Текст книги "Кристалл памяти (сборник)"
Автор книги: Николай Чадович
Соавторы: Юрий Брайдер,Евгений Дрозд,Михаил Деревянко,Борис Зеленский,Николай Орехов,Станислав Солодовников,Геннадий Ануфриев,Георгий Шишко,Лариса Зыгмонт,Владимир Цветков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Клавик поднялся:
– Пойду – пособлю. Извините, я как-то не подумал, что у вас может не оказаться запасного.
В зале постепенно восстанавливался порядок. Из трех секций «Омеги» получился симпатичный корпус для вакуумной установки; четвертую секцию, журнальный столик и кресла с диваном Клавик частями спустил с балкона – они, видите ли, мешали им ходить. Затем отец малыша подобрал битое стекло, отнес в ванную, а Виртик выпотрошил цветочные горшки: земля понадобилась для изготовления формы. Любимые цветы супруги, как завершающий штрих абстракциониста, заметно оживили свалку. Иван Терентьевич снова вспомнил о таблетках.
Дальше вышла заминка. Квартира была реэлектрифицирована; ближайший источник – соседский счетчик. Роботы растянули кабель и заперлись в ванной, дабы не посвящать посторонних в таинства изготовления кинескопов. Минуты три погодя дверь ванной распахнулась; Клавик с предосторожностями вынес еще горячую колбу. Он, очевидно, запамятовал, что кинескопы выпускаются квадратными, чаще – прямоугольными, а не треугольными, как получилось у него. Сынок тем временем суетился подле пылесоса: разрезал вдоль и изучал внутренности. Пообещать сделать из него вакуумную установку проще простого. Пока же Виртик накрепко связал обе половинки проволокой.
Не находя занятия, Иван Терентьевич устроился в кресле. Ощупал шишку… теперь ему было все до лампочки. Даже предстоящий разговор с супругой.
К обеду телевизор загудел, правда, изображение так и не появилось. Скорей всего, утренние передачи закончились. Или на телевидении неполадки. На экране, заставленном по диагонали фанеркой, мигали серые полосы. Клавик дал словесную гарантию, что аппарат БУДЕТ РАБОТАТЬ. Хоть одна программа: сынок, дескать, еще не достиг вершин мастерства.
– Одна… из семидесяти двух?
– Одна, но, возможно, в цветном изображении, – поспешил высказать мнение малютка Виртик.
Эх, если бы не это «возможно»… И все же целый треугольный кинескоп лучше квадратного разбитого. Прогресс налицо, и Иван Терентьевич даже не напоминал о том, что сорок восемь программ до нынешнего «ремонта» радовали глаз цветным изображением. Он попытался улыбнуться. Эти ребята, настойчивые и одержимые, начинали ему нравиться. Их бесшабашности, неприхотливости к любой работе могли бы позавидовать многие из нас, решил про себя Иван Терентьевич. Одно их желание ТРУДИТЬСЯ с лихвой покрывало броские недостатки восстановленных вещей. Собственно говоря, и в нашей среде люди разные встречаются: качество дают в меру медлительные, и наоборот.
Клавик наотрез отказался разобрать вакуумную установку, намереваясь заглянуть за запчастями в квартиру напротив; обидно, что замки для него ничего не значили. Однако Иван Терентьевич посчитал своим долгом воспрепятствовать вторжению. Но как? Он расхаживал по свалке, спотыкался о свежие швы линолеума и думал, думал.
Из стационарного магнитофона с восьмисотметровыми катушками получился переносной кассетник. Правда, кассеты к нему следовало еще поискать: шосткинская «Свема» на ближайшее столетие не планировала выпуск кассет-шаров. И цветомузыкальный радиатор отопления срабатывал почему-то на телефонные звонки. Двери комнат открывались не в сторону, а вверх. Ковер ручной вязки стал похож на кольчугу. Половина люстры с горем пополам была собрана, другая ее часть надежно осела в багажном отсеке малыша – он не хотел расставаться с гранеными стекляшками. Иван Терентьевич не мог обижаться. Но таблетки глотал исправно.
