувствуя, как трещит и разламывается грудина. И сам, собрав все силы, нанес ответный удар. Не своими глазами, врана, увидел, как подламываются столбы, как покосилось и повисло над самой водой жилище колдуна, а сам он барахтается в воде, пытаясь забраться на настил, путаясь в насквозь промокших волосах.

С трудом удерживая себя на ногах, собрал воедино всю силу и ярость, выбросил кулак вперед, – иначе знал, не получится, слишком велико расстояние, – и снова заслоны Упыря не выдержали. Его кулак снес в воду и жилище и самого Упыря, который взгромоздился таки на настил.

–Теперь ему долго будет не до нас. До вечера можем идти спокойно. – Хрипло выдохнул он, с трудом переводя дыхания. – Хуже всего то, что он нас увидел. И знает откуда ждать нас.

– Свернем? – Догадалась Влада, подлаживаясь под его плечо.

– Прямо идем. Надо ближе подобраться. А свернуть всегда успеем. – качнул головой Радогор, и указал рукой. – Туда… Веди, тетушка. Только далеко не убегай.

Кикимора не возражала, но не утерпев, все же что – то пробормотала не очень лестное.

–Ох, и язык у тебя, тетушка. – Радогор покачал головой. – И как ты при таком языке от рыбьего хвоста открутилась?

–Чужую задницу подставила вместо своей, так и открутилась. Пусть мавка при ее красе его таскает, а я и так проживу. – Не скрывая злорадства, отозвалась берегиня, и расхохоталась. – С этого места мы все одинаковые, на одно лицо, можно сказать, а спереди ему некогда было нас разглядывать. Даже вспотел, как старался. Правда, она со мной с той поры здороваться перестала, а мне то что до этого? Хвост уже при деле. Или при теле? До сих пор не решу. С другой стороны, как не решай, как не верти, а уже не отвернешь.