Текст книги "Через все преграды"

Автор книги: Николай Осинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Листовки

Октябрь подходил к концу. Это было тревожное время, пожалуй, самое тревожное за всю войну. Враг подошел к стенам Москвы и Ленинграда. Гитлеровцы оглушительно звонили на весь мир, что падение столицы Советского Союза – дело ближайших дней, что Советское государство перестанет существовать. Среди населения оккупированных областей распускались самые невероятные слухи.

Из Шаталовки, где немцы вели большие работы по расчистке леса и строительству аэродрома, сбежали два березовских колхозника, дней десять назад мобилизованные гитлеровцами на работу.

– Ой, что говорят, что говорят! – испуганно рассказывал Никита собравшимся в штабе ребятам, и косые глаза его беспокойно бегали по лицам товарищей. – Будто немцы изобрели для своих солдат такие рубашки стальные, что их никакая пуля не берет. Говорят, что в Москве и Ленинграде фрицы!!

– Врут! – резко перебил его Сергей, дежуривший в этот день.

– А я разве что?.. – обиделся Никита. – Я только передаю. Это дядя Лаврентий с Максимом сейчас женщинам рассказывали.

– А они откуда знают?

– Говорят, в немецкой газете напечатано.

– Нашли чему верить! – презрительно сказал Сергей. – Когда мы еще в Латвии были, фашисты хвастались, что Вязьму взяли, а никакой они тогда Вязьмы и не брали вовсе. Так и теперь.

– Верь – не верь, а они наступают. Лаврентий говорил…

– Болтун ваш Лаврентий! – с сердцем выкрикнул Сережа, который терпеть не мог, когда кто-нибудь заводил разговор о неудачах наших войск на фронте. – Он, наверно, сам за фашистов!

– Чего городишь? – насупился Тимофей. – Ты его не знаешь даже. Он у нас в колхозе самолучшим конюхом был. У него два сына в Красной Армии.

– И пусть! Все равно, Федор Иванович говорил: кто фашистские слухи распускает, тот с ними заодно.

– Он и не распускает…

– Нет, распускает, раз говорит, что наших всех побили!

– А может, у немцев на самом деле стальные рубашки?

– Чепуха! Бронебойная пуля танк пробивает, а не то что рубашку какую-то.

– Пошли к Надежде Яковлевне, – предложил Никита, особенно запальчиво споривший с Сергеем, – пусть объяснит. Она не хуже вашего Федора Ивановича во всех делах разбирается.

Учительницу ребята нашли на колхозном огороде, среди женщин, убиравших капусту. Выслушав Никиту, она спросила у него:

– А ты сам веришь, что у немцев есть такие рубашки?

– Не знаю, – смутясь, ответил Никита. – Но ведь правда же, дядя Лаврентий – свой? А Сергей говорит, что он за фрицев! – попробовал он несколько изменить тему разговора.

Учительница укоризненно покачала головой:

– Лаврентий Михайлович, конечно, хороший человек, но гитлеровскую болтовню он зря повторяет. Сергей прав, фашисты нарочно всякие страшные слухи распускают. Им надо, чтобы мы испугались, поверили в их непобедимость, встали перед ними на колени. И несознательные или растерявшиеся люди, вроде нашего Лаврентия, невольно им помогают. А ведь вчера только ты же, Никита, мне сам рассказывал, что партизаны на железной дороге мост взорвали, в самом Нелюдове в штаб гранату бросили.

– Про Нелюдово я не говорил, – удивленно поднял голову Никита.

– Да?.. Ну, значит, я еще от кого-то слыхала. В общем колотят наши немцев даже здесь, у них в тылу. А теперь представьте, как они себя на фронте чувствуют, где по ним пушки бьют, минометы, танки. Разве спасет какая-то «рубашка»?

По предложению учительницы, начали высчитывать, сколько бы весила такая «стальная рубашка», ежели ее смастерить. Оказалось, что около центнера, даже если броня была бы только с одной передней стороны и толщина ее не превышала одного сантиметра.

– Ну и «свистуны» же фрицы! – со смущенной ухмылкой покрутил головой Никита, косясь на Сережу. – Одеть бы их в такие «рубашки», они бы с места не сползли.

Ребята размечтались о том, как хорошо бы сейчас послушать московские радиопередачи или почитать советские газеты.

– Хоть бы листовку найти, как, помните, летом! – вздохнул Тимофей.

– Листовку? – быстро переспросила зачем-то учительница и смолкла, в раздумье потирая маленькие сухие руки.

– Надежда Яковлевна, расскажите еще что-нибудь про партизан, – попросил маленький краснощекий Гриша Деревянкин. – Говорят, к вам от Акимыча приходят, а он же…

– Кто говорит? – резко обернулась к нему женщина.

Гриша, не отвечая, нырнул за чью-то спину.

Потолковав еще немного, дети начали расходиться. Тимофея с Сережей Надежда Яковлевна незаметно для других задержала на минуту.

– Идите к школе и там подождите меня, – вполголоса сказала она. – С собой больше никого не берите.

Гадая, зачем это понадобилось ей посылать их к пустой школе и самой идти туда, оба подростка отправились к указанному месту.

* * *

Березовская школа стояла на краю села в глубине небольшого старинного парка, на месте сгоревшего когда-то помещичьего дома. С трех сторон парк обнесен был деревянной оградой, с четвертой стороны, внизу под горкой, тускло блестел пруд. Несколько звеньев ограды со стороны дороги было сорвано со столбов и валялось на земле; их пересекали широкие темные полосы – следы колес немецких автомашин. В том месте, где проходили полосы, штакетник был искрошен и вмят в грязь.

Близился вечер, пасмурный, но сухой и безветренный. Серое небо застыло; застыли и земля, и вода, и воздух, схваченные крепким морозцем. Под ногами шуршала успевшая уже потускнеть сухая листва, густо покрывавшая дорожки и клумбы с остатками засохших настурций и астр. Как часовые в траурном карауле, безмолвные и печальные, стояли ряды лип, кленов, ясеней; в их обнаженных вершинах, унизанных черными шапками покинутых грачиных гнезд, не слышно было бойкого птичьего грая. Только грубое карканье вороны изредка нарушало торжественную тишину осеннего парка.

Мальчики знали, что школа заперта и до прихода Надежды Яковлевны в нее не попасть.

– Пошли наш сад посмотрим, – предложил Тимофей.

Они миновали дровяной сарай близ дороги и вышли на пришкольный участок. Небольшое поле, огороженное плетнем, только очень отдаленно напоминало сад. Яблоньки были еще так малы, что больше походили на сухие кустики, ровными рядами воткнутые в землю. Кто-то заботливо побелил их тонкие стволы, а несколько деревцев были укутаны соломой.

– Это все Гриша Деревянкин заботится, – улыбаясь, пояснил Тимофей, – тот, что вам баню топил. Он у нас в отряде главный садовод. Все сорта на память, как таблицу умножения, знает.

– Не скоро еще вам отсюда удастся яблок покушать, – сказал Сергей.

– Почему – не скоро? Да мы уже нынче ели.

Сережа недоверчиво глянул на товарища:

– С таких-то маленьких?

– Им уже по четыре года! А яблоки, знаешь какие… Во! – Тимофей показал два сложенных вместе кулака. – И вкусные – язык проглотишь!.. Одним словом, мичуринские! Только мало уродилось.

Он показал, где у них росли особые, улучшенные сорта вишен, слив, груш.

– Мы и виноград садили, да вымерз прошлый год, – рассказывал Тимофей. – Если бы немцы не заявились к нам, мы бы нынче опыт с виноградной лозой повторили. Учительница по ботанике говорила: можно такие морозостойкие сорта вырастить, что и у нас будут плодоносить не хуже, чем в Крыму.

Однако Сергея рассказы по садоводству не увлекали.

– Это надо Инне нашей рассказать – она мечтает о садоводстве… Тимк, а правда, что вы летом фашиста утопили?

– Кто тебе говорил?

– Никита.

– Расхвастался уж, – проворчал Тимофей. – Просили его!

– Да что ты?

– Не люблю, когда хвастают.

– Он и не хвастал, просто сказал.

– Знаю я его…

Краем парка друзья двинулись к пруду.

– Это еще летом случай вышел, – начал Тимофей, стегая прутиком по одиноким последним листочкам росшего вдоль дорожки боярышника, – вскоре, как немцы нагрянули. Они всегда, как в наш колхоз приезжают, в школе останавливаются. Так и тогда. Человек сто их здесь жило. Нажрутся нашей гусятины и загорают тут целые дни, да в озере купаются. Как будто на даче. Зло нас берет, а что сделаешь! Однажды собрали они наших колхозников и заставили себе вышку ныряльную делать, – потом ее кладовщик, Тихон Анисимович, разобрал на какую-то надобность… Работают наши мужики в воде, а немец стоит на берегу и покрикивает: «Шнель, шнель». Андрей кривой, которого недавно повесили, и говорит: «Кол бы им под этой вышкой забить, чтоб как прыгнул который, так и кишки вон!» Заругался на него дядя Лаврентий: одного, говорит, сукиного сына убьете, а всей деревне пропадать. Вот мы с Никитой и придумали под этой вышкой не кол, а корягу в воду положить: вроде как она здесь всегда была. У запруды здоровенный корч под водой лежал. Ребята из него раков таскали. Тяжелый да рогатый! Мы его ночью чуть приволокли сюда за лодкой. Утром сидим в кустах на том берегу, вроде малину берем, а сами глаза с вышки не спускаем. Пригрело солнышко – видим, два фрица с полотенцами через плечо к пруду спускаются. Подошли. Один разделся, залез на верхний мосток вышки, почесался, да как сиганет головой вниз! Только круги пошли! Солдат на берегу шею вытянул – ждет и по озеру глазами зыркает: где, мол, вынырнет. Ждал-ждал, а потом как заорет! Ну, мы тут тягу!..

– Убился?

– Утоп. Стукнулся головой – и захлебнулся.

– Ну, а немцы что? Не узнавали, что это им подстроено?

– Нет. Корягу вытащили, покричали, покричали вокруг нее и разошлись. А Никита потом осиное гнездо сюда ночью притащил – сразу у фрицев пропала охота на берегу загорать.

Липовый листок, трепеща в воздухе, как золотая бабочка, опустился на его пилотку, но не удержался и скользнул вниз.

Мальчуганы вышли на берег.

Над водой, повторенное эхом, разносилось звонкое шлепанье валька по белью.

– Вот здесь вышка стояла, – показал Тимофей на торчащие из воды в двух метрах от берега концы срубленных столбов. – А коряга вон там лежит! – Он поднял камешек и швырнул его несколько подальше за столбы. – Как немцы уехали, мы ее опять столкнули. Только больше никто из фрицев с этой вышки не нырял.

* * *

На тропинке, идущей вдоль берега, показалась Надежда Яковлевна. Мальчики побежали ей навстречу.

– Надо забраться на школьный чердак, – первой заговорила она, предупреждая их вопросы, – посмотреть, нет ли там старых ученических тетрадей.

Ребята были разочарованы.

– У-у, а мы думали, что-нибудь серьезное! – протянул Тимофей.

– Очень серьезное, – без улыбки сказала Надежда Яковлевна, – лестница на чердак поломана, и забраться туда трудно.

– Чего ж трудного? По крылечному столбу – на крышу, а там – в окошко.

Когда они подошли к зданию школы, Тимофей сбросил бурки с ног и на деле доказал, что на чердак действительно ничего не стоит забраться без лестницы.

Сергей испытующе посматривал на учительницу. Почему она предупреждала их, чтобы никого с собой не брали сюда? Что ж тут секретного?

– Зачем вам этот утиль? – спросил он, когда Тимофей выкинул из окна первую связку тетрадей. От удара о землю шпагат на связке лопнул, и тетради рассыпались, выбросив целое облако пыли.

Надежда Яковлевна, вместо ответа, развернула одну тетрадь, оказавшуюся недописанной, вырвала из нее чистый лист. Выяснилось, что чистые листы имелись во многих тетрадях. Они-то ей и нужны были.

Сережа, ожидавший все-таки чего-то таинственного, интересного, недоуменно пожал плечами:

– Не понимаю, что тут скрывать? Из бумаги гранат или автоматов наделаешь, что ли?

– А разве победу приносит только то, что рвется или стреляет? – возразила учительница. – Коммунисты всегда считали и считают своим главным оружием в борьбе – правдивое слово…

Оказалось, что бумага и впрямь нужна была для очень важного секретного дела: Надежда Яковлевна достала где-то советскую листовку и задумала с помощью самых надежных ребят размножить ее и распространить по соседним деревням.

– Фашисты изо всех сил стараются запугать наш народ, убедить, что германская армия будто бы непобедима, – тихо говорила она, запершись вечером со своими помощниками в горнице. – С этой целью они усиленно распускают лживые слухи. О тех же «стальных рубашках», об уничтожении Красной Армии, о взятии Москвы и Ленинграда. И кое-кто на оккупированной территории готов верить этому вздору, готов отказаться от борьбы с фашистами. Наша задача – сделать все, чтобы как можно больше советских людей в тылу врага знало правду о положении на фронте.

Надежда Яковлевна развернула небольшой желто-серый листок. Это была весточка с далекой, как бы на время утерянной Родины. Ребята жадно потянулись к ней.

– «От Советского Информбюро.

Сводка хода военных действий на фронтах Отечественной войны с 30 сентября по 15 октября 1941 года», – прочел Сережа в заголовке.

Вести были нерадостные. В сводке сообщалось о тяжелых боях под Москвой, Ленинградом, на Калининском направлении и других участках фронта. И все-таки на душе у Сергея стало легче. Значит, Красная Армия не разгромлена, немцы на всех направлениях фактически остановлены. Если местами им удавалось еще продвигаться, то всего лишь на несколько километров. По сравнению с прежним их наступлением это уже было продвижение улитки. Стоило оно им потери многих тысяч солдат и громадного количества техники.

В конце листовки рассказывалось о смелых действиях партизан в оккупированных районах.

Особенно всем понравилась последняя фраза: «Смерть немецким оккупантам!» Сергей с Тимофеем начали было обсуждать сводку, но учительница остановила их:

– Потом поговорите, а сейчас вот вам ручки, бумага – переписывайте.

Кроме двух мальчиков, к этому делу она привлекла только Инну. Даже Илью с Верой Надежда Яковлевна на время услала куда-то из дому. Сережу несколько обидело недоверие учительницы к его друзьям.

– Втроем мы долго провозимся, – сказал он. – Посадить бы за стол сразу человек двадцать, в один бы вечер сотню листовок изготовили.

– А через неделю немцы всех нас по столбам развесили бы.

– Ну да? Как будто у нас в колхозе предатели есть! – удивился Тимофей.

– Предателей нет, но болтуны, к несчастью, имеются, – холодно произнесла Надежда Яковлевна. – Из-за чего, например, погибли дядя Андрей и дед Леон? Из-за того, что кто-то из наших колхозников похвастался в соседней деревне: у нас, мол, Андрей Кривой со старостой все колхозное добро в бору спрятали.

– А кто проболтался? – сузив глаза, спросил Тимофей. – Вот бы узнать! Мы б его…

– Так что, хотя у нас все ребята хорошие, – продолжала учительница, – но такое ответственное дело, как переписывание и распространение листовок среди населения, могу я доверить только вам троим. Больше об этом не должен знать ни один человек… по крайней мере пока что, – подумав, добавила она.

Через два дня Сергей с Тимофеем гнали по дороге к Шаталовке маленького хромого теленка, до того грязного, будто его недавно вытащили из болота. Больная нога животного была обмотана ниже колена тряпьем. Когда у сгоревшего моста пришлось переходить вброд небольшую речушку, ребята разулись сами и, осмотревшись по сторонам, сняли повязку с ноги теленка.

– Тим, погляди, не намокли от грязи по дороге? Тимофей вынул из тряпья небольшой пакет, завернутый в клеенку, и пошелестел бумагой:

– Сухие!..

Перейдя речку, мальчуганы снова замотали теленку ногу, Тимофей, набирая в пригоршни грязи, несколько раз плеснул на повязку.

– Хватит тебе его гримировать, – сказал Сергей. – Холодно же!

– Ничего. Зато ни один фриц не позарится на такого.

Действительно, когда возле первых шаталовских изб они проходили мимо патруля, поджарый немец, нахохлившийся, как петух в дождь, брезгливо посторонился, давая дорогу теленку.

– О, какой падаль!

Ребят он задержал.

– Пук-пук есть? – сделал он пальцем жест, будто стреляет из пистолета.

– Никс, никс! – с готовностью вывернул Тимофей свои дырявые карманы.

Немец, ощупав одежду подростков, отпустил их:

– Ходи домой.

– Погоди, будет тебе и пук-пук! – вполголоса пообещал ему Тимофей, заворачивая за угол.

* * *

Несмотря на частые наезды оккупантов в Березовку, колхоз «Луч Октября» продолжал существовать.

Колхозники тайком от немцев убирали с полей остатки урожая и прятали их в лесу. Сообща решали все важные деревенские дела. Даже овощи с индивидуальных огородов и то убирали звеньями. В такое время люди ни на час не хотели оставаться в одиночку.

Если в деревне не было немцев, то по утрам женщины собирались к бывшей конторе и мать Тимофея назначала их на работу.

Учительница вела учет общественного добра.

Время от времени тихий, но ехидный Тихон Анисимович, колхозный кладовщик, говорил Тимофею:

– Ты, атаман, прикажи своему войску, чтоб сегодня как следует караул несло.

Ребята уже знали: значит, в этот день он будет производить очередную раздачу продуктов.

Обычно под вечер возле колхозных амбаров, где стояли весы, собирались женщины с мешками и посудой, и Тихон Анисимович покрикивал около пригнанных из лесу телег:

– По алфавиту, по алфавиту подходи!.. Абрамова Е. И., муки – 27 килограмм, мяса – кило девятьсот, меду – кило сто… Авдотья! Оглохла – тебя зову!

– Какая я тебе «е-и», – сердилась женщина. – Что у меня имя нет?

Тихон Анисимович хитро подмигивал и будто про себя говорил:

– До чего вредный народ старухи: даже на инициалы не откликается. А молодой, бывало, за озером свистну – бежит.

Старуха плевалась.

Стоявшие на возу девушки, прыская от смеха, быстро накладывали в крынки и туесы белые ломкие куски застывшего масла, тягучий желто-янтарный мед, на соседней телеге насыпали муку.

Тихон Анисимович лязгал весами, откладывал или отсыпал лишнее и пожелтевшим от махорочного дыма ногтем ставил в списке, наколотом на фанеру, черту:

– Распишись… Следующий!

Иногда ночью в Березовку приезжали на лошадях какие-то люди. Они шепотом разговаривали с учительницей и Евдокией Савельевной, матерью Тимофея, заменявшей председателя колхоза. На их телеги грузили мешки, корзины с продуктами; по дороге, в условленных местах, Тихон Анисимович передавал приезжим связанных овец, бычков-двухлеток и старых выбракованных коров. А на следующий день колхозницы шепотом рассказывали друг другу:

– Вчера опять от Акимыча приезжали…

Партизаны с каждым днем все больше тревожили оккупантов.

Гитлеровцы окружили Шаталовку, возле которой строился аэродром, густой сетью постов, а во всех ближайших к ней деревнях поставили гарнизоны.

Такой гарнизон прибыл и в Березовку.

Немцы, как и в прошлые наезды, остановились в школе. В первый же день долговязый мрачный фельдфебель с лицом бульдога обошел в сопровождении переводчика все дома, переписал, кто в них живет, и приказал на дверях каждого дома вывесить список его жителей.

– Чтобы никто чужой не ночевал, – объяснил переводчик. – Кто нарушит приказ – будет на воротах болтаться.

Потом фельдфебель назначил нового старосту и велел ему собрать на следующий день все взрослое население деревни с пилами и топорами.

– Теперь будьте осторожны, – предупредила Надежда Яковлевна ребят. – В «штаб» свой за речку не ходите, к школе – тоже, вообще на глаза немцам старайтесь не попадаться.

Спать легли рано. Кровать мальчиков стояла в кухне, возле двери. Инна с Верой спали по другую сторону дощатой перегородки, в горнице.

– Что-то Федора Ивановича долго нет, – грустно произнес Илья. – Говорил, что будет часто приходить к нам, а самого все нет и нет.

За перегородкой зашевелились. Послышался быстрый шепоток Веры:

– Ребята, а знаете что? – Губы девочки почти касались дощатой стенки в том месте, где было маленькое косое отверстие от выпавшего сучка. – Давайте завтра к нашей землянке сбегаем: может, он там.

– Ну, опять ты, Верунька, выдумываешь, – сказал Илья. – Разве бы он утерпел, чтобы к Наташе не зайти, если бы близко жил?

– Все равно мы завтра туда с Инной сбегаем. Правда? – Девочки за перегородкой зашептались.

В глубине комнаты раздался сухой натужный кашель и всхлипывание больной Наташи.

Бабушка сердито заворчала на перешептывавшихся детей. Слышно было, как она поила девочку молоком, потом тихонько баюкала.

Скоро все уснули. Лишь Сергей еще долго беспокойно ворочался с боку на бок.

…Открыл он глаза оттого, что будто бы кто-то дохнул ему в нос вонючим табачным дымом. В комнате стоял полумрак. Мальчик поднял голову и глянул через изголовье кровати. В кухне за столом трое мужчин тихо разговаривали с Надеждой Яковлевной. Пахло махоркой – это ее запах и разбудил Сергея.

Слабенький ночник, с которым бабушка дежурила возле больной Наташи, чуть мерцал на столе. Сережа мог разглядеть лицо только одного незнакомца, сидевшего к нему в профиль. Это был бородатый мужчина с невысоким упрямым лбом в складках и маленькими темными глазами. Армейский бушлат обтягивал его широкие плечи. Навалясь грудью на стол, он говорил низким гудящим голосом и в такт своей неторопливой речи покачивал дымившейся в руке трубкой.

«Партизаны», – сразу догадался мальчик. Опустившись на подушку, чтобы его не заметили, он стал прислушиваться.

– …Раз немец так торопится, – гудел бородатый незнакомец, обращаясь к учительнице, – значит, аэродром ему до зарезу нужен. Так и объясни Никифору, пусть со своими людьми чем только может мешает строительству, а мы тут поблизости будем действовать.

Надежда Яковлевна что-то сказала, Сергей не расслышал ее слов.

– Знаю, – произнес мужчина. – А склад с горючим, как ни трудно, надо сжечь. Бензин этот для самолетов подвезен. Они Москву хотят отсюда бомбить. Пусть свяжется с мобилизованными, которые там работают. Это же наши люди, их только организовать.

– А как нам быть, Иван Акимович? – спросила учительница несколько громче. – Не пора ли в лес? Не нравится мне эта сегодняшняя перепись.

Партизан потянул из трубки и ответил не сразу:

– Нельзя нам сейчас трогаться, – сказал он задумчиво. – У нас сведения есть, что немец готовит прочес леса в нашем районе. Ждет, когда болота замерзнут. Так что вам лучше тут побыть. Особо за ребятами присматривай, чтобы чего не выкинули. В деревне не должно быть никаких происшествий. Распространение листовок продолжайте в Шаталовке, среди мобилизованных на работу… А самое главное, – напомнил он, – бензосклад на аэродроме. Передашь Никифору Родионычу, пусть хорошенько разведает, где там у немцев посты, секреты. Если своими силами не справится – вместе будем действовать.

Вскоре мужчины ушли. Надежда Яковлевна закрыла за ними дверь, унесла ночник в другую комнату. Сергей слышал, как там скрипнули пружины кровати. «Значит, не здесь надо действовать, а в Шаталовке», – подумал мальчик, вспоминая наказ старого партизана.

* * *

Утром Надежда Яковлевна сказала Сергею:

– Передай Тимоше и Никите, что я приказываю строго-настрого никаких сборищ не устраивать в вашем «штабе» и вести себя тихо. Пусть зайдут ко мне. Завтра вам придется опять сходить в Шаталовку.

В тот же день гитлеровцы угнали всех взрослых жителей деревни на вырубку кустарника, росшего вдоль речки и по берегам пруда. Пользуясь отсутствием матери и Надежды Яковлевны, Тимофей собрал в своем доме самых активных ребят пионерского отряда. Позвали и Сергея с Ильей.

– Такое дело, товарищи! – важным тоном начал он, явно подражая кому-то. – Сегодня нам нужно обсудить наши текущие дела. А текущие дела очень серьезные. Во-первых, Тихон Анисимович сказал, что фрицы приехали к нам на всю зиму. Потому они и кусты кругом деревни приказали вырубить – партизан боятся. Значит, не будет теперь никакой возможности свободно дышать.

– Это уж точно, – хмуро вставил Сашка.

– Вот я и говорю: какого лешего мы будем сидеть сложа руки? Действовать надо, выкуривать фрицев из деревни. Слышал, что партизаны откалывают?.. На станции Васьково вчера поезд сожгли. А охране такого духу, говорят, задали, что вся разбежалась.

– Откуда знаешь?

– Тихон Анисимович утром рассказывал.

– То партизаны, а то – мы, – рассудительно заметил Гриша.

– А мы, думаешь, не сумеем? Еще как! Перво-наперво надо сжечь школу. Фрицам жить негде будет – они и уберутся из деревни.

– А учиться где? – сказал Гриша.

– Сейчас не до ученья. А думаешь, фашисты оставят что, когда отступать будут? Вон в Дятлине все начисто!..

– Это мы и без тебя знаем, – сердито перебил Тимофей. – Спалим, что комар носа не подточит: как будто само загорелось.

– Да-а, а если они – без разбора? Шарахнут по деревне из пулеметов – и все.

– Раскаркался – шарахнут! шарахнут! – набросился на него Никита. – Трусишь – не лезь, а нам не мешай!

На сторону Гриши Деревянкина неожиданно встал Сергей:

– Гриша прав, – сказал он, – фрицев в деревне трогать нельзя.

Деревенские ребята, знавшие его храбрость, удивленно смолкли.

– Как это? – немного погодя спросил Тимофей. Он особенно недоумевал: еще вчера, сразу после приезда гитлеровцев в Березовку, Сергей сам завел с ним разговор об уничтожении школы, а сегодня – выступил против.

– Надежда Яковлевна приказала: не затевать ничего, – тихо промолвил Сергей.

Несколько человек сразу недовольно загалдели.

– Известное дело – женщины, – сказал Тимофей, – что они другое могут сказать? Конечно, во всем нужна осторожность – это мы понимаем. Но сидеть сложа руки – ничего не высидишь!

Сергей замялся. Он был в затруднении: как объяснить друзьям, не рассказывая им о ночном разговоре партизан с учительницей, что немцев в деревне сейчас трогать не следует?

Вдруг в избу влетела запыхавшаяся Тимофеева сестренка.

– Ой, ребяточки! – крикнула она, прижимая руки к груди, – немцы-то около школы весь лес начисто валят!

Мальчуганы выскочили на улицу. С пригорка школьный парк виден был как на ладони.

– Смотрите, смотрите, падает!..

Сережа увидел, как верхушка одного дерева медленно поплыла в сторону и скрылась среди соседних вершин. Спустя несколько мгновений до детей донесся глухой протяжный шум, похожий на тяжелый вздох…

– Тополь, что у школьного крыльца рос, – угрюмо определил Тимофей.

– А вот опять!..

– Это дуб, под которым беседка стояла.

– Липы на главной дорожке режут! – со слезами восклицала девочка, глядя, как одно за другим валились вековые деревья.

Лица у ребят были такие, как будто там, возле школы, гибли не тополя, дубы и липы, а живые люди.

– Вот паразиты, – произнес Никита, кусая губы, – чтобы такой парк вырастить, двести лет надо.

Стоявший рядом с ним Сережа вздохнул:

– Из-за трусости фашисты готовы весь мир истребить.

– Теперь и нашим яблонькам конец, – тихо промолвил Гриша Деревянкин, ни к кому не обращаясь. – Хоть бы черенки для привоя остались. Там же сорта какие! Из Мичуринского питомника.

– И чтобы я тех курощупов терпел! – крикнул Тимофей, бледнея. Деревенские ребята дружно поддержали своего вожака.

Сергей не стал спорить. Незаметно он отвел Тимофея в сторону и зашептал что-то ему на ухо…

* * *

В районе Калинина контратакующие советские части подобрали двух женщин. Обе были до того истощены и измучены, что едва могли двигаться.

– Отправить их в санбат, – приказал командир подразделения.

Но женщины запротестовали:

– Нет, нет, отведите нас в штаб. Нам надо кое-что сообщить: мы были в тылу у врага, многое видели.

В штабе дивизии начальник разведотдела, выслушав их, сказал:

– Многое из того, что вы сообщили, мы уже знаем. Но вот о военных складах противника у Осташкова нам ничего не было известно. Это важные сведения, спасибо.

Когда беседа закончилась, старшая из женщин обратилась к нему:

– Товарищ подполковник, у нас к вам одна личная просьба.

– Да, пожалуйста.

– Не можете ли вы нам сказать, где находится полк майора Пахомова?

Подполковник внимательно посмотрел в измученные бледные лица женщин, на которых живыми казались только одни глаза, и отрицательно покачал головой:

– Нет. Не имею права сказать, где он сейчас.

– Тогда помогите нам устроиться в любую воинскую часть. Мы хотим остаться в армии.

– Пока что и вам, товарищ Исаева, и вам, товарищ Пахомова, подходит только одна воинская часть: санбат.