Текст книги "Сказано — сделано"

Автор книги: Николай Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 19. Фотография

Дождь кончился. Саша, как и обещал, был во дворе. Завидев друга, он кинулся навстречу.

– Ну как? Узнал?

– Нет, Ляпа, не узнал, – ответил Коля. – Она сказала, что Марья Алексеевна ей напишет. Потом, попозже. Когда устроится, обживётся…

Друзья помолчали, потом Саша сказал:

– Там небось уже тепло. Купаться можно. Жаль, конечно, что Павел Андреевич так её и не увидел… А гроза-то какая была, слышал? Ты дождь пережидал? Потому так долго?

– Да, Ляпа, я пережидал дождь.

– Слушай! – Саша хлопнул товарища по плечу. – Я сейчас Зюзина встретил. Не хотите, говорит, керогаз вместо граммофона. Ну, умора!

– Вот что, Ляпа, – твёрдо сказал Коля. – Хватит нам с тобой дурака валять. Пора кончать. Я вчера у Славки Сердюка был. Хотел ему шарманку вместо граммофона предложить. Так вот, надул он нас. Никаких у него адресов нет, и про попугаев говорящих ни чёрта он не знает. Последняя надежда – фотография. Ну-ка сбегай, принеси её.

Коля долго всматривался в фотографию, потом задумчиво сказал:

– Кого-то мне этот прохожий определённо напоминает. Да и угол дома вроде знакомый.

– Ну, это ты слишком, – возразил Саша. – Таких углов миллион в городе. Дом-то новый.

– Так-то оно так, но вот трещина… Видишь, трещина здесь на цифру «семь» похожа. Где-то я эту семёрку видел. Погоди, погоди… Стоп!

Коля вскочил со скамейки и взволнованно схватил друга за локоть.

– Вспомнил! Мы ж с тобой эту семёрку каждый день видим, когда в школу идём! Чтоб мне провалиться, если это не угол сорокового дома! Бежим проверим!

Дом под номером 40 находился совсем близко, рядом со школой, в которой учились друзья. Не прошло и пяти минут, как ребята были на месте.

– Ну, что я говорил! – восторженно кричал Коля, тыча в стену. – Вот она, семёрочка! А машина, значит, здесь, правее стояла. Возле того столба!

– Точно! – изумлённо подтвердил Саша.

– А знаешь, что за человек на фотографии за углом торчит? – спросил Коля.

– Ну?

– Так это ж я, Ляпа! Понимаешь, я сам! Вот и сумка, гляди, моя – я с ней в школу в прошлом году ходил. И куртка… Ну! Ты посмотри внимательнее!

– Да, похоже, – совсем уж растерянно проговорил Саша.

– Вот что, Ляпа, давай-ка теперь поищем машину.

Ребята осмотрели все машины, но третьей модели «Жигулей» среди них не оказалось.

– Ничего, Ляпа, ничего, – говорил Коля. – Теперь уж совсем горячо. Сделаем так: подождём, когда какой-нибудь хозяин машины выйдет, и спросим у него. Автомобилисты, они все друг друга знают.

Ребята уселись на скамейку перед домом и принялись терпеливо ждать. Вскоре к подъезду подкатил старенький забрызганный грязью «Запорожец», из которого вылез грузный мужчина в высоких резиновых сапогах и брезентовой куртке. Друзья, не мешкая, подбежали к машине.

– Простите, пожалуйста, – сказал Коля. – Вы, случайно, не знаете, у кого в этом доме есть «Жигули» третьей модели?

– Тройка, говорите? – переспросил мужчина, вынимая из багажника рыболовные снасти. – Думаю, штук пять имеется, не меньше. А вот чьи они… Тут ведь какое дело: дом новый, мы друг друга ещё плохо знаем. Я, к примеру, только с соседом по площадке знаком. Но у него «Москвич». А вам зачем?

– Понимаете, мы ищем одного человека. По важному делу.

– По очень важному? – улыбнулся мужчина.

– Да, – серьёзно ответил Коля. – Честное слово.

– Верю, верю, – сказал мужчина. – Я вот что вам, ребята, посоветую. Приходите-ка вы сюда часиков в шесть, в полседьмого. Сейчас рано ещё. Все на работе. А к вечеру тут машин до сорока наберётся. Тогда и найдёте свои «Жигули».

