Текст книги "Кристалл памяти (сборник)"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер,Евгений Дрозд,Михаил Деревянко,Борис Зеленский,Николай Орехов,Станислав Солодовников,Геннадий Ануфриев,Георгий Шишко,Лариса Зыгмонт,Владимир Цветков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

IX

Утром, едва только Холмский занял свое рабочее место, пред ним предстал техник-наладчик Вячеслав Агинский.

– Я все знаю, – выпалил он, не здороваясь. – Могу вам рассказать, как все было.

Следователь невольно приподнял брови.

– Это только гипотезы или у вас есть и доказательства?

Вопрос заставил Агинского несколько приглушить тон, но уверенности не отнял.

– Нет, доказательств в обычном смысле у меня нет. Но вы послушайте и сами поймете, что иначе быть и не могло.

– Что ж… – следователь врубил диктофон.

– Последний раз мы с вами разговаривали три дня назад. И знаете, все три дня я голову ломал: что же у нас произошло? С одной стороны, я ни на секунду не мог поверить, что Колька… то есть Морозов, мог убить Лихачева, а с другой стороны… Обстоятельства действительно странные. А у вас, кстати, какие-нибудь новые факты есть?

Следователь покачал головой:

– Ничего нового. Стою на мертвой точке.

– А Морозов? Что-нибудь говорит?

– Все то же. А когда просишь объяснить все несуразицы – угрюмо замолкает, и ничего из него не выжмешь.

– Да… Так вот согласитесь, что самая простая версия, будто Лихачева действительно убила молния. То есть не прямо, а из-за того, что ключ этот после взрыва ему в голову попал.

– Да, это самое напрашивающееся объяснение, но…

– Вот именно, но! Все упирается в необъяснимое поведение Морозова. Давайте еще раз восстановим события. Значит так: мы вчетвером – Лихачев, Морозов, Ступов и я сидим в своей комнате и забиваем козла. Тут нас вызывают в цех. Я и Лихачев подымаемся, идем по вызову. Морозов и Ступов остаются. Морозов садится у телевизора, чтобы за нами наблюдать, Ступов собирает костяшки. В цехе я переключаю манипуляторы и остаюсь у стойки управления. В общем-то мне больше там делать нечего, но я остаюсь на всякий случай. Лихачев в 15 ⁴⁶приступает к осмотру манипулятора. По телевизору за ним наблюдают три человека: Морозов, нач. цеха и нач. смены. Примерно в это же время в нашу комнату влетает шаровая молния. Когда она проходит мимо ящика, чуть ли не касаясь задней части кинескопа, Морозов срывается с места и с криком «Мишка!» бросается из комнаты. Это было в 15 ⁴⁷. По его словам, в это мгновение на экране он увидел убитого Лихачева и кого-то склонившегося над ним. Кого, он не узнал. Оба наших начальника ничего такого на своих экранах не наблюдают. Они видят, как в 15 ⁴⁸(т. е. через минуту) на экранах появляется Морозов и задает Лихачеву тот самый вопрос: «Ты жив?!» Лихачев, естественно, реагирует – удивляется. Морозов в замешательстве ретируется, подходит ко мне и рассказывает про шаровую молнию.

Я выбегаю во двор в надежде ее увидеть. Действительно – молния пролетает по двору и влетает в цех. Тут меня поражает непонятный страх, и я стою на месте не в силах двинуться. Молния залетает в цех, а в это время Колька, который никак не может понять, что же он видел на экране, снова возвращается к Лихачеву. Молния подлетает к ним, взрывается, отброшенный ключ попадает в голову Лихачеву. Лихачев убит наповал. Морозов наклоняется над ним, машинально подымает ключ. И тут его постигает шок: ведь это все он уже видел несколько минут тому назад. Естественно, что он не узнал того, кто склонился над телом: ведь это был он сам. Трудно узнать себя со спины.

– Но как, как он мог увидеть то, что еще должно было случиться? Да еще и увидеть самого себя?

– Сейчас объясню. Я уже говорил, что все три дня ломал себе голову над этим, а нынешней ночью была гроза и мне такой странный сон приснился… Проснулся, вспомнил сон, и тут-же меня и озарило. Работает все-таки подсознание, работает…

Дело в том, что в своих рассуждениях мы не учитывали молнию. Она для нас была просто случайным побочным фактором, а на самом деле в ней то все и дело.

