Текст книги "Замужество Татьяны Беловой"
Автор книги: Николай Дементьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
21
Все события того времени я помню удивительно ярко, отчетливо. И какими бы они ни были для меня – приятными или неприятными, – все они окрашены ощущением счастья, даже сами составляют его…
Вот мы с Олегом и Светка с Костей – вчетвером по-родственному – отправились в воскресенье в Центральный парк. Я немножко побаивалась вначале, как они отнесутся к Олегу: ведь совсем недавно я знакомила их с Анатолием как со своим женихом. Мы встретились по эту сторону Елагина моста, еле нашли друг друга в шумной толпе. Светка поджала губы, протянула Олегу дощечкой руку. Костя пригладил волосы, дернул себя за ухо, собрал в горсть подбородок. Олег улыбнулся глазами, и мы молча пошли через мост, потом по аллее направо, к танцплощадке. Шли и говорили о погоде, и я уже стала жалеть, что мы с Олегом пошли не одни. Остановились, не зная, что делать, около решетчатой ограды танцплощадки, там гремела музыка. Недалеко от нас стояли несколько парней и девушек.
– Проиграла! Проиграла! – говорила, смеясь, одна девушка другой и вдруг что-то зашептала, показывая на нас.
Вторая девушка, высокая, тоненькая, в остроносых заграничных туфлях, которые мне давно хотелось купить, пошла к нам.
Она остановилась перед Олегом, развязно сказала, не обращая на нас никакого внимания.
– Станцуем?.. – И спокойно ждала.
Олег покосился на нас, в глазах у него появился озорной огонек. Светка зло смотрела на девушку, Костя растерянно мигал. Я кивнула Олегу: «Покажи этим сусликам!» А он согнул калачиком руку, предлагая ее девушке, и они пошли на площадку.
– Не по-ни-маю! – выговорила Светка. Костя молчал. Я сказала:
– Сейчас Олег покажет ей.
Гремела быстрая музыка. Олег обнял девушку подчеркнуто страстно, смешно задергался. Она удивленно поглядывала на него: Олег изображал полного идиота из глухой деревни американского Запада. Топорщил локти, точно защищая девушку от танцующих, вращал ревнивыми глазами, в бараньем восторге пялился на девушку. Она оглянулась на свою компанию, те весело смеялись. Заулыбались и Светка с Костей. Девушка покраснела: она поняла, что выглядит глупо, попалась. А Олег расходился все сильнее, приседал, подпрыгивал, вертел девушку вокруг себя. Движения его были стремительны, он совсем закрутил девушку, она просто не могла опомниться. Лицо ее стало растерянным и злым. А Олег вдруг сорвался и понесся вокруг нее, высоко и часто вскидывая колени, прижав локти, по-лошадиному мотая головой. Все расступились, глядя на него, хохотали и хлопали в такт. Девушка стояла дура дурой. Потопталась и нетвердыми еще шагами пошла с площадки. Ей насмешливо кричали что-то.
– Молодец! – восхищенно проговорила Светка. – Проучил!
– Да, было бы хуже, если бы он отказался, – рассудительно подтвердил Костя.
– Я же вам говорила! – сказала я и добавила: – Это вам не Анатолий!
– Вы молодец! – не обращая на меня внимания, повторила Светка и со смешной торжественностью пожала Олегу руку.
Костя серьезно проговорил:
– Вот выискиваем формы обуздания этих типчиков, а в этом, как во всяком другом деле, нужен творческий подход. Хорошо вы ей показали, как выражается Танька-Встанька!..
Олег внимательно посмотрел на Светку и Костю и сказал то, что я уже слышала от него не один раз:
– Вы правы. Вообще каждое дело требует не столько исполнительства, сколько творчества.
Светка вдруг объявила:
– А я немножко за вас испугалась… Знаете, я как-то слышала такое рассуждение… Всякому живому существу, дескать, свойственно бояться. Такова уж жизнь. У зайца больше оснований для страха, у льва – меньше. Но и на него, мол, есть охотник. На каждого живущего есть охотник. Страх, дескать, есть страх. И он один. И у человека и у животного. И у честного и у подлеца…
Олег ответил:
– Это ведь, простите, психология фашизма. Или рабства. Человек потому и человек, что умеет преодолеть свой животный страх, чего не умеют звери. В известном смысле все достижения человечества – преодоление страха в разных областях.
