Текст книги "Дневники теней. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Николай Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Монастырская жизнь.

Монастырская жизнь обыденна. Каждый день начинается с ранних пробуждений, влекущих за собой торопливые сборы на начинающиеся в шесть утра утренние богослужения. Далее следуют четыре часа чтением молитв, по окончании которых обитатели монастыря отправляются в трапезную для приёма пищи. Монастырская трапезная представляет из себя пристройку к церкви. Имея общую стену, она также служит источником тёплого воздуха, который прогревает помещение церкви. В просторном холле стоит восемь столов, расположенных в два ряда. Столы накрыты скатертями, простыми ежедневно и красочными в праздничные дни. Справа от входа расположен иконостас, у которого во время приема пищи служитель читает молитвы. Слева – вход в кухонное помещение. Освещают помещение только стоящие перед иконостасом свечи. Посуда на столах исключительно деревянная.

Прием пищи осуществляется в три этапа. Сначала высшее духовенство монастыря, затем монахи и иноки. В третий этап пищу принимают служащие кухни и рабочие, привлекаемые с соседних деревень для помощи по хозяйству. Во время трапезы запрещено разговаривать, смотреть по сторонам и веселиться. Иными словами, едим мы в полной тишине. Делиться друг с другом пищей, приносить её с собой или наоборот забирать так же под строжайшим запретом.

В сутки посещение трапезной осуществляется два раза, то есть подразумевается обед и ужин. В дни великих постов собираемся только на обед. Держать в кельях еду или питье нельзя. Если захотелось испить – попроси благословение настоятеля на стакан воды в трапезной. После обеда предоставляется возможность отдохнуть в течение часа, после чего наступает время послушания. Проще говоря, уборка территории и помещений, а также выполнение иных богоугодных дел. В четыре часа дня начинается вечерняя служба, по истечении которой, в восемь часов, всех собирают на ужин. Завершается день коротким отдыхом и келейной молитвой перед отходом ко сну.

Казалось бы, что такой распорядок в тягость, но живя им всю свою жизнь привыкаешь.

Устав у нашего монастыря не самый строгий. Мы всегда рады путнику, уставшему или заблудившемуся в пути. Несмотря на то, что наш монастырь мужской, приютить под своим кровом мы готовы и мужчину, и женщину. Для этого специально отведены паломнические комнаты. В количестве четырёх штук они располагаются в деревянной одноэтажной постройке, стоящей в отдалении от основного комплекса зданий. Не часто у нас бывают посетители, ведь до тракта далеко, а этот факт, как правило, исключает нашу обитель из возможных мест для приюта.

Если смотреть со стороны главных ворот, справа от церкви расположен братский корпус. Это двухэтажная постройка, в которой, словно ячейки сот, располагаются наши кельи. Слева – ряд хозяйственных построек. Монастырь имеет свой курятник и хлев, в котором содержится семнадцать голов крупного рогатого скота, пять лошадей, козы, овцы и свиньи. За стеной распростерлись поля, засеянные рожью и овсом. Вдоль правой стены течет широкая река Руяж, богатая рыбой разных видов, что позволяет монахам заниматься рыболовным промыслом.

Жажда приключений.

После ухода настоятеля, когда чувство реальности ко мне вернулось окончательно, я начал собираться на утреннюю службу. Застелив кровать, надев чёрные холщовые брюки, серую льняную рубашку и чёрные ботинки, я вышел во двор. Первые годы моего пребывания в монастыре, как только я выходил на улицу многочисленные взгляды, тут же начинали прожигать затылок, пытаясь разгадать тайну необычного обитателя. Теперь же на меня не обращают особого внимания.

Мягкий свет весеннего солнца приятно грел. Свежий весенний ветер напоминал о приближающемся лете. Щебетание птиц, доносившиеся из хлева мычание коров и ржание лошадей действовали умиротворяюще. Шелест ветра манил, звал меня прогуляться босиком по траве, покрытой блестящими капельками росы, предлагал заглянуть в лес, вдохнуть хвойный аромат, исходящий от сосен, насладиться девственной своею чистотой. Ах, как мне хочется в такие моменты бросить все и уехать в дальние неизведанные края. Как стремится моё юношеское сердце к романтике. Как трепещет оно внутри. Как зовёт меня к приключениям.

Около года назад в поздний вечерний час в ворота монастыря постучался путник. Одет он был в синие штаны из парусного полотна и черный бострог, накинутый поверх серой рубахи. На ногах были надеты башмаки с пряжками. Под широкополой шляпой виднелись взлохмаченные давно не мытые волосы. С благословения настоятеля посетителя пустили и поселили в паломнической комнате.

