Текст книги "Замужество Татьяны Беловой"
Автор книги: Николай Дементьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– Вы бы еще на собрание это вынесли. – Коробов хмыкнул. – Тут еще разные точки зрения могут быть, Евгения Иннокентьевна!
А Женя, не слушая его, удивленно договорила:
– Да ведь Олег и сам не согласится, только засмеет меня!
– А зачем упоминать именно его? – спросил Яков Борисыч. – Вы просто порассуждайте да поспорьте на своем вечере на эту тему.
13
А вот как мы с Олегом поняли, что любим друг друга…
Однажды утром Женя вышла на середину лаборатории своей ловкой, красивой походкой, расправила плечи, высоко подняла голову в золотисто-рыжей шапке волос и торжественно произнесла:
– Массы, отзовитесь, проявите энтузиазм! В воскресенье все – за город! Освоим пляж, воду, солнце и пиво! Начальство уже откликнулось, с болью сердца оторвало от производства автобусы! – И запела: – Воскресенье, день весенний, песни слышатся кругом!.. – И не выдержала, покосилась на Олега.
Я сразу же решила, что поеду. Но ничего не сказала Анатолию. А если он откажется, будет и в выходной писать диссертацию? И поймала себя на том, что чуточку даже надеюсь на это. Но тут же успокоилась: мне ведь просто интересно, как будут выглядеть все наши в другой обстановке. Да и от коллектива отрываться неудобно. И боялась подумать: вдруг Олег не поедет?.. И только когда услышала, что он согласен, равнодушно предложила Анатолию:
– Съездим, покупаемся?
Он сказал, досадливо морщась: – Да, понимаешь, надо бы мне посидеть, подумать…
Я ждала, отвернувшись. Он договорил:
– Съезди одна, а?.. Мы ведь последнее время так мало гуляем. И от других сторониться неудобно.
– Не знаю… Если бы с тобой…
– Надо мне поработать. Вот кончу, тогда все время наше будет.
Утром в воскресенье около входа в КБ уже стояло несколько автобусов. Наши сидели в первом, Женя крикнула мне из раскрытого окна:
– Танька-Встанька, скорей сюда! Анатолий как-то сказал в лаборатории, что
Костя называет меня так, но у Жени это получалось грубовато-насмешливо. Неужели она уже догадалась и ревнует?.. Олега нигде не было. Только тут я вспомнила, что забыла завтрак. А никому вроде в голову не пришло, чего это я, пригородная, еду за город, да еще без Анатолия. Только Вагин со своей двусмысленной улыбочкой крикнул мне:
– Танечка, сюда, сюда, я вам место занял!
Я села рядом с ним, пожала его толстую волосатую руку. Ворот его дорогой шелковой рубашки был расстегнут, на выпуклой груди тоже курчавились густые жесткие волосы. От него пахло хорошими духами. Круглые колени Вагина были широко раздвинуты, он занимал почти все сиденье, и я примостилась кое-как, стараясь не коснуться его. И пересесть не решилась: все-таки он приятель Анатолия, я знакома с его женой, с кем же мне и садиться? А он сказал, пристально глядя на меня:
– Решили без Анатолия поехать? Ну, я вас в обиду не дам, буду шефствовать.
– А вы без Веры? – напомнив о жене, чтобы особенно не расходился, спросила я.
Он приподнял плечи:
– Куда все – туда и мы! – Засмеялся, кивнул на аппарат, болтавшийся на груди: – Пофотографируемся?
– А пленка заряжена?
– Специально для вас, Танечка!
Туликов сидел перед нами, тонкой рукой обнимая худенькие плечи жены, и усталое, всегда озабоченное лицо его сейчас сияло счастьем. Жена ласково смотрела на него большими, удивительно красивыми глазами и стыдливо старалась спрятать костыли. Я уже знала, что у нее с детства костный туберкулез.
Рядом с Коликом Выгодским сидела маленькая хорошенькая девчушка в светлом платьице, модно причесанная, чопорно держала на коленях руки, безразлично смотрела перед собой: зубрила-отличница, что ли, урвавшая время от уроков?