– Так и сделаем, – сказал Коля другу. – Сегодня не найдём – пойдём завтра, нет – послезавтра. В конце концов, весь дом, каждую квартиру обойдём. Сколько тут, интересно, квартир?

– Пустяки, – сказал Саша. – Штук триста, не больше.

– Вот и отлично. А сейчас пошли домой, перекусим. В шесть ровно будем здесь.

Когда друзья проходили мимо забора, возле которого они познакомились с Павлом Андреевичем, Коля сказал:

– Ну-ка, Ляпа, давай глянем: висит ещё то объявление про человека с попугаем?

Ребята осмотрели забор, но листочка, приклеенного Павлом Андреевичем, уже, конечно, не было.

Из тех, старых, объявлений им попалось на глаза только одно. То, в котором говорилось о продаже кроссовок вместе с масляным портретом генерала Скобелева на коне. Ни один язычок с номером телефона так и не был сорван. Скорей всего покупателей смущал воинственный генерал.

Когда ребята отошли шагов на двадцать, Коля обернулся. Если бы в этот момент у него спросили, почему он это сделал, Коля бы не ответил. Он и сам не знал, что заставило его обернуться. Но он обернулся и увидел, как к забору подошла светловолосая девочка с пластиковым мешком. Она достала из мешка листок, прилепила его к забору и быстрыми шагами направилась в противоположную от ребят сторону.

– Ну-ка, Ляпа, давай посмотрим, что там за новое сочинение, – сказал Коля, и сердце у него почему-то забилось чаще.

Ребята вернулись, и среди бумажного хаоса самодельных объявлений сразу увидели аккуратный листок, на котором крупными буквами красным фломастером было написано:

ТОВАРИЩ КНИГОЛЮБ!

ВАШ ПОРТФЕЛЬ-«ДИПЛОМАТ» СО СТАРИННЫМИ КНИГАМИ НАХОДИТСЯ ПО АДРЕСУ:

УЛ. СЕМЕНА ДЕЖНЕВА, Д.40, КВ.14.

– Ура-а! – закричали ребята и кинулись вслед за девочкой. – Стой! Стой! Да подожди ты! – как оглашенные орали они.

Девочка остановилась и обернулась.

Глава 20. Настя

– Если б вы знали, мальчики, как папа переживал из-за этого портфеля, – говорила Настя, с радостью глядя на своих новых знакомых. – Ведь он улетал в тот день.

Друзья чинно сидели в маленькой уютной комнатке, на одной стене которой висела пожелтевшая шкура белого медведя, а на другой – большущая карта мира. У окна в клетке сидел попугай Карл, по следу которого так долго шли ребята. Попугай таращил на гостей круглый, блестящий глаз и глубокомысленно молчал.

– Вот ведь, ёлки зелёные, как всё в жизни хитро обернулось! – сказал Саша. – Мы, понимаешь, с Коляном по всему городу рыскаем, ищем мужчину с усами, а оказывается, нужно было искать… – Тут Саша хотел сказать, что искать им нужно было белобрысую девчонку с веснушками на носу. Но он посмотрел на Настю, замолчал и почему-то покраснел.

– Но как тебя надоумило объявление повесить? – спросил Коля.

– Понимаете, папа перед отъездом мне говорит: «Ну, Настёна, на тебя вся надежда. Если ты не найдёшь этого симпатичного старичка, то я работать спокойно не смогу». И вот я стала к тому книжному магазину чуть ли не каждый день ходить.

– К книжному! – воскликнул Саша и хлопнул друга по коленке. – А ведь действительно! И как это Павел Андреевич не догадался туда ходить?!

– «Как», «как»! А ты сам почему не догадался? А я? Задним умом все сильны. А когда дело сделано, всё просто кажется. Только ты, Настя, не думай, что мы б тебя без твоего объявления не нашли. Мы уже и дом твой знали, и у подъезда твоего сидели.

– Я бы и сама нашла, – сказала Настя и упрямо тряхнула головой, отбросив со лба светлую чёлку. – У нас с папой закон: сказано – сделано.

– А он куда уехал, папа твой? – спросил Саша. – Далеко?

Настя подошла к карте и показала на маленький красный флажок, воткнутый на самый восточный край Советского Союза.

