Текст книги "Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Стихотворения. Поэмы (1902–1910)"
Автор книги: Николай Гумилев
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Манлий сброшен. Право Рима,
3–4
И как прежде недвижима
Нерушимая скала.
вм. строфы 3
Чтоб простить его пришлось бы
Слушать просьбы многих губ...
И народ в ответ на просьбы
Получил холодный труп.
Манлий сброшен! Почему же
Шум на улицах растет?
Как жена, утратив мужа,
Мести требует народ.
Семь холмов как звери хмуры
И смущенные стоим
Мы, сенаторы, авгуры,
Чьи отцы воздвигли Рим.
Неужель не лгали басни
И гробы грозят бедой?
Манлий мертв, но он опасней,
Он страшнее, чем живой.
104
подзаг. «Весна»
Бретонская легенда
«Весна», автограф
без посвящ.
3, «Весна»
Под мхом едва мерцает пламень,
19, «Весна»
...И берегись его обидеть,
30, «Весна»
Увидя блеск его огней,
30, автограф
Увидя блеск его щелей
31–32, «Весна», автограф
Услыша шум его паденья
И жалкий хруст твоих костей.
34, автограф
Лишь утром он покинет дом,
106
автограф 1
без загл.
3
Но, руками сжимая виски,
строфа 2
И пойду в голубые сада
Между ласково-серых равнин
И отныне везде и всегда
Буду я так отрадно один.
19–20
И я буду бояться всегда
Возвращенья к жесткому дню.
107
общ. загл., Альманах 17
Из цикла «Жизнь веков»
6–8, автограф
Ты в жертву приносишь себя самою
Ты тело даешь для великого бога,
А я ему душу мою отдаю.
18
То видит отчизну свою пилигрим...
111
3, «Весы»
А сердце бьется и стучит,
8
Мое мучительное горе.
10
Хватаю трепетно поводья
17
Мне сразу хлынет в очи мгла...
20
И покачусь в сырые топи.
114
9, автограф 1
А ушедший в глухие пещеры
10, ЖТЛХО, автограф 1
Иль к безлюдью пустынной реки
13
Не избегнешь ты доли кровавой,
14, автограф 1
Насмеется беззвучная твердь
115
1–3, автограф
Тяжкий колокол на башне
Медным ревом заревел,
Чтоб огонь пылал бесстрашный
9–11
Звери корчились от боли
И испуганные птицы
Как багряные зарницы
22
Приближаясь к сладкой цели
24
Потревожил тростники».
116
4, автограф
К усыпительной черной земле.
10
На него мой недвижимый труп
12
По-иному печален и туп
20
Огневеюще-траурный плот
21, «Речь»
Точно демон в лесу волхвований,
117
3–4, «Весна»
В бледном небе плавали кондоры,
Повисали хмурые громады.
7
Он нашел удобное жилище,
9
Там он жил в тени густых смоковниц,
11
Вспоминал победы и любовниц,
119
общ. загл., Альманах 17
Из цикла «Жизнь веков»
загл., автограф
Царица
5, Альманах 17, автограф
Трубили герольды. По ветру рвалися знамена,
9–10, автограф
Нагая царица томилась в неслыханном блуде
Глаза ее были как пропасти темного счастья
12, Альманах 17
На гибких руках и ногах трепетали запястья.
12, автограф
На стройных руках и ногах трепетали запястья
13
И зов ее мчался, как звоны ласкательной лютни:
18, Альманах 17
Пусть в бледные руки вонзятся свирепые гвозди,
18, автограф
Пусть в гибкое тело вонзятся свирепые гвозди,
20
И будут пьяней виноградных пурпуровых гроздий.
строфа 6
Давно я ждала вас, могучие грубые люди
Мое исступленное сердце не знает боязни,
Идите, терзайте для муки расцветшие груди
Герольд протрубит, приступайте к восторженной казни.
25
Серебряный рог, изукрашенный костью слоновой,
30, Альманах 17, автограф
В зеленых трущобах веселые рокоты птичьи,
34–35, автограф
И щеки пылали и ждали сердца преступленья
Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь
36, Альманах 17
С надменной улыбкой полки повернул он на север.
36, автограф
С надменной улыбкой он крикнул слова отступленья.
120
между строфами 2 и 3, Ж 1910
Тревожный сон... Но сон о небе ли?
Нет! На высоком чердаке,
Как ряд скелетов, груды мебели
В пыли почиют и тоске.
122
«Русская мысль»
без загл.
15
Красивая девушка, белая птица
17
И новое солнце запляшет в тумане,
123
«Речь»
без загл.