– Вы очень верно сказали насчет исполнителей… – Костя задумчиво тер подбородок. – Отличительная их чёрта, наверно, трусость. Поэтому они так часто внешне воинственны.
Светка подхватила:
– Эти исполнители страшатся творческого поиска, ведь он всегда связан с риском. – И взяла Олега под руку.
Так мы и шли вчетвером по аллее. Они все разговаривали, и мне было очень приятно, что между ними возникла такая душевная близость, которой не было даже между мной и Светкой, между ними и Анатолием, которого они только уважали за его знания и ум. И мне вдруг показалось, что и в Анатолии есть что-то исполнительское, хотя внешне у него все выглядело иначе. И мне очень хотелось спросить об этом, но я сочла, что это неудобно.
А потом мы оказались около площадки аттракционов, и Олег спросил Светку.
– Ну, крутанемся на самолете?
Видно, он хотел проверить: испугается она или нет?
Светка ответила:
– Обязательно! – И первой пошла к кассе. Самолет на штанге несся по кругу. Светка потешно зажмурилась под очками. Костя сказал мне, глядя на них с Олегом:
– Отличный парень! – И добавил: – Неожиданный ты человек, Танька-Встанька!
– Ты уже говорил мне об этом, – ответила я и помолчала вопросительно.
Он понял и сказал:
– Тот вариант был совсем другой. Тот был, прости меня, жених…
– А этот что же?
– Ну, этот совсем другое дело!
Потом мы купались и так захотели есть, что чуть ли не бегом кинулись в ресторан на поплавке. Очереди, на наше счастье, не оказалось, и мы устроились за столиком на открытой палубе. Все было здорово: и гладь залива под солнцем, и белые паруса яхт, и легкий ветерок, и музыка. От нас прямо-таки пахло солнцем, водой, счастьем.
Олег с Костей подвыпили и заспорили о шахтах, стали что-то рисовать на обратной стороне меню. Светка тоже разгорячилась, втиснулась в их спор. Я, разобрав, о чем речь, похвасталась:
– Да ведь этот комбайн Олег делал! Надо было видеть Светку с Костей в этот момент! От избытка чувств они расцеловали Олега.
Вдруг нам захотелось петь, мы затянули во все горло, за соседними столиками подхватили, и официант еле успокоил нас. Тогда мы поднялись, взялись за руки и стали водить хоровод вокруг стола.
А потом мы очутились у Олега дома, Светка с Костей сразу же стали доказывать Ксении Захаровне, какой Олег замечательный парень и как мне вообще повезло. А Ксения Захаровна только говорила им:
– Ну я-то его лучше знаю! Он чистый разбойник! – И ласково улыбалась им.
Светка с Костей отчаянно защищали Олега, и уже оба сравнивали его с Анатолием.
Потом Ксения Захаровна ушла провожать их, ее все не было и не было, и я осталась у них ночевать…
И так же отчетливо помню я из того времени даже те случаи, которые не были непосредственно связаны с Олегом.
Однажды Клара-Вертолет пришла на работу в чертежку уже в конце дня, заплаканная до того, что еле глаза были видны. Все кинулись к ней, и она сквозь слезы кое-как рассказала, что ее Вовку поймали на воровстве, забрали в милицию и теперь отправят в колонию. Связался с какой-то компанией, и они обокрали магазин: взяли несколько бутылок вина и конфеты. Лида-маленькая тоже заплакала, глядя на нее, запричитала:
– Что же это теперь будет? Галя строго остановила ее:
– Погоди реветь. Парня спасать надо. Лидия Николаевна вздохнула и спросила негромко, как-то странно спокойно:
– Но ведь Вовка украл или нет?
– При чем здесь это? – сказала Лида-маленькая. – Ведь он Кларочке сын!
Клара плакала навзрыд. А Лидия Николаевна взяла ее за плечи, выпрямила, заставила вытереть лицо, спросила:
– Ну, теперь слушать можешь?
