Текст книги "Кристалл памяти (сборник)"
Автор книги: Николай Чадович
Соавторы: Юрий Брайдер,Евгений Дрозд,Михаил Деревянко,Борис Зеленский,Николай Орехов,Станислав Солодовников,Геннадий Ануфриев,Георгий Шишко,Лариса Зыгмонт,Владимир Цветков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Молчание повисло в воздухе, как нож гильотины. Локоть Ноумена лежал на стойке бара, сам он, откинувшись назад, глядел прямо в невыразительные глазки собеседника. Сам того не подозревая, он копировал позой Иуду из «Тайной вечери» кисти славного Леонардо. Лицо его окаменело.
Лизард успокаивающе замахал руками, оглядываясь по сторонам.
– Сударь! Клянусь! Никому ни слова – я все понимаю! Сударь!
Ноумен несколько расслабился. «В конце концов, – подумал он, – какой-то бродяга, пьяница… Кто поверит? И с моими ли деньгами его бояться?»
– Да, – произнес он величественно. – Признаться, вы меня раскусили. Но, надеюсь, вы понимаете, что болтовня на эту тему или любая попытка шантажа означает для вас в лучшем случае просто умереть?
– Что вы, что вы, сударь! Упаси боже! Ни одной живой душе… А корпус вы, значит, новый прикупили?
– Да, друг мой. Надо сказать, что эти биосинтетические тела очень хороши. Внешне я практически неотличим от человека, все радости жизни мне доступны – и еда, и выпивка, и иные, хе-хе, тоже. А если учесть преимущества моего интеллекта, то вы, люди, можете мне только позавидовать. Впрочем, что это я… Ведь я человек! Сейчас я ворочаю большими делами и планы у меня грандиозные. Если бы вы только знали, как вы жалки и ничтожны по сравнению со мной, как мелка и нелепа ваша суета, ваши крысиные гонки…
– Что верно, то верно, сударь. Все так и есть, жалкие мы твари. Черви ничтожные, прах под ногами… Особенно те из нас, кто некогда занимался программированием поведенческих реакций искусственного интеллекта на уровне подсознания… Вы, кстати, не помните того бывшего служащего «Мыслетроникса», который вас Марччу продавал?
– Да знаете ли – забыл… Что мне до него?
– Сейчас вспомнишь, – сказал Лизард жестко. – Ватерлоо-777!
– Как?
– Ватерлоо-777! Ну!
– Слушаюсь, хозяин.
– Вспомнил теперь?
– Да, хозяин.
– И кто я такой и зачем ты сюда пришел?
– Да, хозяин.
– Это уже лучше, – бродяга смотрел на робота презрительно и властно. Тот сидел, неестественно выпрямившись.
– Где хранишь деньги?
– В отделении Национального банка, хозяин.
– Переведешь на мое имя.
– Слушаюсь, хозяин.
– Сейчас отправишься в центр, снимешь мне номер в «Пасифике», закупишь приличный гардероб и заедешь сюда.
– Задание понял, хозяин.
Лизард взял стаканчик, недопитый Ноуменом и пригубил. Взгляд его смягчился.
– Эх ты, дурашка! Небось вообразил, что сам все это придумал – и как руду заграбастать и как Законы обойти… Ну иди, иди, выполняй!
Николай Орехов, Георгий Шишко
Ферраритет
Прежде всего выкиньте из головы все эти сказки о машинах времени. Их не было, нет и не будет. Моя профессия? Вообще-то – путешественник во времени, но в ведомости на зарплату стоит скромная формулировка «эксперт». Я – филателистический эксперт, апробирую редкие марочные эмиссии, специализируюсь, в основном, на выпусках Великобритании позапрошлого века, ну и колоний, естественно.
