Текст книги "Через все преграды"

Автор книги: Николай Осинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Юные мстители

В землянке, ярко освещенной голубоватым пламенем карбидной лампы, глухо стуча деревяшкой самодельного протеза, ходил мужчина. Меховая жилетка, надетая поверх гимнастерки, туго облегала его крупную, тяжелую фигуру. Широкий изогнутый шрам стягивал морщины на лбу и круто поднимал густую изломанную бровь с белым, будто седым, клочком волос в середине. Это был майор Пахомов.

Кроме него, в землянке находилось двое: Федор Иванович Беляев и бородатый старик в бушлате. Беляев и старик сидели за столом. Перед ними лежали сухари, стояла раскрытая банка гороховых консервов и две кружки с остывшим кипятком.

– Итак, вы предлагаете объединить наши отряды под общим командованием, – сказал Пахомов, останавливаясь у стола. – Но вряд ли это целесообразно. По крайней мере, теперь.

– Как же это, товарищ Пахомов, – удивленно поднял голову старик. – Не понимаю. Возьмем, к примеру, в сельском хозяйстве. Разве жизнь не показала, что колхозом за любое дело лучше браться? А мы сейчас – чистые единоличники: каких-то пятьдесят километров один от другого живем и не знаемся.

– Аналогия, по-моему, не совсем подходящая, – сказал Пахомов. – Наш отряд в этом районе недавно, поэтому и связь с нами не успели наладить. Да и запрятываетесь вы крепко…

– Опять же и про связь сказать. У вас радиостанция, а мы захудалого приемника не имеем, чтобы Москву послушать, сводку с фронта принять. Вот и судите: какой из нас одних толк. – Старик достал зажигалку и, шумно пыхтя, стал раскуривать трубку. Гибкий клинышек пламени несколько раз заглянул в чубук и погас, сбитый струей дыма, вырвавшейся из-под густых усов.

– Рация само собой, – сказал Пахомов. – Я попрошу командование, чтобы ее для вас выслали с первым же самолетом.

– Дело, Дмитрий Степанович, конечно, не только в радиостанции, – сказал Беляев, до этого молча слушавший разговор командиров двух партизанских отрядов. – Последнее время противник усилил охрану важнейших объектов, и наши действия порознь становятся все менее эффективны. Взять хотя бы тот же аэродром у Шаталовки, о котором шел разговор. Своими силами мы помешать его строительству не сможем. Нужен серьезный концентрированный удар, чтобы уничтожить созданные немцами склады и сооружения. Наши попытки кончились там полным провалом.

Старик кивнул головой, подтверждая правильность его слов:

– Во-во, – прогудел он, – тут по всем правилам агротехники обрабатывать надо: фашист – сорняк вредный.

Пахомов присел на край скамьи, выставив перед собой ногу с протезом.

– Вы меня не совсем понимаете. Я, конечно, не против совместных действий под общим командованием, и аэродромом мы займемся в ближайшее же время. Но я сомневаюсь в надобности пока что сливать наши отряды, как говорит Иван Акимович, в один колхоз. Выражаясь его языком, правильнее будет, если мы поможем друг другу организовать два крепких колхоза… Слившись, мы выиграем в силе, но проиграем в самом важном: сократим район нашего действия. А задача сейчас – охватить партизанским движением весь вражеский тыл, беспокоить захватчиков на каждом шагу, трепать им нервы и лишь в крайне необходимых случаях ввязываться в бой.

Снаружи раздался приглушенный окрик часового, потом за дверью кто-то звонко спросил:

– Разрешите?

– Да! – громко сказал Пахомов.

В землянку вошел высокий подтянутый подросток в военной форме. Покосившись на посторонних и несколько щеголяя перед ними строевой выправкой, он приложил руку к ушанке со звездочкой.

– Товарищ майор, разрешите обратиться?

– Что там у тебя, Коля?

– Радиограмма. Начальник штаба приказал передать вам. Вот…

– Хорошо, – сказал Пахомов, принимая бумажку из рук подростка, – можешь идти.

– Есть! – Коля опять с видом бравого солдата вскинул руку к шапке и, четко, по-уставному повернувшись кругом, шагнул к двери.

