Текст книги "Сказано — сделано"

Автор книги: Николай Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Прогульщики

Обычно по дороге в школу я захожу за Генкой. Генкины родители уходят рано, и, если за ним не зайти, он обязательно опоздает.

– Холодно на улице? – спросил Генка, открывая мне дверь.

– Тепло, – сказал я. – А ты что, так без штанов в школу и пойдёшь? Скорей давай, а то уже без двадцати.

– Сейчас, я быстро, – сказал Генка и сел на табуретку. – Значит, говоришь, тепло. А сколько градусов, не слышал?

– Сто градусов, – начал я злиться. – Оденешься ты наконец или нет!

Генка встал, просунул одну ногу в штанину и снова сел.

– Слушай, Серёга, давай сегодня прогуляем, а? Мне брат говорил: плох тот студент, который не прогуливает.

– Так мы же не студенты?

– Тем более. Ну, ты сам посуди: сколько можно учиться? По субботам и то учимся. А ведь взрослые отдыхают. Справедливо? А сейчас дома никого, мама только в пять придет, папа – еще позже. Эх, повеселимся! Кидай портфель в угол!

– Вот ещё. Зачем же портфелем кидаться, – сказал я и аккуратно поставил его на тумбочку.

Так мы начали прогуливать.

– Чаю хочешь? – спросил Генка. – С пирогом.

– Не, спасибо, – сказал я. – Я только позавтракал.

– А квасу? Из холодильничка.

– Квасу можно.

Мы выпили по большой кружке, и Генка сказал:

– Гляди, девять уже натикало. Русский начался. А мы сидим тут себе и квасок попиваем. Хорошо, верно?

– Верно. Только я вчера, как назло, все упражнения по русскому сделал. И правила выучил.

– Я тоже, – вздохнул Генка. – Ну, ничего. Мы ж не знали, что прогуливать будем. Давай лучше телевизор смотреть. Глянь в программку, чего там показывают.

– «АСУ» в действии», – прочитал я.

– Что-то интересное, – сказал Генка. – Про Японию, наверное.

Но передача оказалась совсем не про Японию, а про всякие заводы и автоматы.

– Хорошая штука – телевизор, – сказал Генка. – Хочешь – смотри, не нравится – выключи. А сидели бы сейчас на русском – не выключишь. Вот было бы здорово, если б в школе можно было уроки выключать. Или переключать на другие. Сидишь, к примеру, на математике. Вера Николаевна говорит чего-то, на доске пишет. А ты сидишь и ничего не понимаешь. Тоска! Дай-ка, думаешь, на историю переключусь. А то и совсем выключусь и в столовку пойду…

– Размечтался, – сказал я. – Как бы нас с тобой в самом деле… того… не выключили.

– Да не бойся, Серёга. Выкрутимся. Хочешь еще квасу?

– Нет, больше не хочется. Пойдём лучше на улицу, погуляем.

– Ты что, нельзя! Нас сразу кто-нибудь увидит. Давай-ка лучше я тебя вареньем угощу. Клубничным. Такая вкусная штука!

И только Генка встал, чтобы варенье принести, как зазвонил телефон. Я рядом сидел и хотел уже трубку снять, но Генка как бросится на меня – за руку схватил и на диван повалил.

– Ты что, с ума сошёл! Ведь дома никого нет!

Проклятый телефон звонил долго. А мы, как загипнотизированные, сидели и молча слушали. Наконец телефон замолчал.

– И чего звонят? – сказал Генка. – Знают ведь, что дома никого нет.

– Ошиблись, может, – сказал я.

– Ну конечно, – обрадовался Генка. – Наверняка ошиблись. Вот ведь люди бестолковые. Не могут правильно номер набрать. Раззвонились тут, понимаешь.

Генка пошел на кухню и принес варенье.

– Ты только понюхай, – открыл он банку. – Чувствуешь, как пахнет?!

Я понюхал – и только собрался ложку в банку запустить, как снова грянул звонок. Теперь уже в дверь. Я так и застыл с открытым ртом. Генка вытаращил глаза.