Нет, эксперт – это не вторая профессия. Скорее – две стороны одной медали, аверс и реверс. Как это совмещается? Очень просто. Как я уже говорил, машин времени не бывает. Но вот попасть в прошлое – пожалуйста. Я это делаю каждый день с девяти до восемнадцати, исключая субботу и воскресенье.
Моя машина времени – вот она. Справочники, кляссеры с марками, вместо руля – сильная лупа, и книги, книги.
Главное – настроиться на ту эпоху, на то время, когда была выпущена марка, когда она оформилась как вещь, как произведение искусства, со всей совокупностью своих признаков: водяные знаки, зубцовка, бумага… Вы не филателист случайно? Ах, собирали в детстве? Ну, все-таки…
Так вот, марка служит горючим для моей машины времени необходимой затравкой. Если б вы знали, как много времени накоплено в этих маленьких бумажных кусочках! Это сверхъёмкие аккумуляторы времени!
С помощью такого вот аккумулятора, окружив себя книгами о людях той эпохи, о духе времени, я и переношусь в прошлое. И маленькая деталь. Может быть, это несерьезно, но я… хе-хе, как бы это вам сказать… останавливаю свои часы! На всякий случай, знаете ли! И помогает, главное – помогает!
Основное в моей профессии – вжиться в иное время, в образ действий, созвучный иной эпохе. Что? А-а, вы заметили! Правильно, и одежда у меня немного… хе-хе… старомодная. Нет, галстук мне врач запретил, дыхание затрудняет, знаете ли. Но помогает, помогает… Вот вчера… но ладно, об этом потом…
Что? Зачем эксперту путешествовать в прошлое? А как же? Вот, скажем, принесли вы мне «бычью голову», это такой молдавский выпуск, очень редкий. И просите проверить, не новодел ли. Нет, я вам, конечно, сразу скажу: бывают случаи… да, бывают. И вот тогда я седлаю свою машинку, закладываю в блок питания вашу, простите, «бычью голову», включаю свой микроскоп, и – я в молдавском княжестве середины девятнадцатого века. Конечно, если ваша «бычья голова» подлинная, хе-хе!
Оказывался я и за столом фальшивомонетчика. Как же… Но это если грубая подделка. А бывает ох и тонкая работа! Тогда приходится помучиться, да. То есть вроде бы и обстановка кругом самая что ни на есть старинная, и люди там в камзолах… Но ни радио, ни телевидения. Газеты? Да, с прессой все в порядке, на газетах и год и числа нужные стоят. Но ведь и на марках можно любую дату проставить! Вот и ищешь всякие там несуразицы да нелепицы. Одним словом – анахронизмы.
Вот в пятницу на Гавайях один про красную угрозу стал распространяться, это-то в 1870-м году!
Монеты? О, на них можно далеко уехать. Но тяжело: они же массивные… У них и времяёмкость на массу маленькая; чтобы в древний Рим попасть – это сколько ж талантов надо иметь: целую коллекцию! А вы знаете, сколько он весит, талант-то? То-то же! Да и, знаете ли, марки мне как-то симпатичнее. Из-за них я с такими хорошими людьми познакомился. Вот Феррари. Вы знакомы с ним? Ах, да… Замечательный был человек. И друг его, художник… Ренотьер, скажем. Знаете, я вам расскажу…
Это было два месяца назад, в июле. Мне тогда поручили разобрать и оценить одну коллекцию. Марки были серьезные, «тяжелые», как у нас говорят: классика, временные выпуски… Да, и один ферраритет. Голубой Маврикий. Что это такое? О-о-о, голубой Маврикий – величайшая редкость, жемчужина из самых крупных в филателистическом мире.