– Постой! – задержал его взволнованный голос Беляева. – Постой… – Федор Иванович уже был возле удивленного Коли Еремина и внимательно вглядывался в его лицо. – Ну конечно!.. Мы же старые знакомые!

Несколько секунд подросток пристально смотрел на Беляева, силясь вспомнить. Вдруг глаза его вспыхнули:

– Товарищ комендант! – вскричал он, совсем по-мальчишески бросаясь к нему. – Товарищ капитан!.. Как вы к нам попали? А мама моя, она… с вами?

– Нет, про маму я ничего не знаю. Вот про твоих дорожных приятелей могу сообщить.

Майор Пахомов и старый партизан с любопытством смотрели на эту встречу. Потом Дмитрий Степанович, вспомнив про радиограмму, повернулся к огню и пробежал ее глазами.

– Иван Акимович, взгляни-ка сюда… – предложил он.

Партизан вынул изо рта трубку и, далеко отнеся телеграмму от дальнозорких глаз, стал разбирать крупный размашистый почерк.

«Командиру партизанского отряда т. Пахомову, – прочел он. – По полученным сведениям, противник наметил в ближайшее время закончить строительство Шаталовского аэродрома. Приказываю: связаться с действующим в Марьинском районе местным партизанским отрядом и общими силами помешать завершению строительства. Операцию провести не позднее 3-го декабря.

Генерал Суховеев».

– Ну вот, можете сейчас и ответ давать, – сказал старик, лукаво щурясь на Пахомова.

– …А нам тогда удалось скрыться. Со мной Володя был, – с грустью рассказывал Коля капитану Беляеву. – Вместе мы и в полк товарища майора Пахомова попали. Да Володьку ранило. В госпитале он, его на самолете вывезли.

– Ну, а я со своими друзьями благополучно сюда добрался, – поспешил прервать Федор Иванович грустные воспоминания собеседника.

– Вы не сказали, кто же с вами?

– Ты уж, наверно, кое-кого забыл. Наташу, например, помнишь?

– Наташу?.. Нет, – с виноватой улыбкой произнес он после небольшой паузы. – Какая она?

– А Веру? Инну Булычеву?..

– О, этих я знаю! – живо воскликнул Коля и засмеялся. – А из ребят кто? Фатик? Садык?

– Нет, эти в Латвии остались… Со мной Илья Самохин и Сережа Пахомов.

– Сергей с Ильей! Вот здорово!..

Дмитрий Степанович круто повернулся на протезе.

– Кто?.. Как вы назвали? – переспросил он Беляева осевшим вдруг голосом.

Федор Иванович оглянулся: из-под густых нависших бровей на него смотрели темные, немигающие глаза майора Пахомова. Чувство мучительной тревоги и ожидания прочел Беляев в этом долгом пристальном взгляде.

– Сергей Пахомов, – медленно повторил капитан, присматриваясь к чертам лица командира части. – Если у вас есть сын, то это, должно быть, он.

* * *

Крепкий мороз густо выбелил землю сыпучим инеем, но от этого ночь не стала светлей. И земля, казавшаяся теперь гладкой, как лист бумаги, и небо, просеченное редкими искрами тусклых звезд, были облиты ровной темной мутью и смыкались где-то совсем рядом, в сотне метров от глаз.

На опушке леса мелькнула тень и прилипла к стволу огромной березы. Через минуту раздался тихий стрекот сороки. В глубине леса чуть слышно зашелестели под ногами мерзлая трава и листья. Возле березы одна за другой выросли еще четыре согнутые фигуры, закутанные в белые покрывала.

Послышался сдержанный шепот:

– Сашка, ты вправо забрал…

– Не болтай.

– Чего – не болтай!.. Тимка, глянь, это же Красносвятские луга! Вот дорога…

– Какие тебе луга! Не видишь – лес вырубленный, вон пни торчат.

– Пни везде есть. А ручей где?

– Ты что, Никит? Ручей к деревне ведет, а нам туда зачем? Бензосклад-то за шаталовским кладбищем сразу.