– Бухта Провидения. Двенадцать часов самолётом, потом вертолёт. Когда мама узнала, куда он едет, то сказала: «Ну всё, дальше некуда».

– Ух ты, здорово! – сказал Саша. – Так он что же у тебя, полярник?

– Да, он гидрограф. Ему в Арктике бывать приходилось и в Антарктиде.

– Теперь ясно, почему у тебя шкура медвежья висит, – сказал Коля.

Настя засмеялась:

– А вот как раз и не ясно! Эту несчастную шкуру папа привёз… Знаете откуда? Из Ташкента!

– Из Ташкента?!

– Да, да, именно оттуда! Он ездил в прошлом году по турпутёвке в Узбекистан. И вот приезжает домой – в одной руке чемоданчик, в другой мешок такой большущий. Ну, думаю, сейчас оттуда дыни и гранаты посыплются. А он мешок развязывает и вынимает эту шкуру. «Во, – говорит, – на базаре купил! Крупно повезло. А иначе кто ж поверит, что у моей дочери отец полярник». Он вообще у меня страшный выдумщик. Однажды – как раз перед Восьмым марта – пошёл товарища навестить. И пропал. А мы с мамой дома сидим. Сердитые. Я не выдержала, звоню ему по телефону, говорю: «Папа, у тебя совесть есть?» А он: «Лечу, Настёна, лечу! Через полчаса буду дома». Проходит полчаса, и вдруг в окно стук раздаётся. Мы с мамой ничего не понимаем, смотрим и видим: за окном папа, улыбается и руками машет. Будто летит. В одной руке торт, в другой – огромный букет гвоздик. Можете себе представить, что с нами было. Как-никак четвёртый этаж. Потом выяснилось, что он уговорил шофёра подъёмной машины поднять его до окна. Знаете, есть такие машины, у которых стрела выдвигается.

– Ты бы нам хоть фотографию своего папы показала, – попросил Коля. – А то мы так долго его искали, что он нам сниться начал.

– Так вот же она, на серванте стоит, – сказала Настя.

С фотографии на ребят приветливо смотрел бородатый человек в большой меховой шапке и в полушубке. В руках он держал огромный, надутый гелием радиозонд, вот-вот готовый подняться в небо. А вокруг простиралась бескрайняя снежная равнина.

– Так у твоего папы, оказывается, и борода ещё есть? – удивился Коля. – А мы думали, усы…

– Нет, – засмеялась Настя, – борода у него только на Севере. Дома мама не разрешает.

– Кстати, Настя, – сказал Саша, – мы с Коляном так и не поняли: на фотографии в машине ты сидишь или не ты?

– Я. Получилось только плохо. Вы, наверное, думаете, что это я так, для форса сижу. Вовсе нет. Меня папа учит машиной управлять. На мопеде-то я давно научилась. Ещё когда мы на Камчатке жили.

«Ишь ты! Ишь ты!» – послышалось вдруг из клетки. Попугай, важно молчавший всё это время, вдруг решил подать голос.

– Ну наконец! – засмеялся Коля. – Что же ты, чучело, молчал. Мы с Ляпой так давно мечтали это услышать.

– С Ляпой? С какой Ляпой? – спросила Настя.

– Да ну их всех! – махнул рукой Саша. – Понимаешь, моя фамилия Оляпкин. Я им как людям объясняю, что оляпка – это птица такая. Маленькая, вроде воробья. А они… – Тут Саша почему-то смутился и замолчал.

– Дураки они, – решительно сказала Настя. – А вот я буду звать тебя Саша. Между прочим, моего папу так зовут.

После этих слов Саша смутился ещё больше и покраснел. А Коля поднял брови и хотел было что-то возразить. Но к своему удивлению, вдруг понял, что сказать ему нечего.

Он подошёл к письменному столу, на котором стоял раскрытый «дипломат» Павла Андреевича, взял томик Лермонтова и осторожно перелистал пожелтевшие страницы.

Глава 21. Радуга

Два томика Лермонтова, таким чудесным образом соединившиеся через много-много лет, теперь покойно лежали на коленях Павла Андреевича. Дрожащими пальцами старик поглаживал плотные, тиснёные корешки и тихо говорил:

– Да, да, Коленька, ты прав. На юге ей будет лучше.