3
Иди, ласкающая тень,
8, «Современные русские лирики»
О, повелительница-ночь,
9, «Речь»
Ничто не в силах превозмочь
124
общ. загл., Альманах 17
Из цикла «Жизнь веков»
6
Горы с обеих сторон
20
Чем прожитое вчера
125
загл., «Весы»
Месть
загл., автограф
без загл.
1, «Весы»
Она колдует летней ночью
10
Там кто-то молится и ждет,
13–14, «Весы», автограф
На мертвой площади у сквера,
Где сонно падает роса,
21, автограф
Ночные тени будут реже,
24, «Весы»
Дыханье моря принесет.
24, автограф
Дыханье моря донесет.
126
1, автограф
Рощи пальм и дикого алоэ
11
Разве ты не можешь жить, как травы
127
автограф
без загл.
6
Всё в ней рождает тоску и тревогу
16
Темные грезы оковывать метром.
128
автограф
без загл.
4
Сперва предам себя костру.
12
Стучим мы в запертую дверь.
15
Я также выпью светлый нектар
129
15, автограф 2
Но вечер ал и царь устал
18, автографы 1, 2
Огонь в очах его, огонь.
19
И, волк равнин, крадется финн
132
посвящ., ЖТЛХО
Графине С. И. Толстой
между строфами 1 и 2, ЖТЛХО, Ж 1910
Идем... и каждый взгляд упорен,
И ухо ловит каждый звук,
И серебром жемчужных зерен
Блистают перевязи рук.
6
Под звоны бубнов и литавр
8
Как волк в саду, – угрюмый мавр.
вм. 13–16
Страшна борьба меж днем и ночью,
Но Богом нам она дана,
Чтоб люди видели воочью,
Кому победа суждена.
Клинки столкнулись, отскочили...
И войско в трепете глядит,
Как мы схватились и застыли,
Ты – гибкость стали, я – гранит.
Меня слепит твой взор упорный,
Твои сомкнутые уста,
Я задыхаюсь в муке черной,
И побеждает красота.
17
Я пал... и молнии победней
вм. строфы 8
«Люблю! О, помни это слово,
Я сохраню его всегда,
Тебя убила я живого,
Но не забуду никогда!»
Лучи, сокройтеся назад вы!
Но заалела пена рек,
Уходишь ты, с тобою клятвы,
Ненарушимые навек.
вм. строфы 9, ЖТЛХО
И злые злаки мандрагора
Старинной тесностию уз,
Печатью вечного позора
Запечатлели наш союз.
133
10, «Весы»
Когда смотрел он в узкое оконце,
13
Не все ль равно?! Играя и дразня,
19
Бездонная внизу чернела пасть,
134
9–10, «Весы»
Там травы с дивными узорами
И реки точно зеркала,
18–20
Но не решился ни один
Остановить движенье паруса
У этих гибельных стремнин.
между строфами 6 и 7
Во сне я вижу тени близкие
И страны солнца и весны,
Но тяжко давят тучи низкие
В лучах опаловой луны.
135
3–4, «Остров»
Вслед за ней неуловима
Вьется линия огня.
14
Вой, мычанье, стон и рев.
29–32, «Утренняя звезда»
отсутствуют
138
11, автограф 2
Багряный ток из винограден сердца
140
10, «Остров», Ж 1910
Сказка – в изгибе колен,
14, «Остров»
Камень, упавший в траву?
19
Нет, я не вынесу этот позор —
141
общ. загл., «Современные русские лирики»
Жемчуг серый. Беатриче.
2, Италии
Приди ж ко мне, красивою печалью
2, «Современные русские лирики»
Приди ко мне, красивою печалью
6, Италии
Приди ко мне, в сады моих томлений,
11
И чтоб не хор менад, но хор девичий
142
6, Италии
Волны – звери, подняв свой сверкающий горб,
9–10
Но теперь, точно белые кони от битвы,
Убегают клочки грозовых облаков.
144
7, «Весы»
И домчусь к родному острову
145
10, «Весы»
Каждый хватался за щит и за меч.
20
С кипрских полей золотое вино.
25–28, «Весы», Ж 1910
отсутствуют
29
Что? Вы хотите платить за обиды?
34, «Весы»
Грозно блестит угрожающий меч,
41
Вот Амфином... разъяренные взгляды...
146
12, «Весы»
Как сладок запах дикой мяты!