– Кто бы это мог быть? – зашептал он.

– Не знаю, – прошептал я.

Так мы просидели несколько минут. Наконец Генка сказал:

– Ушли, наверное. И кто это шастает, не понимаю. Ведь дома никого нет.

– Хватит, – сказал я. – Не могу больше здесь сидеть. Ты как хочешь, а я пошел на улицу. Сидишь тут как в мышеловке.

– Да ты не нервничай, Серёга. Ошиблись, наверное, опять. Лопай варенье. Кваску могу подлить. Холодненького.

– Отстань ты от меня со своим кваском! – не выдержал я. – Говори: идёшь со мной или нет?

– Ну ладно, пойдём. Может, проскочим незаметно.

Мы осторожно вышли на лестницу и стали спускаться. Внизу хлопнула парадная дверь и послышались шаги.

– Назад! – зашипел Генка, и в один миг мы снова были у дверей его квартиры. Генка лихорадочно зашарил по карманам и даже зачем-то заглянул под коврик. Но ключа не было.

– Забыл, кажется, – растерянно сказал он.

Шаги приближались.

Наверное, если б в спорте было соревнование «Бег по лестнице вверх», то мы бы с Генкой сразу стали чемпионами. В один миг мы взлетели на последний шестой этаж и долго не могли отдышаться.

– Ничего, Серёга, – говорил Генка, – прорвёмся как-нибудь.

– «Прорвёмся», «прорвёмся», – обозлился я. – Сидели бы сейчас спокойно в школе, а не на этой грязной лестнице.

– Почему же грязной? – возразил Генка. – Тут довольно чисто. Ремонт вот недавно…

Но я так на него глянул, что он сразу замолчал.

– А сейчас, наверное, уже математика идёт, – грустно вздохнул я. – А ведь я и математику сделал. Задачка вот только не получилась.

– А у меня получилась, – сказал Генка.

– Не заливай. Я Витьке Самолётову звонил. У него тоже не получилась. А уж Самолётов – сам знаешь.

– Да честно говорю, решил, – засуетился Генка. – Гляди, как я делал.

Генка отломил от стены кусок штукатурки и принялся писать на полу. Когда вся площадка была исписана Генкиными каракулями, он сказал:

– Видишь, получается девять процентов. Как в ответе.

– Действительно, девять, – удивился я. – Слушай, так ты же гений! Самолётов не решил, никто в классе не решил… Как это тебя осенило?

– Не знаю, – засмущался Генка. – Само как-то…

Я взял кусок штукатурки и вывел на полу жирную и кривую пятёрку.

И тут мы услышали, что кто-то поднимается по лестнице. Не долго думая, мы проскользнули на чердак. Благо, что дверь оказалась открытой. В щелку мы увидели, как на площадке появилась дворничиха. Она посмотрела на исписанный штукатуркой пол, окунула швабру в ведро – и через секунду Генкина задачка исчезла вместе с пятёркой.

Сеанс гипноза

После уроков к нам в класс вошла пионервожатая Галя и громовым голосом объявила:

– Всем, кто занят в концерте, остаться сегодня на репетицию!

Остался почти весь класс. К дверям пошли только мы с Генкой да Славка Брындин. Славке капали в глаза какое-то лекарство, и ему не разрешалось читать. На этот счёт у него даже была справка, которую он всё время таскал с собой. Если на уроке литературы учительница спрашивала его, кто написал «Дети подземелья», он тут же говорил: «Я не могу. У меня справка». И сразу лез в портфель за своей драгоценной бумажкой.

– Петров и Лапин, – обратилась к нам Галя, когда мы были у двери. – Вы бы хоть басню, что ли, выучили, одну на двоих. Не всё же время в «балду» играть.

– Нам нельзя, у нас справка, – пробурчал Генка, и мы вышли в коридор.

– Басню, ещё чего, – ворчал Генка. – Делать нам больше нечего. Уж если мы захотим выступить, так такой номер отколем – все ахнут.