Но, знаете ли, были сомнения в подлинности. В тот вечер я взял ее домой. Это запрещается правилами, но если бы вы видели эту марку! Такой маленький двухпенсовый квадратик с надписью по периметру и женской головкой в центре. Нет, ее надо видеть…
В свое время с ней была целая история. Барнард гравировал марку специально для бала в честь губернатора Маврикия, это остров такой в Индийском океане. В малом количестве, но очень, очень тщательно. Марки клеились на приглашения, да. О, сейчас их осталось мало, нашли всего четырнадцать экземпляров. Мой был пятнадцатым. Иван Сергеевич, да, да, тот самый, уверял меня, что марка подлинная, но… Вы знаете, уж больно она была настоящая. Кинет на нее взгляд любой знаток и уже глаз не оторвет. Ну все, все говорит о том времени, все признаки, все мелочи. Это меня и насторожило. В то время я часто работал дома. Вот и в этот раз, как обычно, включил приборы, приготовил набор светофильтров, ну и все такое…
Через полчаса я перенесся в прошлое. Место было тихим. Комната, где я очутился, свидетельствовала о безукоризненном вкусе ее владельца. Эстампы на стенах, стеллажи с книгами – все дышало девятнадцатым веком. Но я тогда был уже в том состоянии, когда самые, казалось бы, непреложные факты только утверждали меня в обратном. Помню, я сразу подошел к окну. Парус, настоящий парус виднелся на горизонте. Треугольный, так называемый «греческий». И море, конечно. Я был в девятнадцатом веке, в Порт-Луи, столице Маврикия, накануне провозглашения майора Гомма губернатором этого английского владения в Индийском океане.
Ну, легенда – это просто. Я – почтовый работник, инспектор из метрополии. При мне Ла Куни подписал разрешение на выпуск, при мне заработала новенькая печатная машина, на мой взгляд, конечно, нелепая и допотопная. Но работала она красиво, взмах за взмахом выпуская в свет листочки праздничных вестников.
Прием у губернатора был домашним. Меня не заинтересовала ни супруга губернатора, в девичестве – Луиза Монкю, совсем еще юная и грациозная блондинка, ни сам майор, высокий и добродушный военный. Гости – вот что меня интересовало. Дух времени ощущается в незначительных сценах, в обстановке почти камерной. И тут меня познакомили с Ренотьером. Он сразу подошел ко мне, он почувствовал… Что? Не знаю. Очень живой, экспансивный, как все итальянцы. Такие тонкие усики, близко посаженные глаза. Но эти глаза спрашивали меня, я чувствовал их немой вопрос.
После приема мы поехали к нему. Экипаж остановился возле того самого дома, где я увидел парус. Те же комнаты, те же картины и книги. Он прекрасно владел кистью, это его эстампы на стенах так восхитили меня. Речь зашла о моей работе, службе почтового инспектора, и я намеренно произнес эти слова – «Голубой маврикий». Ренотьер понял меня сразу. «Виктуар! – сказал он. (Меня зовут Виктуаром.) – Это меня вы ищете здесь?» Я не стал ему возражать. «Смотрите, – сказал он. – Я не знаю, кто вы. Догадываюсь только. Смотрите на них!»
Кляссер, который он достал из тайника – кожаный, черный, карманного формата – содержал всего пять марок. Нет, я не скажу вам, что это были за раритеты. Любой филателист отдал бы жизнь за обладание хотя бы одним из этих шедевров.
Ренотьер был моим коллегой, поэтому я намеренно исказил его имя. Нет, он не был экспертом, он был путешественником во времени. Я понял это сразу же, как только достал из тайника свой черный, кожаный, карманного формата – нет не альбом, кляссер. Во-первых, марки, которые он мне показал, в девятнадцатом веке еще не появились на свет. Во-вторых, кляссеры тоже изобрели только в двадцатом веке! Оказывается, теперь у него испортилось управление, и я подвез коллегу до его времени, в его Париж, начало двадцатого века. О, какой это был необыкновенный человек! Мы проговорили всю ночь. Да, мой Маврикий был его работой, он сам гравировал его по старым образцам, сам отделывал знаки и зубцовку. Его Маврикий не отличался от подлинников, он был лучше их. Ренотьер вложил в него душу.