29
Но верь, как Зевсовой рукой
147
загл., «Утренняя звезда»
Капитаны
7, «Аполлон»
Для кого не страшны океаны
13–20, «Утренняя звезда»
отсутствуют
21, «Аполлон»
Пусть безумствует море и плещет,
26
Этот острый, стремительный взгляд,
150
10, «Аполлон»
Как знак печали и несчастий,
14–15, «Аполлон», Ж 1910
За шляпу держится рукою,
Окровавленной, но железной
29, «Аполлон»
О том, что в мире есть окраина —
151
подзаг., Ж 1910
Сонет
6–7, «Остров»
И в блеске глаз, стремительных, как шпага
Ерошат перья ужас и отвага
153
вм. 22–32, ЖТЛХО, Ж 1910
Смотреть и изнемочь,
Храня торжественно печать,
Твою печать, о Ночь!
И будет много светлых лун
Во мне и вкруг меня,
И бледный берег древних дюн
Откроется, маня.
И донесет из темноты
Зеленый океан
Кораллы, жемчуг и цветы,
Дары далеких стран.
И вздохи тысячи существ,
Исчезнувших давно,
И темный сон немых веществ,
И звездное вино.
ЖТЛХО
И вдруг, простершейся в пыли,
Душе откроет твердь
Раздумья вещие земли,
Рождение и смерть.
ЖТЛХО, Ж 1910
...Уйдешь, и буду я внимать
Последней песне лун,
Смотреть, как день встает опять
Над гладью бледных дюн.
26, автограф
Но миг бежит, ты не со мной,
158
загл., «Аполлон», ПВ
Сады Семирамиды
без посвящ.
10
Всё таит восторг вышины,
159
«Аполлон», ПВ, машинопись
без посвящ.
4, машинопись
А пыль пьянее, чем наркотик.
6
Куда от страшной грезы деться,
6, автограф
Куда от странной грезы деться,
8, машинопись
Средь мемуаров Жиль де Реца.
11, машинопись
– Его наверно положил
15, машинопись, ПВ, «Аполлон»
Но взгляд очей уже был туп
17–20, автограф
И верно дьявольскую страсть
В тот миг душа его питала,
Что, дар любви, цветок – увясть
Был брошен в книге кардинала.
18, «Аполлон», ПВ
Была полна ожесточенья
22, машинопись
В великолепной ночи дивной
24
Чей крик послышался призывный.
26
Так мучат старые гробницы,
32, машинопись, автограф
Неутомимому, как время.
34, машинопись
А ты, убийца дальний, кто ты.
161
2, «Аполлон»
Заснул, неразумный, под древом познанья.
6
Внезапно застигнут зловещими снами.
14
Впервые обрел он с подругой единство.
31
На горный поток наложил он узду,
55
Устанет, и к небу возводит он взор,
60
Он клонит колени, он грезит о Боге.
66
А сердце томится от тяжких предчувствий.
71
Предвестница крови, и бури, и страсти,
88
Восторженно пели, он их не слыхал,
90
Он молится смерти, богине усталых:
101
Вот огненный вихрь перед ним закружился,
165
«Утренняя звезда»
без посвящ.
17
«Мне сладко вам служить; за вас
36–43
отсутствуют
166
5, «Сатирикон»
И, забыв о тайном браке,
14, «Сатирикон», Ж 1910
Собирает Царь Всевышний.
16
В Царстве Божием тот лишний»
177
загл., Ж 1910
Сказочное
2, между строфами 1 и 2
И бежала медведица-ночь.
Через лес, через ров, через гать
Устремилась она к колдуну,
Чтоб с недобрым гадать, волховать
И губить молодую весну.
Догони ее, князь, догони,
Не жалей дорогого коня,
Посмотри, усмехаются пни,
В темных дуплах мерцанье огня.
8
Богатырскому псу своему.
9
Мертвой хваткой вцепляется пес,
вместо строфы 4
И Великая Радость, смеясь,
На узорное ступит крыльцо,
Тихо молвит: «люблю тебя, князь,
Для тебя я открыла лицо».
Комментарии
Первые поэтические опыты Гумилева, по свидетельству матери, относятся к шестилетнему возрасту: еще не научившись писать, будущий поэт сочинял «басни» (Соч III. С. 345). Известно также, что в двенадцать лет Гумилев написал в гимназический рукописный журнал рассказ о морских приключениях, а осенью 1899 г. – большое стихотворение «О превращениях Будды» (Соч III. С. 346–347). В автобиографическом письме к В. Я. Брюсову от 15 мая 1906 г. Гумилев сообщал, что пишет «с двенадцати лет» (Неизд 1986. С. 95), однако никаких более подробных сведений о произведениях, созданных поэтом до 1902 г., сейчас нет.