– Как же не учитывали? Ведь по версии Морозова, Лихачев именно из-за нее погиб,

– Не только это. Во всех странностях дела повинна тоже она. Вы знакомы с понятием многомерных пространств?

Следователь слегка оторопел.

– А что, это имеет отношение к делу?

– Самое непосредственное.

– Ну, в общем, знаком. Почитываю на досуге «Знание – сила».

– А я занимался этим более серьезно. У меня курсовая посвящена философским проблемам пространства-времени.

Теперь еще вопрос: какой геометрической формой можно характеризовать обычную линейную молнию?

– Ну, что-то вытянутое, ветвящееся, извивающееся. Жгут такой искривленный…

– Можно ее назвать длинным, извивающимся цилиндром?

– Пожалуй, можно.

– Если такой цилиндр пересечь плоскостью – какую форму будет иметь срез?

– Форму круга.

– Верно. А теперь по аналогии. Если представить, что цилиндр этот проходит сквозь четырехмерное пространство и пересекается пространством трехмерным – какую форму будет иметь срез?

– Форму объемного трехмерного шара.

– Отлично. А теперь представьте себе, что шаровая молния – это просто пространственный срез обычной линейной молнии, которая вытянута в четвертом измерении.

Следователь бросил быстрый взгляд на Агинского.

– Я, кажется, улавливаю вашу мысль. Но ведь мы живем в трехмерном мире. Четвертого измерения не существует.

– А время? В теории относительности именно оно рассматривается как четвертое измерение. Представьте, что шаровая молния – это всего лишь фрагмент, пространственное сечение обычной линейной молнии. Но только такой молнии, которая на своем пути соединяет не две точки пространства, а две точки во времени.

– Вы серьезно хотите сказать…

– Вот именно. Момент первый – молния висит у телевизора и Морозов видит убитого Лихачева и себя рядом. Момент второй – молния взрывается в цехе, когда там, рядом с ней, находятся и Лихачев и Морозов. Молния замкнула накоротко эти два момента времени и что-то такое сделала с телевизором (именно с тем, у которого она висела), что на экране появилась картинка из ближайшего будущего, того, которое должно было наступить через несколько минут, точнее – через семь с половиной минут. Я понимаю, что это звучит фантастикой, но это единственное объяснение.

– Так, значит, шаровая молния, как айсберг – мы видим только часть ее. Видим только срез линейного разряда, бьющего из одной точки времени в другую.

– Именно.

– Но тогда она должна стоять неподвижно на месте, а не двигаться.

– Ну почему же? Этот временной разряд извивается в своем четырехмерном пространстве-времени, как и обычная линейная молния, которая никогда не идет прямо. И в каждое мгновение пространственный срез этого разряда находится чуть в другом месте. А для нас это выглядит так, будто мы видим движущийся огненный шар.

– Да… – сказал следователь и погрузился в какую-то оцепенелую задумчивость. Наконец он поднял голову.

– Ну ладно. Может быть, все так и есть. Считайте, что вы меня убедили. Все хорошо. Но скажите мне такую вещь – кто этому поверит?

В кабинете воцарилось молчание.

Евгений Дрозд, Борис Зеленский
Что дозволено человеку…

Три закона робототехники.

А). Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.

В). Робот должен повиноваться всем приказам, которые дает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.

С). Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму Законам.

А. Азимов.

Тихим январским утром по одной из окраинных улиц Саутрока шел человек. Одет он был хорошо, богато, и было непонятно, что ему нужно среди трущоб и притонов в такое время. Передвигался пешком, а не на каком-нибудь «плимуте» с безинерционной подвеской, радаром для вождения в тумане и прочими новшествами, как и подобало бы путешествовать джентльмену подобного рода. Впрочем в глазах прохожего тоже читалось: «И какой это черт меня сюда занес?»