– У тебя самой детей не было, ты не знаешь…
– Одиночки всегда такие бессердечные…
– Тихо, бабы! – властно крикнула Лидия Николаевна. – Это счастье Клары, что у нее сын есть. Я, думаете, не понимаю? Я все понимаю! Я бы за сына, кажется… – Она помолчала, и все мы с удивлением смотрели на ее бледное, горестно искаженное лицо. – Но уж я бы его человеком вырастила, в уголовники не пустила!
– Ты бы попробовала без мужа! – Не в этом дело. Что вы, Кларку нашу не знаете? Да она себя воспитать не может, не то что сына. И прятаться здесь за вдовство нечего.
Что здесь поднялось! Кричали всей чертежкой на Лидию Николаевну. А она стояла, напряженно вытянувшись, продолговатое лицо ее кривилось, точно от боли, в пристальном взгляде мерцал огонек непримиримой убежденности и веры в свою правоту.
Я думала, что на этом все и кончится. Клара ревела, ее успокаивали, поили водой. И уж не знаю, как это получилось, или действительно вызволить Вовку из милиции никак нельзя было, хотя кто-то бегал к начальству за какими-то бумажками, но только все потихоньку заговорили, что в первую очередь Клара сама виновата.
И получилось в конце концов так, что Клара оказалась около стола Лидии Николаевны; она сидела и всхлипывала, а Лидия Николаевна спокойно, неторопливо доказывала ей, что как ни горько, а Вовка обязан понести наказание, а вместе с сыном и она сама, Клара: ведь в этом и ее вина есть. А вот выйдет он из колонии другим человеком, со специальностью, и ей самой, Кларе, опорой на старости лет будет. Женится, Клара еще внучат нянчить будет!.. И Клара постепенно успокоилась, перестала плакать, вытерла лицо и сказала:
– Дай бог… А я маленьких люблю, с удовольствием бы с внучатами игралась! – И она мечтательно улыбнулась.
Лидия Николаевна смотрела на нее с жалостью:
– Все бы ты игралась!..
– А что? – Клара обвела всех уже заблестевшими глазами.
И я увидела, что и все уже смотрят на нее не то жалостливо, не то насмешливо.
А Лидия Николаевна еще долго помнила об этой истории. Она говорила мне:
– Вот смотри, Танюшка, нет на свете вреднее бесполезных людей. Душевно бесполезных, понимаешь? И мечтания эти их, как заразная болезнь, их самих подтачивают и все вокруг разъедают! Жаль и ее и мальчишку.
Потом я – уже сообразила, что и Вагин, и Коробов, и Анатолий, наверно, тоже так бы отнеслись к случаю с Кларой, как и Лидия Николаевна, но все дело в том, что им бы при этом не было больно, а она мучалась так, точно Вовка был ее сыном,
22
Очень я была удивлена одним происшествием с Олегом.
Еще в лаборатории я замечала, что он целыми днями ничего не делал своего, но постоянно вмешивался в работы сотрудников, увлекался то одним, то другим. И в то же время, особенно в те минуты, когда лицо его становилось углубленно-сосредоточенным – а это бывало часто, – он казался мне совсем уж каким-то странным, чудным, что ли…
Я вдруг стала замечать, что Олег начал как-то «отключаться» от меня, вообще от окружающего. Едем мы в автобусе, его просят передать билет, а он долго соображает, чего от него хотят. И в автобусе злятся:
– С Луны свалился!
Сидим в кино, а он посередине картины спрашивает меня:
– Слушай, а этот, с бородкой, откуда взялся?
– Да он же с самого начала был!
Едим у них дома, а Олег, уже опустошив тарелку, все еще водит по ней ложкой. Я вначале пугалась, думала, что он заболел, и как-то сказала об этом Ксении Захаровне. Она засмеялась: – Это на него находит. – И с хитрецой глянула на меня из-под густых бровей: – Он вообще – того, не видишь разве? – И покрутила пальцем у виска.