К сознательному поэтическому творчеству Гумилев обратился в 1900–1901 гг., после его переезда из Петербурга в Тифлис, когда, по словам поэта, стихи «обрушились» на него «с невероятной силой» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1988. С. 61). Тексты тринадцати оригинальных ст-ний «тифлисского периода» (1900–1903) дошли до нас в альбоме, подаренном Гумилевым М. М. Маркс в мае 1903 г. перед отъездом из Тифлиса (см. об этом комментарии к №№ 1, 13). Помимо того, в альбом включен и перевод «Альпийского стрелка» Шиллера.
Состав альбома М. М. Маркс [1] 1
Здесь и далее в скобках указываются номера ст-ний в наст. изд. Названия приводятся по оглавлениям книг Гумилева (в оглавлениях ранних сборников названия не всегда совпадают с заглавиями внутри книги).
[Закрыть] :«Я в лес бежал из городов...» (1)
Альпийский стрелок[2]2
Переводы планировались к выходу в отдельном томе настоящего издания, который по состоянию на конец 2023 г. не был выпущен.
[Закрыть]«Я вечернею порою над заснувшею рекою...» (2)
Посвящение к сборнику «Горы и ущелья» (3)[3]3
Упомянутый сборник Гумилева неизвестен.
[Закрыть]«У скалистого ущелья...» (4)
Молодой францисканец (5)
«Вам, кавказские ущелья...» (6)
«На сердце песни, на сердце слезы...» (7)
«В шумном вихре юности цветущей...» (8)
«Злобный гений, царь сомнений...» (9)
«Много в жизни моей я трудов испытал...» (10)
«Я всю жизнь отдаю для великой борьбы...» (11)
«Во мраке безрадостном ночи...» (12)
«Я песни слагаю во славу твою...» (13)
Ст-ние № 1 (в другой редакции) было опубликовано в газете «Тифлисский листок» 8 сентября 1902 г. (№ 211). Это – дебют Гумилева в печати. Больше ни одно из стихотворений альбома М. М. Маркс при жизни поэта не печаталось. Публикация альбома М. М. Маркс состоялась в журнале «Литературная Грузия» (1988. № 1).
«Стихи, записанные в Альбоме, крайне подражательны, переполнены ходячими романтическими штампами и представляют сейчас интерес лишь чисто биографический, – пишет А. И. Павловский. – Однако все же симптоматично, что ни романтический настрой, правда, тогда абстрактный и книжный, ни характерный для эпигонской романтической поэзии колорит не ушли из творчества Гумилева вместе с юностью: он так навсегда и остался романтиком» (БП. С. 7). Л. Хихадзе конкретизировала понятие «романтизм» по отношению к произведениям Гумилева «тифлисского периода», утверждая, что «ранняя предпосылка гумилевского творчества – русская романтическая традиция, конкретнее – лермонтовская», в альбоме М. М. Маркс собраны стихотворения «со всеми чертами традиционной кавказской символики, сложившейся в эстетике романтизма, с устоявшимся метафизическим смыслом, от которого шел мощный импульс свободолюбия» (Лит. Грузия. 1988. № 12. С. 122).
С «романтическими» мотивами в произведениях Гумилева «тифлисского периода» переплетаются «покаянные» мотивы, имеющие истоки в гражданской лирике Н. А. Некрасова (на это указывал сам Гумилев в анкете об отношении к поэзии Н. А. Некрасова – Соч III. С. 231) и в творчестве С. Я. Надсона. Наконец, в некоторых ст-ниях альбома М. М. Маркс можно заметить влияние поэзии К. Д. Бальмонта (см.: БП. С. 6–7), прежде всего – в поэтике, преодолевающей ритмические шаблоны лирики 70–80-х тт. XIX в.
С переездом Гумилева летом 1903 г. в Царское Село совпал переворот в мировоззрении поэта, окончательно утвердивший его на позициях сторонника символизма («новой школы») в русской поэзии. Ст-ния 1903–1905 гг. большей частью вошли в книгу стихов «Путь конквистадоров», вышедшую в октябре 1905 г. (цензурное разрешение датировано 3 октября 1905 г.) в Санкт-Петербурге в типографии Р. С. Вольпина. Книга была издана на средства автора тиражом в 1000 экз.