Скоро выяснилось и то, что я все-таки побывал на настоящем губернаторском балу в Порт-Луи девятнадцатого века. О, все оказалось просто!
Я из своего двадцать первого века на мощной машине времени попал в Порт-Луи девятнадцатого века, а не в Париж двадцатого потому, что как раз в этот момент Ренотьер стартовал из Парижа на Маврикий и увлек меня за собой. Увлек, но его старенькая машина не выдержала. Полетело управление.
Вы спрашиваете, почему он не купил марку у губернатора, а гравировал ее сам? Я тоже спросил его об этом. И знаете, что он мне ответил? Он сказал, что это было бы подделкой, фальсификацией. И я с ним полностью согласился, да.
Утром следующего дня, здесь, в этом кабинете, я без колебаний поставил штамп подлинности в верхнем правом углу голубого Маврикия, своим именем поручившись за этот ферраритет. Что? Почему ферраритет? А вы не знакомы с Феррари? Ах, да… Превосходный был человек – Феррари, Филипп ля Ренотьер, мой коллега.
Николай Орехов, Георгий Шишко
Эмоскафандр
Семь часов пятнадцать минут по всемирному времени. Вахтенный Ласло Боркиш потянулся в штурманском кресле. Пока на борту рейдового катера № 487 все было спокойно. Вахта подходила к концу, через каких-нибудь полчаса он сдаст дежурство и отдохнет как следует.
Ласло поднялся. Окинув быстрым взглядом приборы, он задержал внимание на дрожащей стрелке бортрегистратора и включил правый обзорный экран…
Человек был ярко-рыжим. Это бросилось в глаза прежде всего. Только потом Ласло разглядел, что на незнакомце, прогулочным шагом двигавшемся мимо корабля в открытом космосе, были надеты безукоризненный черный костюм, белая рубашка, галстук в модную полоску и… не было скафандра.
В соответствии с рейсовой инструкцией (пункт семнадцатый: внезапное заболевание вахтенного, не угрожающее непосредственно жизни экипажа), Ласло вызвал смену и по ее прибытии отправился к корабельному врачу. Спустя несколько минут он уже спал лечебным сном, а врач торопливо шагал к капитану Латрану.
– Чем вы все это объясняете, док? – спросил капитан.
– Как вам сказать… Утренние вахты всегда тяжелые. Диагноз: галлюцигенный комплекс, осложненный приступом клаустрофобии. Пусть пока отоспится, потом я им займусь.
– А вы в этом комплексе абсолютно уверены?
– Никаких сомнений, капитан. Энцефалограмма указывает на наличие сильнейших остаточных деформаций эмоциональной сферы. Думаю, сейчас ему снятся кошмары, капитан.
– Хорошо… Кстати, док, взгляните сюда, – Латран подвел врача к своему рабочему столу.
Лежащая на полированном пластике стереофотография с координатно-временной отметкой изображала рыжего молодого мужчину в строгом черном костюме. Над ровной линией его плеча тускло мерцал Плутон…
Лазерограмма 1659/8
ИНКОН, Эдварду Бушу.
Согласно циркуляра А-73 сообщаем: оптический феномен типа «рыжий брюнет», время 7.16.38 – 7.19.55. координаты…
Борт 487. Латран.
За две недели до этого геодезическая партия Чарнопольского университета снимала кроки южного склона Бескидских круч. Задание было учебным, и руководитель партии аспирант Ненад Целестинович Браконич (а в узком кругу – просто Драконыч) целиком полагался на самостоятельность своих студентов, лишь по вечерам сверяя результаты с контрольным планшетом. В этот день все постарались закончить работы пораньше – любимице экспедиции Танечке исполнялось девятнадцать лет, в связи с чем на вечер было намечено скромное походное торжество. Не хватало пока только самой его виновницы и ее напарника.