И я стала замечать, что она меня под тем или иным предлогом старается выпроводить из их квартиры. То в магазин попросит сходить, то в садике с ней посидеть. Сердце, дескать, пошаливает… Мне совершенно не интересно было сидеть в садике, слушать старушечьи разговоры и смотреть, как пенсионеры играют в домино, и вое же я не уходила: сижу и сижу дура дурочкой на скамье! Такой несамостоятельности у меня еще не бывало…
Ко мне Ксения Захаровна относилась очень хорошо, только как-то необычно. Зная про наши отношения с Олегом, она никогда не выказывала этого, никогда ничего не спрашивала у меня об этих отношениях. Только потом я поняла, как она была по-своему права, не вмешиваясь во все это, давая всему идти своим путем.
Теперь о происшествии. В субботу после работы мы с Олегом решили забежать к ним поесть, а потом ехать купаться. Олег был рассеян, будто все старался что-то вспомнить, и, как всегда в таких случаях, щурился, тер пальцем нос.
Сели обедать. Он вдруг выскочил из-за стола и начал что-то писать у себя на письменном столе. Сначала стоя, потом присел на стул, забыл и про обед и про нас с Ксенией Захаровной. Она кивнула мне:
– Пусть его. Ешь, не обращай внимания. Мы уже доели второе, а он все сидел и писал. Наконец вскочил и весело произнес:
– Вот так! – И стал с жадностью есть остывший суп.
Я спросила:
– Все в порядке? – Ага!
Он быстро расправился с обедом, и тогда я, снова спросила:
– Ну, теперь с диссертацией все в порядке будет?
– А?.. – Он потер пальцем нос. – Я не об этом…
Ксения Захаровна засмеялась. Олег тоже засмеялся и сказал мне:
– И об этом и не об этом. Я, понимаешь, весь процесс вдруг по-другому увидел. Думал, думал все эти дни, и вот… Ты подожди. – Он сощурился и опять пошел к своему столу. – Теперь держитесь… Сейчас мы попробуем…
Ксения Захаровна любовно посмотрела на Олега и улыбнулась.
– Ничего, ничего, – сказала она, – пусть поколдует. Я в садик схожу, а ты пока со стола убери. – Взяла папиросы, очки, книжку и вышла.
Я убрала со стола, вымыла в кухне посуду, вернулась в комнату: Олег все сидел за столом.
Тогда я забралась на кушетку, принялась за какую-то книжку и не заметила, как заснула. А проснулась – гляжу, у Олега на столе уже горит лампа. Ксении Захаровны, нет. Посмотрела на часы: одиннадцать! Олег что-то чертил по лекалу на миллиметровке. Говорю ему:
– Здорово я заснула, да?
Но он только глянул на меня торопливо, ничего, наверно, не понял и опять уткнулся в стол. Я решила терпеливо ждать. Пошла на кухню, поставила чайник, собрала ужин. Олег наскоро поел и тут наконец вспомнил:
– Ого, да мы никуда не попали!.. Ну ты посиди минутку…
Я просидела еще два часа. Ксения Захаровна не приходила. Я расставила Олегову раскладушку, постелила себе на кушетке и легла. Ждала, ждала его, рассердилась и опять заснула.
Утром я уж совсем удивилась: Олег так и сидел за столом, глаза у него чуть ввалились.
– Выспалась? – весело спросил он. – : Ставь чай, а то есть охота – сил нет!
Подали мы чаю, он снова к столу. Тут уж я не вытерпела: взяла и ушла. Ехала в Мельничный Ручей и чуть не плакала. И потом весь тень ходила как шальная, убеждала себя, что надо характер выдержать, иначе всю жизнь так будет, а к вечеру поехала все-таки в город. Ксении Захаровны не было, а Олег по-прежнему сидел за столом. Увидел меня, заулыбался:
– Сообрази что-нибудь поесть, а? Может быть, даже и не заметил, что я уходила… Я заплакала. Он глаза вытаращил:
– Что ты, Танька-Встанька? Случилось что-нибудь?
Ну, я оказала ему все – этакая дура! Он тяжело, устало вздохнул, и чуть похудевшее лицо его со светящимися глазами впервые стало чужим. Потом он сказал:.
– Я тебя не понимаю.