Архитектоника книги, поделенной на отделы, достаточно сложна. Система архитектонических «знаков», созданная Гумилевым, – эпиграфы и названия отделов – призвана стимулировать ассоциативный поиск читателем «общего», символического смысла, лежащего вне содержательной конкретики каждого отдельного ст-ния. Весьма вероятно, что источником подобного замысла послужило «Предисловие» В. Я. Брюсова к вышедшей в 1903 г. его книге «Urbi et orbi». «Книга стихов, – писал Брюсов, – должна быть не случайным сборником разнородных стихотворений, а именно книгой, замкнутым целым, объединенным единой мыслью. Как роман, как трактат, книга стихов раскрывает свое содержание последовательно от первой страницы к последней. Стихотворение, выхваченное из общей связи, теряет столько же, как отдельная страница из связного рассуждения. Отделы в книге стихов – не более как главы, поясняющие одна другую, которых нельзя противопоставлять произвольно» (Среди стихов. С. 77. Курсив автора. – Ред.).
Эпиграфом к ПК явилась цитата из книги А. Жида «Яства земные»: «Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует!»; цитата эта взята дословно из статьи Л. Д. Зиновьевой-Аннибал «В раю отчаянья: Андре Жид» (Весы. 1904. № 10. С. 29).
Состав ПК:
Я конквистадор (36)
Мечи и поцелуи
С тобой я буду до зари (14)
Песнь Заратустры (15)
Credo (16)
Греза ночная и темная (17)
Песня о певце и короле (18)
Рассказ девушки (35)
Поэмы
Дева Солнца (19)
Осенняя песня (20)
Сказка о королях (21)
Высоты и бездны
Когда из темной бездны жизни (22)
Людям Настоящего (23)
Людям Будущего (24)
Пророки (25)
Русалка (32)
На мотивы Грига (26)
Осень (27)
Иногда я бываю печален (28)
По стенам опустевшего дома (29)
Ю. Верховский так трактовал архитектоническую символику ПК: «...“Красивые” слова Андре Жида <...> определяют общий тон едва ли не основной чисто гумилевской поэтической струны, окрашивая романтическим эстетизмом само заглавие книги... “Конквистадор в панцире железном” и “звезда долин лилея голубая” – характерная антитеза вступительного стихотворения. Эпиграфы отделов – стихи самого автора книги – опорные, так сказать, моменты <...> Та же внешне романтическая окрашенность, декоративность – и возвращение к той же антитезе <...> Но <...> эпиграф центрального, эпического по заданию отдела... неожиданно как бы приоткрывает отступившее в тень – внутреннее, идеологическое, в плане какого-то богоборчества...» (Верховский. С. 94, 100).
На выход ПК откликнулся В. Я. Брюсов. «По выбору тем, по приемам творчества автор явно примыкает к “новой школе” в поэзии, – писал он в № 11 “Весов”. – Но пока его стихи только перепевы и подражания, далеко не всегда удачные. В книге опять повторены все обычные заповеди декадентства... Отдельные строфы до мучительности напоминают свои образцы, то Бальмонта, то Андр. Белого, то А. Блока <...> Но в книге есть и несколько прекрасных стихов, действительно удачных образов. Предположим, что она только “путь” нового конквистадора и что его победы и завоевания – впереди» (Среди стихов. С. 165). Не ограничиваясь рецензией в «Весах», Брюсов послал Гумилеву письмо с предложением сотрудничества в журнале. Это послужило началом длительной переписки двух поэтов.
Другая рецензия на ПК принадлежит С. В. фон Штейну, который доброжелательно откликнулся на дебют молодого поэта-царскосела, хотя и заметил, что «сборник стихотворений выпущен юным автором слишком рано: он пестрит детскими страницами, в которых сказалось отсутствие твердой и возмужалой мысли» (Слово. 1906. 21 января).