Ремонтная бригада перебралась в спальню, затем в детскую. К счастью, там не понадобились кинескопы, и к трем часам, с залихватскими «вот так, сынок… быстро и прочно», роботы привели квартиру в сносный порядок. Виртик подался на кухню.
«Спать, слава богу, есть где… Хвала Аккумулятору», – подумал Иван Терентьевич.
– В следующий раз у него получится лучше, – заверил Клавик, приглаживая на углу обои.
– Будем надеяться. А скажите: к соседям вы обязательно должны заглянуть? – поинтересовался хозяин.
– Ко всем без исключения, – успокоил его Клавик.
– Тогда потрудитесь объяснить, чего ради затеяли вы это представление, пока я не свихнулся.
– Минуточку. – Его сиреневость отдал несколько распоряжений отпрыску и развалился на кресле. – Понимаете, Иван Терентьевич, мы, роботы, созданы для труда, и каждый из нас рассчитан на строго определенную программу. Допустим, тесто или, скажем, алебастр я не сумею замесить – хоть под пресс клади. Что же касается наших детей, то здесь проблем нет. Создавая, мы сделали их лучше себя. Они умеют все, и даже чуть больше того…
– Как и наши, – вставил хозяин.
– Вот потому и приходится создавать для них неограниченный фронт работ. И уж поверьте на слово: нет для них интересней занятия, как что-нибудь мастерить…
– Правда? А нашим – что-нибудь ломать, – машинально добавил Иван Терентьевич, после чего последовала пауза (это мы, люди, разучились удивляться, а жители планеты Достославик на верном пути).
– …Повторите, что вы сказали?.. Э, да мы с вами на пороге величайшего открытия! – вскричал Клавик, захлебываясь от радости: – Сын мой, поди сюда!
Малыш притопал, волоча за собой морозильную камеру вместе с агрегатом. Семушкин задал вопрос иначе:
– И все-таки, почему вы начали именно с моего дома?
– Чистая случайность: секундой раньше или позже мы оказались бы на одной из соседних улиц. Но ближе к делу. Показывайте, показывайте быстрее, что они ломают?
– Кто? – не понял Иван Терентьевич.
– Кто, кто! Дети ваши!
– А-а, – хозяин нехотя поднялся, прошел на кухню и указал на утилизатор: – Смею надеяться, вы его тоже отремонтируете, но для начала загляните внутрь – там этого добра…
– Игрушки?! – обрадовался Виртик. Исполнив просьбу, Иван Терентьевич вернулся к
креслу с намерением отдохнуть, наконец, прийти в себя. Только присесть ему не довелось.
– Эй, где вы?.. Помогите, Иван Терентьевич! Быстрее!!
На кухне разразилась война. Отец-робот с трудом удерживал за протекторы сына-роботенка, который почти скрылся в пасти безопасного пока утилизатора. Двое взрослых едва справились с отчаянно сопротивлявшимся вундеркиндом и, наконец, вытащили его. Вместе с грудой ломаных игрушек.
Клавик отер с железного лба капли масла.
– Спасибо, спасибо вам огромное – выручили. Ф-фу… Я весьма вам признателен, Иван Терентьевич. И подумайте, – нам стоит объединиться. Особенно если учесть, что дети Достославика познают мир в процессе созидания…
– А наши – в процессе ломки или полной разборки!..
С тех пор квартира Семушкиных стала головным предприятием фирмы «ЗЕМЛЯ – ДОСТОСЛАВИК: Ремигрушка». Сегодня сорок роботят с Достославика дерзают, созидают круглыми сутками. Диапазон их возможностей растет день ото дня: не столько из-за раскрепощенной программы кристаллического мозга, сколько из-за стремительно растущей любознательности земной детворы.
Вакуумная установка помаленьку оправдывает свое существование; помимо нее в квартире полно различных станков и приспособлений, имеется сварочный аппарат. В ванной по сей день функционирует участок универсального литья. Поэтому-то по субботам хозяева полным составом посещают баню.