Гость был настолько необычен, что я решил проигнорировать строжайшие запреты передвигаться по территории монастыря после келейных молитв. Под покровом темноты я подкрался к гостевому зданию с целью наблюдения за диковинным человеком.

Помещение комнаты, в которую поселили гостя, было немногим просторнее моей кельи. В дальнем правом от входа углу стояла деревянная кровать с резными ножками. Матрас был накрыт холщовым полотном. С противоположной стороны стоял стол, на котором одиноко горела свеча. За столом на единственном стуле сидел пришелец и при свете огонька, играющего от дующего в окно ветра, изучал какой-то документ.

– Разве можно подглядывать за людьми? – неожиданно спросил человек мощным басом.

Вопрос ввел меня в оцепенение. Не способный пошевелиться я смотрел на гостя круглыми от испуга глазами. В голове сразу же возникла мысль о бегстве, но здравый смысл подсказывал, что от наказания меня уже ничего не спасёт – настоятель обо всём узнает. Мгновение, прожитое после вопроса, растянулось в вечность. Испуг переходил в отчаянное самобичевание. Слёзы появились в уголках глаз.

– Не бойся, парень. Я никому не расскажу. Заходи, коль интересно, пообщаемся.

Повинуясь я зашёл в помещение.

Как оказалось, гостя звали Прук Рейдсо. Служил он на королевском флоте корабельным старшиной каравеллы Яртхорп. Остановкой на ночлег был прерван его путь в столицу с докладом о последнем проведённом плавании. Первоначально узнав подробности моей жизни, он поделился своей жизненной историей, полной захватывающих морских приключений. Родился Прук в небогатой рыболовецкой семье. Отец его утром уходил с сетями на своей лодке и возвращался вечером с уловом. После ужина все садились за чистку рыбы, которой мать на следующий день шла торговать на рынок. Босоногий мальчишка с детства грезил морем, на берегу которого вырос. Со сверстниками они строили из досок подобия кораблей и играли в капитанов, то перестреливаясь колючками репейника вместо ядер, то беря друг друга на абордаж используя деревянные мечи. Детство пролетело быстро и, не без поддержки родителей, Прук вступил на палубу первого в своей жизни корабля.

Под впечатлением от рассказанных историй я витал в облаках, представляя себя то доблестным моряков, то грозным пиратом. Я перепрыгивал с камня на камень, воображая их мачтами и, надев повязку на глаз, брал на абордаж курятник. К сожалению, монастырская жизнь не предполагает детских увеселений и моему баловству быстро пришёл конец.

Прук оказался человеком слова и не рассказал ни о чем настоятелю.

Видение.

– Эргой, если ты сейчас же не поторопишься на службу, то будешь наказан, – прервал мои воспоминания отец Григор.

– Уже бегу! – заверил я, ускоряя шаг под его суровым взглядом.

В монастыре все меня любят, но наказаний избегать это никогда не помогало. Чаще всего наказывает меня отец Григор, который одновременно является моим учителем. В свои восемьдесят четыре года он достаточно энергичен и рассудок его с возрастом не помутился. Наравне с церковными учениями с ним мы занимаемся изучением и мирских наук.

В церковь я зашёл последним, чем заслужил недобрый взгляд настоятеля. Глаза не сразу привыкли к полумраку. Съежившись я аккуратно добрался на своё место и, встав на колени, начал читать молитву. Стоящие на кандилах свечи горели ровным жёлтым пламенем. Стояла тишина.

– Эрргооой, – раздался хрипящий шёпот.

Словно сотни маленьких иголок пронзающей болью этот звук впился мне в затылок. Огонь на свечах заплясал, становясь алым и испуская мириады ярко-красных искр. Мир стал сжиматься, в глазах потемнело.

– Эргой, – раздался голос справа, – с тобой всё хорошо?

Посмотрев по направлению голоса, я увидел настоятеля, который испуганно на меня смотрел.

– Да, всё хорошо. Голова закружилась. Видимо плохой сон даёт о себе знать.

– Ты совсем бледный, иди, попей воды и умойся, потом пройдись и подыши воздухом.

– Слушаюсь.

Посетив трапезную, я вышел во двор и направился в сторону гостевого дома. Самочувствие улучшилось, но что-то было не так. Прошло всего лишь полчаса. На дворе ничего не изменилось, однако тревожные мысли меня не покидали. Было странное ощущение, что кто-то за мной следит. Справа что-то промелькнуло. Я вздрогнул, посмотрел – ничего. Сегодня нервы меня явно подводили. Как натянутые струны они дрожали при каждом шорохе. Тишина. Ни души вокруг.