«“Путь конквистадоров” – наивная и вполне ученическая книжка, которую впоследствии автор старался забыть: так, четвертую по счету книгу “Чужое небо” (1912) он назвал третьей, тем самым решительно вычеркнув из собственной литературной биографии свой формальный дебют, – писал А. И. Павловский. – ...Но все же отдельные стихи из своей юношеской книжки он ценил и три из них, правда в значительно переработанном виде (“Я конквистадор в панцире железном...” под заглавием “Сонет”, “Греза ночная и темная” под заглавием “Оссиан”, “Сказка о королях” [отрывок. – Ред.] – под заглавием “Баллада”), впоследствии перепечатывал» (БП. С. 9). По мнению А. И. Павловского, главной находкой книги была «маска конквистадора», явившаяся символом стремления «утвердить себя, и не только утвердить, но сделать себя вопреки собственным невыигрышным данным» (Там же). По-иному трактовала символику «конквистадорства» у раннего Гумилева Л. А. Смирнова. «Мужественная интонация, волевое начало становятся доминирующими, – писала она о ПК. – Вот оно – отличие Н. Гумилева от его старших современников: К. Бальмонта, А. Белого, А. Блока... Название “Путь конквистадоров” оттеняло новизну избранной позиции. Идеалы утверждались в “битве”, огневой, даже кровавой... Невозможно не вспомнить опыт... Брюсова... Но у младшего (Гумилева. – Ред.) сложились другие представления о деянии. Гумилев не столько чувствовал себя первооткрывателем Прекрасного, сколько стремился приблизить возможную гармонию» (Изб (М). С. 11). Необходимо учитывать, что на 1903–1904 гг. приходится период бурного увлечения поэта творчеством Ф. Ницше (Соч III. С. 349) и в тесном соприкосновении с ницшевским учением в творчестве поэта формируются тематические «гнезда», связанные, во-первых, с идеей «жизнетворчества» (характерной для раннего Ницше) и, во-вторых, с ницшевской утопией «сверхчеловека» (см.: Кузнецова О. А. Все преходящее есть только символ... // Русские поэты «серебряного века»: Сб. стихотворений: В 2 т. Л., 1991. Т. 1. С. 18–22; Комольцев А. В. Русское ницшеанство и особенности композиции сборника Н. С. Гумилева «Путь конквистадоров» // Гумилевские чтения. С. 170–177).
Другим источником идей и образов стихотворений ПК является оккультная философия, которой начинает в это время интересоваться Гумилев. «...Гумилев довольно рано создает себе определенный идейный запас, – резюмировал Н. А. Богомолов, – основанный прежде всего на поразившей его воображение книге Фридриха Ницше “Так говорил Заратустра” и на представлениях самых различных (преимущественно французских) деятелей “оккультного возрождения”» (Соч I. С. 9).
Несколько ст-ний 1905 г., не вошедших в ПК, было помещено Гумилевым в периодических изданиях и альманахах 1906 г.
Следующим этапом творческой биографии поэта являются годы жизни в Париже (с июля 1906 по май 1908, с небольшими перерывами). Огромную роль в формировании поэтического облика Гумилева в это время играет общение (преимущественно эпистолярное) с В. Я. Брюсовым (см.: Толмачев М. В. Всему, что у меня есть лучшего, я научился у Вас... // Лит. учеба. 1987. № 2) и освоение творческого опыта поэтов-символистов, входивших в круг сотрудников журнала «Весы». С другой стороны, в 1907 г. резко возрастает интерес Гумилева к герметическим учениям, так что увлечения «занятиями по оккультизму и размышлениями о нем» отвлекали даже «от поэзии» (см.: письмо к Брюсову от 24 марта (н. ст.) 1907 // Неизд 1980. С. 13). Не угасает и желание Гумилева с помощью искусства «изменить мир», подобно Будде и Христу (см.: письмо З. Н. Гиппиус к Брюсову от 8/21 января 1907 г. // Валерий Брюсов. М., 1976. С. 691. – Лит. наследство. Т. 85), идущее от эстетики раннего Ницше. На рубеже 1907–1908 гг. поэт переживает острый духовный кризис, порожденный как причинами интимно-личного характера, так и разочарованием в «декадентских» мировоззренческих постулатах.
Ст-ния этого периода частью вошли в книгу «Романтические цветы», а позже – в «Жемчуга», частью – остались при жизни поэта неопубликованными. В это время Гумилев активно публикуется и в периодической печати, прежде всего – в «Весах».
Книга стихов «Романтические цветы» вышла в начале января 1908 г. в Париже, в типографии Danzig. Как и ПК, эта книга издавалась на средства автора.
В отличие от ПК композиционный принцип РЦ 1908 не предполагал деление на отделы. Таким образом архитектоническая организующая функция была целиком эмблематизирована заглавием, а вся книга оказалась единой по тематике. Несомненной кажется реминисцентная перекличка заглавия с названием книги стихов Ш. Бодлера «Цветы зла». «“Романтические цветы” – это имя мне нравится, хотя я и не знаю, что собственно оно значит, – писал в рецензии на РЦ 1908 И. Ф. Анненский. – Но несколько тусклое как символ, оно красиво как звучность, с меня довольно...» (Речь. 1908. 15 дек.). Далее Анненский все же пояснял, что «Романтические цветы» – «искусственные», лучшим комментарием к книжке «служит слово «Париж» на ее этикетке», и отражает она «не только искание красоты, но и красоту исканий» (Там же). Критик выделил, таким образом, «жизнетворческую» идейную «заданность» книги. «Из всех людей, которых я знаю, – отвечал Анненскому Гумилев, – только Вы увидели в ней (книге. – Ред.) самую суть, ту иронию, которая составляет сущность романтизма и в значительной степени обусловила название всей книги» (Неизд 1986. С. 119; см. также: Тименчик Р. Д. Иннокентий Анненский и Николай Гумилев // Вопросы лит-ры. 1987. № 2).
