Текст книги "Кристалл памяти (сборник)"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер,Евгений Дрозд,Михаил Деревянко,Борис Зеленский,Николай Орехов,Станислав Солодовников,Геннадий Ануфриев,Георгий Шишко,Лариса Зыгмонт,Владимир Цветков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

…Цепной пес Пират, трое суток до этого не кормленный и сумевший в голодной ярости перегрызть деревянный брус, к которому крепилась его цепь, давно учуял хозяина, однако упорно молчал, продолжая судорожно глотать всякую вытаявшую из-под снега тухлятину. Услышав негромкий сдавленный крик, а несколько секунд спустя далекий всплеск, он, лязгая цепью, вылез из кустов и побрел к обрыву. Запах хозяина терялся здесь, смешиваясь со многими другими запахами, и уносился с ветром вниз по реке. Постояв еще немного, Пират зевнул, встряхнулся и затрусил обратно к помойке, туда, где ожидала его жратва – трудное счастье собачьей жизни.

Евгений Дрозд
Семь с половиной минут

I

Сюрпризы начались в проходной. В ней не оказалось никаких бабусь в форменных фуражках и кителях ВОХР и вообще никого не оказалось. Одна электроника и автоматически запирающаяся вертушка. Квакающий голос вокодера предложил Холмскому приложить удостоверение в раскрытом виде к экрану считывающего устройства. Через секунду тот же голос сообщил, что удостоверение в порядке, что его, младшего следователя А. И. Холмского, ждут и что ему, Холмскому, надлежит идти к административному корпусу, не сворачивая с красной дорожки номер один, а по выходе с завода оставить в проходной пропуск, дающий ему право на беспрепятственное передвижение по территории завода. Тут же в лоток выпал пластиковый прямоугольник. Пропуск.

Холмский сунул его в карман и, перешагнув порог проходной, вступил на территорию завода № 2 ПО «РОБОТОТЕХНИКА». От проходной по пустынному двору веером расходились дорожки, вымощенные плитами всех цветов радуги. Зеленая, например, вела к 32-этажной башне вычислительного центра, где сидели математики и куда сходились все информационные каналы, управляющие жизнью «самого безлюдного предприятия в нашем городе», как именовала завод городская пресса. Желтая шла к 24-этажной башне главного склада. Там людей, по слухам, вовсе не было – одни роботы.

Несколько дорожек тянулись к бетонным, крытым гофрированным алюминием параллелепипедам – подсобным складам и сборочным цехам.

Башня административного корпуса была самой маленькой – 18 этажей. К ней вела красная дорожка номер один, по которой и двинулся Холмский. Он шел неровным шагом, вертел головой по сторонам, стараясь как-то организовать свои впечатления. Он внимательно оглядывал испещренный разноцветными дорожками двор, сверкающие стеклом, черной керамикой и легированным дюралем башни, трехметровый забор, сотворенный из этого же легированного дюраля. Здесь не было ничего лишнего, ничего энтропийного, расхлябанного или захламленного. Строгая геометричность, математически выверенная гармония. И даже небо над заводом соответствовало – чистая синева, ни облачка. Завод занимал небольшую площадь; основным пространственным измерением здесь была вертикаль. За сверкающим забором старые пирамидальные тополя тоже тянулись ввысь, но до башен завода им было далеко.

«Все-таки слишком много стекла и металла, – подумал Холмский. – Глаза слепит».

Действительно, июньское солнце стояло уже достаточно высоко; отражаясь и преломляясь, вовсю сверкало в каждой складке гофрированного алюминия, на каждой панели и в каждом элементе стальных конструкций. Из-за этого блеска следователь не заметил приближающегося электрокара и угодил бы под него, если бы электрокар вовремя не притормозил. Послышался мягкий жужжащий сигнал, и Холмский, вздрогнув, отступил назад, давая дорогу Электрокар плавно тронулся, и Холмский еще раз вздрогнул, разглядев его водителя. Двухметровый робот, слегка повернув круглую вороненную голову, от которой отблескивало солнце, равнодушно скользнул по Холмскому всеми тремя объективами-фотоэлементами и через секунду уже снова смотрел прямо перед собой. На площадке электрокара тремя аккуратными рядами лежали двенадцать точно таких же круглых, вороненых, трехглазых голов. Следователь не отрываясь глядел электрокару вслед. Тележка доехала до ворот сборочного цеха, створки ворот бесшумно отошли в сторону, пропустили тележку и так же бесшумно встали на место. Холмский встрепенулся, сгоняя оцепенение, и ускоренным шагом двинулся к административному корпусу.