Он это сказал просто так, но я до того перепугалась, что сейчас между нами все кончится, – точь-в-точь как во время объяснения с Анатолием: действительно все могло кончиться, теперь-то я знаю, – что кинулась к нему на шею и давай реветь. И мне уж все равно было, сделал ли за это время Олег что-нибудь или впустую просидел, и что обижена-то я, а не он. А Олег ласково гладил мои волосы и негромко говорил:
– Ну, ну, ничего, ничего… Ведь это моя работа…
Это была первая наша ссора, и по очень серьезному поводу, только до конца я еще этого не понимала. И след ее остался в нас обоих, хоть мы сразу же и помирились. И она была так не похожа на наши стычки с Анатолием, что и ссорой-то ее можно назвать только условно. Да Олег и вообще не умел ссориться, ему это было совершенно чуждо.
Мы уже успокоились, лежали на кушетке и целовались, как вдруг Олег сказал, точно продолжая наш с ним внутренний разговор:
– А я все-таки не зря сидел: нашел кривую, по которой надо делать днище ковша.
– Нашел все-таки!
Он помолчал, потом договорил, пристально глядя на меня, будто ожидая чего-то;
– Но это еще ничего не значит.
– Как не значит?…
– Работа моя на этом не кончилась.
Я поняла, что он имел в виду. И если вчера его одержимость в работе просто удивила и обидела меня, то теперь я почувствовала, что за ней, за этой одержимостью, скрывается нечто такое, в чем Олег никому и никогда не уступит,
23
Странное я существо. Ведь любила Олега без памяти, была счастлива, как только может быть счастлива женщина, а после этого нашего короткого разговора нет-нет да и задумывалась: что же и как дальше у нас с ним будет? Теперь я стала догадываться, что означают его выражения, вроде: «Отрицательный результат в науке тоже результат», или: «Иногда процесс исследования важен сам по себе». Ведь если Следовать этим словам, то настоящего результата, кандидатской. степени, например, можно так и не добиться, и, стало быть, кандидатская степень и положительный результат – для Олега понятия разные…
Все чаще и чаще приходили ко мне мысли о будущем. Вот поженимся мы с Олегом, а где жить? В их комнатке вместе с Ксенией Захаровной? А у нас ведь еще ребенок будет! Четверо на двенадцати метрах?! Или у нас дома, в Мельничном Ручье? Но я нисколько не была уверена, что Олег уживется с моими родителями, хотя отношения у них в конце концов как-то образовались. Особенно после того, как Светка с Костей расхвалили Олега. Очень уж разными людьми были мои родители и Олег.
После того, первого, скандала Олег стал часто бывать у нас дома. Этот скандал, враждебное отношение моих родителей, вообще всю странность и необычность этого происшествия Олег будто не принял всерьез, они точно прошли мимо него. Вначале я решила, что это просто от счастья любви, которое заслонило для нас все. А потом увидела, что Олег, может, даже бессознательно для себя, все в жизни резко, непримиримо разграничивает на основное, главное, и второстепенное. Отношения с моими родителями были для него чем-то побочным, вроде реакции его товарищей по работе на отказ от диссертации.
Я уже говорила, что отец, в общем-то, примирился со случившимся, настаивал только, чтобы мы скорее зарегистрировались, чтобы все было как у людей. Маме тоже не оставалось ничего другого. И хотя потом Олег даже стал нравиться им, относились они к нему как-то неопределенно, двойственно. Оба они, я видела, с тревожной подозрительностью спрашивали себя: что он думает о самом главном в их жизни – о хозяйстве? Я однажды сказала ему, об этом. Он засмеялся:
– Ну что ты с ними будешь делать? Их уж не перевоспитаешь: люди отжившей формации.
И – все. Отец как-то сказал:
– Вроде Кости он, три-четыре…
– Видно, уж так, – вздохнула мама. Олег всегда тянулся ко всякой технике, даже домашней. Испортился у нас холодильник, мастера надо было вызывать из города, тратиться, а Олег взял да исправил. Давно отец хотел придумать устройство для обогрева парников. Олег занялся этим всерьез, начертил схему, подсчитал что-то и потом чуть ли не целую неделю возился по вечерам вместе с отцом. Сделали уже, и вдруг Олег придумал что-то новое, заставил переделать, получилось лучше и экономичнее. Отец сказал маме:
– У этого парня, три-четыре, и голова и руки золотые!
– Да уж, бог не обидел, – одобрительно ответила мама.