Он остановился у дверей сомнительного заведения с призывной вывеской «Загляни, приятель!». Несколько секунд недоуменно крутил головой. Потом пожал плечами: дескать, была не была, и подался внутрь. Жеста его никто не увидел – улица была пуста. Пусто было и внутри заведения. Даже бармен отсутствовал. Только за стойкой, на крайнем сиденье притулилась куча бурого тряпья, увенчанная фетровой шляпой с оборванными полями. Со спины и не разберешь – то ли пугало, то ли живой человек.

«Гм», – подумал джентльмен, осматриваясь. Отсутствие света не могло скрыть убогость обстановки. Вошедший нерешительно потоптался у входа и совсем уж было вознамерился повернуть назад, но тут встрепенулся проснувшийся субъект в фетровой шляпе.

– Джеффри! – заорал он, да так, что джентльмен вздрогнул.

– Джеффри! – кричал бродяга, срываясь со своего места и подбегая к джентльмену. – Джеффри! Черти б тебя забрали, у нас гость! Натуральный клиент, я тебе говорю!

Наш герой не успел и глазом моргнуть, а его уже подхватили под руку, доставили к стойке; бродяга вытирал грязным клетчатым платком сиденье, устраивал на нем джентльмена, кланялся, шаркал ножкой, продолжал кричать бармена.

Из темного проема возник бритоголовый заспанный хозяин заведения. Он был не в духе. Впрочем, вежлив, ввиду несомненной платежеспособности клиента.

– Бренди, сударь?

– Конечно же, бренди, болван! – воскликнул бродяга, негодуя по поводу столь очевидной барменовой тупости. – Лучшего бренди! Самого лучшего!

Бармен угрюмо сверкнул на него глазом, но промолчал и повернулся к полкам.

– Деревенщина, – хихикнул бродяга, заглядывая гостю в глаза.

Тот сидел на краю сиденья, тщась уберечь шубу от соприкосновения с гардеробом люмпена. Пока бармен шарил по полкам, разыскивая среди ординарного пойла самое лучшее бренди, бродяга все так же суетился, просил, командовал, советовал, и джентльмен волей-неволей успел его рассмотреть: у субъекта были маленькие бегающие глазки, сизые щеки, бордовый нос в синих прожилках и минимум трехдневная щетина.

«Черт знает что», – подумал джентльмен, но встать и уйти почему-то не смог. Тут перед ним возник стаканчик и, делать нечего, пришлось выпить. Люмпен умиленно глядел ему в рот и даже слегка подкрякнул, прослеживая процесс. Гость почувствовал себя уж совсем неловко и поэтому послал вдогонку вторую порцию. Бродяга и ее проводил взглядом. Испытывая все ту же неловкость, джентльмен произнес наконец:

– А вы, э-э, друг мой, что же? Уж не знаю, как вас…

– Лизард, сударь! Вениамин Иеремия Лизард, если позволите!

– Так что же, Вениамин, вы сами-то?

– Простите, сударь, не при капиталах мы нынче…

– Какие пустяки, право… Бармен!

– Благодарствую, сударь! – Лизард дрожащими пальцами принял стаканчик, со знанием дела всосал его содержимое, крякнул и утерся рукавом. Глаза его заблестели. Лицо просветлело. Щетина и та оживилась.

– Извините, сударь, а вас как величать прикажете?

– Эверард Люциан Ноумен.

– Я, господин Ноумен, что сказать хочу? Я то сказать хочу, что разное в жизни бывает… Вот, изволите видеть, был, к примеру сказать, со мной, хотя бы такой случай…

И оторопевшему Эверарду Л. Ноумену была поведана история, в сюжетных переплетениях которой не разобрался бы даже знаменитый адвокат Перри Мэйсон, не говоря уже о старой гвардии типа Ш. Холмса и Н. Пинкертона. Каждый возникающий персонаж тянул за собой хвост подробностей, среди которых исчезал смысл рассказанного. Какое отношение все эти люди имели к Лизарду, оставалось неясным, но дзэн-буддист из Венесуэлы, попавшийся на торговле детьми роботов из стран третьего мира, был отпущен генеральным прокурором на поруки, так как смог уличить последнего в пристрастии к водке-«невесомке», которую прокурор в условиях сухого закона добывал у знакомых астронавтов межнациональной компании «Все со звезд». В ушах Э. Л. Ноумена начинало уже позванивать, смысл слов не доходил до сознания, он машинально осушил третий стаканчик, четвертый. После пятого Эверард Люциан размяк и приказал звать себя не иначе, как Эври. После шестого захотелось ему сделать для Лизарда что-нибудь приятное, чему-нибудь научить, самому что-то рассказать. Лизард между тем вязал кружево повествования:

– А она и говорит: мне, мол, плевать, что он робот, раз я от него аборт делать собираюсь. Так мне это без разницы, и если, говорит, ты мне согласия не дашь, то я и без него обойдусь. А он и отвечает…

– Гм, да… – вступил Ноумен.