II

Кабинет начальника главного сборочного цеха находился на восьмом этаже. Добираясь до него, следователь ни в холле, ни в лифте, ни в коридоре не встретил ни единой живой души. Секретарь у начальника тоже был электронный.

Начальник цеха ожидал Холмского. После церемонии взаимного представления и ритуала рукопожатия он предложил следователю сесть, а сам наполнил две чашечки только-только поспевшим кофе из кабинетной экспресс-кофеварки. Вручив Холмскому его дозу, он уселся сам. Несколько секунд они в молчании размешивали дымящийся напиток ложечками.

Оба пили кофе без сахара.

– Итак, – сказал начальник, – я к вашим услугам. Цель вашего визита мне известна. Вы, конечно же, по поводу этого позавчерашнего… гм… инцидента в главном сборочном?

– Да, – ответил следователь, – вопрос стоит так – убийство или несчастный случай?

Начальник цеха внимательно посмотрел на Холмского.

– Даже так? Убийство! Существует, значит, и такая версия?

– К сожалению, да. Путаные показания Морозова, противоречащие показаниям других свидетелей, вынуждают нас не отвергать и такой возможности. Так что нам сейчас важны все, даже самые мелкие обстоятельства. Я жду от вас подробного рассказа.

– Что же, извольте. Но сразу предупреждаю – видел я очень немного.

– Вот и расскажите все, что видели. Секундочку, я включу диктофон…

Начальник цеха поставил на стол пустую чашку.

– Ну, хорошо. Позавчера, в 15 ³⁷с секундами из главного сборочного цеха поступил сигнал о замедлении реакции сборочного манипулятора РСМ 80Ц 36.11. Как вам должно быть известно, весь завод и все происходящее в нем управляется мультипроцессорной вычислительной системой. Система выдала диагноз – речь шла о мелкой неисправности – и для ее устранения в сборочный цех были посланы дежурные техники-наладчики – Михаил Лихачев и Вячеслав Агинский. В 15 ⁴⁶Лихачев приступил к осмотру манипулятора.

– Простите, – перебил начальника Холмский, – откуда такое точное время?

– Видите ли, у нас конвейер. Счет идет даже не на секунды, а на миллисекунды. Замедление реакции манипулятора, о котором шла речь, и составляло доли секунды, тем не менее система выдала сигнал тревоги. Накопление ошибки со временем привело бы к браку и к тому, что сбился бы с ритма весь конвейер. Система ведет учет всех сбоев оборудования и аварийных ситуаций. Все это заносится в системный журнал, на магнитную ленту. Если вам нужен будет хронометраж с точностью до миллисекунды, то вы сможете получить распечатку нужной страницы журнала.

– Но ведь так регистрируются только внутренние события системы – сбои, прерывания. Какое время потратили техники, чтобы перейти из административного корпуса в сборочный цех, системой не регистрируется. Не так ли?

– Верно. Хотя, например, момент, когда Агинский переключил конвейер на использование альтернативного манипулятора, а Лихачев отключил основное устройство, в журнале зарегистрирован.

– У вас все устройства дублируются?

– Конечно. В случае поломки конвейер не останавливается – операцию выполняет альтернативное устройство. Что же касается передвижения техников…

Начальник цеха указал на стоящий рядом с его письменным столом электронный блок с двумя экранами – дисплеем и телевизором. Между экранами светился зеленоватым цветом циферблат электронных часов.

– Во всех ключевых точках всех складов и цехов установлены передающие телекамеры. С их помощью мы визуально прослеживаем технологический процесс. Ну и, как видите, в телевизор встроены часы.

Такие телевизоры есть в каждой комнате, где сидят люди. Кроме того, электронные часы есть в каждом помещении. Как правило, они размещены над дверью. Все часы на заводе синхронизированы и показывают одно и то же время. Мы тут, знаете ли, все слегка помешаны на точном времени.

Итак, Лихачев появился у манипулятора и приступил к его осмотру в 15 ⁴⁶. За полминуты до этого система восприняла сигнал о переключении устройств – выполнение операции перешло от основного манипулятора к запасному.

– Ну хорошо: переключение зарегистрировала система, но как вы узнали, что Лихачев в 15 ⁴⁶приступил к осмотру, если манипулятор был уже отключен?

– А я разве не сказал? Я наблюдал за ним по телевизору.

– Ясно. Агинский тоже показывался в кадре?

– Нет. Агинский находился у стойки управления. Это в самом начале цеха, рядом со входом. Тот участок перекрывается другой камерой.