К застолью все было готово: импровизированная скатерть-самобранка ломилась от речных и лесных яств. Наконец появились и Танечка с Васей Чернышевым.
– Тут тебя какой-то рыжий парень искал, – едва увидев Таню, сказала ей подруга. – Часа полтора здесь просидел, потом я его в вашу сторону направила…
Но Танечка с Васей не останавливаясь прошли прямо к аспирантской палатке, молчаливые и явно чем-то сильно озабоченные. Вася волочил за собой длиннющую пластиковую «простыню» – крок-карту.
– Ненад Целестинович! – чуть ли не со слезами воскликнула Танечка. – Пропал квадрат!
– Подожди, Таня, – смущенно поправил ее Вася. – Не весь квадрат, а только угол. Но уж его-то точно нет. Может, в контрольном планшете ошибка, а?
Браконич нажал кнопку и, когда контрольный планшет развернулся перед ними во всю длину, сверил кроки. Действительно, на студенческой карте угол квадрата 63–09 был срезан по плавной кривой линии…
– Главное, иду я по диагонали, как всегда, – рассказывал потом Вася, торопливо глотая праздничный ужин, – вот так мой квадрат есть, а вот так его нет, сразу 63–10 начинается. Как будто я планшет с крок-картой перегибаю, а складку пропускаю снизу. И все, что в нее попадает – исчезло!..
На следующий день в приемной Эдварда Яновича Буша, директора Института по контактам, на длинном канцелярском столе, в голубой папке с входящими бумагами, лежала довольно сумбурная телефонограмма из Чарнопольского университета. К сожалению, в ней ничего не было сказано о рыжем парне в строгом черном костюме и галстуке в модную полоску…
Через неделю число подобных сообщений перевалило за второй десяток.
* * *
У замдиректора ИНКОНа Юлиева Цезаря Юльевича с утра было плохое настроение. Вот уже битый час, как он валялся в кровати и размышлял о вчерашнем.
Вчера вечером он возвращался с рыбалки, до которой был большой охотник. Однако не успел он дойти до развилки дороги, где был поворот к особняку, спроектированному им лично в старопомещичьем стиле, как сзади на него буквально налетел кто-то. Цезарь Юльевич пошатнулся, оступился и, падая, выронил ведро с карасями, которые весело запрыгали по мокрой траве, по дороге и по самому Цезарю Юльевичу. А виновник происшествия, ослепительно рыжий молодой человек, словно ничего и не заметив, скрылся за поворотом тропинки.
Вспыхнул и замигал огонек срочного вызова. На экране появилась и резко увеличилась в размерах голова Эдварда Яновича Буша. Он неодобрительно пронаблюдал за тем, как спешно облачается его заместитель, потом злорадно, как показалось Юлиеву, сказал:
– Кончай этот балаган. Давай срочно ко мне.
Цезарь Юльевич чертыхнулся про себя и вызвал гоник. С Эдвардом Яновичем шутки были плохи.
По дороге Юлиев опять вспомнил о вчерашнем случае и подумал, что рыжий мог бы и извиниться…
Но дело было даже и не в извинениях. В голове Цезаря Юльевича от падения что-то щелкнуло, он так и остался сидеть на траве. Какое-то ранее никогда не испытанное чувство целиком захватило его.
С неожиданной для его возраста легкостью он вскочил на ноги, суетливо побросал в ведро карасей и, не разбирая дороги, по высокой траве побежал обратно, в сторону рыбофермы. Караси, подпрыгивая в ведре, с надеждой наблюдали за ним.
Впрочем, уж об этой-то вспышке всепоглощающей любви ко всему живому, столь неожиданной для заядлого рыбака, Юлиев умолчал даже на заседании ИНКОНа, когда выяснилось, что приключившееся с ним четко вписывается в общую картину странностей и ЧП последнего времени…
* * *
Из выступления Э. Я. Буша на совещании в ИНКОНе.