– Эрргооой, – раздался сзади тот же голос.

Я почувствовал привкус крови во рту, и как что-то тёплое потекло из носа. Взгляд заполнила красная пелена. В ушах стоял звон. Мир задрожал и сузился. В глазах потемнело. Резкая боль пронзила затылок. Сердце колотилось с неимоверной силой. И тут, оглянувшись, я увидел ее. В полупрозрачном тёмном одеянии она протянула свои пальцы, сложенные из лоскутов черной ткани и коснулась моего лба.

Я очнулся в помещении. Серый свет, с трудом проходящий через окно, создавал мрачную обстановку. Только не совсем понятно окно ли это. Очертания смазаны, словно весь мир вокруг наполнен мутной водой. Цветности нет. Всё серое, будто в палитре художника не нашлось места цветным краскам. Будто она была заполнена всеми возможными оттенками серого. Сырость и холод создавали ощущение того, что я находился в давно заброшенном склепе. В воздухе витали ароматы затхлости и плесени. Что-то мелькнуло, заставляя тяжёлую муть окружающего воздуха импульсивно задвигаться. Разрывая мир возникла пара горящих рубиновым цветом зрачков.

Я осознал, что лежу на чем-то мягком и не могу пошевелиться. Ощущения были странные – я не чувствовал себя самим собой. Пытаясь позвать на помощь, я издал только громкий, режущий уши младенческий крик. Руки и ноги меня не слушались. Любая попытка двигаться получалась резкой, неконтролируемой. Слева от меня в воздухе появилось зеркало, в котором я увидел младенца. Он был запеленован полупрозрачными серыми тканями. Чувство голода начало сводить меня с ума, но я не хотел привычной для меня монастырский пищи. Я хотел молока. Его сладковатый запах чудился мне. Я чувствовал, что оно где-то рядом. Младенец, словно чувствуя то же самое, что и я, начал водить носиком в поисках материнской груди. И тут я вспомнил о страшных глазах, что предстали передо мной мгновением ранее. Взгляд, отведённый от зеркала, встретился с пламенным взглядом этих самых глаз. Но лишь на секунду. Через муть пространства на месте горящих зрачков начал вырисовываться силуэт – худое бледное лицо с выразительными скулами и маленьким острым носиком, серо-молочные волосы. Аккуратную фигуру, напоминающую по форме песочные часы, обрамляла накинутая прозрачная вуаль, которая не скрывала очертания стройных бёдер и острую маленькую грудь, своей налитостью и увеличенными ореолами говорящую о наличии молока. Девушка лёгким движением села рядом, взяла меня на руки и приложила к груди.

Переводя взгляд обратно на зеркало, я увидел дитя, с наслаждением сосущее грудь. Младенец смотрел на меня большими красивыми глазками, зрачки которых с каждым глотком всё больше наполнялись рубиновым цветом.

Задыхаясь от паники, весь в холодном поту, я резко сел. Сердце колотилось так, будто готово было вылететь из груди и разорваться, во взрыве разлетевшись на молекулы.

Сколько же времени я был без сознания? По ощущениям не меньше часа. Сидя обняв колени, я отдышался и немного успокоился. Осмотревшись я понял, что нахожусь на дорожке возле гостевого дома. Вокруг ни души. Кровь из носа остановилась, головокружения нет. Самочувствие, нормальное.

Поднявшись, я направился в сторону церкви, по пути приняв решение никому ничего не говорить, пока не разберусь с происходящим. Конечно меня выслушают, но рассказ вызовет обоснованные сомнения либо в моей вменяемости, либо в одержимости, что в общем одинаково разобьёт сердце настоятеля, видящего во мне своего приемника.

Когда я вошел в церковь утреннее богослужение еще продолжалось. Тихонько пробравшись в трапезную и умывшись, я вернулся на своё место среди братьев.

Отец Григор.

Ежедневно, исключая воскресенье, с полудня до вечерней службы я прохожу обучение. Как уже писал ранее, учителем моим является старец, которого зовут отец Григор. Ему восемьдесят четыре года. Округлая, в морщинах и старческих пигментных пятнах голова покрыта редкими седыми волосами. Нос картошкой, тонкие губы и глубоко посаженные карие, чуть затянутые плёнкой начинающийся катаракты глаза дополняют образ добродушного наставника. Рост чуть больше полутора метров, тело немного тучное. Однако сгорбленный силуэт говорит о том, что в молодости отец Григор был выше и стройнее.

До прихода в монастырь он был учителем в школе при деревенской церкви. Родители умерли, когда ему было двадцать восемь лет. Жена и дети судьбой ниспосланы не были.