Два подростка не принимали участия в споре Это были Сергей с Ильей. Хотя они ходили два раза в Шаталовку, но теперь мороз так перекрасил местность что даже такой следопыт, как Тимофей, был в нерешительности.

– Идем мы, кажется, правильно. Только бы на немецкие землянки не наскочить – там часовые.

– Чего зря гадать, – решил Сашка. – Я пойду узнаю…

– Здесь по-пластунски надо.

Сашка ложится и быстро ползет через дорогу. Фигура его почти сразу растворяется в темно-серой мгле.

Никита сбрасывает с плеча тяжелое шомпольное ружье и, волоча его за ремень, ползет за товарищем.

«Эх, – с тоской думает Сергей, глядя на это жалкое оружие, – вот бы сейчас наши автоматы!.. Или хоть пистолеты!»

Разведчики возвращаются минут через пятнадцать.

– Точно, как по компасу, – с торжеством шепчет Сашка, – аккурат на кладбище идем! – и, вытерев потное лицо, уже другим тоном продолжает: – Надо правей брать: прямо перед нами за бугром землянка фрицевская. Хорошо, что у них печка топится, искры видать… Только ты, Никита, не греми прикладом, а то волокет ружье, как полено какое! За километр слышно.

…Они ползут сначала по вырубленному лесу, потом по стерне. Земля твердая, как бетон. Мерзлые комья похожи на камни. Двигаться очень трудно. Болят руки, кожа с колен кажется содранной до кости.

…Вот, наконец, и невысокое взгорье, на котором расположено кладбище. Раньше здесь был березник. Теперь немцы вырубили все до единого кустика, но кресты на могилах уцелели. Отсюда видна темная полоса шоссе, которое гитлеровцы прокладывают от Шаталовки к близлежащей железнодорожной станции.

Влево за дорогой чернеют постройки, там гараж и несколько бараков. Бензосклад как раз против них, только по эту сторону шоссе.

– Тимка, поправь маскировку на спине, – шепчет Сережа, заметив, что у приятеля простыня съехала набок. – У кого там еще ноги видно?

Ночью расстояние обманчиво. Бензосклад оказывается ближе, чем можно предполагать, судя по темным пятнам построек.

Сергей почти натыкается головой на покрытую инеем колючую проволоку, натянутую между столбами. Теперь он различает контур фанерной будки и ряды бочек.

«…Странно, – думает Сергей, – почему партизан говорил, что бензосклад поджечь трудно? Охрана – всего один-единственный часовой, да и тот все время стоит у будки».

Проволока натянута слабо, так что можно поднять палкой и пролезть под нее. Не додумались, наверно, партизаны, как бензин поджечь, – решает он. – Тут спичку не сунешь, если жить охота. Нужен специальный зажигатель… Вот такой, например, какой сейчас у него в руках. С виду просто ящик. А попробуй-ка дерни за штырек с колечком, что сбоку торчит, он тебе дернет! Это спусковая скоба от ударника. Запал ручной гранаты укреплен в середине ящика, а вокруг него – порох. Почти полная гильза от 76-миллиметрового снаряда и метров сорок старой киноленты, изрезанной на мелкие куски. Если к спусковой скобе привязать конец шпагата, целый клубок которого несет Илья, то снаряд этот можно взорвать, находясь от него за километр. Помучились они с этим поджигателем, пока изобрели. Жаль только, что капитан забрал у них с Ильей оружие. Будь сейчас в руках автомат – не было бы этой дрожи и холод бы не добирался до самого позвоночника. Но ничего… Как это Федор Иванович говорил?.. Бесстрашных людей нет, самое главное – спокойствие и выдержка. Страх надо побеждать, как врага.

Юные диверсанты огибают обнесенное колючей проволокой поле и подбираются к складу с противоположной от ворот стороны.

– В случае чего… – шепчет Сергей товарищам, придвинувшимся к нему вплотную; он хочет сказать напоследок что-то очень важное, но… проклятая дрожь! Челюсть хоть руками держи. «Заметят – подумают еще, что сам трушу», – злится на себя Сергей и наконец с трудом выдавливает:

– Друг друга не бросать! Расходись по местам.

Роли он распределил заранее, еще при обсуждении плана диверсии, и теперь каждый участник знает, что делать.