Потом Павел Андреевич встал, подошёл к полкам и принялся вынимать какие-то книги.

– А библиотеку приключений вы сегодня же возьмите. Хватит ей тут пылиться, – говорил он.

– Зачем? – сказал Коля. – Мы ведь и так их у вас берём. Приходим и берём. Разве плохо?

– Нет, хорошо, конечно, – растерянно произнёс старик. – Но я… Я хотел подарить.

– Считайте, что вы их подарили. А стоять они пусть будут у вас.

Растроганный старик с нежностью посмотрел на Колю и, откашлявшись, словно у него першило в горле, сказал:

– Да, но где же Саша с Настей. Пора бы им прийти.

– Придут, куда они денутся. Я вот только не понимаю: зачем за ней заходить? Ляпе это, кстати, и не по дороге совсем.

Павел Андреевич улыбнулся, но ничего не сказал. В дверях послышался звонок, и в квартиру вошли Саша и Настя.

Коля, насупившись, посмотрел на друга и сказал:

– Где это тебя так обкорнали?

– Да вот, в парикмахерскую зашёл, – смущённо ответил Саша.

– «Зашёл»! – сказала Настя. – Я его, можно сказать, силой затащила. Ну разве можно ходить с такими космами. Длинные волосы и не модно теперь.

Коля присвистнул, покачал головой и промолчал.

– Вот что, друзья, – сказал Павел Андреевич. – Пойдёмте-ка лучше гулять. Хватит нам тут глотать книжную пыль. Как-никак весна на дворе.

Да, на улице была весна. Недавно прошёл тёплый короткий дождь, прибив пыль на асфальте, в небе суетливо кружили ласточки, а воздух был такой чистый и прозрачный, что его хотелось нюхать. Точно так же, как мы нюхаем цветы и травы.

Старик и ребята вышли на гранитную набережную в том месте, где она выходила в открытый залив. На ниточке горизонта, словно боевой шлем русского витязя, виднелся купол кронштадтского собора. Из устья Невы в залив плавно выползали белые треугольники яхт. А в небе надо всем этим висела огромная, неподвижная радуга.

Ребята сбежали по ступенькам вниз и, присев на корточки, опустили ладони в студёную невскую воду. А когда они снова посмотрели на небо, радуга уже исчезла.

Рассказы

При свече

– И чего тебе взбрело в голову притащить Полкана в школу?! Как маленький, честное слово!

– Да ладно ты, не гуди. И так тошно, – вяло отмахнулся Генка. – Кто же мог подумать, что он к Ирине в портфель заберется.

Полкан – это маленький рыжий хомячок, которого Генкина тетка недавно подарила ему на день рождения. Тетка почему-то никак не может понять, что Генка давно вырос и что дарить ему сахарных петушков на палочке и плюшевых медвежат несколько поздновато. Вот и на этот раз она принесла хомяка, с которыми так любят возиться в детских садах. А Генка давно мечтал иметь собаку, большую и лохматую. Поэтому он, не долго думая, и назвал маленького зверька древним собачьим именем.

И вот сегодня, когда Генка зачем-то притащил хомяка в школу, тот взял и сбежал от него на уроке ботаники. Пока Генка ползал под партой, пытаясь найти беглеца, я вдруг с ужасом увидел, как Полкан ловко вскарабкался по ножке учительского стула и юркнул в портфель Ирины Васильевны.

– Генка, – зашипел я, таща из-под парты друга, – он к Ирине в портфель залез!

Генка обалдело на меня посмотрел и прошептал:

– Что же делать?

В ответ я только пожал плечами. И действительно, не говорить же в самом деле: «Ирина Васильевна, у вас в портфеле хомяк сидит».

Развязка наступила быстро. Ирина Васильевна закончила объяснять новый материал, чихнула и полезла в портфель за платочком. Мы с Генкой замерли, ожидая самого худшего. Но учительница проявила завидное хладнокровие. Лишь на секунду она задержала руку в портфеле, чуть изменившись в лице. Потом спокойно достала оттуда Полкана и произнесла ледяным голосом:

– Кто принёс в класс хомяка?

Ребята было засмеялись, но сразу вдруг притихли и замолчали. Генка обречённо встал.

– Прекрасно, – сказала Ирина Васильевна и нехорошо улыбнулась. – У меня такое впечатление, Петров, что ты деградируешь прямо на глазах.