Да… Так вот, Лихачев возился у манипулятора, а в 15 ⁴⁸в кадре появился Николай Морозов. Он тяжело дышал и на лице его было странное выражение. Он несколько секунд молча глядел на Лихачева каким-то безумным взглядом и наконец задал ему странный вопрос: «Ты еще жив?» или просто «Ты жив?!» – я не помню точной формулировки.

– Камеры передают не только изображение, но и звук?

– Да, конечно. Техник в любую минуту может обратиться к дежурному инженеру, чтобы затребовать помощь, консультацию или запчасти…

Так вот, Лихачев оторвался от своего занятия, удивленно посмотрел на Морозова и спросил: «Ты чего?» Тот пробормотал в ответ что-то нечленораздельное и, пятясь, вышел из поля зрения камеры. Лихачев посмотрел ему вслед, покачал головой и вернулся к ремонту.

Меня заинтересовало странное поведение Морозова, и кроме того, его присутствие в цехе не было вызвано никакой необходимостью, а следовательно, было нарушением внутреннего распорядка…

– То есть, в цех его никто не посылал и не вызывал?

– Совершенно верно. Словом, чтобы расспросить Морозова, что он делает в цеху, я переключил свой телевизор на камеру, стоящую у входа. На экране появились Морозов и Агинский, но, к сожалению, у этой камеры барахлил звуковой канал и я не мог с ним связаться и не слышал, о чем они говорили. Я только увидел, что Морозов, указывая на дверь, что-то говорит Агинскому, тот смотрит на него недоверчиво, потом что-то отвечает и выбегает из цеха. Морозов поворачивается и, двигаясь в направлении Лихачева, выходит из поля зрения камеры.

Я снова переключил приемник на камеру, стоящую на участке Лихачева. Лихачев продолжал возиться с манипулятором, а Морозов в кадре еще не появился. Я ждал, когда он войдет в поле зрения, чтобы спросить наконец, что он тут делает. Когда Морозов появился на экране, я уже раскрыл рот, чтобы задать вопрос, но не успел. Экран вдруг осветился яркой вспышкой, а потом с минуту по экрану бежали полосы.

– Вы засекли время вспышки?

– Нет, но я посмотрел на часы, когда изображение восстановилось – они показывали 15 ^54,30.

– А что вы увидели на экране?

– Увидел, что Лихачев с пробитой головой лежит в луже крови, а Морозов стоит, нагнувшись над ним, с разводным ключом в руке. На мой окрик он не реагировал. Ну, я поднял тревогу, вызвал милицию, «скорую помощь», а сам рванулся в цех. Лифт был занят, и вниз я бежал по лестнице. В холле столкнулся с начальником смены, выбегавшим из лифта – он тоже видел все по телевизору. Вместе с ним мы помчались в цех. Тут же подоспели несколько дежурных техников.

Когда мы прибежали к месту происшествия, Лихачев был уже мертв. Морозов никакого сопротивления не оказывал и попыток убежать не делал, только бормотал что-то невнятное. Понять его было невозможно. Он был бледен, и глаза его были расширенные и тоже какие-то белые. Ну вот, собственно, и все. Потом подоспела милиция, «скорая»… Остальное вы и сами знаете.

– А Агинский? Где он был во время тревоги?

– Агинский, когда мы выскочили из административного корпуса, находился во дворе. У меня не было времени вглядываться, но, кажется, когда мы пробегали мимо него, он смотрел на нас с испугом, а потом сам бросился за нами. В цех он вбежал сразу же после нас. Когда мы схватили Морозова, именно он вырвал у него из рук разводной ключ. Кстати, рана на голове Лихачева была нанесена этим ключом?

– Да, экспертиза это подтвердила. Начальник цеха нахмурился и покачал головой. Молчание нарушил следователь.

– Что вы можете сказать о взаимоотношениях всей этой троицы: Лихачев – Морозов – Агинский?

– Ну что… знаю, что все трое были друзьями, учились на одном курсе вечернего отделения университета и жили в одной комнате общежития. Самые тесные у них были взаимоотношения.

– Так они еще и студенты?

– Да. На нашем заводе 80 % личного состава – это ИТРы, люди с высшим образованием. Остальные же имеют среднее специальное образование, и большинство из них учится на вечернем или заочном.

– И на каком же факультете обучалась наша троица? На радиофизике или прикладной математике?

– Нет, как ни странно, на факультете философии. Впрочем, у нас многие почему-то идут в гуманитарные вузы и факультеты…

– Значит, никаких, по крайней мере явных, мотивов к убийству у Морозова не было?