Никита и Сашка ползут вдоль проволоки в разные стороны – они караульные. Выждав время, чтобы дать им занять удобные для наблюдения позиции, Илья осторожно подсовывает палку под нижнюю проволоку и приподнимает ее. Сыплется иней, раздается отвратительный скрип.

– Тише! – отчаянно шипит Сергей, хватая товарища за руку.

С минуту они сидят не дыша. Потом Сергей сам пробует поднять конец палки. Тот же скрип. На их счастье, часовой зашел в булку греться.

Скрип переходит в скрежет, однако отверстие уже настолько велико, что в него можно пролезть.

– Держи так, – командует Сергей Илье.

Сбросив с плеч накидку, Тимофей лезет первым. В проходе он задерживается, зацепившись за проволоку. Слышен звук разрываемой ткани. Оказывается, в заиндевелой траве скрыта еще одна колючая проволока, которой они вначале не заметили.

– Не зацепись, – предупреждает Тимофей.

Сергей передает ему конец шпагата, осторожно просовывает вперед ящик со взрывателем и, стараясь не слишком плотно прижиматься к земле, ползет под проволоку. Фуфайка на груди все-таки трещит, рвутся штаны. Больно ободрав о шипы ногу, он пробирается за Тимофеем.

Вот и ряды бочек. Они лежат на бревнах, аккуратно по пять штук. Таких рядов, разбросанных по всей территории склада, несколько десятков. Сверху они прикрыты запорошенными ветками и темнеют лишь внизу.

Прежде чем приступить к выполнению самой ответственной части своего плана, мальчики несколько минут сидят притаившись и слушают. Им предстоит много работы: надо отвинтить у бочек пробки (Тимофей для этой цели несет специальный ключ), потом в каждом ряду необходимо перевернуть хотя бы по одной бочке, чтобы бензин вылился на землю, и затем уже установить зажигательный снаряд.

Сергей начинает понимать, как трудна их задача. К чувству страха примешивается тревога: справятся ли они с Тимофеем? Не напрасен ли весь их риск?

– Приступаем, – одними губами произносит Тимофей.

Он осторожно стаскивает крайние ветки. Едва слышно звякает ключ о железо.

– Подошел? – шепчет Сергей. Он боится, как бы пробки не оказались другими, чем те, к которым подобран ключ.

Тимофей не отвечает. Замятый своим делом, он не слышит вопроса.

Сергей ставит ящик, сбрасывает старенькие рукавицы, вместе с другом берется за рукоятку ключа:

– Давай разом. Короткий рывок.

– Есть! – с облегчением произносит Тимофей. – Пошла.

Они отвинчивают еще три пробки. Последняя в ряду не поддается.

Выстрел!.. Он хлопнул где-то далеко, как будто на морозе треснуло дерево, но ребята вздрагивают и приседают за бочкой.

Тихо.

– Так просто, – успокаивает Тимофей, переводя дыхание. – Они часто зря палят, идем дальше.

– Давай здесь одну бочку перевернем, чтобы бензин выливался.

Площадка бензосклада имеет небольшой уклон в сторону ворот. Сергей осторожно выбивает ногой деревянную подкладку, удерживающую на бревнах весь ряд, Тимофей легко трогает с места крайнюю бочку. Слышен скрип железа по мерзлым бревнам, и вслед за первой бочкой катятся остальные.

Громко булькает и шелестит выливающийся бензин, запах его становится гуще. По белой траве расползается широкая темная полоса…

Т-р-р-р-к!.. Автомат! Издали кажется, будто скрипнули ворота на морозе. Еще!.. Еще!.. Торопливые хлопки винтовок! Далеко, должно быть, на другом краю аэродрома, вспыхивает ракета. Мальчуганы опять припадают к земле. Гулкие удары в груди и ушах.

– Тревога!.. – шепчет Тимофей. Его колотит так, что слышно, как щелкают зубы. – Сорвалось! Уходить надо…

Сергей не сразу понимает, что говорит ему товарищ.

«…Ах, да, уходить. Ну, конечно, уходить! Надо только поставить ящик под бочки да привязать к кольцу взрывателя конец шпагата…»

Бесчувственными, словно обмороженными, руками он шарит по земле.