– Почему это деградирую, я не деградирую… – забубнил Генка себе под нос.

– Нет, деградируешь, – жёстко повторила Ирина Васильевна страшноватое слово. – Чем иначе объяснить твоё поведение. Вместо того, чтобы думать, как исправить свои двойки, ты приносишь в класс животных. Ну вот что. Хватит! Завтра же приведи своих родителей в школу. Или нет, я сама, слышишь, сама сегодня вечером к вам зайду. А сейчас можешь забрать своего грызуна. – И она протянула напуганного хомяка ещё более напуганному Генке…

И вот теперь мы сидели в Генкиной квартире и гадали, кто придёт раньше: учительница или родители?

– А когда твои должны быть? – спросил я.

– Мама-то поздно придёт, – ответил Генка. – У неё сегодня курсы. А вот папа – не знаю. Наверное, вовремя… Эх, началось бы сейчас землетрясение! Или хоть бы свет в квартире, что ли погас. Придёт Ирина – света нет, родителей нет, ну она и уйдет.

– А что толку, – сказал я. – Уйдёт, а завтра снова придет.

– Ну, завтра… Кто там знает, что завтра будет.

– Глупо, – сказал я.

– Нет, не глупо, – упрямо повторил Генка. – Света не будет, родителей пока нет…

– Ну, заладил, как пономарь. Вот мне папа недавно одну интересную штуку рассказывал. Раньше, давно, при царе ещё, преступников не только на каторгу отправляли, но и ко всяким телесным наказаниям приговаривали. Так вот, писатель Достоевский вспоминает такие случаи, когда каторжники перед самой экзекуцией из тюрьмы бежали или еще какое-нибудь преступление делали. Прямо там, в тюрьме. Пусть, значит, снова следствие будет, суд будет, только чтобы оттянуть эту самую экзекуцию.

– Зачем это ты мне всё говоришь? – с подозрением спросил Генка.

– А затем, – сказал я, – что ты мне этих самых каторжников напоминаешь.

– Да отстань ты со своими каторжниками! – разозлился Генка. – Подумал бы лучше, как выкрутиться.

– А чего тут думать, – сказал я. – Хочешь, чтобы свет в квартире погас? Пожалуйста. Вывинти пробки – и все дела.

– Гений! – сказал Генка и просиял. – Фарадей! Так мы и сделаем. Света нет, родителей нет, она и уйдёт. Ну чего ей без света сидеть.

Я понял, что Генка вбил себе в голову эту дурацкую идею и что никакими силами её теперь оттуда не вышибешь.

Через десять секунд света в квартире не было.

– Темно-то как, – сказал Генка.

– Темно, – согласился я.

– Это хорошо, – сказал Генка. – В такой темнотище долго не усидишь.

И тут раздался стук в дверь. В тёмной квартире он почему-то прозвучал особенно громко и тревожно. Генка, робея, пошел открывать, а я остался в комнате.

– Дома родители? – услышал я металлический голос Ирины Васильевны.

– Н-нету, – заикаясь ответил Генка. – С работы вот ещё не пришли.

– Ничего, я подожду. Я никуда не тороплюсь. И включи же наконец свет!

– И свету нету, – сказал Генка. – Прямо сейчас взял вдруг и погас. Пробки, наверное, перегорели. Или это… напряжение куда-нибудь упало.

– Неважно, – прервала Генкино бормотание Ирина Васильевна. – Разговаривать можно и в темноте. Я не в шахматы пришла играть. Проводи меня. И дай хоть руку, что ли! Ничего ж не видно.

В дверях комнаты появились смутные силуэты учительницы и Генки.

Ирина Васильевна села на диван, а Генка остался стоять.

Наступило молчание.

И тут я понял, в каком дурацком положении я оказался. Я сидел на стуле в совершенно тёмном углу комнаты, и учительница совершенно не подозревала о моём присутствии. Мне стало совсем неловко, и я, чтобы как-то дать о себе знать, легонечко так начал покашливать.

– Ой, что это! – испуганно вскрикнула Ирина Васильевна. – Тут ещё кто-то?!

– Это я, Ирина Васильевна, – сказал я. – Я тут в углу, на стуле.