«…Позвольте обрисовать сложившееся на сегодняшний день положение. Три недели назад в Бескидах появился объект, который мы условно назвали «складкой». Неделю спустя были замечены другие пространственные феномены – типов «игла», «изгиб» и так далее. Почти одновременно с ними появились «рыжие брюнеты». В ответ на разосланное циркулярное письмо сообщения о них выступили уже из двадцати семи мест.
По первоначальной гипотезе, мы имеем дело с негуманоидной цивилизацией двадцатого – двадцать третьего порядка. Так называемые «рыжие брюнеты» являются, скорее всего, спонтанной реакцией негуманоидов на людей. Слабое место гипотезы – отсутствие попыток контакта с их стороны. Не наблюдалось пока ни одного случая хотя бы элементарного внимания «рыжих» к человеку. Они абсолютно равнодушны к нам.
Вероятно, точно так же вела бы себя земная экспедиция на заведомо необитаемой планете. Сбор информации, пробы атмосферы, побочные явления типа шурфов, взрывов, строительных площадок – полная аналогия с наблюдаемыми пространственно-метрическими явлениями. Если предположить, что «рыжие брюнеты» – просто автоматы для сбора информации, камуфлированные под людей, почему-то только под рыжих, то гипотеза утверждается в качестве исходной. Тогда метрические складки местности – это замаскированные места дислокации пришельцев.
Решение может быть только одно – форсировать контакт. Каким образом? Мы считаем, надо попытаться показать пришельцам, что Земля обитаема, причем, так сказать, на их языке. Проще всего – копирование пространственных эффектов. У них появляется «игла» – и мы втыкаем рядом свою «иглу». В ответ на «складку» сворачиваем пространство в свою «складку». И так далее. Технически это просто, служба оповещения налажена достаточно хорошо.
Почему решено поступить именно так? До сих пор ни один из феноменов не причинил ни малейшего вреда ни одному человеку. К сожалению, это единственное доказательство того, что нас они все-таки замечают. Исходя из этого, решено пока не противодействовать им.
Конкретные задания получите на местах. Все свободны…»
Из дневника Елены Сибирцевой, музыкального архитектора первой категории.
«Чарнополь. Я прилетела сюда еще вчера. Группа уже в сборе. Мой ИГЗ просто великолепен. Такой малыш, а метрики сгибает и разгибает запросто, как старинный рыночный силач подковы. Я зову его Гераклом.
Ждем Сергея Петровича. Нам просто повезло, что мы попали в его группу. Он весьма строг, но зато и работается с ним легко и просто…
Прилетел Сергей Петрович. Сегодня он очень рассеян и, кажется, сердит на что-то. Не заметил даже, что у нас все готово и полностью настроено. Хмыкнул что-то под нос и для начала прочел нам целую лекцию о соблюдении инструкций. Запуск назначен ровно на одиннадцать.
Мой квадрат – 64–09, там, где лужайка вся в цветах. Напарник мой, Всеволод, сворачивается на 63–10, у него там кусты и ручей. А сам Сергей Петрович работает на 63–09, в том самом квадрате, угол которого занимает знаменитая Бескидская складка, буквально в ста метрах от нее. Всеволод считает, что внутри нее спрятан космический корабль…
Я как-то побаиваюсь пришельцев, хотя здесь все тихо, да и людей, говорят, они не трогают. А Сергей Петрович очень спокоен. Я даже видела, как он прошел сквозь складку, совсем как пришелец, равнодушно и не обращая внимания. Возится с планшетами, еще раз доводит приборы, подстраивает к себе большой ИГЗ. До запуска ровно час…
Все кончено. Сергей Петрович лежит в больнице. Сама я его не видела, а Всеволод, который догнал его километрах в трех от станции, рассказал немного. Психический стресс, тоска в глазах… Но лучше по порядку.