После Нового года Клавик решил приобщить к делу еще сорок самых послушных, самых достойных малышей-мастеровых. Семушкины не в силах отказать им в радости творчества, но тут возникают проблемы, решить которые бессилен даже Клавик. Дело в том, что сорок славных достославитян, когда недостает заказов, на свое усмотрение перекраивают производственные площади. Ну, а когда их соберется восемьдесят?.. Кстати, соседи слева и справа давно оставили свои жилища. И, чтобы подобная участь не постигла вас, фирма предлагает, просит, требует:
ПРИНОСИТЕ ЛОМАНЫЕ ИГРУШКИ!
Михаил Деревянко
Великие дистрофики
Нет, за комфорт космических лайнеров я с радостью отдам всю девственность земных лесов. Тем более таких непроходимых. Настоящие дебри. Какая тут может быть цивилизация? Давно доказано, что только человек – венец природы. Все звери, птицы, насекомые и прочая нечисть – тупиковые ветви. Элементарно. Не зря же я столько лет учился в Центре подготовки к контакту с иными цивилизациями. А теперь? «Подпольная цивилизация животных». Бред! Я подозреваю, что меня попросту разыграли. Вместо скафандра меня заставили влезть в вонючую медвежью шкуру. Вместо космических просторов приходится бороздить дремучие заросли, попасть в которые не составляло труда и без Центра подготовки. А вместо космического корабля всучили престраннейшую штуковину всего с одной кнопкой. Не иначе, из каменного века. Сказали, что коммутатор имеет дистанционное включение, что переводит на русский и трели соловья, и свинячий визг. Ха-ха! Так я и поверил. Жаль, что сразу не догадался. Ясно как день. Даже корректор не руководит операцией, не следит в микротелек за обстановкой сзади, а без перерывов травит анекдоты. Меня уже слегка подташнивает. Рация скоро взорвется. Еще больше выводит из себя кудахтанье, которым корректор заполняет эфир после каждого анекдота. Не удивительно, что в такой ситуации я просмотрел, как кто-то цапнул меня за левую ногу.
Я моментально развернулся. Перед глазами сверкнул волчий оскал. Невероятно! Волк напал на медведя! Неужели провал? Волк агрессивно наступал. Из пасти неслись угрожающие звуки.
– Включи коммутатор, – вдруг прорвало корректора.
Спохватился. Прозевал нападение, а сейчас лезет с глупыми советами.
– Коммутатор включить не могу. Волк бросится при малейшем движении. Предлагаю вам включить коммутатор.
Было слышно, как корректор хлопнул себя по лбу. Забыл! Ну и шеф мне достался. В ту же секунду раздался щелчок, и на меня обрушился поток отборной брани. Правы были те, кто утверждал, что волки не отличаются вежливостью и изысканностью.
– Куда прешь, болван?! Ослеп, что ли? Или у тебя нюх хуже, чем у человека? Только калека способен не заметить указательных знаков.
Я решил не обострять ситуацию и пробормотал в трубку коммутатора:
– Прошу прощения. Я не совсем понимаю, о каких знаках вы говорите.
Волк посмотрел на меня, как на идиота. Хорошо, что этого взгляда больше никто не видел.
– Иди-ка сюда.
Он ткнул меня носом в кучу естественных выделений.
– А это не указательный знак «Осторожно, дети!»?
Потом волк подвел меня к небольшой березке и заставил принюхаться. В нос ударил резкий неприятный запах.
– А разве это не знак «Проход запрещен»?
– Извините, я издалека и не в курсе.
– Ты что, не учил правила дорожного движения?
– У меня насморк.
– При чем здесь насморк? Столбовая дорога в двух шагах.
– Все дело в том, что я опаздываю на конгресс? Вы слышали о нем?
– Вот где у меня этот конгресс, – сердито проворчал волк. – Не лес, а проходной двор.
Бормоча проклятия, волк вывел меня на «столбовую дорогу». Идти, действительно, стало легче, но вскоре подал голос корректор:
– Поздравляю, Виктор. Ты был на грани провала и чудом выкарабкался. Вовремя я включил коммутатор.