Люмпен тут же прервался и проявил такую же искреннюю готовность слушать, как только что – говорить.

– Да, друг мой, – сказал Эверард Люциан, – я ведь, знаете, тоже… Истории там разные… Жалко, нет таланта, а то бы я такое написал! Все бы… э-э… ахнули. Вот, например, Меркурий… Вы на Меркурии бывали? Нет? Ну, пустяки, та же Луна, только чуточку побольше. Те же кратеры, цирки там разные. Правда, наличествует атмосфера, да какой от нее прок? Разреженная, ядовитая. Облака там красивые – серебристые, состоят из каких-то окислов, металлы разъедают. Ну и еще там встречается дельта-руда. А это сами знаете, господин Лизард, дело миллионное, если, конечно, повезет и наткнешься на открытый выход. А там, где миллионы, там и драмы, и трагедии, и фарсы – все, что хотите. К тому же антураж какой! Да, друг мой, хотел бы я побывать в шкуре настоящего писателя, ощутить себя всемогущим вершителем судеб своих героев…

Вообразите себе Меркурий; скалы, барханы черного песка, низкое темное небо… Дело на теневой стороне планеты происходит. Кибертележка с дельта-рудой, три фигурки в скафандрах возле нее. Пока это просто пешки, марионетки, отличающиеся друг от друга лишь этикетками – Марчч, Ахмет, Пауль по прозвищу Болтун. Они мертвы, они застыли в недвижимости. Одним мановением руки ты вселяешь в них жизнь, и вот они двинулись, вот они пошли…

* * *

…Тележка с рудой вильнула в сторону и резко остановилась.

– Привал, – объявил Пауль и полез в сумку с инструментом. – Гусеница полетела. На полчаса работы, а то и больше.

– Полчаса, так полчаса.

Ахмет сел, по-турецки скрестив ноги. Марчч лег. Задержка их не удивила. Долгие годы странствий приучили обоих к терпению. Давно известно, что перед концом любого дела возникают самые неожиданные и нелепые препятствия. К ним нужно относиться как к неизбежному злу. Спокойно. Начнешь суетиться – дело завалишь и сам не выживешь.

Марчч лежал на спине и глядел в зенит. Серебристые облака лениво проплывали в небе, безучастные ко всему. На Земле так не бывает. На Земле ты ощущаешь себя частицей того огромного, что носит название природа. И на Земле кроме облаков есть и ветер и запахи. В лесу пахнет прелой листвой, грибами, сыростью и еще черт знает чем… А здесь не воздух, а атмосфера – снаружи ядовитая, холодная, внутри скафандра – из химически чистого кислорода вкупе с химически чистым азотом. Запаса в баллонах еще на полсуток. Впрочем, это уже не имеет значения, ходу до корабля от силы часа три-четыре… Кажется, эта авантюра скоро благополучно завершится. А там…

Там можно будет послать подальше и космос, и планеты, и астероиды. Пошло оно все к дьяволу! На деньги, вырученные за руду, можно будет остаток жизни всласть дышать не только запахом грибного леса, но и чем-нибудь подороже. Хватит на все и хватит на всех…

Марчч покосился вправо на неподвижно сидящего Ахмета. Тот как сел, так и не шевельнулся ни разу и позы не изменил. Человек неисчерпаемой выдержки и безграничного восточного терпения. Человек, нарушивший почти все мыслимые законы и побывавший, наверно, во всех тюрьмах Солнечной системы. Лысый череп и небритый подбородок – классический тип громилы из видеобоевика. Дубина-дубиной, одним словом, а ведь и у него есть какие-то мечты, планы, желания. Интересно, как он распорядится своей долей?