Когда мы оделись и вышли на улицу, Генка хлопнул себя по лбу и сказал:

– А что. Может, и вправду отколем?!

– Что отколем? – не понял я.

– Номер. У меня мысль. Что, если устроить сеанс гипноза? Представляешь фурорчик?! Это вам не матросский танец «Яблочко».

– А ты что, гипнотизировать умеешь?

– Не умею.

– Кого же ты тогда гипнотизировать будешь? Табуретку, что ли?

– Зачем табуретку. Тебя.

– Ну сказал! Кто же нам поверит. Все знают, что мы друзья.

– А мы тебя замаскируем. Под девчонку. Ведь штука в том, что на концерт собираются пригласить сто двенадцатую школу. Соображаешь? Наши будут думать, что ты из сто двенадцатой, а ихние – что ты из нашей. Устроим такое – о-го-го!

– Дудки. Не буду я под девчонку маскироваться. Чтоб я платье напяливал. Ни за что!

– Не надо никакого платья. Свитер и джинсы. Все девчонки теперь так ходят. На ноги кеды. А на голову я тебе такой паричок достану – пальчики оближешь. У меня же тётка в театре работает.

– Всё равно не буду, – упрямо сказал я.

– Дурачок, ну чего ты ломаешься. Это же искусство! Актёрам кого только не приходится играть. Я сам видел по телевизору, один ужасно известный артист играл лошадь.

– Да, так то лошадь…

– Вот же упрямый человек! Да я бы сам девчонку сыграл, но меня все сразу по ушам узнают.

Я посмотрел на оттопыренные Генкины уши и почему-то согласился. Мы договорились встретиться у него на другой день.

Вечером следующего дня я был у него.

– Гляди, какой паричок оторвал, – сказал Генка.

Паричок, прямо скажу, был мерзкий. Рыжий, с крысиной косичкой.

– Слушай, – сказал я, – а помодней нельзя было что-нибудь достать? Доисторический какой-то парик.

– Вот человек! – взвился Генка. – То бил себя в грудь и говорил, что не будет под девчонку маскироваться. А теперь, видишь, помодней ему подавай. Ну какая тебе разница! Ты что, замуж выходишь?!

Я не стал больше спорить, надел парик и посмотрел в зеркало. Зрелище было ужасное.

– Великолепно! – кричал Генка, бегая вокруг меня. – Просто великолепно! Родная мама не узнает.

– Думаешь? – усомнился я. – А вдруг всё-таки узнают. Будет тогда фурор.

– Вот что, – сказал Генка. – Мы тебе ещё очки наденем. Чтоб уж наверняка.

Он нашёл старые бабушкины очки и надел их мне на нос. Очки были очень сильные, и когда я посмотрел в зеркало, то различил только какую-то рыжую очкастую голову.

– Ну, старик, – сказал Генка, – теперь и я тебя не узнаю. А вообще, если хочешь, можно ещё бородавку под носом нарисовать.

От бородавки я отказался.

– Теперь, – сказал Генка, – слушай мой план. Я выхожу на сцену и спрашиваю, кто хочет загипнотизироваться. Ты поднимаешься ко мне и садишься на стул. Я тебя вроде как усыпляю, а ты вроде как во сне выполняешь всякие мои команды. Вот в принципе и всё. Успех гарантирую.

– Слушай, – сказал я. – А вдруг после меня ещё кто-нибудь гипнотизироваться захочет?

– Ерунда. Скажу, что потратил на тебя очень много умственной энергии и что пока больше не могу. В общем, решено. Завтра я говорю вожатой, что буду выступать.

На другой день Генка подошёл к Гале и сказал:

– Галя, ты была права. Всё время играть в «балду» нельзя. Так что я решил выступать.

Галя с подозрением посмотрела на Генку.

– Я прочту басню, – продолжал Генка. – «Мартышка и очки».

– Ну хорошо, – сказала Галя. – Но смотри, Петров, не подведи. Я ставлю твой номер четвёртым.