«Надо же! Включил коммутатор. Интересно, а кто сказал его включить? Проморгать волка, а потом нагло заявлять, что только благодаря ему я был спасен от провала?! Какая наглость!»
Корректор, видимо, услышал мой немой вскрик. А может, понял, что переборщил. Во всяком случае, быстренько сменил пластинку.
– Подумаешь, у них правила дорожного движения! Тоже мне цивилизация. Представляю состояние прекрасной половины, если бы на наших улицах применялись такие же дорожные знаки.
Чрезвычайно довольный придуманной шуткой, корректор закудахтал, как на сносях. Появилась возможность проанализировать встречу с волком. Похоже, никто меня не разыгрывал, а уважаемые профессора из Центра подготовки в чем-то ошибались.
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧАМедведица явно заигрывала. Мне стало страшно. Надо срочно уносить ноги. Но как? К тому же корректор приказал вытянуть как можно больше информации. А медведица и сама ласково ворчала мне на ухо:
– Какой-то ты странный: робкий и застенчивый. Я никогда таких не встречала.
– Понимаешь, в нашем лесу другие нравы. Муж… медведь долго ухаживает за медведицей, дарит ей цветы…
– Бедные, – вздохнула медведица.
– Кто?
– Цветы. Мне их так жалко. Неужели в вашем лесу медведицы такие бессердечные? Цветам же так больно, когда их рвут. Ты мне, пожалуйста, никогда не дари цветов. Я тебя буду любить без всяких подарков. Просто так.
Я непроизвольно поежился.
– Зато медведица кормит медведя, стирает его одежду, приносит газеты и даже следит, чтобы он не забывал одевать галстук.
Я прекрасно понимал, что несу ужасную чепуху, но ничего более умного не мог придумать.
– А зачем медведю галстук? – удивленно спросила медведица.
– Не знаю. Так принято.
– То-то я и смотрю, что ты такой слабый и забитый. Где же тут будешь здоровым, когда столько забот? И одежда и газеты. Похоже, в вашем лесу живут одни рабы. Рабы галстуков и газет. А без них ты жить не можешь?
– Право, не знаю.
– Бедняжка, мне так тебя жалко. Но ничего, я сама займусь твоим воспитанием. Я сделаю из тебя свободного медведя. Я освобожу тебя от галстука. Кстати, где твой галстук?
– Выбросил по дороге.
– Видишь, на тебя благотворно действует воздух свободы. Скоро ты станешь настоящим медведем.
Я задрожал как осиновый лист. Медведица ободряюще ткнула носом в плечо, и я едва устоял на ногах.
– Ладно, сколько можно болтать? Ближе к делу, – вновь перешла медведица на лирический тон.
– А мы не опоздаем на конгресс?
– Ой, совсем забыла.
Медведица бросилась вперед. Я облегченно вздохнул и устремился следом.
АВТОРА!На поляне стоял невообразимый шум. Из-за него я прослушал имена виновников спора.
– Я требую лишить их всех привилегий! – кричала обезьяна. – Они самые обыкновенные симулянты. Мозгов у них не меньше, чем у любого из нас!
– Вы закончили? – вежливо спросил обезьяну председатель воробей.
– Но я требую лишить их всех привилегий!
– Мы поставим ваше предложение на голосование, но прежде предлагаю выслушать официальный протокол нарушений. Прошу вас, суслик. Тот сразу забубнил:
– Два триллиона семьсот один миллиард девятьсот тридцать пять миллионов четыреста двадцать тысяч пятьсот один раз нарушен закон «О запрещении загрязнения окружающей среды», пять триллионов…
– А почему председательствует воробей? – спросил я медведицу. – Могли бы и медведя назначить.
– Тогда не каждый будет говорить, что думает. Ну станешь ты председателем. К силе прибавится власть. Любой твоей глупости обеспечены бурные овации. Скучно, не правда ли?
– Я бы не сказал.
– Да, непросто избавиться от рабской психологии, – покачала головой медведица.
– …Таким образом, – закруглялся суслик, – нарушены все законы, конвенции, соглашения и договоры. Думаю, не имеет смысла называть нарушителей: они всем хорошо известны. Спасибо за внимание.