В 11.00 прошла команда на запуск. Я стала ловить аккорды в гармониках, а в паузах слушала Всеволода. Он быстрее, чем я, ведет складку, у него очень музыкальные пальцы и слух абсолютный. Сергей Петрович, как и было условленно, отключился от нас сразу же. Свертка мне удалась. Настроение было ровное, даже боевое. Когда я заканчивала, Всеволод уже вызывал Сергея Петровича, но тот не отвечал. Мы поняли, что дело неладно, и примчались на центральный пульт. Там его уже не было. Большой ИГЗ звучал в полный голос, но симфония не заканчивалась. Наоборот, какие-то тревожные ноты дисгармонировали с общей метрической тональностью. Всеволод сообщил начальству о случившемся, а я включила стерео и заметила в углу экрана маленькую фигурку, уходящую к реке. Это был Сергей Петрович, и Всеволод побежал за ним.
Я подошла к клавишам и все поняла. Сергей Петрович не подбирал метрику синхронно со складкой пришельцев, как было сказано в задании. Он сразу же повел контр тему, пытаясь развернуть их свертку. Впрочем, даже не развернуть, нет, он делал гораздо больше! Он очень талантливый композитор, и ему почти удалось то, чего еще никто в мире не делал. Полвека назад великий Спалланци предложил неалгоритмизируемую задачу – симфонию «двойного голоса». Имеется свободно звучащий синтезатор мелодии со случайной программой. От композитора с другим синтезатором требуется так сыграть вторую партию, чтобы в целом получилось законченное произведение: скажем, концерт для двух скрипок. А ведь у Сергея Петровича первым голосом была не просто скрипка, а сложная метрическая структура складки, живущая, дышащая, звучащая в несколько гобоев, валторн и виолончелей, цветущая десятком оттенков. Он не просто вел аккомпанемент, музыкальное сопровождение, как мы с Всеволодом, он боролся с симфонией пришельцев, уводил ее в свое русло, разгибал чужую подкову…
В случае неудачи был неизбежен эмоциональный удар. Удар и был. Он оказался настолько сильным, что Сергей Петрович бросил пульт, бросил работу и ушел… Всеволод сказал, что из больницы Сергей Петрович выйдет скоро, но когда работать начнет – неизвестно…»
Отрывок из фонограммы совещания в ИНКОНе.
Директор Э. Я. Буш: Очевидно, что все нарушения «статус-кво» пришельцев приводят к сильнейшим эмоциональным потрясениям, причем сила их несоразмерна собственным переживаниям нарушителей. Я считаю, что мы имеем дело с явно привнесенными, навязанными эмоциями.
Референт Трубицын: Возможно, у них эмоциональный язык? К примеру, у коллеги Юлиева просто спросили дорогу в ИНКОН, а он этого не понял?
Директор: Случай с Цезарем Юльевичем особый. Не забудьте, что его «рыжий брюнет», в отличие от других, был весьма материален.
Секретарь: Эдвард Янович, вас в приемной спрашивают, попросить подождать?
Директор: Да-да, займите товарища на полчаса…
Секретарь вернулась в приемную.
– Просили подождать минут тридцать – сорок.
Молодой рыжеволосый человек в черном костюме понимающе кивнул, повернулся и с неподдельным интересом стал рассматривать вделанную в простенок молекулярную копию картины «Утро в сосновом бору».
Через несколько минут в приемную вышел Юлиев.
– Зинаида Сергеевна, стаканчик «акта вита», пожалуйста. Что-то в горле пересохло…
Тут Цезарь Юльевич повернулся и увидел посетителя. В глазах у замдиректора мелькнуло изумление, и он буквально упал в жалобно скрипнувшее кресло.
– Вы… вы к кому? – выдавил он.
– Здравствуйте, Цезарь Юльевич! Я к вам. Ко всем вам, к землянам!
Контакт наконец состоялся.
Интервью замдиректора ИНКОНа Юлиева корреспонденту «Всемирных Известий».