Династия Антиповых тоже оказалась в нашем автобусе. Николай Ильич, сдвинув на кончик носа металлические очки, по-мальчишески высунувшись из окна автобуса, тонким голосом крикнул кому-то:
– Бутылочку захвати! Ясно?
Игнат Николаевич сидел праздничный, в свежей белой рубашке и галстуке, повязанном толстым, немодным узлом. Рядом с ним – жена, полная, грузная. Платье ее было по-деревенски цветастым, ярким. Оба они напоминали моих отца с матерью в праздники. Лидия Николаевна говорила Якову Борисычу:
– Наш Игнаша, когда пьяненький, все хвастается, что его пять раз для газеты снимали.
– Что у трезвого на уме – у пьяного на языке, Коза! – не преминул вставить Николай Ильич.
– Он у нас гордый. – Жена Игната Николаевича расправила подогнувшийся воротничок его рубашки, и не понять было, шутит она или всерьез.
– Антиповы – они такие, – притворно вздохнул Павел и тотчас повернулся к Жене.
Я удивилась. Его сухощавое, антиповское лицо с быстрыми глазами стало вдруг смущенным, просительным. Как же это я раньше не замечала?..
В это время Женя радостно и громко сказала:
– А я уж думала, ты опоздаешь! – и заулыбалась.
Через переднюю дверь в автобус вбежал Олег, неся перед собой гитару. Он был просто неотразим…
– Привет отдыхающим! – весело сказал Олег, обегая всех глазами; увидел меня, на секунду приостановился и тут же отвел взгляд.
Автобус тронулся. Женя подвинулась к окну, Олег сел рядом с ней.
– Олешка, песню! – скомандовал Николай Ильич.
– Па-а-арень я молодой!.. – оглушительно проревел Вагин, пародируя песню; этим он, видно, хотел сказать: «Петь в автобусе – пошлость, но раз уж иначе не можете, то пожалуйста!..» – и этаким ухарем-гусаром заулыбался мне.
Я отвернулась. Вагина никто не поддержал.
– Давай, Олешка, ту, студенческую, – попросила Женя.
Я оглянулась на Павла. Он пристально смотрел на Женю. Да, все ясно…
Вдруг Николай Ильич со строгим, серьезным лицом начал: «За фабричной заставой…». Олег тотчас стал аккомпанировать ему, а все Антиповы как-то подобрались и дружно подхватили эту песню. Мы негромко подпевали им, я смотрела на Антиповых и почувствовала то крепкое, уверенное в их семье, что почти совсем незаметно было в обычной обстановке, когда все они только и делали, что подтрунивали и шутили. И все, кажется, тоже ощущали это. Лицо Жени было строгим, Туликов с женой сидели, тесно прижавшись друг к другу, мечтательно глядя вдаль. Олег не отрываясь смотрел на Николая Ильича. Автобус катился теперь мимо веселеньких дач, желто-зеленых от солнца, деревьев и полян. Я забылась и пела вовсю, как когда-то, выступая в школьной самодеятельности. Получалось у меня хорошо, я видела одобряющие лица Антиповых, Олега, тоже смотревшего на меня.
Замолчали. Долго слышался только гул автобуса, низкий и шуршащий. Наконец Выгодский проговорил:
– А вот есть одна одесская песенка…
– Про Дерибасовскую? – деловито спросила его знакомая.
Но их никто не поддержал.
– Вот так-то, девонька, – медленно оборачиваясь ко мне, сказал Николай Ильич. – Голосистая ты!..
И все смотрели на меня по-новому, даже Лидия Николаевна улыбнулась:
– Вон ты какая, Сфинкс!
– Да у вас прямо талант, Танечка! – сладко проговорил Вагин.
– Молодец, Танька-Встанька, – серьезно сказала Женя.
Но главное, Олег все смотрел на меня, и улыбался, и будто ждал чего-то. Тогда я запела свою коронную песню– «Подмосковные вечера». Олег подыгрывал на гитаре. И все смотрели на меня… И я вдруг подумала, что за все время нашего знакомства с Анатолием так ни разу и не пела, он даже не знает, как я пою.