Аплодисментов не было, но, как пишут в газетах, «выступление произвело огромное впечатление» Паузой воспользовалась обезьяна.
– Требую по всей строгости закона!
– А лишение привилегий? – спросил председатель воробей.
– И то и другое!
– Уважаемая обезьяна, мы не на собрании. Надо предлагать что-то одно.
На поляне воцарилась неловкая тишина, которую нарушил чей-то вопрос:
– А обвиняемым известно, что они нарушают законы?
– Незнание не освобождает от ответственности! – крикнула обезьяна.
Председатель воробей попросил тишины.
– По этому вопросу я предлагаю выслушать специалиста. Всесторонним изучением нарушителей занимался доктор дятел. Уважаемый доктор, вы можете дать короткую справку?
– Да, – прозвучал над моей головой хриплый голос.
Я посмотрел вверх. Дятел удобно устроился на длинной ветке и начал говорить так, словно читал официальный документ:
– Слабо развитая мускулатура, увеличенный череп и почти полное отсутствие волосяного покрова – явные признаки дистрофии. Неполноценность создает предпосылки для возникновения мании величия. Нарушителям давно известно, что Земля находится на окраине обычной галактики, но они продолжают себя считать пупом Вселенной и венцом природы. Способности мозга используются не более чем на 10–15 процентов. Поэтому нарушители не в состоянии освоить ни язык мыслей, ни язык запахов, ни язык взглядов, ни простейший собачий язык. Между собой они общаются на примитивнейшем языке слов, которому недоступны самые элементарные понятия. Он грубее собачьего и примитивнее свиного. Мы в силу своего интеллектуального развития просто не можем на нем общаться. Не может же интеллигент позволить себе нецензурную брань? Из вышеизложенного следует, что пока не приходится говорить о знании нарушителями законов. Вот, вкратце и все. Какие будут вопросы?
– Неужели они не знают и собачьего? Он же такой простой!
– Довольно часто они общаются между собой на так называемом вульгарном собачьем. Тогда стоит сплошной лай и что-либо понять практически невозможно. Да и сами языки, кроме названия, ничего общего не имеют.
– А нельзя ли их выдрессировать?
– Исключено: слишком высок коэффициент тупости.
– Кто же их родители?
– Автора! Автора!
Доктор дятел устало поднял крыло и терпеливо дождался тишины. – Родители не установлены. Мы имеем дело с подкидышами. Хотя сами нарушители считают, что произошли от обезьян.
– Правильно считают, – заметила ворона.
– А почему они тогда лысые? – удивился осел.
– Я же объяснял, что из-за дистрофии, – напомнил доктор дятел.
– Протестую! – визгливо закричала обезьяна.—
Им не удастся примазаться к нашему славному роду!
– Не волнуйтесь, это только гипотеза, – успокоил ее доктор дятел.
– Все равно протестую!
– А как теперь с наказанием по всей строгости? – спросил кто-то у обезьяны.
Все засмеялись, а тот же голос весело заметил:
– Все-таки что-то общее между ними есть. По-моему, они близки в умственном развитии.
Обезьяна от негодования беззвучно хлопала губами. Председатель воробей поспешно объявил перерыв.
костыли
– Жалкие зверюшки! – захлебывался корректор. – Ни ракет, ни самолетов, ни самых обыкновенных велосипедов, а все туда же: строят из себя гениев.
Я приглушил звук. Вдруг услышат. Тем более что корректор кричал все громче и громче:
– Ни электричества, ни даже парового отопления! Живут, в лучшем случае, в берлогах и хотят, чтобы я серьезно воспринимал этот бред!
Эмоции били у корректора через край. Невозможно слово вставить. А мне почему-то захотелось спросить, помнит ли он закон Ома? Или знает ли он принцип паровой машины? Нет, чтобы не завалить операцию, лучше помолчать. Да и времени уже нет. Перерыв закончился, и слова попросила сова.