– Да какие там мотивы! Откуда?! Да и вообще – разве так убивают? Средь бела дня, ни с того ни с сего, зная, что за тобой наблюдают телекамеры… А с другой стороны – я сам видел, своими глазами…

– Ну, то, что вы видели своими глазами, совершенно не обязательно должно интерпретироваться как убийство…

– А что же? Ведь улики… ключ в руке, странное поведение… Существует другое объяснение?

Он смотрел на следователя с надеждой.

– Ну, например, Морозов объясняет это…

– Да, да! – энергично закивал головой начальник цеха. – Морозов! Что сам-то Морозов говорит?

– Он говорит, что в цех залетела шаровая молния, взорвалась, и отброшенный взрывом ключ попал Лихачеву в голову и убил наповал. А как ключ у него в руке оказался – не помнит. Говорит, что все в тот момент помутилось, был, как в трансе… Начальник нахмурился.

– Молния? Я не видел никакой… Хотя – та вспышка на экране, а потом помехи…

Он оживился.

– Да, да! Это вполне возможно. Ведь в тот день – вы помните? – была сильнейшая гроза: она разразилась примерно через час после событий, но приближение ее чувствовалось уже тогда. Парило… Знаете, душно было. У меня в тот день давление поднялось… Так что это вполне разумное объяснение…

– Да, но к сожалению, эта версия не объясняет странного поведения самого Морозова. Зачем он прибежал в цех, что означает его фраза, адресованная Лихачеву: «Ты еще жив?!» или «Ты жив?!» И вдобавок к этому в показаниях Морозова есть один пункт, который совершенно уже ни во что не вписывается. Так что пока еще ничего не ясно.

Начальник сник.

– Да, верно, – пробурчал он. – В цехе Морозову делать было нечего. Получается, что он как будто бы заранее все знал. Если и не убил, то подстроил… Да… Странно.

– Ну хорошо, – сказал следователь, – вы говорите, что начальник смены наблюдал по телевизору все происшествие?

– Да-да.

– Я могу с ним встретиться?

– Да, он сидит этажом ниже. Комната 708. Первая цифра означает этаж…

– Ясно. И еще я хочу побеседовать с Агинским.

– А вот это, к сожалению, невозможно. Он поехал в родное село Лихачева – сопровождать тело покойного.

– Как же так?! Он ведь главный свидетель! Вас же предупреждали!

Смущенный начальник стал оправдываться.

– Понимаете, так уж вышло. Родители настояли, чтобы сына похоронили на родине. Хоронить надо поскорее – вон жара какая стоит. Ну и кто-то же должен от завода поехать. Кому же, как не ближайшему другу?.. Вот он и поехал… Будет дня через два-три. Пока там похороны, то да се… Холмский с досадой помотал головой.

– Скверно… Ну, ладно, скажите – в их смене был еще кто-нибудь?

– Да. Четвертым был наладчик Федор Ступов.

– Тоже друг и сокурсник?

– Нет, он нигде не учится и с троицей, насколько я знаю, находится чисто в деловых отношениях.

– Я могу его увидеть?

– Да, он сейчас дежурит. Их комната находится в нашем же корпусе, на первом этаже. Двери ее выходят в холл. Комната 101.

Холмский выключил диктофон, поблагодарил начальника цеха за беседу и, пообещав прислать копию протокола показаний для ознакомления и подписи, распрощался.

III

Начальник смены никакой новой информации Холмскому не сообщил. Он только подтвердил хронометраж событий, данный начальником цеха, и показал, что Агинский действительно находился во дворе, когда они с начальником цеха выбежали из корпуса. Начальник смены тоже наблюдал за действиями Лихачева по телевизору, но камеры, в отличие от начальника цеха, не переключал. Следовательно, видел меньше того. Холмский не стал здесь задерживаться и спустился в холл первого этажа.

IV

В 101 комнате было накурено. Четыре дежурных техника-наладчика сидели за длинным столом и забивали козла. Слышались подобающие моменту реплики. Когда Холмский вошел в помещение, все четверо застыли с костяшками в ладонях и вопросительно глядели на него.

– Я – следователь Холмский, – представился следователь, демонстрируя удостоверение, как бы предъявляя контролеру проездной билет. – Мне нужен наладчик Федор Ступов.

Невысокий, но крепкий и широкоплечий парень с треском припечатал костяшки к поверхности стола и поднялся навстречу Холмскому.

– Ну, я Ступов.

– Очень приятно. Здесь есть место, где можно побеседовать в спокойной обстановке?

– Айда в раздевалку. Там тоже стол и стулья есть. – И, повернувшись к партнерам, добавил: – Давайте без меня, ребята.