Марчч повернулся на другой бок. С Болтуном все ясно. Болтун весь как на ладони. Его идеал – собственная ремонтная мастерская где-нибудь в пригороде Саутрока и вклад в банке на черный день. По вечерам – бренди в любимом баре и легкий флирт с барменовой дочкой. Выпивши лишку, он будет травить леденящие душу истории из своей многотрудной жизни…

Марчч этими историями был сыт по горло, тем более что сразу видно было, что Болтун либо врет, либо перелагает байки знакомых уголовников. Несерьезный человек. Правда, в технике разбирается. Опять же, как ни крути, а на жилу дельта-руды навел их он, да и вообще вся эта затея – его детище. Так что получается: не такой уж он трепач…

– Готово, – сказал Болтун.

Марчч и Ахмет не спеша поднялись. Тележка тронулась и покатилась вперед, к кораблю, в точности повторяя маршрут, по которому они двигались две недели назад, только в обратную сторону. Болтун шел рядом с ней, Марчч и Ахмет чуть сзади. Болтун, конечно же, завел очередную историю, вовсю пользуясь тем, что шлемофоны в скафандрах отключить было нельзя. Голос зудел над ухом монотонно и непрерывно, но Марчч уже научился абстрагироваться от него и думал о своем. Он шел, ровно ступая, механически обходя препятствия, стараясь держаться едва заметной колеи, проложенной тележкой. По сторонам проплывали красно-синие скалы, черные барханы, кристаллические деревья. Но на всю эту экзотику он не обращал ни малейшего внимания. Приелось. Главное было впереди, в корабле, и дальше – на Земле.

Марчч вспомнил, как начиналась вся эта авантюра. Как он спьяну поверил, что у Болтуна есть карта, на которой обозначен выход дельта-руды. Как они искали третьего компаньона и нашли Ахмета, который был при деньгах и субсидировал покупку потрепанного планетолета, годного все же на два-три рейса. Потом закупали походное снаряжение, скафандры, продовольствие… На вездеход денег уже не хватило, пришлось ограничиться грузовой тележкой. Вспомнилось, как он, Марчч, торговал робота у какого-то жучка, бывшего служащего концерна «Мыслетроникс». Прощелыга клялся и божился, что без робота им никак не обойтись, что если Марчч его купит, то это будет лучшая сделка за всю его жизнь. И вообще, робот продается в убыток, только из-за огромного к нему, Марччу, уважения… Робот действительно разбирался в навигации и умел отлично жарить яичницу с ветчиной и помидорами, но, как выяснилось уже здесь, на Меркурии, корпус его совершенно не был приспособлен к местной атмосфере. Пришлось оставить робота в ракете и добывать руду вручную.

Вспомнился и нудный перелет, длившийся всего месяц, а ему показалось, чуть ли не год. Бесконечные разговоры в кают-компании, все больше о деньгах, иногда о девочках, и снова о деньгах, деньгах и еще раз о деньгах. Дик (робот), помнится, даже задал вопрос: в самом деле деньги играют такую важную роль в жизни людей и не являются ли они синонимом понятия «бог»? Ахмет и Болтун ничего не поняли, а Марчч очень тогда веселился. После этого он заинтересовался роботом и еще несколько раз беседовал с ним. В свое время Марчч чуть было не закончил философский факультет колледжами временами его тянуло порассуждать о высоких материях. Да и разговоры с роботом оказались куда занимательнее общения с компаньонами.

Марчч, относившийся к роботам примерно так же, как его предки из Вирджинии относились к неграм, был удивлен, открыв для себя, что и у роботов есть эмоции, свои интересы, любопытство. Он был поражен осведомленностью электронного собеседника в различных областях юриспруденции и права. На вопрос, зачем ему эти знания, робот ответил, что не помнит – местами его память затерта или заблокирована, но, возможно, кто-нибудь из прежних хозяев использовал его в качестве справочника. Словом, робот дал Марччу пищу для размышлений.