Вагин переводил глаза с меня на Олега, ухмылялся. Женя задумалась, жена Туликова с ласковой улыбкой глядела на нас с Олегом, но мне уже было не до кого. Я пела и пела…
14
Приехали мы в Комарово. Помню, что до этого я так и не спросила, куда же мы едем. Автобусы подошли к самому пляжу.
– Благодать! – восхищенно вздохнула Лидия Николаевна, глядя на сосны, на песок, на волны залива, отливающие солнцем, на чуть различимый в дымке Кронштадт. – Живем средь камня, света божьего не видим!
– А ты, Коза, – тотчас посоветовал ей Николай Ильич, – в колхоз переводись: там чертежницы позарез нужны.
– Спасибо, папаша, вы уж пример покажите…
– Пошли, Олег! – позвала Женя и, сняв туфли, побежала по песку.
Олег постоял еще, но так и не решился посмотреть на меня, пошел за ней. Вагин сказал мне, понимающе улыбаясь:
– Пойдемте, Танечка, к тем кустам: там и солнце и тень.
И я молча направилась за ним.
На пляже и так было шумно, тесно, а тут еще высыпали наши из автобусов. Кусты, слава богу, оказались недалеко от тех, под которыми устроились Олег, Женя, Павел, Туликовы. Вагин все что-то говорил, следил, как я снимала платье и туфли. А я смотрела на Женю, что-то рассказывавшую Олегу, на Олега, смеявшегося ей в ответ так, будто ничего и не было в автобусе, на Туликова, заботливо устраивавшего в тени жену…
Песок был приятно теплым, мягко пружинил под ногами. К Выгодскому и Олегу, уже подбрасывавшим мяч, подбежали Павел, Женя, Туликов. Мяч вылетел из круга и стремительно несся метрах в трех от меня. Я прыгнула и ловко взяла его.
Когда люди становятся в круг и пасуются мячом, сразу видно, кто умеет играть, а кто нет, и можно даже догадаться, кто какой человек. Движения Олега были мягкими, пружинистыми, экономными. Анатолий рассказывал, что у него первый разряд по баскетболу. Олег не кичился своим умением, играл увлеченно. Выгодский явно подражал ему, хотел показать, что и он умеет играть, но получалось плохо, и смотреть на него было как-то неприятно. Женя оказалась неожиданно сильной, но играть не умела и откровенно смущалась из-за этого. А Туликов, совсем белый, незагоревший, костлявый, азартно, совался к мячу, мешал всем, поминутно оглядывался на жену – они радостно улыбались друг другу, – и я снова увидела то хорошее, что так тщательно он прятал в себе на службе.
Как я и ждала, наша с Олегом игра сразу выделилась: недаром Лешка в детстве мучил меня своей физкультурой. И, кроме обычного контакта движений, который бывает между хорошими игроками, снова появилось нечто такое, что еще более усиливало нашу близость, возникшую в автобусе, когда мы пели.
Мяч выкатился, я побежала за ним, вернулась. Олег смотрел на меня, улыбаясь… И я улыбнулась. Наверно, все это заметили. Вагин решительно крикнул:
– Купаться!
Мне хотелось играть еще. И Олегу, видно, тоже. Но в тоне Вагина, было что-то осуждающее – ни я, ни Олег ничего не ответили.
– Будем купаться? – подчёркнуто весело спросил Павел у Жени.
Женя быстро ответила:
– Конечно. – И не смотрела на нас с Олегом.
Вагин удовлетворенно усмехался.
– Люба, я выкупаюсь? – крикнул Туликов жене.
Она закивала ему.
– Ну, а что же своего умирающего лебедя не приглашаешь? – грубовато спросил Вагин у Выгодского.
Знакомая Колика лежала в сторонке, аккуратно подстелив коврик, задрав к небу заклеенный бумажкой нос. Выгодский крикнул ей:
– Том, купнемся?
Та, продолжая лежать, покачала головой.
Я видела, что не только у меня, но у всех эта высокомерная отчужденность знакомой Выгодского вызывает неприязнь.
– Кто хоть она, если не секрет? – спросил Павел.
– Устраивается на работу, – неопределенно ответил Колик.
Я вошла в воду. Сзади пыхтел Вагин; я, не оборачиваясь, услышала, что и все наши вошли в воду. Очень долго было мелко. Наконец я нырнула, потом легла на спину. И тотчас увидела Олега. Он плыл отличным кролем, работая ногами, как винтом.
Подплыл Вагин и тяжело перевалился на спину, выставил живот, мягкий и широкий, как у лягушки. Проговорил, запыхавшись:
– А вы настоящая спортсменка, Танечка! Только нельзя вести себя так неосмотрительно. Вы хоть и маленькая девочка, но что люди подумают?..
Я сильно оттолкнулась и поплыла за Олегом. А он, оказывается, остановился. Неужели ждал меня?.. Рядом никого из наших не было. Я видела его мокрое, блестящее от воды лицо, прозрачные капельки на ресницах. Олег мигал, видно, забыл, что их можно стереть рукой, и смотрел на меня. Я вытерла свое лицо, тогда и он вытер свое. И мы оба засмеялись…
В это время Вагин сзади насмешливо сказал:
– Здесь дно! А вы, конечно, не чувствуете его, потеряли и не найти, да?
Я встала. Олег тоже. Я еще и раньше замечала, что при разговоре с Вагиным Олег щурился, улыбался иронически и язвительно, почти как Туликов. И Вагин редко разговаривал с ним. Олег сказал:
– А нам за дно держаться нечего, Виктор Терентьич…
Вагин усмехнулся – понятно, мол, ваше дело в облаках витать – и медленно произнес:
– Скучная была бы жизнь без донкихотов!
Ага, ясно, это он намекает на отказ Олега завершить работу над диссертацией. И боится Олега. Хорошо хоть, что прямо об Анатолии не заговорил. Сдержался, он же все-таки человек воспитанный:..
Олег непонятно ответил:
– Золотые слова! Ведь некоторые люди дальтоники, хоть окулист и говорит им, что у них нормальное зрение. А кому же хочется считать себя дальтоником? Да и как не поверить специалисту, врачу, правда, Виктор Терентьевич?..
У Вагина подрагивали губы.
– Отличительная черта всякого чудака, – сказал он, – самозабвенная вера в придуманный идеал. И при этом чудак ежесекундно готов принести ему в жертву собственную жизнь. На меньшее он не согласен!
Олег засмеялся прямо в лицо Вагину:
– Бывают такие. Но, в общем-то, категории чудаков многочисленны.
Нет, Анатолий побоялся бы так разговаривать с Вагиным! Анатолий умный, но какой-то скучный. Я толком не понимала перепалки Олега с Вагиным, но была уверена, что Анатолий не сумел бы так говорить, как Олег.
Вагин язвительно сказал:
– Конечно, самая яркая категория – творцы-гении?!
– Само собой! – охотно согласился Олег. – А им, в свою очередь, особенно чудаковатыми кажутся те, которые дорвались до жирного куска и наслаждаются.
– Эти другие, конечно, самые хитрые из всех чудаков? – насмешливо подсказал Вагин.
– Точнее, считают себя самыми хитрыми.
– И преуспевают, конечно, прежде всего за счет донкихотов-гениев?..
– Они умеют и это. Но чаще за счет третьих…
– Есть и такие?
– Есть. Те всем сердцем рады бы попасть в первую категорию чудаков, да у второй каша жирнее. Так и чудачат, бедные, всю жизнь с разбитым сердцем…
– Их остается только пожалеть. – Этого такому чудаку мало. Вагин уже открыл рот, но я перебила его:
– Трудно бедным чудакам понять друг друга! – И упала на воду так, чтобы брызги окатили его, поплыла от берега.
– Выбирайте категорию! – засмеялся Олег и поплыл за мной.
Оглянулась. Вагин, вытирая злое лицо, смотрел нам вслед.
– Виктор Терентьич, сейчас опять мель будет! – крикнула я.
Он резко повернулся и поплыл к берегу. Теперь уж все расскажет Анатолию. Ну и пусть!.. «Пусть! Пусть! Пусть!» – повторяла я. Олег плыл на боку рядом, я видела его мокрое лицо, радужные капельки на ресницах, на выгоревших льняных бровях. И не могла понять, как он относится ко всему, что случилось, ведь намеки Вагина трудно не заметить, а Олег – друг Анатолия. Но, может, он совсем и не думает об этом, ведь я еще не жена, а всего-навсего невеста Анатолия, мне еще не поздно все перерешить, и ничего нечестного в этом не будет. Анатолий нашел бы выход, как он умеет это, все встало бы на свои места, никому и в голову не пришло бы коситься на нас. А сумеет ли Олег найти такую форму?.. Нет, наверно. Предлагал тогда Анатолию соврать Снигиреву, сказал: «Эта ложь во спасение». А по-настоящему врать не может, даже в мелочах. А вот Анатолий… Он как-то удивительно просто, если только ему самому нужно это, может превратить нечестность в честность, так объяснить лживость, что она перестает быть лживостью. И главное, сам он тотчас уверует, что это порядочность и честность. Да, он такой… И тут я впервые задумалась о страшной гибкости Анатолия в жизни, не осознанной им самим: сам он никогда не видел этого, Даже обиделся бы, если ему сказать… Я перестала плыть; значит, все теперь зависит от меня, только от меня! И сразу же почувствовала, что не смогу, наверно, ни на что решиться. И ведь еще неизвестно, любит ли меня Олег. Но даже если и так, разве я могу отказаться от всего того уверенного и благополучного, что связано с Анатолием и чего я так желала, добилась с таким трудом?
Олег лежал на воде рядом, по-мальчишески прижимая к ней раскрытые глаза. Он улыбнулся, заметив, что я смотрю на него:
– На границе двух миров!..
И я, забыв обо всем, тоже попыталась увидеть одновременно и небо, и солнце, и мутно-зеленую толщу воды. Глазам было щекотно, в них расплывались радужные круги. На миг я потеряла всякое ощущение реальности, у меня чуточку закружилась голова, и я невольно схватилась за руку Олега, а он готовно вытянул ее, поддерживая меня. Мы смеялись, он что-то говорил, а я все держала его за руку и терла другой рукой глаза. Он был теперь совсем таким, как я сама сейчас. Этого, нельзя было объяснить словами, но это было так. И опять-таки с Анатолием у меня никогда не бывало такого ощущения, хотя я совершенно не могла представить себе, что именно сделает Олег в следующую минуту, а почти все поступки Анатолия были известны мне наперед.
Олег чуть шевельнул рукой, я смутилась и отпустила его руку, быстро поплыла вперед. И Олег снова был рядом, смотрел на меня и улыбался. Мы еще долго плыли, пока берег совсем не превратился в тоненькую желто-зеленую каемочку. Никого вокруг не было, только небо, солнце, вода и Олег. И счастье… Я даже перестала чувствовать, что оно немножко ворованное. У меня, конечно, а Олег тут ни при чем, он ведь никого не обманывал. Да, может, и не понимал еще всего, что я уже тогда понимала.
Вернулись мы к обеду. Все наши сидели под кустами и ели. И смотрели на нас издали. «Теперь-то уж всем все ясно», – подумала я. Олег предложил:
– Пойдем поедим?..
– Сейчас, сейчас, – ответила я и побежала к тем кустам, около которых раздевалась.
Только здесь почувствовала, как замерзла. Схватила полотенце, стала растираться. Так что же теперь будет?.. Узнает Анатолий… Лучше всего, конечно, вернуться с таким видом, будто ничего не произошло, смеяться, шутить. Подумаешь, поплавала с лучшим другом жениха, дело обычное… Но как только представила себе Вагина и его улыбочку, почувствовала, что не смогу таиться, лгать. Может, не подходить к Олегу, не разговаривать с ним?.. Даже испугалась! И вот тут-то я поняла всю разницу между моим отношением к Анатолию и тем, что возникло у нас с Олегом. И поразилась: сколько ума, сил, даже хитрости потребовалось мне, чтобы построить здание своего будущего благополучия с Анатолием, а оно оказалось таким непрочным, что зашаталось от первого толчка и того гляди, вообще развалится. А что я тогда буду делать?.. С Анатолием все ясно, прочно, а с Олегом… Если он даже и любит меня, то как еще сложится наша жизнь? Я подумала: с ним все может оказаться не очень-то просто, не так, уверенно, как с Анатолием, а главное, мне самой придется измениться, и Олег никогда и ни в чем – это я очень ясно понимала – не подчинится мне, как это делал Анатолий. Постояла, отложив полотенце, прислушалась к себе; радостно и испуганно покачала головой: нет, ничего не могу с собой поделать, это будет просто горе, если я откажусь от настоящего счастья!..
Выгодский – он со своей девушкой сидел в сторонке – сказал:
– А здорово вы с Олешкой заплыли, даже не видно было.
Выгодский открывал бутылку вина, его знакомая осторожными движениями, точно притрагиваясь к горячему, раскладывала на газете бутерброды, произнесла в нос:
– От водного спорта очень толстеешь… И вода холодная.
А интересно, как они относятся ко всему этому? Сказала, будто между прочим:
– Олег очень хорошо плавает,
– Ты бы посмотрела, как он в баскет кидает, – восхищенно ответил Выгодский.
– Импозантный мужчина, – подтвердила девушка и добавила: – Спорт очень показан мужчинам, а вот женщинам совсем наоборот: грубит.
Ничего они не понимают. Или считают, что все происходящее у меня с Олегом в порядке вещей? Я решила проверить:
– Вагин вот все надо мной смеется…
– Завидует, песочник! – засмеялся Выгодский. – А ты молодец, не теряешься. – И пояснил: – Начальника-то нет. – Это он про Анатолия. – Да и разве Олешку можно сравнить с ним?.. Верно, Том?
– В мужчине не красота важна, – солидно ответила Том.
– А что же? – спросила я.
Можно было подумать, что это не девчонка восемнадцати лет разговаривает, а моя мама. Неужели теперь школьницы-отличницы такие пошли?.. Ах да, ведь она же устраивается на работу.
– Это как к кому подходить, – ответила Том и впервые подняла на меня глаза, невинные и ясные. – От мужа требуется солидность и положительность, он ведь на всю жизнь. А любовник, конечно, должен быть прежде всего красивым.
– Железно! – подтвердил Выгодский. Вот так дела! С этими можно говорить начистоту. Я спросила:
– Ну, Том, а в Колике вы кого видите?
– Пока мы любим друг друга, – просто объяснила она. – Он ведь еще лаборант, да и я школу только в прошлом году окончила.
– Ну а дальше?
Она пожала плечами, отхлебнула из стакана вина, с аппетитом вгрызлась в бутерброд, не ответила, будто забыла и о моем вопросе, и обо мне.
– Там видно будет, – беззаботно проговорил Колик и протянул мне стакан.
Я взяла стакан. Ничего себе Том, а со стороны глянешь на такую – институтка старых времен!
В это время Яков Борисыч сказал у меня за спиной:
– Привет честной компании! – Наклонился, взял за горлышко бутылку, засмеялся: – Это не по-товарищески, мы тоже жаждем.
Том молчала, словно ее шокировала такая бесцеремонность Якова Борисыча. Колик поспешно выпил вино из стакана – кадык на его худенькой шее судорожно дергался, – протянул стакан Якову Борисычу:
– Прошу.
– Ну зачем же так быстро и начерно? – опять засмеялся Яков Борисыч. – Да и от своих отрываться негоже. Пошли, пошли!..
Выгодский послушно встал, двинулся первым, обернулся к девушке. Она тоже – делать нечего – лениво поднялась, собрала бутерброды, отправилась вслед за ним, храня на лице холодную замкнутость. Я все делала вид, что тоже собираюсь. Яков Борисыч сказал:
– Бери свою еду, и – к нам!
Я смущенно посмотрела в его доброе лицо:
– Да я завтрак забыла…
– Тем более! – И пошел неторопливо.
Я видела сутулую спину, движения стареющего, усталого человека, и – в тот день я будто прозрела – от всего милого облика Якова Борисыча на меня повеяло такой человечностью, доброжелательством…. Как же я всего этого раньше не видела в нем?.. И мне сразу стало легко и покойно: если Яков Борисыч в общей компании, со мной ничего не может быть плохого, даже Вагин не посмеет надо мной смеяться!