Они прошли в раздевалку и устроились за изрезанным и разрисованным столом. Следователь поставил на стол диктофон, включил его и приступил к опросу свидетеля.

– Я прошу вас подробно рассказать о всех событиях того дня.

Федор почесал затылок.

– Ну чего… Значит, в тот день мы дежурили тоже вчетвером. Сидели, козла забивали…

– Это вы каждый день так работаете?

– Так нам за то и платят, чтобы мы бездельничали, а машины бы вкалывали. А если наоборот: машины стоят, а мы пашем, – так это уже плохо.

– А… ясно. Так что вы целый день так и играете в домино?

– Нет, иногда в дурака режемся или тыщу расписываем. А вообще, я с теми тремя дежурить не люблю. Они поиграют немного, а потом или спорить начинают или книги свои читают. Надоедает им играть…

Ну вот, режемся мы в козла, а тут вызов – замедление реакции и тэ-дэ. По вызову пошли в цех Славка и Мишка… То есть, Агинский и Лихачев. Я стал костяшки собирать, а Колька… Морозов, значит, врубил телевизор и стал смотреть, как они там управляются.

– Это он по собственной инициативе или так положено?

– Что? А… да, так положено – если помощь понадобится или еще чего.

– А вы тоже смотрели на экран?

– Так я же сказал, что костяшки собирал. Вы же в комнате были, сами видели, как ящик стоит… На меня как раз задняя панель глядела.

– Ну а дальше?

– А дальше так: дело-то перед самой грозой было, жара, духота, а кондер не пашет.

– Кондер?

– Ну да, кондиционер. Ну мы, значит, и пораскрывали все окна и двери, чтобы сквозняк был. Сквозняком ее к нам и затянуло. Через окошко.

– Кого «ее»?

– Ну, молнию. Шаровую.

– Затянуло и что?

– Влетела она через окошко и пошла по комнате, медленно так, и прямо к телику… Я так и приторчал на месте. Ну, думаю, щас как трахнет! А она ничего – мимо телика медленно пролетела, немного повисела у хвоста кинескопа и дальше пошла, тоже медленно. А тут Колька… то есть Морозов, как заорет: «Мишка!» и бросился в дверь…

– Вы не заметили время, когда это произошло?

– Чего ж не заметить – над дверью часы висят. Как сейчас помню – 15 ¹⁷на циферблате было. А Колька, главное, на молнию ноль внимания и в дверь, дурак, выбежал.

– А почему «дурак»?

– Так ведь она на него броситься могла!

– Молния?

– Ну да. Они же такие, эти шаровые.

– Ну, хорошо, а дальше?

– Колька убежал. Молния очень медленно по комнате прошлась и тоже в дверь вылетела. А я сижу и не шевелюсь – вдруг вернется? Думаю: надо бы телик вырубить. И тоже страшно… Ну, а потом слышу шум, крики. Зашевелился, в холл вышел, смотрю – начальники наши бегут, я за ними. Думал, пожар, потом гляжу – в сборочный чешут. Я тоже. Во дворе Славка Агинский – глаза выпялил: мы мимо, к цеху, он за нами. Еще ребята подоспели… Ну, в цехе…

– Достаточно, дальше я знаю. Как по вашему – чем был вызван этот возглас Морозова, когда он бросился к выходу?

– А я почем знаю? В телик он пялился. Я сначала подумал, что, может, Мишка там чего наколбасил, а сейчас и не знаю.

– А вы на экран так ни разу и не посмотрели?

– Нет. Сначала занят был, а после молнии я к телику и подойти боялся – опасно! У нас в селе лет десять назад телку во время грозы убило, а вот у соседей…

– Да-да. Гроза дело такое… А сколько времени прошло с момента, как Морозов выскочил из комнаты, до того, как вы сами выбежали во двор?

– Не засек. Минуты три-четыре, может, пять…

– Ясно. А что вы можете сказать о взаимоотношениях Морозова и Лихачева? Были ли между ними какие-нибудь ссоры?

– Ссоры? Да нет. Спорили они часто, даже ругались – все из-за этой своей философии. Так ведь из-за этого не убивают.

– Вы считаете, что у Морозова не было никаких поводов, чтобы убить Лихачева?

– А я знаю? В душу ему не залезешь. Вы у Агинского Славки порасспрашивайте, он с ним компанию водил.

Следователь понял, что из Ступова больше ничего существенного не выжмешь, и завершил разговор стереотипной фразой насчет копии протокола.

Когда он выходил из комнаты 101, за его спиной царило молчание и на затылке он ощущал давление взглядов четырех пар глаз.