В монастырь Гуриар отец Григор был призван настоятелем Гуа Теросом для обучения тогда еще совсем юного Артуа. Прибывши в монастырь и занявшись обучением бывший деревенский учитель понял, что нашёл своё место в этом мире и, приняв постриг, остался в новой обители навсегда.

По окончании обучения своего первого монастырского подопечного ещё бывшему вчера преподавателю в качестве послушания вменили обязанности монаха-переписчика. Каждый день Григор садился за свой письменный стол, на деревянную подставку клал пыльные древние мемуары, брался за перо и переписывал строчку за строчкой. Так продолжалось, пока в монастыре не появился я.

Григор старец добрый и не обидчивый, но при этом строго наказывает за баловство и непослушание. Занятия с ним проходят интересно – он умеет преподнести сухой материал с книжных страниц как захватывающую историю, в которой хочется разобраться до конца.

Я никогда не видел, чтобы отец Григор возмущался. Суровые правила монастырский жизни давались ему легко. Бывали случаи, когда в качестве испытания терпения кому-нибудь из монастырских обитателей забывали положить еду. По уставу в подобном случае нельзя было возмущаться или просить наполнить тарелку – подобное поведение влекло за собой наказание, ибо смиренно стоило переносить лишения. Отец Григор даже в такой ситуации не только словами, но и взглядом своим и мимикой не показывал ни толики раздражения и неприязни.

– Почему настоятель Артуа не прекратит подобные издевательства? – спросил я однажды на занятии своего учителя.

– Так сложилось веками и не ему менять устав, которым жили наши предки. Если они могли переносить проверки голодом, неужели мы не сможем? Неужели наше поколение настолько слабое духом, Эргой?

– Но почему мы должны терпеть?

– Никто тебя здесь не держит. Ты можешь уйти из монастыря, как только тебе исполнится шестнадцать лет. Пойти работать на поля, заняться скотоводством или иным делом, которое тебе по душе. Все, кто здесь находится сами избрали свой путь. А за свой выбор надо платить. Так всегда было и будет.

Я согласно кивнул головой, но ассоциация подобных издевательств с образом настоятеля, что был у меня в голове, так и не появилась.

Рыбалка.

Артуа Беролиан с первых дней моего пребывания в монастыре покровительствовал надо мной как отец. Со временем я привык его таковым считать. Ведь кто такие родители для ребёнка? Кто такие мать и отец? Родители – это не те, кто подарил жизнь. Это те, кто вырастил и воспитал. Те, кто сформировал из маленького комочка плоти и крови самостоятельного здравомыслящего человека, личность. Обстоятельства потери кровных родителей бывают разные. Кого-то рожают и оставляют в больницах испугавшись ответственности, либо желая продолжить прожигать свою жизнь в искушении. У кого-то матери умирают при родах, а отцы на войнах. Некоторых детей, понянчившись немного, отдают в приюты. Какие бы обстоятельства не были, даже если они не зависели от людей, произведших тебя на свет, родителями они для тебя не будут. Ты можешь их смутно помнить. О них будет напоминать кто-то из знакомых или просто вложенная в младенческую люльку фотография. Ты можешь быть им благодарен за подаренную жизнь и скорбеть, жалея, что не узнал этих замечательных людей. Или просто не знать о их существовании и даже не желать знать. Совершенно разные ситуации, но вывод из них один – родители не всегда те, кто нас зачал и родил.

Настоятель всегда был для меня опорой и поддержкой. Был примером для подражания. Множество счастливых моментов, которые, как мне думается, любой сын должен пережить со своим отцом, запечатлелись в моей памяти и сформировали меня как личность. Сооружение скворечников и кормушек, покос травы, сбор урожая, доение и выпас коров, конные прогулки и уход за лошадьми. Как много было между нами теплого, памятного, сокровенного.

Воспоминания уносят меня в июльское утро. Мне девять лет – чуть больше четырёх лет прошло с тех пор как меня нашли. Я проснулся от аккуратного прикосновения, за которым последовала лёгкая тряска. Первое что пришло мне в голову – это то, что я проспал. Однако, моему взгляду предстала невиданная доселе картина. Надо мной возвышался настоятель. Он был одет в черную ветхую рясу. Ноги были обуты в высокие ботинки. В одной руке он держал рабочую одежду и сапоги, в другой длинные, около полутора метров, палки. В ногах стояло ведро и чем-то наполненный мешок.

– Одевайся пошустрее и пойдём на Руаж. Сегодня благоприятная погода.

Я оделся и пошёл за настоятелем без вопросов, хоть и не имел ни малейшего представления зачем мы идём на реку. Выйдя за ворота, мы направились по тропинке в сторону плёсы.