Я замечала, что она нет-нет да и взглянет с удовольствием на Олега, ловкого, стройного, подвижного. Даже как-то оказала отцу:
– Ну, от этой пары у нас внучатки будут – загляденье!..
Отец посмотрел на маму, кивнул головой и произнес:
– Бабушка и дедушка! Ах ты, три-четыре!..
Но вот отцу загорелось поставить ветряной двигатель. Он явно рассчитывал на помощь Олега, стал осторожно советоваться с ним, а Олег безразлично, досадливо даже, ответил:
– Это прошлый век! Игра не стоит свеч. – И задумался: – Надо бы в схеме покопаться: уж очень она устарела.
Родители подождали. Потом мама сказала:
– Нам в хозяйстве не теория, а практика нужна.
Олег ничего не ответил. И совсем уж неладно получилось, когда родители стали намекать Олегу, что неплохо было бы, если б он вообще помогал им по хозяйству, то есть в обычных каждодневных делах. Ведь до этого он помогал им просто потому, что ему интересно было повозиться. Когда Олег понял, чего хотят от него мои родители, он удивился, засмеялся:
– Нет, я этой чепухой заниматься не буду! – Огляделся вокруг, будто впервые увидел наши хозяйственные постройки, и уже с откровенной неприязнью закончил: – Все это вредные наросты! Их сколупнуть надо, как болячки.
Такого даже Светка родителям не преподносила. Потом отец с мамой обсуждали это событие.
– Ну и дела, мать! – говорил отец. – Что за народ такой пошел непонятный, три-четыре…
– И понимать тут нечего! – сердито отвечала мама.
– Н-да… – после долгого молчания сказал отец. – Нету, стало быть, у него к хозяйству души…
– Слава царю небесному, разобрался! – с прежним раздражением ответила мать. – Не продолжатели они нашего дела. Зря мы с тобой всю жизнь спину ломали!.. – И, помолчав, добавила: – Небось Анатолию в нашем доме все было по душе…
После этого – что уж скрывать – все чаще стала вспоминаться мне одна встреча с Анатолием. Увидела его в коридоре около нашей чертежки: он стоял спиной ко мне и читал стенгазету. Конечно, подкарауливал. Я хотела пройти мимо, но он обернулся. Глаза его смотрели на меня так жадно, с такой любовью… Я поздоровалась.
– Слушай, Таня! – быстро, лихорадочно зашептал он. – Я все знаю… Знаю, что у вас с Олегом близость, ну… которой у нас не было… Но все равно… все равно!.. – Он передохнул: – Я все равно буду ждать тебя! Всегда, понимаешь?!.
А я молчала и почему-то не уходила. Только старалась не смотреть на него. А он говорил уже настойчиво, увереннее:
– Нет, ты все-таки вернешься ко мне! Сама, понимаешь? Сама поймешь, что мы должны быть вместе! Ты не сможешь жить с Олегом! Ты его еще не знаешь… Он трудный человек для семейной жизни. Почти непригодный, да-да!.. Он весь подчинен одному… И от тебя потребует полного подчинения!
Я наконец пошла. Анатолий сказал уже вдогонку:
– Даже если у вас ребенок будет, понимаешь?!
Я и потом встречала Анатолия: ведь мы работали в одном учреждении. И может, он старался специально попадаться мне на глаза. Держался он всегда очень хорошо, учтиво, вежливо, только в глазах его я всякий раз видела это особенное, упрямое, любовное выражение. Другой в его положении выглядел бы смешным и сам злился бы и конфузился. Но Анатолий был верен себе, он сумел найти такое поведение, которое все поставило на место и всем объяснило: ну, случилось и случилось, в жизни ведь все бывает, и никто от этого хуже не стал, и ничего в этом нет позорного… И у нас в чертежке над ним не смеялись, а кое-кто даже жалел его. Лидия Николаевна сказала мне:
– Молодцом Локотов держится, ничего не скажешь: не всякому такое под силу. – И вдруг заглянула мне в глаза: – А может, он еще надеется? – И твердо договорила: – Смотри!
– Ну что вы! – с испугом и возмущением ответила я.