– А мне их по-звериному жаль. Вы только посмотрите на них! В чем только душа держится? Все как один на ладан дышат. Грелками со всех сторон обложились: и шубы, и шапки, и шарфы, и даже кальсоны. Мы давно об этом забыли, а они даже в домах с паровым отоплением спят под верблюжьими одеялами. И все равно болеют. Слабенькие совсем.
Тут говорили, что они не должны пользоваться огнем. А как же они будут кушать сырое мясо? Посмотрите на их зубки! И посмотрите на свои клычища! Стыдно! Убогих обижаете! По себе судите! Набросились на маленьких и рады. Они же младше всех нас. И круглые сироты. Обезьяна и та отрекается.
И слово-то придумали: «нарушители». Какие они нарушители? Можно ли винить дитя? Движение трех частиц не могут описать. Элементарную частицу до сих пор не нашли. Дважды два на ЭВМ считают. Блаженные они, а не нарушители. Их не обижать – жалеть надо.
Сова замолчала, смахнула слезинку, хотела что-то еще сказать, но только как-то беспомощно махнула крылом и отвернулась.
На зверей было жалко смотреть. Они выглядели, как нашкодившие дети, которым стало стыдно. Молчала даже обезьяна. Неистовствовал только корректор:
– Скажи ей, что сама дура! Жалеет она! Сама юродивая! Скажи, что я пристрелю ее в первый же день охотничьего сезона. И пускай меня наказывают по всей строгости. Ха-ха-ха!
Корректор переключился на бурное веселье. Уже прорезалось характерное кудахтанье. На полчаса можно выключить радио, чтобы послушать зайца. Говорил он очень тихо:
– Слушал я сову, и сердце кровью обливалось. Бедные дистрофики. И хиленькие, и умишком слабоваты. Ну как о таких не позаботиться: «На, крошка, сосочку. Попей парного молочка. Скушай котлетку из зайчатинки. Укройся соболиными мехами». Ничего для крошки не жалко. Последнего зайца отдадим. Лишь бы бедное дитя было накормлено и одето. Кушай, малютка. Расти большой. Ура! Вырастили дебила! Теперь ему еще больше мяса надо. И не только мяса. Игрушки подавай: сумочки из крокодильей кожи, фигурки из слоновой кости… А вот и в войну дитятке поиграть захотелось. Ничего, пускай поиграет. Набьет себе синяков – думать начнет, поумнеет. Нет, что-то не умнеет. А зачем? И так на всем готовом. Очень выгодно быть дурачком. Всю жизнь можно требовать хлеба и зрелищ. Ради этого и Землю можно рвануть. Во зрелище будет!
Нет, воспитанием дистрофиков нужно заниматься серьезно. Уж слишком мы их разбаловали. Предлагаю отправить дистрофиков на перевоспитание к бабушке Луне. Она давно об этом просит. Надо уважить. Нрава она строгого, даже сурового. У нее особо не набалуешься. Лучше воспитателя для дистрофиков не найти.
– Нет! – завопил корректор. – Я против! Как можно?! Мы… мы самые великие, умные, ловкие, красивые. Мы лучше всех. Какая тут может быть Луна? Ни за что! Никогда!
Я представил, как корректор, тряся жирным животом, носится по кабинету и молотит воздух короткими толстыми руками. Не хватит никакой фантазии, чтобы назвать его самым великим и красивым.
А на поляне страсти накалялись. Большинство склонялось за переселение дистрофиков на Луну. Против были домашние свиньи. Они поголовно были готовы пойти на убой – лишь бы побалдеть годик в грязных и вонючих свинарниках. Свиньи и добились того, чтобы обратиться за консультацией в Межгалактический Совет, который поддержал идею переселения и обещал прислать эскадрилью летающих тарелок.
Объявили голосование.
– Голосуй против! Голосуй против! – надрывался корректор.
– Поднимай обе руки!
Я послушно поднял. Медведица презрительно фыркнула:
– Раба могила исправит.
Она демонстративно отвернулась и направилась к белому медведю. Конгресс на всех парах катился к завершению, но тут встряла ворона:
– Погодите. А как мы сообщим о своем решении? Они же ничего не поймут.
– Да, одними междометиями тут ничего не объяснишь, – согласился председатель воробей.