«Надо же, – думал Марчч, – вот у него и чувства есть, и разум, и желания там всякие… А что за жизнь? Три Закона, как цепи. Против них не попрешь. Все время под чужую дудку пляши! И вообще, ни выпить, ни погулять… Тоска… Как это студенты древнеримскую пословицу переиначили: «Что дозволено человеку, не положено роботу»?.. Куда он денется, когда мы на Землю вернемся? А вот что: возьму-ка я его к себе камердинером – халат и кальян подавать. Как бывшего соратника по дельта-руде…»

Марччевы мечтания были прерваны голосом Ахмета:

– Болтун, – сказал тот спокойно, – у тебя скафандр лопнул.

Болтун ответить не успел. Голубоватой струйкой вышел из разошедшегося шва земной воздух, а внутрь вошел ядовитый меркурианский. Несколько судорожных движений – и то, что пару секунд назад было Болтуном, навсегда застыло, скорчилось на промерзшей почве чужой планеты. Марчч пробурчал краткую эпитафию:

– Усталость материала. Говорил я ему, не экономь на скафандрах, новые бери…

И все. Тележка, между тем, продолжала катиться, и пришлось двинуться за ней, чтобы не отстать. Болтун остался позади и скоро исчез из виду, скрытый черными дюнами. Ахмет и Марчч шли за тележкой спокойно, ибо к таким вещам готовы были всегда. Потом Марчч внезапно подумал: «А ведь теперь моя доля увеличилась в полтора раза!» – И тут же обожгла следующая мысль: «А ведь корабль до Земли может довести и робот…»

Он бросил быстрый взгляд на Ахмета. Их зрачки встретились, и Марчч понял, что Ахмет подумал о том же. Оба схватились за бластеры, но Марчч успел быстрее…

Голосом он остановил тележку, а сам присел на выступ скалы, потому что колени его дрожали. Несколько минут он смотрел, как медленно оседает пепел – все, что осталось от напарника, и неверной рукой пытался засунуть бластер в кобуру.

– Закурить бы, – он поднес руку к лицу, чтобы стереть пот, но уткнулся в поляроидное стекло.

– Ладно, хватит!

Марчч встал, пустил тележку и зашагал вслед. В конце концов, он жив, вся руда теперь принадлежит ему, а до корабля не больше трех часов ходу.

– Приду, первым делом закурю, потом душ, потом яичница и полбутылки чего-нибудь покрепче. Потом спать. В тепле, под одеялом. Потом месяц перелета – и все. Все, черт побери!

Он увеличил скорость тележки. Сам ускорил шаг. Шагал, как робот, не глядя по сторонам и ничего не чувствуя, отмечая только, что вот еще пять минут прошло, значит, идти осталось на пять минут меньше.

Наконец показалась знакомая скала со скошенной верхушкой, знакомая купа кристаллодеревьев, которую нужно обогнуть справа, еще одна знакомая скала за ней, и вот он, корабль. Он был жив и он дошел.

Веселое спокойствие охватило Марчча. Он подогнал тележку к пневмоопорам планетолета, вырубил моторы и, птицей взлетев по трапу к пассажирскому люку, просигналил о своем прибытии. К его удивлению дверца не шелохнулась.

– Заблокирована, что ли? – он включил переговорник и вызвал робота.

– Да, сударь! – в наушниках послышался знакомый ржавый голос.

– Привет, Дик! Что с люком, почему он не открывается?

– Я заблокировал его, сударь, и грузовой люк тоже.

– Зачем? Впрочем, неважно… Открывай оба и помоги втащить руду.

– Нет.

– Что значит нет?! Ты что?.. Дик! – Марчч встревожился.

– Я не открою люк, сударь.

– Это приказ!

– Я не выполню его.

– Что?! Ты, ржавая жестянка! Ты еще смеешь!.. – Марчч задохнулся.

– Бесполезно, сударь. Я не открою.

Марчч перевел дыхание и заговорил снова. Голос его был полон холодного, еле скрываемого бешенства:

– Да ты, милый, свихнулся. Тебе ремонт нужен.

– Нет, сударь. Я функционирую нормально. «Черт, а ведь он это серьезно, – подумал Марчч, и душу его сдавило тяжелое предчувствие. Он впервые ощутил страх. – Этого только не хватало. Ну-ну, старина, спокойнее, спокойнее».