– Сегодня ты узнаешь что такое рыбалка, Эргой. Рыба для нас очень важна, ведь помимо пользы в повседневном употреблении она составляет основной рацион во время постов. Ты должно быть это заметил. В основном вылов рыбы осуществляется сетями, либо ловушками. Такие способы приносят больший улов, но удовольствия доставляют значительно меньше, чем ловля на удочки. Те палки, что тебя так заинтересовали называются удилищем. К тонкому концу мы привяжем леску, прикрепим на неё поплавок, грузило и крючок.

– И как рыба будет ловиться?

– Мы с тобой закинем оснастку, то есть те самые грузило, поплавок и крючок в воду. Поплавок в виду своей лёгкости полностью под воду не уйдёт, погрузившись под тяжестью грузила только на две трети. На крючок посадим червя и рыба, когда захочет полакомиться, зацепиться за крючок. Мы это увидим по хаотичным колебаниям поплавка.

– А из чего делают оснастку? Почему поплавок не тонет? Что такое леска? Грузило – это камень?

– Притормози с вопросами, уж больно ты любопытен, – усмехнувшись, ответил Артуа. – Всё расскажу, всему своё время. На первую рыбалку меня отвёл мой отец, вернее предшествующий настоятель. Как раз в твоём возрасте. Я был таким же строптивым и любознательным как ты. Даже не верится, что это было так давно.

Улыбка и задумчивый отрешенный взгляд настоятеля дали понять, что мысленно он унёсся в те далёкие времена

– Ладно, отвлёкся, – последовало после минутного молчания. – Удилище сделано из длинного прута ивы, очищенного от веток. Ива прочная и великолепно гнётся, что позволяет закинуть снасть подальше. Леска, которую мы будем использовать делается из конских волос. Так как светлые масти найти не так легко, волосы хорошенько вымываются мылом, затем просушиваются на солнце одновременно выгорая и теряя часть пигментации. Затем леску из волос делают либо посредством скручивания, либо плетением. Наша леска сделана способом плетения – процесс более трудоёмкий, но леска получается намного прочнее. Бывают лески, сделанные из шёлка, но они быстро изнашиваются, да и шёлка в монастыре нет. Ниже по леске прикрепляется поплавок, изготовленный из дерева, как у нас, либо коры. Далее идёт крючок. Наши крючки сделаны из загнутой через накаливание и последующую закалку в воде швейной иголки. Бывают крючки из дерева, либо различных металлов. Между поплавком и крючком приделаны грузила. Мы будем использовать свинцовые пластинки, но материалы изготовления грузил разнообразны. Это и глина, и известняк и даже керамика.

– Столько всего придумано. Давно люди занимаются этим промыслом?

– С давних времен, когда вместо крючка использовалась рыбная кость, а вместо лески жилы животных.

Мы остановились на поляне. Настоятель отодвинул достаточно крупный камень, под которым сразу зашевелилась орда дождевых червей. Из мешка он достал небольшую лопату и миску. Черви извивались, стремясь исчезнуть как можно скорее из поля нашего зрения. Накопав их достаточно, мы продолжили свой путь к реке.

На плёсе был оборудован причал, около которого стояла пришвартованная ветхая двухместная лодка. Царила тишина. Восходящее солнце придавало окружающему пейзажу розоватые оттенки. Из леса доносилось пение жаворонков. По противоположному берегу важно ходила одинокая цапля, выискивающая завтрак. Я чувствовал спокойствие и умиротворение, уединение с природой, отрешающее, уносящее вдаль от забот.

Привязав оснастку к удилищу, настоятель начал учить меня правильному забросу и ужению. Время понеслось со скоростью звука, наполненного мелодией радости. За утро я поймал лишь одну плотву, но удовольствие получил неописуемое. Спокойное течение реки плавно колыхало поплавок, движения которого, завораживали и клонили в сон. Резкое погружение поплавка взбудоражило сознание. Вынырнувшая снасть пустила плавно уходящее в стороны кольцо. Движение повторилось ещё раз, а затем ещё, и ещё. Я взял удочку и достаточно резким движением потянул её. Это была моя первая поклевка. Сердце трепетало, словно сотни бабочек рвались из груди. Потянув удочку, я почувствовал сопротивление. Рыба бойко, извиваясь из стороны в сторону, пыталась сорваться, спастись, вернуться обратно на глубину. Я чувствовал каждое её движение пальцами, руками и всем своим нутром. Прошло несколько секунд, и рыба показалась из-под воды. Мой первый трофей – моя гордость.

Настоятель помог мне снять рыбу с крючка, обнял меня и поцеловал в макушку.