Книга «Посвящается Анне Андреевне Горенко».
Состав РЦ 1908:
Юный маг (63)
Над тростником (73)
Что ты видишь (71)
Там, где похоронен (45)
Мой старый друг (40)
За покинутым жилищем (69)
Император Каракалла (52, 53, 47)
Ахилл и Одиссей (66)
Любовникам (86)
Помпей у пиратов (83)
Улыбнулась и вздохнула (76)
Влюбленная в дьявола (58)
Смерти (38)
Измена (64)
Под землей есть (78)
Я долго шел (88)
Царица или ребенок (80)
В темных покрывалах (92)
Приближается к Каиру (84)
Сады моей души (85)
Озеро Чад (81, 93, 95)
Следом за Синдбадом (91)
Над пучиной (68)
Мне снилось (70)
На руке моей (72)
Нас было пять (90)
Сада-Якко (100)
Одиноко-незрячее солнце (98)
В статье «Дебютанты» Брюсов дал в целом положительную оценку этому сборнику. «Сравнивая “Романтические цветы” с “Путем конквистадоров”, – писал он, – видишь, что автор много и упорно работал над своим стихом. Не осталось и следов прежней небрежности размеров, неряшливости рифм, неточности образов. Стихи Н. Гумилева теперь красивы, изящны и большей частью интересны по форме; теперь он резко и определенно вычерчивает свои образы и с большой обдуманностью и изысканностью выбирает эпитеты. Часто рука ему еще изменяет, но он – серьезный работник, который понимает, чего хочет, и умеет достигать, чего добивается». Лучшими стихами Брюсов счел те, «где сам поэт исчезает за нарисованными им образами, где больше дано глазу, чем слуху (...). Он немного парнасец в своей поэзии, поэт типа Леконта де Лиль» (Среди стихов. С. 261–262).
Конкретнее Брюсов высказался о «Романтических цветах» ранее, в письме к Гумилеву от 2 февраля 1908 г. Отметив внешний вид издания («очень мило, особенно на лучшей бумаге») и излишнюю строгость автора в отборе стихов (исключение «Маскарада», «Неоромантической сказки», «Сегодня у берега нашего бросил...»), Брюсов писал: «Общее впечатление, какое произвела на меня Ваша книга, – положительное. После “Пути” Вы сделали успехи громадные. Может быть, конквистадоры Вашей души еще не завоевали стран и городов, но теперь они вооружены для завоевания (...) Лучшими пьесами в “Цветах” кажутся мне: “Юный маг”, “Над тростником”, “Что ты видишь”, “Там, где похоронен” (добавления очень удачны), “Мой старый друг”, “Каракалла”, “Помпей”, “Улыбнулась и вздохнула”, “Царица иль может быть”, “Сады моей души”, “Озеро Чад” (кое-что в I, все II, наконец III), “Сада-Якко” (конец); кроме того, нравятся мне отдельные места в стихотв<орениях> “Измена”, “Под землей”, “Я долго шел”, “Приближается к Каиру”, “На руке моей перчатка”» (Неизд 1980. С. 80). В ответном письме, преисполненном самой горячей благодарности, Гумилев пояснил, что «Неоромантическая сказка» не вошла из-за «экономии места», а «Маскарад» – из-за посвящения.
В критических отзывах на выход РЦ 1908 доминировали две темы: во-первых, своеобразие поэтического мира Гумилева, выстроившего некую «фантастическую», не повинующуюся логике реального хода вещей вселенную, и, во-вторых, своеобразие поэтических приемов, которыми пользовался поэт при создании этого, альтернативного реальному, мира. «Книжка эта обнаруживает в авторе некоторые ценные для поэта качества; главные из них: хорошо развитое художественное воображение и известная оригинальность и литературная самостоятельность, позволившие молодому поэту создать целый мир творческих фантазий, где он живет и властвует довольно умело», – писал В. Гофман, отмечавший, что Гумилев «скорее эпик, чем лирик» (Русская мысль. 1908. № 7. С. 144–145). А. Левинсон отмечал в качестве отличительной черты РЦ 1908 «экзотизм настроений и приемов» и объяснял это тем, что «его (Гумилева. – Ред.) впечатлительность не развивалась в узком кругу романтических традиций... что его настоящая духовная родина это выросшее из романтизма парнасство и – в не меньшей степени – поэтическое движение наших дней с его ретроспективным характером... Такое происхождение г. Гумилева выражается преимущественно в двух чертах: в попытках воссоздания античного мира и... в тяготении к экзотическому» (Современный мир. 1909. № 7. С. 188–189). «Все стихи г. Гумилева фантастичны, – отмечал рецензент “Образования”, – и его образы наделены случайными чертами. Как поэт Н. Гумилев очень неровен и часто умеет хорошее целое ловко испортить двумя-тремя мелочами» (Образование. 1908. № 7. Отд. III. С. 78; подп.: Л. Ф.[7]7
П. Пильский. Псевдоним раскрыт Н. А. Богомоловым: Соч I. С. 485.
[Закрыть]).
Так или иначе, но тема «мира мечты» и тесно связанная с ней тема «экзотики» в образной и поэтической системе РЦ 1908 неизменно возникает в критических работах, вышедших уже после смерти поэта – вплоть до нынешнего времени. «...Мир цветущий и, сказали бы мы, цветистый как бы заполнил поэта в ярких “Романтических цветах”, – писал Ю. Верховский. – ...Тяготение к мотивам красочно-пластическим и декоративность в их трактовке; отсюда – объективация, проецирование личного момента вовне, отсюда – предпочтение лиро-эпических форм, условно балладного склада...» (Верховский. С. 95). «Экзотика в этой книге (в РЦ 1908. – Ред.) утрачивает прежнюю туманность и неопределенность, – замечает Г. П. Струве, – облекается исторической и особенно географической плотью...» (СС II. С. VIII). «Экзотические» стихи считал «главной находкой» Гумилева и А. И. Павловский, объясняя это тем, что «в них как бы слились воедино две разнонаправленные силы, требовавшие от Гумилева-поэта своей художественной дани. Ведь, с одной стороны, <...> он <...> настойчиво стремился к реальности, к земному, вещному миру, а, с другой стороны, он жаждал мира в такой необычной степени яркости, какую обыденная действительность дать ему не могла. И вот он нашел эту яркую действительность в самой... действительности: в экзотических для европейца странах Африки и Ближнего Востока... Таким образом, Гумилев свою мечту, вычитанную из книг, стремился превратить в реальность. Это его коренное свойство – превращать в реальность (или, чаще, полуреальность) то, что доселе кажется как бы вообще несуществующим, недостижимым...» (БП. С. 15–16).
Против подобного понимания гумилевской «экзотики» в ранних ст-ниях выступали Л. А. Смирнова и А. Б. Давидсон. «В неповторимом облике “оживляет” поэт легендарные мотивы, творит фантастические превращения. Обычно принято ссылаться на экзотику (географическую, историческую) как определяющую феномен Гумилева. Конечно, многое почерпнуто, скажем, из впечатлений об Африке. Тем не менее, обращенье к ней все-таки вторично. Оно только способствует воссозданию экстатических духовных состояний, как бы требующих небывалых зримых соответствий» (Изб (М). С. 14). «Африка в этих стихах – изящная сказка... И если писали потом, что его жирафы и леопарды стилизованы, салонны, что они порождены не подлинным морским и тропическим миром, не Африкой, а Монпарнасом, что они целиком навеяны чужими произведениями; Леконтом де Лилем, Бодлером, Кольриджем, Стивенсоном, Киплингом, – то имелись в виду именно те первые стихи» (Давидсон А. Муза Странствий Николая Гумилева. М., 1992. С. 32, 40–41).
Природу «мира мечты» в стихотворениях Гумилева М. Баскер и Н. А. Богомолов объясняют следованием поэта в своем «жизнетворчестве» оккультным доктринам. Для М. Баскера РЦ 1908 были «стихами из снов», обладающими герметической символикой (см.: Basker. P. 27). Н. А. Богомолов видит «“оккультные ключи” к некоторым важным особенностям жизни и творчества Гумилева. Прежде всего это относится к мотивам его стремления в Африку» (Н. Гумилев и русский Парнас. С. 47).
Ст-ния, не включенные Гумилевым в РЦ 1908 (и в последующие издания), были опубликованы Г. П. Струве в Неизд 1980, но внимания исследователей не привлекали. Однако они ценны не только поэтическими достоинствами, но и тем, что в них весьма отчетливо зафиксированы моменты духовного кризиса, неблагополучия в поэтическом мире Гумилева, усомнившегося в правоте своих «декадентских» взглядов на роль поэта и поэзии – таких, какие предлагала традиция «новой школы». В отличие от «балладного» характера стихотворений РЦ 1908, эти стихи очень лиричны.