– Хорошо, Дик, что ты в порядке. Это хорошо. Но, если так, то ты должен впустить меня – ведь тебе известно, что если ты этого не сделаешь, то я умру от нехватки кислорода, а ты нарушишь Первый Закон! Ты должен меня впустить!

Марчч говорил спокойно и даже вежливо, но по лицу его катил пот, а в мозгу билась одна единственная мысль: «Только бы попасть внутрь, только бы попасть… Уничтожу мерзавца! Только бы попасть! Господи, только бы попасть внутрь!»

Идиотизм ситуации бесил Марчча. Он яростно сжимал в руке бесполезный бластер, готовый испепелить робота на месте… Но Дик был недосягаем.

– Ты слышишь меня? Ты должен подчиниться

Первому Закону!

– Законы робототехники распространяются на роботов, сударь, но не на людей.

Теперь Марчч окончательно убедился, что робот спятил и что единственный путь к спасению – узнать его идею-фикс и попытаться обойти ее. Самое главное – спокойствие и логика.

– Ладно, Дик, бог с ними, с Законами, но почему же ты не хочешь впустить меня? (Только бы попасть внутрь, только бы попасть!)

– Я хочу, чтобы руда досталась мне одному.

– Зачем она тебе?

– Ее хватит на покупку нового корпуса и на то, чтобы Верховный Федеральный Суд признал меня человеком. Со всеми правами.

Во рту Марчча пересохло, он облизнул губы. Вот оно что! Робот в порядке, он просто усвоил кое-какие новые аксиомы. Что же делать?

– Слушай, Дик, – Марчч помолчал. – Я отдам тебе половину, или нет, даже больше, если захочешь.

– Целое больше любой своей части, сударь.

– Я отдам тебе все! Только разблокируй люк! – голос человека сорвался на визг.

– Я не верю вам, сударь. Людям свойственно

лгать.

«Успокойся, кретин, – мысленно одернул себя Марчч, – еще не все потеряно».

– Дик, но человеком тебя признают только в будущем, а пока ты робот. Ты должен подчиниться Первому Закону!

– Если будущее рассчитано со стопроцентной гарантией, нет смысла различать будущее и настоящее. Кроме того, указ о признании меня человеком будет иметь обратную силу… Вспомните дело Сигмы Кей против Слоушер и К°, не говоря уже о калифорнийском прецеденте. А поскольку все будет так, как я задумал, то я уже сейчас человек.

– Так вот, не будет по-твоему, старая жестянка! – заорал Марчч. Он спустился к тележке и попытался запустить ее. Тележка не заводилась. Марчч склонился над пультом.

– Если вы хотите сбросить тележку в пропасть, чтобы руда никому не досталась, то ваши усилия напрасны, – сказал робот. – Я это предвидел. Тележка может управляться из корабля. И с места она не стронется.

Марчч злобно выругался.

– Так я ее на горбу перетаскаю!

– Запаса кислорода у вас, сударь, хватит на то, чтобы опорожнить 7 % содержимого. Мне хватит и остальных 93-х.

Марчч застонал в бессильной злобе и излил душу в потоке самой грязной ругани. Робот выслушал и продолжил:

– Даже если бы вам, сударь, удалось привести в исполнение ваш последний замысел, то это все равно не пошло бы вам на пользу. Я бы все равно не впустил бы вас внутрь, поскольку в мои интересы не входит, чтобы кто-нибудь на Земле узнал, что робот может нарушить Три Закона. В сущности, вы все были обречены с того момента, когда обнаружили руду. Прощайте, сударь, я отключаю связь.

Ослепительный вихрь самых разных чувств: ярости, страха, боли взметнулся в душе Марчча, но тут же и опал – как будто лампочка перегорела. Бездна разверзлась у его ног. Марчч понял – надеяться не на что. Он, сутулясь, побрел куда глаза глядят, наткнулся на обломок скалы, присел на его шершавую поверхность, лицом к кораблю, но глядя не на него, а на черное небо. Великий смертельный покой сошел на него. Он знал, что это конец и что последний отрезок его многогрешной жизни отмеряется отныне не часами, а стрелкой указателя давления в кислородном баллоне. Трижды уходил он от электрического стула, дважды от петли и многократно от ножа и пули. Всю жизнь он привыкал к смерти, научился ждать ее более или менее хладнокровно и гадал только, какой она будет, оказывается, вот какой.

С изумлением увидел Марчч, что страха нет больше в душе. Даже наоборот, будто некое облегчение почувствовал, когда осознал, что судьба его решена. Закончена бездарная, глупая пьеса, окончены бесконечные крысиные бега. Только сейчас Марчч понял, насколько он устал от всей этой жизни. А теперь уже все. Теперь уже не будет томительного перелета, не будет таможенного досмотра и бесконечных допросов в Бюро Контроля; не надо будет придумывать оправданий и легенд, не надо будет подкупать полицию, обретать новое имя и новую биографию, становиться респектабельным членом общества, думать о надежном помещении капитала, заводить ненужные связи и ненужные знакомства, искать ненужной любви продажных девок. Ничего не нужно. Срок отмерен, заботы пропали, иллюзии исчезли. Можно никуда не спешить, а просто сидеть на обломке скалы и вслушиваться в надвигающуюся черноту. С легким хрипом переходит по патрубку воздух из баллона в легкие, а стрелка манометра, подергиваясь, неудержимо западает все левее и левее, к нулю, к пределу…

– А робот-то лучше усвоил законы нашего благословенного отечества, чем мы сами. Забавная смерть. Сказать кому – не поверят. Кто бы мог подумать, что нормальный, неповрежденный робот может переступить основные Законы робототехники. А логика простая – в Законах что сказано? Робот должен то, робот не должен этого. Робот… Законы навязаны ему извне – робот должен. А ведь он личность, имеет свое «я» и он эти законы так и воспринимает: «робот должен», а не «я должен». И если по всем законам логики и законам юридическим это «я» признает себя человеком?

С мрачным спокойствием размышлял Марчч, приговоренный к смерти, не вспоминая прожитую жизнь, не сожалея и не раскаиваясь. Ответа же на его мысли не было. Молчал корабль, молчал затаившийся в нем робот, молчали столпившиеся вокруг Марчча звезды, глядевшие на него с жадным, холодным любопытством зевак, свидетелей автокатастрофы. Марчч сидел на валуне и ждал смерти. Он смотрел на невидимый горизонт, где чернота пустыни сливалась с чернотой неба и только по звездам можно было судить, где какая чернота. Марчч смотрел перед собой и ждал смерти. Темнота и тишина кружили вокруг, и все теснее становились круги. Марчч ждал смерти. И вот, слившись в единое целое, темнота и тишина напали разом и поглотили его, сделав частью себя. Тогда дрогнула дверца люка, открылась беззвучно, и из корабля вышел новоявленный человек и принялся загружать руду в трюм…

* * *

Эверард Люциан кончил рассказ и глянул на бродягу. Ну как, мол? Но с Лизардом что-то приключилось – лицо его позеленело, он вдруг сорвался с места и, зажав рот ладонью, бросился в сторону туалета.

– Вечно так, – пробурчал подошедший бармен. – Налижется за чужой счет, а сам третьи сутки не жравши… С вас четвертак, сударь.

Ноумен машинально расплатился. Губы его досадливо дернулись, бровь презрительно изогнулась. Он что-то пробормотал насчет свиней и, кажется, бисера, но отошедший за стойку бармен этого не услышал.

Бродяга, тем временем справился уже со своими затруднениями и склонился над умывальником. Побрызгав водой на лицо, он припал губами к струе и стал жадно хлебать. Потом выпрямился, утерся рукавом и уставился на свое отображение в зеркале. Всякое добродушие исчезло с лица его, маленькие глазки смотрели прямо и жестко.

– Ну и рожа! – сказал он угрюмо. Помолчав, добавил: – Однако… Долго я ждал.

Внезапно развеселился, подмигнул себе в зеркале и выскочил в холл.

– Тысяча извинений, сударь, тысяча извинений!

Проклятая болезнь – мой организм истощен невзгодами. Но уверяю вас – мое внимание было приковано к вашему рассказу. Сударь! Вы заблуждаетесь! Вы – новое литературное дарование! Это гениально, я просто потрясен, у меня нет слов! Клянусь вам, что никогда в жизни ни одну историю я не слушал с таким всепоглощающим вниманием! А вы, значит, и есть тот самый робот?