Стрельба вдали разгорается с каждой секундой; кажется, кто-то ломает сухой хворост.

– Бежим! – выдыхает рядом Тимофей, порываясь вскочить. – Поймают – кожу сдерут!

– Уходи… Я сейчас.

«…Вот и ящик. Где же шпагат?.. Ага, есть!.. Страх надо побеждать… как врага. Побеждать».

Бах!.. Выстрел гремит будто в самое ухо: стреляет часовой у ворот. Сергей едва не дергает за спусковую чеку.

Невдалеке стрекочет сорока – Саша подает сигнал тревоги.

Тимофей вскакивает:

– Бежим!

…Шпагат путается в непослушных руках Сергея. Сердце страшными толчками гонит в мозг не кровь, а ужас: все тело заполняет один крик: «Бежать! Бежать!»

«А бензин?.. Они хотят Москву отсюда бомбить!.. – мелькают в сознании мальчика слова старика партизана. – Москву!»

И хотя страх не проходит, но пальцы настойчиво заканчивают свое дело.

Бах!.. Опять у ворот.

…Готово! Можно уходить. Властная сила, как пружина, подбрасывает Сергея с земли. Не чуя ног он мчится к тому месту, где видна фигурка Ильи.

Впереди бежит Тимофей. Он с размаху ныряет под проволоку и, завязнув, бьется в ней, как птица в силке.

Сзади новый выстрел и крики.

«Надо через…» – решает Сергей на бегу. Столб ограды больше метра высоты, но паренек, не задумываясь, прыгает на него с разбегу… Боль в руках и ноге, рывок, треск одежды – и он кувырком летит на землю.

Тимофей с помощью Ильи кое-как вырывается из цепких когтей колючей проволоки.

– Тикайте! – кричит где-то в стороне Никита. Голос его тонет в треске выстрелов.

Несколько светящихся разноцветных искр мелькают слева и справа от Сергея. Торопливо разматывая клубок, он бежит от ограды к кладбищу. Шпагат замедляет его движение. Не выдержав, мальчуган яростно дергает клубок.

– Вот вам!

Он ожидает взрыва, а вместо этого с дороги по нему бьет автомат.

«Обрыв! Все пропало!» – Эта мысль на несколько секунд оглушает его. Он стоит во весь рост, не обращая внимания на пули.

Вдруг из земли с тяжким уханьем вырывается лавина огня. Темнота отскакивает далеко, обнажая дорогу, бараки, сторожевую будку. Горячее дыхание пламени обжигает лицо Сергею.

…Они мчатся к кладбищу. Подъем становится круче. Сзади – крики, пальба.

Сергей не слышит свиста пуль. В сознании только одно слово: быстрей! Ему чудится, что теперь и пламя гонится за ним вместе с гитлеровцами. Грудь разрывается от напряжения, мускулы ног немеют, тело становится непослушным и тяжелым, будто наливается свинцом.

На вершине холма, у крайних могил он падает, споткнувшись о кочку. Встать нет сил. Судорожно цепляясь руками за жесткую, инистую траву, паренек медленно ползет вперед. Кто-то дергает его сбоку, пытаясь поднять, Это Тимофей.

– Давай!… Давай!.. – хрипло дышит он в уха Сергею.

Оба мельком оглядываются. Огромный костер брызжет в обугленное небо багровыми фонтанами. Крики. Треск… А где-то далеко, на краю белой равнины, где свет граничит с темнотой, взлетают красные искрящиеся звездочки ракет.

– Немцы! Обходят! – кричит Тимофей, указывая вправо.

Сергей видит на косогоре двух гитлеровцев с винтовками наперевес. Впереди немцев, уже на самом краю кладбища, бегут три маленькие фигурки. Один из троих беглецов задерживается, вскидывает ружье. Это Никита. Из его шомполки вылетает тонкий соломенный пучок огня. Передний немец, хватаясь за лицо, садится. Второй останавливается возле него и стреляет.

Сцена длится всего две-три секунды. Тимофей нетерпеливо толкает Сергея вперед.