– Господи, Лапин! Как ты меня напугал. Гена, да найди же хоть свечку Какую-нибудь! Нельзя же так!

– Свечку? Сейчас посмотрю. Была вроде где-то. – И Генка поплёлся в другую комнату. Наверное, до него стало доходить, что его глупая затея с пробками провалилась.

Через минуту он вернулся с зажжённой свечой.

– Теперь подставку какую-нибудь возьми или блюдце, – сказала Ирина Васильевна. – Воск же будет капать.

– Генка, – сказал я, – у вас подсвечник, кажется, был. Помнишь, ты им ещё орехи колол.

Генка залез на стул, достал со шкафа старый бронзовый подсвечник и вставил в него свечу. По комнате забегали красноватые причудливые тени.

Ирина Васильевна сидела молча, неотрывно глядя на маленький живой язычок пламени, и лицо её вдруг показалось мне каким-то другим, незнакомым. И уже совсем неожиданно она сказала:

– Новый год скоро. Сейчас на улице я видела, как люди ёлки несли.

– Это верно, – сказал Генка, ободрённый таким началом. – У нас тут ёлочный базар недалеко.

– А вот в Италии, – сказал я, тоже осмелев, – есть такой очень интересный обычай. Там под Новый год люди выбрасывают на улицу всякие старые, ненужные вещи. Прямо из окон бросают.

– Это ещё зачем? – спросил Генка.

– Ну, как бы жизнь хотят новую начать. А все старое, плохое – за борт.

– Хороший обычай, – сказал Генка. – Если бы у нас был такой, я бы в первую очередь свой дневник выбросил.

Мы засмеялись, а потом Ирина Васильевна сказала:

– Когда я была примерно в вашем возрасте, мы жили на Васильевском острове в большущей коммунальной квартире. И почти в каждой семье были дети. Ну и, конечно, под Новый год каждая семья покупала ёлку и сначала оставляла её в прихожей, у входной двери. Там иногда по девять-десять ёлок стояло. И как же здорово пахло этими ёлками в квартире! Я, бывало, из школы приду, встану в прихожей, стою и нюхаю. А теперь, когда муж ёлку домой приносит, я только и думаю о том, сколько после нее мусора будет.

Ирина Васильевна замолчала, а мы с Генкой сидели разинув рты и ничего не понимали. А потом Ирина Васильевна взяла со стола подсвечник и внимательно его оглядела. Огонёк свечи задрожал, и все предметы в комнате будто зашевелились, задвигались.

– А колоть орехи подсвечником не стоит, – сказала она. – Посмотрите, какая вещь-то красивая. И слово хорошее: ПОД-СВЕЧНИК. Звучит, по-моему, гораздо лучше, чем, скажем, «люминесцентная лампа».

– Ясное дело, лучше, – сказал Генка, и даже в полумраке я видел, как сияла его физиономия. – И понятное к тому же: ставь, значит, его под свечу – и все дела. А то читаю в одной книжке: граф схватил канделябр и ударил незнакомца по голове. Что, думаю, за канделябр такой. Кочерга, что ли? Оказывается, обыкновенный подсвечник.

Ирина Васильевна весело засмеялась, и в этот момент хлопнула входная дверь.

– Генка! – послышался голос Николая Ивановича. – Почему такая темнотища? Света, что ли, нет?

– Пап, ты? А к нам вот Ирина Васильевна пришла, – невпопад ответил Генка и почему-то добавил: – В гости.

– Очень приятно, – сказал Николай Иванович. – Сейчас, одну минуту. Я только со светом разберусь.

Я услышал, как чиркнула спичка и через секунду послышался растерянный голос Генкиного папы:

– Но, товарищи… Тут же нет пробок?!

Наступила нехорошая пауза. А потом Николай Иванович произнёс голосом, не предвещавшим ничего хорошего:

– Геннадий! Где пробки?!

Генка молчал, и я был уверен, что сейчас он, как те каторжники из романа Достоевского, дунул бы куда-нибудь подальше. А землетрясение или цунами подошло бы как нельзя кстати. Одним словом, назревал скандал.

И в этот щекотливый момент Ирина Васильевна вдруг вышла в коридор и спокойно так сказала:

– Николай Иванович, не надо. Не ищите пробки. У нас тут свечка горит. Давайте так, при свече посидим.