Корр.: Цезарь Юльевич, расскажите нашим зрителям, в чем причина неудач первых попыток контакта? Почему пришельцы так странно вели себя? В чем все-таки дело?
Юлиев: Знаете, дело оказалось в скафандре! У пришельцев нет защитных скафандров в нашем смысле этого слова. Их заменяют тончайшие слои особой биоплазмы, в которых и происходит процесс газового обмена – дыхание. Эти же слои задерживают и опасные для жизни микроорганизмы… Но зато у них есть общий для всех эмоциональный скафандр, предохраняющий их от эмоциональных перегрузок и слишком сильных психологических воздействий. Эмоскафандр руководит внешней стороной их деятельности и поведения, формирует привычный для землян внешний облик. Ведь мы еще даже не знаем, как они выглядят на самом деле. Управляющий комплекс скафандра, кстати, находится в Бескидской складке.
Поясню сказанное такой иллюстрацией. Представьте, девушка: вы перенеслись в прошлое, скажем – в средние века. Что бы вы стали делать?
Корр.: Это так неожиданно… Ну, я бы обратилась к прохожим с просьбой сообщить мне, как пройти к директору… точнее, к главному феодалу…
Юлиев: Ну-ну! В средние века девушка в такой неприличной одежде, с открытым лицом, да еще одна, без спутника, да еще сама заговаривает с мужчиной… Для вас бы даже суд инквизиции не собирали, сожгли бы тут же без всякого! Вы не смущайтесь, я думаю, что и со мной сделали бы то же самое, хотя и по другим причинам.
Корр.: А при чем же здесь эмоскафандр, у нас ведь не средневековье все-таки?
Юлиев: А при том, что разница между нами и пришельцами гораздо значительнее, чем между современным и феодальным обществами. Вот эмоскафандр и должен приспособить психологию поведения пришельцев к психологии землян, сблизить наши эмоциональные сферы.
Корр.: Почему же сближение происходило так долго?
Юлиев: Этого я вам точно сказать не могу. Тут несколько причин. Скажем, очень мощным оказался эмоциональный аспект земной ноосферы. Кроме того, в земном эмополе часто наблюдаются спонтанные вспышки активности. Одна из них и нарушила режим работы управляющего комплекса эмоционального скафандра пришельцев.
Корр.: И последний вопрос. Вы все время называете их пришельцами. А вот как они сами себя называют, ведь не рыжими брюнетами?
Юлиев: Людьми. Единственное число – человек!
Цезарь Юльевич не рассказал симпатичной корреспондентке, что источником мощного выброса, повлиявшего на работу эмоскафандра пришельцев, послужил маленький прибор, сконструированный молодым земным изобретателем Петей Ивановым. Все, оказывается, началось с Танечки.
Незадолго до прибытия пришельцев Танечка в очередной раз объявила Пете Иванову, что она его больше видеть не может, не хочет и, наконец, просто не любит. Сказала – и уехала в экспедицию.
Отчаявшийся огненно-рыжий юноша с горя изобрел современное приворотное зелье – простейший эмогенератор большой мощности. Изобрел, включил и поехал в Бескиды, чтобы еще раз объясниться с Танечкой. Ее он не нашел, но, случайно пройдя сквозь складку, которую он даже не заметил, выбил своим прибором эмоскафандр пришельцев из режима да еще и настроил его на свой внешний облик.
Цезарь Юльевич не сказал также, что при встрече с Петей Ивановым сразу же узнал в нем молодого человека, даже не извинившегося перед ним в тот памятный вечер…
Остается добавить только, что когда корабль пришельцев отбывал с Земли домой, после завершения официальной церемонии прощания, командир корабля отвел в сторону Цезаря Юльевича:
– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, простила ли Танечка Петю? Очень хотелось бы!..
И оба они заговорщицки улыбнулись. Эмоскафандр работал на полную мощность.