И вот наступил день концерта. Галя, отвечавшая за проведение концерта, как метеор летала по всей школе. Она разыскивала запоздавших артистов, всё время звонила куда-то по телефону и, наверное, раз десять спрашивала у Генки, не передумал ли он и не забыл ли слова. После третьего номера она вышла на сцену и объявила, что сейчас Геннадий Петров прочтёт басню Крылова «Мартышка и очки». Тут же её позвали, и она исчезла из зала по какому-то срочному делу. Генка поднялся на сцену и каким-то дурным голосом произнёс:

– Сеанс массового гипноза! Желающих прошу подняться ко мне.

По залу пронёсся ропот, и сразу куча желающих бросилась к сцене. Я кинулся вперёд и, растолкав локтями массу желающих, первым очутился около Генки.

– Очень хорошо, – сказал Генка. – Садись, девочка, вот стулик. Сейчас мы погрузим тебя в здоровый гипнотический сон. Не бойся. Гипноз – вещь полезная.

«Ну, болтун!» – подумал я.

Генка растопырил ладони и, крутя ими около моего носа, принялся бубнить:

– Спите… спите. Вам ужасно хочется спать, вы ужасно устали. У вас смыкаются глаза, вы зеваете, вы не спали три ночи подряд…

Я разинул рот, будто и вправду зевая, опустил голову на грудь и свесил руки. Генка ещё немного побубнил и сказал, обращаясь к залу:

– Ну вот. Наша подопытная спит глубоким сном.

Он похлопал меня по плечу и довольно чувствительно ущипнул за ухо, что было совершенно лишним.

– А теперь, – продолжал Генка, – наша подопытная будет выполнять команды.

«И откуда он это дурацкое слово «подопытная» раскопал», – с раздражением подумал я.

Между тем Генка покрутил ладонями у моей головы и сказал замогильным голосом:

– Встаньте и идите.

Я встал, медленно, как привидение, побрёл вперёд и чуть было не свалился со сцены из-за проклятых очков. Генка едва успел схватить меня за свитер.

– Вот видите, – сказал он. – Она ничего не соображает. Она крепко спит.

«Сам ты ничего не соображаешь, – уже со злостью подумал я. – Не мог очки послабее найти».

В зале уже слышались смешки. Генка вошёл в раж. Он снова усадил меня на стул и сказал:

– А сейчас мы зададим нашей подопытной несколько вопросов. И хотя она спит глубоким сном, она будет отвечать.

У меня внутри всё прямо закипело. Какие вопросы?! Ни о каких вопросах мы не договаривались. «Ну, ладно же, – со злорадством подумал я. – Я тебе покажу вопросы!»

– Для начала, – продолжал Генка, – скажите нам, подопытная, как вас зовут.

– Травиата, – ответил я басом.

– Прекрасно, – сказал Генка, ничуть не смутившись. – Скажите, Травиата: сколько будет шестью четыре?

– Сто, – сказал я.

– Вот видите, – сказал Генка, – гипноз помог нам выяснить, что наша подопытная слаба в математике.

– По географии спроси! – крикнул кто-то из зала.

– Можно по географии, – сказал Генка, вдохновлённый успехом. – Скажите, какая самая длинная река в мире.

– Карповка, – сказал я.

– А кто написал «Хаджи-Мурат»?

– Робинзон Крузо.

– Ну вот, – сказал совершенно довольный Генка. – Мы выяснили, что наша подопытная, оказывается, круглая двоечница. А такая с виду прилежная девочка. Хоть и рыженькая. Вот что значит гипноз.

Больше я терпеть не мог. Я вскочил со стула и крикнул:

– А ты круглый болван! Сам в одной диктовке по двадцать ошибок делаешь! И забирай свой мерзкий парик!

Я сдёрнул с головы ненавистные рыжие кудри и швырнул их в Генку. Эффект был потрясающий. Зал буквально ревел от хохота, и от аплодисментов дрожали стёкла. А когда мы с Генкой, злые друг на друга, уже спрыгивали со сцены, в зал вбежала Галя. Довольная, что кругом смех и аплодисменты, она вспорхнула на сцену и бодро сказала:

– Итак, вы прослушали басню Крылова «Мартышка и очки». А теперь выступит…

Но кто выступит теперь, было уже невозможно расслышать из-за рёва и хохота.