Так же хорошо держался Анатолий и с Олегом, будто и не было того стыдного разговора в сквере. Олег говорил мне, что на следующий же день Анатолий в лаборатории при всех подошел к нему и попросил прощения. И Они, конечно, сразу помирились. И уж тем более, разумеется, Анатолий ни единой мелочью не мстил Олегу по работе, и это тоже все заметили и, конечно, оценили.
Для Олега на этом вое распри кончились, он просто забыл о них. Но для Анатолия – я это отлично знала! – ничего не кончилось. Не из тех он был людей, чтобы так просто смириться. Наоборот, неудача только усилила в нем желание во что бы то ни стало добиться своего, как он привык это делать во всех других случаях. И я не то чтобы думала или помнила об этом, но очень часто ощущала это. Такое упрямое и сильное постоянство Анатолия было чуточку даже приятно мне, как, вероятно, и каждой женщине на моем месте…
Как-то раз случайно я встретила и Софью Сергеевну. Стояла на углу после работы и ждала Олега. А она шла мимо, приветливо поздоровалась со мной первая, вроде даже обрадовалась мне и ничем не напомнила о нашем последнем разговоре. Поболтали мы с ней буквально одну минутку и о чем-то постороннем, чуть ли не о погоде, и Софья Сергеевна тотчас простилась, пошла дальше. Но я поняла то главное, что таилось в этой мимолетной встрече и что предназначалось для меня: Локотовы относятся ко мне совершенно так же, как раньше. Одним словом: реши я вернуться к ним – и, как говорится, двери открыты!
Об этой встрече я не сказала ни Олегу, ни отцу с мамой…
Я вот часто теперь думаю: почему мы с Олегом не зарегистрировались?
Потому, конечно, что любили мы друг друга очень сильно, по-настоящему, когда все другое кажется незначительным. Даже такому человеку, как я, трезвому и расчетливому. Мне, да и Олегу, наверно, казалось, что все это придет само собой. Может, если бы Ксения Захаровна или мои родители настойчиво напоминали нам об этом, мы бы пошли и записались. Но Ксения Захаровна никогда и не намекала на это, теперь-то я знаю почему. И мои родители, узнав Олега поближе, тоже тянули, будто все еще на что-то надеялись, на какие-то перемены.
И все же я так испугалась нашей размолвки в комнате Олега, что в ту же ночь сказала ему:
– Пойдем запишемся, а? Он с радостью согласился:
– Конечно! Завтра же!
Но на другой день вступила в силу та главная черта в характере Олега, которой до этого я почти не знала: раз найдя что-то, напав на след, он уже не мог остановиться, продолжал работать как заведенный. После работы я долго ждала Олега, он все не выходил. Тогда я позвонила из проходной в лабораторию и по голосу его поняла, что он только сейчас вспомнил обо мне. Обиженно сказала:
– Что же ты? Я жду, жду!.. Он спохватился, заторопился:
– Я сейчас, сейчас выхожу! Прости, забыл, понимаешь!..
Я подождала еще. Но после вчерашнего я уже представляла себе, что с ним происходит., Решила было уйти, но поняла, что это, как и вчера, ни к чему бы не привело. Смирилась и пошла в лабораторию.
Но в лаборатории оказалось много народу. Там были и Анатолий и Вагин. Все толпились около стола Олега, а он торопливо говорил:
– Мы должны учитывать четыре составляющих: собственный вес частицы, инерционную силу, составляющую от движения ковша и силу внутреннего сцепления. Вот, смотрите!.. – И начал чертить на листе бумаги.
Яков Борисыч задумчиво постукивал карандашом по столу. Туликов просто вцепился глазами в схему Олега. А Женя – она ведь не думала, что кто-нибудь ее видит, – с такой откровенной любовью и восхищением глядела на Олега, что и говорить тут было нечего. Лицо Анатолия было чуточку растерянным и даже будто испуганным, а Вагин напряженно соображал что-то. Явился уже, успел пронюхать! Или это Анатолий ему сообщил? Ведь если ковши переделывать заново – к чертям полетит премия их отделу, все сроки нарушатся! Я села незаметно в сторонке.
– Все это рассуждение кажется безупречным, – полуутвердительно произнес Яков Борисыч.