Они пробираются через кладбище. Здесь темнее. Красноватые отблески пожара тускло мелькают на крестах – кажется, могилы вздрагивают, будто под землей шевелятся мертвецы.

За кладбищем уклон, бежать становится легче. Постепенно обе группы ребят, участвовавших в поджоге, сближаются. Сашка с Ильей почти тащат на себе Никиту, оглушенного выстрелом собственного разорвавшегося ружья.

– К лесу! К лесу! – хрипит Тимофей.

Взрыв огромной силы сотрясает ночь. Вслед за тем правее и значительно дальше подожженного ребятами бензосклада вспыхивает гигантское пламя. Огненные смерчи взвиваются до черных облаков.

Хлопки выстрелов, посвист пуль. Чей-то крик. Потом невдалеке от бегущих ребят трещит пулемет. Мерцающая красными капельками паутинка протянулась от немецкой землянки до самого леса. Откуда-то в ответ тоже бьет пулемет, но трасс не видно. Беглецы падают на землю.

– Что это делается? – задыхаясь, шепчет Тимофей.

Остальные участники операции молчат: разве тут разберешь?

– Ползти надо, – решает Сергей после небольшой паузы. Свои маскировочные накидки они растеряли, и теперь их тела при свете пожара ясно видны на белой траве.

Гитлеровцы, очевидно, заметили их. Пули секут воздух над самыми головами. Ползти не хватает терпения.

– Догонят! Бежим! – не выдерживает Илья.

Он успевает сделать всего несколько шагов. Треск пулемета, короткий вскрик – и мальчик падает замертво. Подползшие к нему товарищи видят, как он последним судорожным движением прижал к пробитой груди старое шомпольное ружьишко с расколотым прикладом и затих, припав лицом к запорошенной инеем земле.

Сергей вскакивает. Он хочет крикнуть ужасное проклятие, но кто-то бьет его сзади горячей железной палкой по спине, и слова застревают в горле. В последнее мгновение он видит перед собой тени бегущих навстречу людей, потом все быстро поворачивается вокруг него…

Залпы гремят

– …Скажите правду.

– Я уже сказал: рана серьезная, нужна операция.

Сознание Сергея проясняется. Прямо перед глазами он видит темные шершавые бревна, и между ними – мелкие сухие комочки земли. Где он? Что так сдавило ему бока и грудь?

Он вспоминает гигантские столбы огня, черное небо, пунктирные линии трассирующих пуль, распластанного Илью и бегущих по полю людей. «Поймали! – обжигает его мысль. – Пытают!.. Надо молчать!.. Молчать!.. Как хочется пить… Пить!..»

Голоса за спиной звучат ясней.

– …А на базе сделать нельзя?

– Нет, такую операцию можно делать только в госпитальных условиях. Всех тяжелораненых надо вывозить на самолете.

Слышится глухое, сдержанное откашливание.

– Самолетов может не быть.

…Кто это говорит? Мучительно знакомый голос!.. Сергей делает движение, чтобы повернуться. Спину пронзает страшная боль.

– Сережа, – доносится из мрака слабый голос.

– Пить!.. – Раненому кажется, что губы и язык его сухи, как свернувшиеся от огня листья, вода льется по ним, но не смачивает.

Кто-то осторожно поворачивает его на другой бок.

Перед глазами – лицо: высокий лоб, пересеченный шрамом, сведенные брови с белым пучком волос, по темной щеке тихо ползет слезинка.

Землянка вздрагивает сильней, чем от взрыва! Из груди рвется пронзительный, звенящий крик:

– Папа! – Нет, это только тихий шепот пересохших губ. – Папа! Папочка!

– Сережка!.. Сумасшедший мой мальчик!.. – жесткая рука гладит горячий лоб и черный ежик недавно остриженных волос. Слезинка по щеке сползает к уголку губ. Мальчик тянется к ней забинтованной рукой чтобы стереть.

– Лежи, лежи… поджигатель! – Голос отца такой же, как и глаза: в нем любовь и боль.

– Не успели мы, – шепчет Сергей. – Тревога помешала. А остальные где – Тимофей, Никита?

– Целы, молчи. Говорите спасибо Федору Ивановичу, это он вас вытащил.

– Товарищ майор, – зовет кто-то сзади, – там к вам от Акимыча.

Отец уходит. Теперь Сергей сразу узнает свою землянку, которую они строили вместе с Беляевым. Вот стол, печка, полка для посуды…

Невысокий толстый мужчина с короткой пушистой бородой, с зелеными петлицами медика на шинели щупает его пульс.

– Ничего, молодой человек, еще повоюем, – ободряющим голосом говорит он, опуская руку мальчика. – Могло быть хуже.

* * *

…Над головой по-вечернему серое зимнее небо. Падает снежок. На полянке множество людей. Слышны негромкие слова команды. Возле носилок Сергея Инна и Вера. Обе одеты по-дорожному. Глаза девочек заплаканы. Поодаль – Надежда Яковлевна с Наташей на руках. Она разговаривает с Беляевым.

– Первая рота, шагом марш! – доносится из лесу команда.

Учительница горячо несколько раз подряд целует маленькую девочку и передает ее Федору Ивановичу.

– Не хочу!.. – капризничает Наташа. Она бьется и тянется назад к женщине.

– Ладно, я провожу вас, – говорит Надежда Яковлевна капитану и снова берет ребенка на руки.

Два партизана в полушубках подходят к носилкам Сергея.

– Берем, – говорит один из них, нагибаясь к носилкам. – Наше место за первой ротой.

Сергей, мягко покачиваясь, плывет через полянку.

Откуда-то из кустов неожиданно выныривает Тимофей с Сашей и бросаются к нему.

– Чуть успели! – сдерживая дыхание, восклицает Тимофей. – Прямо беда! Фрицы после вчерашней ночи как бешеные. Едва из деревни выбрались…

Друзья шагают рядом, стараясь ступать в ногу с партизанами. Сергей приветливо кивает им.

– До свиданья.

Товарищи молчат и грустно поглядывают на него.

– Да, Сережка, – глуховато говорит Тимофей, – не совсем у нас хорошо получилось. Илью жалко, да и тебя вот ранило. Хорошо, что партизаны как раз в тот момент на аэродром напали, а то бы нам – крышка всем.

– И главное обидно, мы не тот склад подожгли, – мрачно хмурится Сашка, – если бы мы знали, что это только заправочный пункт для автомашин…

– А Никита где? – с трудом спрашивает раненый паренек.

Тимофей осторожно поправляет на нем шинель.

– Заболел: плечо распухло и в голове гудит, – должно быть, от вчерашнего выстрела: у него в руках ружье разорвалось.

Тропинка становится у́же, идти трудно, однако Тимофей и Саша, цепляясь за кусты, продолжают бежать рядом.

– Выдрать бы вас, – ворчит пожилой партизан, идущий сзади, – разбаловались без отцов… А ну, шагом марш домой! – повышает он голос.

Друзья расстаются.

…На опушке леса маленький свежий могильный холмик. Снежок уже припорошил песчаную землю. Здесь нашел последний приют беспокойный Илюша. Старая береза склонила над ним свои ветки. Длинные заиндевевшие косы ее, как растрепанные седые волосы матери, печально свисают над землей.

В молчании шагают мимо ряды вооруженных люден. Кое у кого вырывается сдержанный вздох.

Подъезжает майор Пахомов па двуколке. Он останавливается, смотрит на маленький серый холмик и как-то странно, протяжно откашливается, словно у него дерет в горле. На двуколку рядом с ним взбирается Беляев с завернутой в полушубок Наташей. Мужчины молчат.

Инна и Вера сходят с дороги. Держась за руки, с минуту стоят над могилкой. Короткие беззвучные рыдания сотрясают их.

– Пошли, – трогает Инна подругу, оглядываясь на двуколку. Бросив на холмик хвойную ветку, девочки бредут за уходящей колонной. Следом за ними трогается майор Пахомов.

Густеют сумерки. Медленно падает снег, засыпая следы. Тишина. Только береза тоскливо шепчет над могилкой, роняя на землю ледяные слезы.

* * *

Канонада! Далекий, бесконечно затянувшийся гром, – будто чудовищной величины жернова перемалывают камни. Никто не заметил, когда она началась, но рано утром глухой, чуть слышный гул выгнал людей из землянок. Лес наполнился шумом ликующих возгласов.

– Фронт приближается! Наши бьют!

– Вот это артподготовочка!

– Дают духу!

– Одним словом, двинулись!

Среди партизан уже три дня ходят слухи, что на фронте началось большое наступление наших войск. Теперь низкий гул долетал, как первый вестник победы.

В землянку санчасти, где лежало четверо тяжелораненых, заскочил связной Коля Еремин. Ушанка съехала ему на самый затылок. Раскрасневшееся на морозе лицо горело от возбуждения. Подросток на цыпочках прошел мимо стола, за которым, уронив голову на руки, спала Инна, дежурившая возле раненых, подобрался к койке у задней стены.

– Сергей!.. Сережка!.. – зашептал он, приблизясь к бледному, резко осунувшемуся лицу товарища. – Наши идут!

Мальчик открыл запавшие глаза.

– Что?

– Наши подходят! Сейчас по радио сообщение Совинформбюро передавали. Столько фрицевских дивизий наши угробили под Москвой – не сосчитать! И танковых, и пехотных, и еще каких-то. Так и сказано: провал гитлеровской авантюры, разгром немцев под Москвой!

На соседней койке раненный в живот партизан осторожно поворачивает голову.

– Коля, ты?

– Я, товарищ старшина.

– Что случилось?

– Гремит, товарищ старшина! Наша тяжелая артиллерия бьет. Такой грохот – земля дрожит! А по радио передавали: капут немцам под Москвой!

– Наконец-то!

Инна проснулась. Увидев Колю, она с видом неумолимой госпитальной сиделки подскочила к нему и сердито зашипела:

– Кто тебе разрешил будить?

– Да ты послушай, что на дворе делается!

– Не хочу слушать. Убирайся сейчас же вон! Я врачу скажу!

Однако, узнав в чем дело, она стремглав выбегает на улицу.

Гром на востоке не смолкает весь день и к вечеру становится еще сильней. В партизанском лагере – движение, так бывает в воинской части перед большим походом. Коля, усталый и счастливый, носится от землянки к землянке, передавая приказания майора Пахомова. Ему нравится будоражить людей, вызывать движение и шум. В этой роли он чувствует себя немножко командиром. Заскочив между делом к Сергею, он дружески и немного загадочно подмигивает раненому товарищу.

– Держись! Радиограмма получена. Ночью снимаемся. Сейчас начсану приказание передал: приготовить раненых к походу.

При этом известии глаза Сергея вспыхивают, он даже слегка поднимает голову.

– Неужели к фронту идем?

Коля многозначительно щурится:

– Точно! Навстречу!..

…Грохот – близкий и могучий, как горный обвал. Ночь мигает кровавыми зарницами взрывов. Тяжело стонет промерзшая земля. Дрожит и редеет мрак.

Утро рождается медленно в гуле и треске пальбы. Светлеет темно-серая пелена неба, белеют пологие скаты оврага, на дне которого укрыты раненые.

Когда солнце синими морозными искрами вспыхивает в заснеженных вершинах старых елей, грохот канонады прокатывается дальше на запад и гремит в стороне, как уходящая гроза. Но жаркая стрельба вокруг стихает не сразу. Где-то вдали слышны крики. Они, как ручьи, сливаются в один поток, и над лесом звенит протяжное тысячеголосое «ура!»…

Вдруг девочки, в напряженных позах сидящие возле носилок Сергея, вскакивают. Санитары и несколько легкораненых партизан бросаются по склону оврага. Навстречу им из леса бегут люди в белых дубленых полушубках с винтовками и автоматами в руках. Передний из них в расстегнутом маскировочном халате и сбившейся на затылок ушанке с рубиновой звездочкой машет рукой.

Сергей поднимается на носилках. Из открытых счастливых глаз катятся крупные слезы.

– Наши!.. Наши!.. – крепнущим голосом произносит он.

Солнце встает из-за холма и, дробясь в густой чаще, проникает в овраг. Розовеет, искрится снег. Разгорается утро ясного дня…