Ищу человека

Я размахнулся и уже хотел бросить, но Генка вовремя успел схватить меня за руку: прямо под нами, из-под моста, почти неслышно вылетел корпус крылатого «Метеора». Мы подождали, пока корабль проплывёт, и я снова приготовился бросать. Вдруг совсем близко раздался резкий милицейский свисток. Мы обернулись. С другой стороны моста быстрыми шагами к нам приближался милиционер.

– Бежим! – крикнул Генка.

Отдышались мы только тогда, когда уже были далеко от моста.

– Вот уж никак не думал, что бросить бутылку в реку – целая проблема, – сказал Генка.

– Знаешь, – сказал я, – тут недалеко на набережной есть спуск к воде. Там и кинем.

Через минуту мы были у самой воды. Нева отсюда казалась ещё шире и полноводнее.

– Теперь ты бросай, – сказал я, передавая Генке бутылку. – Давай только сургуч проверим.

Мы в который раз осмотрели горлышко бутылки, основательно залитое толстым слоем матового сургуча. Всё было в порядке. Сургуч плотно облегал толстое зелёное стекло и имел такие аппетитные, как на пирожных «буше», коричневые подтёки, что его хотелось лизнуть.

– Подальше бросай, – сказал я.

– Попробую, – сказал Генка. Он размахнулся и вдруг опустил руку. – Нет, не нравится мне тут. Гляди, пароходы всё время снуют, катера носятся. Прибьёт волной к берегу нашу бутылочку – и всё. Или вон та черпалка зачерпнёт в ковш – и привет из Гваделупы.

– А что ты предлагаешь? Сбегать к Бенгальскому заливу и там бросить?

– Зачем так далеко. Финский ближе. И не сбегать, а сесть в лодку, доплыть до парка Победы и там кинуть. Это уж верняк. Пошли на лодочную станцию. Оттуда на лодке до залива всего минут десять.

У входа на лодочную станцию висело объявление: «Для получения лодки напрокат необходим паспорт или иное удостоверение личности».

– М-да, – сказал я. – У тебя есть какое-нибудь удостоверение личности?

– С собой нет, – сказал Генка. – Может, за дневником домой сбегать?

– Ну конечно, – сказал я. – Дневник твою личность удостоверяет. И ещё как! Но здесь твои двойки никому не интересны.

Мы замолчали, не зная, что делать.

Из помещения станции вышел высокий светловолосый парень в синем тренировочном костюме. В одной руке он держал вёсла с уключинами, в другой жёлтую спортивную сумку.

Было что-то очень располагающее в его большой и в то же время лёгкой и упругой фигуре, в простом открытом лице с весёлыми зелёными глазами. «Красивый человек», – даже мелькнуло у меня в голове.

– Простите, товарищ, – обратился к нему Генка. – Вы на лодке едете кататься?

– Верно, товарищ, – ответил парень. – Еду на лодке.

– А в какую сторону? К заливу?

– Точно. Курс норд-вест.

– Ой, возьмите нас, пожалуйста. Нам очень-очень надо.

– Нет, ребята, не могу. Я, вообще-то, не кататься еду. К экзаменам хочу подготовиться, позубрить на свежем воздухе. Вы уж извините.

– Да мы вам не помешаем. Нам только до парка Победы доехать, а там вы нас высадите. И потом, вы же не сможете заниматься, пока будете грести. А мы с Серёгой вдвоём за вёсла сядем и в пять минут домчим. Знаете, как мы здорово гребём.

Парень засмеялся.

– Ещё не знаю, но догадываюсь. Ну да ладно, уговорили. Значит, так. Капитаном галиона назначаю себя. Команды выполнять быстро и беспрекословно. Согласны?

– Согласны! – ответили мы хором.

– Тогда свистать всех наверх, убрать швартовы, поднять паруса. Курс норд-вест.

Мы разыскали нашу лодку и уже хотели в неё залезать, но парень вдруг сказал:

– А что это у вас за бутыль? Распивать алкогольные напитки на воде категорически запрещается. Вон, прочтите инструкцию на дверях таможни.

– Да бутылка пустая, – сказал я.

– Зачем же таскать с собой пустую бутылку? Или, быть может, в Финском заливе открыли приёмный пункт и вы хотите успеть, пока нет очереди?

– Да нет, – сказал Генка. – Бутылка не совсем пустая. Понимаете, там письмо лежит. Вот мы и хотим бросить бутылку в залив.

– Вот как. Разве наш город уже стал необитаем? А впрочем, догадываюсь. Романтика дальних стран. Ну да ладно. Все по местам!

Парень сел на корму, а мы с Генкой дружно налегли на вёсла.

Хотя «дружно» – это только так говорится. Мы толкались, цеплялись ручками вёсел, холодные брызги то и дело окатывали нашего капитана, а наша лодка выписывала на воде такие кренделя, что понять, в какую сторону мы собираемся плыть, было совершенно невозможно. Наконец капитан не выдержал.

– Ну-ка, гребцы российского флота, суши вёсла! – скомандовал он. – Так мы будем плыть до Нового года.

– Это всё из-за Генки, – сказал я. – Он всё время хочет меня перегрести.

– Ничего я не хочу, – сказал Генка. – Ты весло плохо в воду макаешь и брызгаешься.

– Отставить дебаты! – приказал капитан. – Команде перебраться на корму. Я сам поведу наш галион.

– А как же ваши уроки? – спросил Генка.

– Что делать. Придётся на всю жизнь остаться неучем и мракобесом.

И хотя нам с Генкой совсем не хотелось, чтобы наш капитан оставался мракобесом, всё же пришлось перебраться на корму.

Парень взялся за вёсла, и наш галион резво понёсся вперёд, легко обгоняя другие лодки. Смотреть, как гребёт капитан, было одно удовольствие.

Через несколько минут мы были уже в самом устье Невы. Слева белели новые районы Васильевского острова, справа доносился рёв трибун со стадиона Кирова, а впереди, прямо по курсу, неторопливо покачивалось серьёзное Балтийское море.

– Ну, гардемарины, – сказал капитан, – бросайте вашу стеклотару. Если её не прибьёт где-нибудь в Лисьем Носу, то к вечеру ждите письма с Малых Антильских островов.

Я встал на банку, повернулся носом к открытому морю и что есть силы швырнул бутылку.

И только когда крепкие руки нашего капитана уже тащили меня за рубашку в лодку, я сообразил, что плюхнулся за борт.

– Мичман, разве была команда купаться? – строго спросил капитан, втаскивая меня в лодку. – Ох уж мне эти морские волки!

– П-подальше хотелось, – сказал я, выливая воду из ботинок.

– «Подальше», «подальше»… Ну что теперь с тобой делать? Надо б было тебя повесить посушить, но у нас нет ни верёвки, ни бельевых прищепок. Ладно. Гребём к берегу. И смотрите у меня, больше никаких водных процедур!

Вскоре мы выбрались на берег. Я быстренько разделся и развесил свою одежду на кустах. Солнце здорово припекало, и вполне можно было загорать.

– А что, Геннадий Николаевич, – сказал парень, – давай-ка и мы с тобой позагораем. Говорят, весенний ультрафиолет самый полезный.

– А откуда вы моё отчество знаете? – удивился Генка.

– Интуиция. И между прочим, меня тоже так зовут.

– Так вы тоже Геннадий Николаевич? – Генка захлопал глазами. – Значит, мы тёзки.

– Вдвойне, можно сказать, тёзки. Поэтому, во избежание путаницы, продолжайте называть меня капитаном. Сергею после морского купания я, если не ошибаюсь, присвоил звание мичмана. Ну а Геннадий Николаевич остаётся пока в гардемаринах. Есть возражения?

Возражений не было.

Мы легли на тёплый жёлтый песок, подставив спины полезному весеннему ультрафиолету.

– А теперь, – сказал капитан, – расскажите мне, что у вас за послание в бутылке. Если тут, конечно, нет какой-нибудь кровавой тайны.

– Кровавой тайны нет, – сказал Генка. – Просто мы написали, кто мы такие, откуда, где учимся. Да вот, у нас черновик остался. Прочтите.

Капитан прочёл листок с нашим черновиком и задумчиво сказал:

– Так-так. Ищу, значит, человека…

– Какого человека? – не понял я.

– Да это я так, вспомнил кое-что. Жил, понимаете в Древней Греции один чудак философ. Диогеном звали Большой был оригинал. Ночевал в пустой бочке, а днём бегал по городу с зажжённым фонарём и заявлял, что ищет человека.

– А город что, пустой был? – спросил Генка.

– Представьте себе, нет. Полно было народу. Так же как, впрочем, и в нашем городе.

– Кого же он искал?

– Человека.

– Как же так?

– Вот так. Люди, выходит, были, а человека не было.

– Что-то я того, – сказал Генка, – не улавливаю.

– Да, тёмное дело, – сказал капитан. – Но ведь вы тоже, получается, человека ищете, бутылки «на деревню дедушке» в океан бросаете.

– Почему же «на деревню дедушке», – сказал я. – Ведь могут же её в конце концов где-нибудь в Карибском море, а то и в Индийском океане выловить. Ну ведь могут?!

– Всё может быть, – сказал капитан. – Можно даже в «Спортлото» выиграть. Но уж больно маленький шанс.

– Ничего. Зато это дело. Самое настоящее дело.

– Что значит «настоящее»?

– Ну, как бы вам объяснить. Смотрите вы, к примеру, «Клуб путешественников» по телевизору, и ведущий вам говорит: «Сегодня вы побываете на вулкане Фудзияма, в тропической Африке, а также на островах Зелёного Мыса». Но ведь это неправда! Совершенная неправда! Нигде вы не побываете, кроме своего дивана. Это всё ненастоящее. А бутылка наша с письмом самая настоящая. Вон она на волнах качается. – И я махнул рукой в сторону залива.

Капитан привстал и пристально посмотрел в море, будто и вправду желая увидеть на волнах сургучное горлышко нашей бутылки.

В конце лета, перед самым началом учебного года, в один из вечеров ко мне примчался Генка. Вид у него был совершенно дикий. Он размахивал над головой каким-то конвертом и кричал:

– Письмо! Нам письмо из Японии!!!

– Неужели бутылка? – изумился я.

– Конечно! – крикнул Генка. – Что у тебя, в Японии тётя, что ли?!

На длинном заграничном конверте, залепленном множеством разноцветных марок, был чётко выписан Генкин адрес, а под ним стояли наши фамилии и имена. В правом нижнем углу было написано: «Япония. Гора Фудзияма».

Мы, затаив дыхание, вскрыли конверт. Внутри лежала глянцевая цветная открытка с изображением знаменитого вулкана. На обратной стороне её было написано:

Дорогие ребята!

Со спортивной делегацией нахожусь в Японии. Сегодня нас привезли любоваться Фудзиямой. Наш гид так нам и сказал: по программе полтора часа любования Фудзиямой. Да, вы были правы, гора намного красивее, чем в передаче клуба путешественников. Но самое главное – её можно потрогать и даже понюхать.

В начале сентября буду дома. Обязательно зайду к вам и расскажу много интересного.

И хотя я не ведущий телеклуба, но зато я «настоящий». Вы ведь меня понимаете. Вчера ходил по берегу Тихого океана и искал вашу бутылку. Пока не видно. Но её найдут. Обязательно найдут. Я в этом уверен. До скорой встречи.

Ваш капитан.

Мы прочитали письмо, аккуратно вложили открытку назад в конверт и помолчали. Потом я сказал:

– Знаешь, Генка, у меня такое чувство, что нашу бутылку уже нашли.