– Верняк! – убежденно сказал Туликов и засмеялся от удовольствия. – Как это ты сообразил, Олешка, что именно эта кривая нужна?
Анатолий сказал с подчеркнутой заинтересованностью:
– Это надо будет обязательно попробовать! Вагин усмехнулся, точно Анатолий ляпнул какую-то глупость. Но я видела, что беспристрастность Анатолия всем понравилась: ведь новое предложение могло перечеркнуть всю его диссертацию. И потом – опять к ней подключался Олег. Да и вообще все отодвигалось на неопределенный срок… На лице Вагина мелькнуло злое выражение, но он тут же рассмеялся:
– Не было у бабы хлопот, так купила порося. Шучу, шучу!..
– Да, хлопот здесь не оберешься, – неопределенно проговорил Яков Борисыч, глядя на Олега.
– Ну и что же? – строго спросила Женя, – Начнем все сначала, только и всего!
Анатолий молчал. Но я видела, как ему сейчас трудно. И все думала, что вот теперь уж он относится к Олегу как к настоящему своему врагу. Даже была убеждена в этом, хотя ничего этого, конечно, нельзя было заметить по его лицу. А Олег жил в своем мире, для него все эти мелочи не существовали. Он долго смотрел на Якова Борисыча, точно выделяя его из всех присутствовавших, и сказал наконец:
– Хлопот, действительно, может быть много, а результат – того…
– Что это ты?! – удивленно проговорила Женя.
Он пояснил, чуть растерянно улыбаясь: – Кто его знает, пожалуй, мы с тобой, – он посмотрел на Анатолия, – уже исчерпали все возможности. Ведь автомобиль, например, нельзя заставить летать…
Я видела, как Вагин облегченно полез в карман за папиросами. Лицо Анатолия оставалось непроницаемым. А Олег, чудак, пытался успокоить и ободрить Анатолия:
– Но процентов на пять, на восемь мы производительность еще поднимем.,
И Суглинов поддержал его:
– Во всяком случае, теоретическая часть диссертации становится очень интересной и серьезной!
Мне показалось, что Анатолий вот-вот спросит: остается ли в силе распоряжение Снигирева, что все материалы идут для его, Анатолия, диссертации? Все-таки сдержался, не спросил. А Олегу это, конечно, было ни к чему. Да и остальным, наверно, было сейчас не до того. Прав Анатолий, мы соображаем с ним одинаково. И Вагин почему-то ничего не сказал. И тут я опять испугалась: что же, снова у Олега ничего с диссертацией не выйдет? Сколько же можно ждать? Для чего ж он как проклятый, сидел всю субботу и воскресенье? Так без конца мучаться!..
И услышала только, как Вагин, уже уходя, негромко говорил Анатолию – они оба не видели меня из-за стенда:
– Ну и башка у твоего напарника! Не боишься?
Анатолий не ответил.
– Ну, ничего, – договорил Вагин. – Кривая сложная Еще вопрос, как ее по шаблону удастся выгнуть. Да и при сварке повести днище даже очень просто может…
Он будто намекал, что у Олега может ничего не получиться, но Анатолий молчал. Вот, значит, почему Вагин не спросил Олега, по-прежнему ли он отказывается от диссертации в пользу Анатолия: Вагин хотел припугнуть Локотова, который был ему нужен как союзник. Ну и тип!..
Они ушли. Олег продолжал сидеть за столом, про меня окончательно забыл! И Женя, не таясь, с жалостью и любовью смотрела на него. Хотела ему помочь и не знала, как это сделать. И вдруг я подумала, что она куда ближе Олегу, чем я, и понимает его до конца. Я выскочила из-за стенда. Олег обрадовался мне, заулыбался, встал:
– Прости, прости, засиделся! Ну пойдем! Женя резко отвернулась, Яков Борисыч и
Туликов сделали вид, что ничего не заметили, И все те дни он был какой-то отсутствующий и все торопился домой, и было в лице Олега что-то такое, что мешало мне заговорить с ним начистоту, – он все равно бы не понял. Вот тогда я и стала задумываться все больше и больше. А Ксения Захаровна по-прежнему ни во что не вмешивалась, так же редко бывала дома. Но мама сразу же заметила мое новое состояние, сказала со свойственной ей грубостью:
