Текст книги "Гусарские страсти эпохи застоя"

Автор книги: Николай Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Ромашкин торопливо вышел на улицу, вытирая пот со лба рукавом шинели. Шмер же, наступив правой ногой на живот поверженного противника, левой с удовольствием приложился попутно в промежность.

–О-у! – подал признаки жизни валяющийся, и взвыл с надрывом. – У-у!

Никита, заглянул обратно, беспокоясь за распалившегося от гнева Белого, а Лебедь вновь спрыгнул сверху на живот попытавшегося приподняться бича. Голова того со стуком вновь ударилась об бетонный пол.

– Надеюсь, я ему грудь проломил основательно. Как пить дать, пять ребер сломал. – Счастливо улыбнулся Лебедь. Не пить ему пива полгода, а то и больше!

– Игорь! Хватит болтать! – воскликнул Ромашкин. – Бежим отсюда, пока нам кости бандюги не переломали.

Офицеры завернули за угол и мигом проскочили два квартала отделяющие их от остановки маршрутки. С полными сумками бежалось тяжело, но желание продлить жизнь придавало ускорение. Грязь под сапогами разлеталась в стороны, обрызгивая живо расступающихся туркменов, которые, возмущаясь, что-то недовольно кричали в след. На свежем, чистом воздухе дышалось легко, и даже мелкий моросящий дождь не раздражал. Наперерез офицерам спешили две женщины, громко ругаясь с несколькими молодыми азиатами, которые отпускали сальные шуточки и пытались погладить и пощупать беглянок за упругие задницы.

– Ребята! Помогите отделаться от этих нахалов! Дикари какие-то! Пристали спасу нет! – взвизгнула одна из них, одетая в кожаный плащ и высокие черные сапожки. Копна черных волос развивалась на ветру, а карие глаза яростно метали молнии. Вторая молодая женщина в короткой курточке и короткой юбочке выше колен, толкала в грудь одного из наседавших молодых хамов.

– О-о-о! Аборигены! Вы попали в переплет! Я как раз тот, кто сумеет обучить вас хорошим манерам! – заорал Лебедь обрадованный возможности подраться еще раз. Лейтенант одним ударом расквасил нос ближайшему, а второй успевший развернуться тылом, получил звучного пинка выше спины в позвоночник. Почти одновременно челюсть третьего, приняла мощный "ласковый" кулак Белого и громко хрустнула.

– У-у! – Взвыли в три голоса парни и быстро ретировались.

– Ну, и денек! Давненько я так не шалил, не развлекался! – воскликнул Лебедь.

– Уф-ф! Вы наши спасители! – громко защебетала блондинка, та, что была в короткой юбке. Один из наглецов успел ее несколько раз хапнуть по бедрам, колготки на ней порвались и поползли "стрелки".

– Сволочь! Такие дорогие колготки испортил! – возмутилась она, но вы ребята вовремя подбежали. Я думала, нас изнасилуют прямо на улице.

– Нинка! Не надо было такую короткую юбку одевать! – Взвизгнула ее чернявая подруга.

– Ладно тебе Вика! Не изнасиловали же! Или ты наоборот расстроилась?

– Дура! Спасибо еще раз ребята! – сказала та, что была Викой. – Я готова вас всех расцеловать!

– Эх! Ты! Разве так благодарят спасителей! Вот я их отблагодарю как надо! Ребята приходите к нам в гости на Новый год! Я мужу расскажу, какие вы герои. Будем вам рады! А тебя, я обязательно поощрю, как-нибудь! – очень заманчиво и многообещающе сказала блондинка-Нина, нашему герою-Лебедю. Она погладила лейтенанта по разгоряченной щеке, и одновременно, почему-то хитро подмигнула Ромашкину.

– Нинель! Ну, беда с тобой! Благодарная ты моя! – усмехнулась Вика. Прямо тут не начни их поощрять!

– Тебе то что? Не свое, не экономь! – хохотнула Нина и сверкнула призывно похотливыми глазами.– Едва не изнасиловали, проклятые! И как в город без кавалеров ездить?

– У тебя одно на уме, с кем пошоркаться! На самом деле, обрадовалась бы, наверное, кабы тебя за ноги, урюки в кусты сволокли! – воскликнула строгая подруга и велела садиться в маршрутку.

Офицерам к их неудовольствию места в машине не хватило, и они растерянно замерли у дверцы.

– Ребятишки! Приходите на Новый год! Дом семь, квартира тридцать. Обязательно! – произнесла Нина и вновь состроила многообещающие глазки.

– Придем! Обязательно придем! – обрадовался Лебедь приглашению и радостно потер сбитые в кровь костяшки кулаков.

Машина уехала, подпрыгивая на ухабах лязгая рессорами и коптя воздух некачественным бензином, а офицеры стояли, смотрели ей в след и улыбались.

– Да!!! Не зря я дал в морду, и урке, и чуркам! Чувствую, что мы отметим праздник не только хорошей выпивкой, но и легким расслаблением организма, – произнес счастливый Лебедь. – А черненькая ничего, хороша. Забиваю очередь! За мной не занимать! И блондинка ничего! Хочу обеих, но поделюсь с друзьями!

– И мне захотелось! – Произнес Шмер, облизнувшись и потеребив зеленую мочку правого уха. – Мне веселая Нинель, больше понравилась. Она моя. Все остальные брысь в сторону.

Последнее касалось Никиты, так как больше ни кого рядом не было.

– Отмечай праздник в солдатской семье, с ротой, – вновь ухмыльнувшись, молвил зеленоухий взводный.

– Как тяжело быть лейтенантом, – тяжело вздохнул Ромашкин. – Опять молодого обидели и обделили.

– Не переживай "салага", авось что-нибудь и тебе обломится. Надейся на третью подружку, либо после нас! – воскликнул Лебедь (он лейтенантом служил второй год), и с наслаждением потянулся до хруста в суставах. – Вот это развлеклись сегодня! До чего же я люблю рукопашную! Кого бы еще побить? Может, вернемся в пивную, поищем?

– Иди к черту, искатель приключений,– отмахнулся Ромашкин. – Мне только не хватало встретить Новый год в КПЗ. И без того, с начальством напряженные отношения. Уймись.

В это время подъехал второй, последний рейсовый "Рафик", и друзья быстро загрузились в машину.

Глава 13. Новый год.

Никита, несмотря на досадное выпавшее, на его долю дежурство, не унывал. Он жил по принципу: находить во всем хорошие моменты. Так как попытки изменить решение командования и увильнуть от ночевки в казарме, обречены на провал, значит нужно предпринять меры к созданию праздника на рабочем месте. Ромашкин персонально для себя, помимо "централизованной" заготовки спиртного приятелями, прикупил в городе две бутылки шампанского, ром, Токай. Коньяк привез очередной солдатский родитель. Пусть и не "Арарат", но и не "Тбилиси". Настоящий "Белый Аист!" доставленный из веселой Молдавии. Вот ведь интересно как получается, вино в Грузии великолепное, а коньяк у "генацвали" создать не получается. За год дегустаций напитков из национальных республик, Никита расставил коньяки по своему ранжиру. Во главе понятное дело армянские. Далее, молдавские, затем дагестанский, узбекские, ставропольские, туркменские, грузинские, грозненские, кабардино-балкарские, киргизские. Последнего, и совсем не почетного места, удостоились азербайджанские коньяки. Почему-то именно они лейтенанту менее всего понравились. "Бакы"– ну какая же это гадость! Такой напиток коньяком может назвать лишь мазохист с извращенным вкусом! Возможно, настроение в день дегустации этого "Бакы" было плохое, и отсюда последнее место, но что-то было в напитке не то. Отдавал бормотухой. Видимо немного лишнего украли, и разбавили бочку суррогатной дрянью.

Никита раскрыл дверцы скрипучего шкафа и выставил бутылки в стройный ряд, на верхней полке. Туда же положил коробку, в которой теснились ароматной грудой фрукты: апельсины, яблоки, мандарины, гранаты. Полезно, для восстановления организма витаминами, после атаки на него спиртным. В алюминиевую армейскую тарелку высыпал конфеты и небольшие шоколадки. На подносе свежий торт (с трудом, но удалось отразить его штурм приятелями и не дать сожрать по дороге в гарнизон). Внизу на полке стоял ящик полный грецких и земляных орехов. Еще один десерт. Вообщем сплошной десерт, а поесть нечего. Лейтенант в раздумье потеребил нос, достал из кармана складной ножик и мелко нарезал лимон. Но и это не пища. В канцелярию осторожно заглянул сержант Наседкин и спросил, смешно шевеля разодранной пополам в детстве губой.

– Товарищ лейтенант, я из наряда по кухне пришел. Дежурный по столовой спрашивает, Вам картошечки пожарить или не нужно?

– Обязательно Серега, иначе я с голоду помру!

– А рыбки принести?

– И рыбки непременно доставить, и зеленых помидоров, и соленых огурчиков.

– Есть доставить! Я мигом! – ответил исполнительный сержант и умчался в столовку.

Через пятнадцать минут, к великой радости Никиты, огурцы, помидоры и капуста уже стояли в шкафу в мисках.

Внезапно в коридоре раздалась команда смирно. Лейтенант испуганно захлопнул шкаф и побежал докладывать начальству. Это был комбат. Алсын пребывал слегка под "шафэ", и в прекрасном настроении, видимо получил перед праздником причитающиеся от "работорговли" выплаты от аборигенов.

– Ага, Ромашкин, на месте находишься, это хорошо. А то я зашел этажом выше, а Хлюдова нет. Взводного за себя оставил. Подумаешь, птица столичная москвич, блатной министерский сынок! Наглец! Приказ нарушает, понимаешь ли! И Колчакова на месте нет почему -то.

– Наверное, ужинать пошел, товарищ подполковник. Я его недавно видел, соврал Никита, выгораживая товарища.

– Ну ладно, попозже зайду, проверю его опять. А как у тебя в роте обстановка?

– Все нормально, без происшествий. Наряд по столовой через полчаса придет, остальные смотрят телевизор. В 21.00 праздничный ужин и отбой. Завтра мероприятия в соответствии плана: лекция, беседа, футбол, кино.

– Хорошо, молодец, понимаешь ли. А как порадуешь комбата, чем поздравишь? Зачем ты мне о мероприятиях болтаешь? О них тебя Рахимов пусть пытает!

– М– м– м, – замялся в нерешительности Никита. Разрешите предложить коньяк?

– Нет, я его не люблю, он воняет. Понимаешь ли.

– Тогда и ром предлагать не буду.

– Правильно, не предлагай! Облисполком. (Как читатель заметил, у комбата в речи присутствовали два слова паразита: облисполком и понимаешь ли). Водка есть? – Алсынбабаев уставился узкими хитрыми глазами на лейтенанта и упер руки в тучные бока.

Никита вновь замялся в нерешительности. Водка в принципе была, но не его, а ротного. Да и стояла она в командирском сейфе.

– Ну чего топчешься как мерин в стойле? Есть?

– Есть немного.

– Так наливай, не жмись! Понимаешь ли!

Ромашкин открыл ключом сейф и достал поллитру.

– Ого! Немного! Я что, слон? Полная бутылка, а он говорит немного. Ох, Ромашкин, оправдываешь свое прозвище – Рюмашкин.

– Да, это ребята шутят, я водку вообще мало пью.

– Мало, мало... От ведра мало отхлебываешь? Наливай!

Никита откупорил бутылку и налил комбату стопку до краев, поставил на стол тарелку с маринованными помидорчиками и быстро нарезал колбасы.

– А ты что, так и будешь смотреть мне в рот? Бери стакан!

Никите пришлось налить и себе пол стакана.

– Полный наливай, лейтенант, с комбатом пьешь! Краев не видишь?

Ромашкин вздохнул и долил.

– Ромашкин! Поздравляю тебя с Новым годом! Понимаешь ли! Желаю тебе стать настоящим офицером и всего самого наилучшего, понимаешь ли! Вот так! Облисполком!

Закончив говорить речь, Алсын плеснул стопку в бездонную глотку. Затем

комбат крякнул, съел огурчик, обтер усы, и хитро улыбаясь, потянувшись, зацепил криволапой рукой бутылку со стола.

– Ты сегодня ответственный, поэтому водку конфискую. Не ровен час, напьешься и завалишь дело.

– Какое дело? – не понял и переспросил Никита.

– За порядкой следить! Запомни лейтенант! Порядка сама не приходит. Ее надо наводить ежедневно и ежечасно! И еженощно! Понят-тна?

– Понят-тна! – шутя, передразнил Ромашкин, предполагая, что в веселый сегодняшний праздник, эта ирония допустима.

– Лейтенант, ты чего дразнишь мой акцент?

– Нет, мне просто нравится это Ваше выражение: облисполком. Звучит слово очень красиво и внушительно. Между прочим, товарищ подполковник, бутылка не моя, ротного.

– Передай привет ротному, и мое персональное спасибо, за водку!. П-понятна?

– Так – точно! П-панятна!

– Юморист? У меня сегодня настроение хороший. Накажу в следующий раз, завтра. Точнее в новом году!

Комбат довольный своей шуточке вышел за дверь, а Никита принялся размышлять о превратностях судьбы: "хотел как лучше, а теперь придется водку ротному возвращать".

Через некоторое время заявился замполит батальона. Рахимов намекнул, что не прочь выпить с подчиненным коньячку. Выпили. Пока разговаривали, держа вторую наполненную порцию, в канцелярию ворвался начальник штаба:

– Вот так! Уже пьет! Лейтенант! Я кому вчера говорил быть трезвым как стекло?

– Ну, мне.

– А без "ну", товарищ лейтенант?! Не запряг, не нукай!

– Уймись Мирон, это я его подбил на мелкое нарушение дисциплины! успокоил Рахимов своего товарища.

– Ага, я ж не сам изъявил желание выпивать! – обрадовался заступничеству Никита. – А перед этим приходил комбат и тоже меня с толку сбивал. Вы коньяк будете?

– Нахал! Я его ругаю, а он меня споить пытается! – возмутился майор. Я на дежурстве!

– Не хотите коньяк есть шампанское. Это в принципе почти не спиртное. Будете?

– Хорошо. Шампанского наливай, но не в рюмку же. Стакан есть? – скривил физиономию Давыденко.

– Так точно!

Никита полез в тумбочку достал граненый стакан, ополоснул водой из графина и протянул начальнику штаба.

Майор Давыденко, тем временем, сам по хозяйски откупорил бутылку шампанского и наполнил подставленный стакан.

– С Новым годом! За укрепление воинской дисциплины! – произнес с усмешкой Рахимов и выпил, причмокивая пухлыми губами свою порцию коньяку.

Начальник штаба бесцеремонно и по хозяйски наполнил карманы шинели орехами, выбрал самое крупное яблоко, апельсин и молча удалился прочь.

– Вот человек! Все настроение испоганил своим гнусным видом! возмутился Никита. – Обругает, плюнет в душу, нагадит и счастлив от этого. При всем при том, еще и ограбил, мародер. У-у– у! Рожа, шилом бритая!

– Прекрати болтать о старшем начальнике в присутствии другого начальства! – оборвал тираду Рахимов. – Не переживай, такой он тяжелый человек, принципиальный. Он даже спит и служба снится. Как говорится, на жене лежит, а дисциплинарный устав в уме пролистывает. Службист и очень хороший офицер, в отличие от вас, молодых балбесов.

Рахимов попрощался, пожелал удачи, а Ромашкин допил оставшуюся половину откупоренной бутылки шампанского, чтоб не выдохлось, и внезапно почувствовал себя очень хорошо. Настроение поднялось и заметно улучшилось. Он продолжил размышлять: "Ну и что из того, что дежурю, какая разница, где и с кем пить. Конечно, одному немного грустно, но ведь можно позвать с первого этажа приятеля – Колчакова. Вадик, душа– человек! А можно выпить, чокнувшись с зеркалом". Этот вспомнившийся из литературы, старый способ, внезапно пришедший на ум, Ромашкину так понравился, что он встал из-за стола, плеснул в рюмку чуток рому, и стукнул ей по зеркалу, об отображающуюся рюмку импровизированного собутыльника, подмигнул, произнеся в слух:

– Ваше здоровье, Никита Александрович, долгих лет жизни! Счастья и здравия! Расти большим, во всех местах!

Никита хмыкнул и в два мелких глотка, наслаждаясь ароматом, выпил рюмаху, нового на сегодняшний вечер напитка. Полегчало еще больше.

"Ну, в самом деле, чего мне сидеть дома в Новый год? К Хлюдовым пойти было б занятно, но больно ласково глядит его жена, ластится как кошка, не было б скандала! Идти нажраться в общагу – не велико удовольствие. Наверняка праздник закончится потасовкой и массовым блевом в туалете. А так бойцов уложу спать, "телик" притащу в канцелярию, и просмотр концертов до утра. Надо будет какую-нибудь постоянную бабищу себе завести, что-ли, тогда и отдых разнообразится. Какой – никакой, досуг появится. Иначе это не жизнь, а какая-то ссылка в пески Каракум! Каторга на соляных копях.

Дверь приоткрылась, и в нее прошмыгнул Колчаковский.

– Ты чего Вадик? – удивился Ромашкин. – Гонится кто?

– Это я от начштаба спрятался. Надоел. Ему делать не хрен, он у меня в канцелярии сидит, в шашки играть заставляет. А я их терпеть не могу. Наливай, а то уйду!

– Э, не пужай меня, а то руки со страху задрожат, ром разолью! Уйдет он, вишь-ли! Ходи в дверь, взад. Испуганный.

– В дверь или взад? – поинтересовался насмешливо Вадим.

– К барьеру! Бери стакан с ромом! – приказал Никита все более нетрезвым голосом, и тоном, не допускающим возражений.

Приятели уселись за стол и моментально ополовинили бутылку.

– Ох, и хорош кубинский ром! – выдохнул Колчаков с наслаждением ароматные пары спиртного. У! Прелесть! Особенно с копченой колбаской и под ядреную сигару.

Вадик по хозяйски расположился, пристроив зад на тумбе, протянув длинные ноги. На стол закинуть их было не удобно, поэтому он их положил на стул. Гость поковырялся в пачке, достал за неимением сигары сигаретку, прикурил и принялся пускать кольцами противный сизый дым.

– Как отвратительно! – воскликнул Никита. – Ведешь себя как свинья и хам. Явился с пустыми руками, пьешь мой ром, вонючие сапоги задрал выше головы, да еще и куришь! А мне тут ночью спать! Голова разболится к утру!

– Э-э-э! У тебя приятель, башка будет не болеть, а трещать! И, совсем не от табака, а от коктейля. Я смотрю по откупоренной посуде, шампанское, ром, коньячок ты сегодня уже отведал? Ох, и тяжко придется тебе. А как пойдешь на доклад к начальству?

– Так мы вместе пойдем! Ты будешь говорить, а я буду рядом стоять и молчать. В крайнем случае, с умным видом кивать головой.

– Лучше и не кивай, умного вида уже все одно не придашь, потому что, твоя рожа покрылась багровыми пятнами, а разит от тебя как от винной бочки. Собирайся, пойдем к замполиту. Авось, Бердымурадов не заметит, что мы употребили. И лучше поскорее пока нас не развезло.

На часах было: час до полуночи. Всего один час до наступления очередного нового года. Ромашкин еле– еле переступал ногами по асфальту и размышлял. "Что нового он принесет? Этот год был отмечен радостным событием: выпуском из училища, офицерским званием. А в следующем что ожидает?" Никита брел, хлюпая сапогами по широким лужам. Брызги разлетались высоко и далеко в стороны. Полы парадной шинели быстро намокли, поднимать ноги и не хлюпать, не было ни сил, ни желания. Добрести до штаба и не упасть, и то хорошо!

Замполит ничего не заметил. Мало того, что он был туркмен, так еще и контуженный в Афгане. Поэтому Бердымурадов, если и выпивал даже сто граммов водки, то соображал после этого очень плохо. Для него был главный показатель дежурства – прибытие офицера. Напротив фамилии в списке ответственных, подполковник, прилагая усилие, чтоб попасть в нужную графу, ставил крестик, и отправлял в подразделение. Некоторые не пришли, и вот с ними он пытался воевать. Звонил по телефону, посылал посыльных, матерился на русском и родном языках.

Никита и Колчаков вышли из кабинета и поспешили в батальон. По дороге обратно им повстречался Давыденко с Власьевым, дежурным по 9 – й роте. Майор громко обругал лейтенантов, что те его не дождались, а он их разыскивает и теперь оба виноваты в его опоздании.

Начальник штаба, убегая, пообещал позже наказать лейтенантов и, продолжая материться, умчался по аллее.

– Козел рогатый! – негромко, но зло произнес Вадик.

– Почему ты так думаешь? – спросил Никита, тупо уставившись на товарища.

– Потому что знаю. Это я ему рога наставил. Сам лично и с превеликим удовольствием. И не далее как два часа назад, пока он меня разыскивал в казарме!

– Удовольствие получил только от самого процесса наставления рогов или и его жена действительно хороша?

– Хороша. Активистка. Любит страсть как это дело и подходит к процессу творчески. А Мирон, как баран любит службу. Теперь рога у него, аж закручиваются в трубочку. Я бы и сейчас к ней сбегал, да боюсь, он заскочит домой поздравлять супругу с Новым годом. Не хотелось бы оказаться вторым у одной бутылки шампанского. Он ведь чокнутый и бешенный.

Никита молча прошел до поворота, на ходу переваривая пьяными мозгами полученную информацию, и силясь понять: "Зачем это Вадику, почему так все пошло! А в то же время подленькая мыслишка пульсировала, и почему не я на его месте?"

– Никита! Давай хулиганить! Чего мы скучаем в праздничную ночь? воскликнул вдруг Колчаков.

– А как? Что ты предполагаешь сделать, Вадик? Набить морду замполиту полка? Угнать дежурный тягач? Пострелять в воздух из автоматов? Поджечь артиллерийские склады?

– Зачем ты сразу сгущаешь краски. К чему такие крайности. Простой фейерверк устроим! У меня есть четыре ракеты красного и зеленого огня. Запустим их на плацу?

– А у меня припрятаны два взрывпакета и граната, – обрадовался идее приятеля Никита. – Ка-а-ак бабахнем!!!

– Но-но! Без извращений. Достаточно взрывпакетов. За гранату могут к ответственности привлечь, а за салют только выговор влепят, если поймают.

Лейтенанты, качаясь и заплетаясь в непослушных ногах, заторопились еще быстрее к казарме. Там они залезли в свои "загашники", извлекли припрятанную пиротехнику и вышли на плац. Когда стрелки часов отсчитали ровно двенадцать, офицеры дружно рванули за колечки, и ракеты взметнулись с шипением в высь. Спустя мгновения они с шумом хлопнули, и яркие разноцветные вспышки озарили небо. Тотчас в ночное небо была отправлена следующая пара сигнальных ракет.

Кто-то крикнул ура, кто-то возмущенно закричал, требуя прекратить безобразие, а кто-то тоже пустил из кустов и открытых окон новые ракеты. Никита побежал с плаца в батальон, а Вадим в противоположную сторону, к городку, наверное, решился навестить жену Давыденко. Лейтенант на секунду приостановился возле чугунных "пепельниц", поджег взрывпакеты и швырнул их внутрь. Едва Никита скрылся за дверями, как мусорные вазы разразились страшным грохотом. Столбы искр и огня взметнулись вверх, увлекая за собой лежавший на дне мусор. Окурки разлетелись вокруг крыльца, а газета, словно большая птица с подбитыми крыльями, спланировала на кустарник.

На плац примчался не совсем адекватно воспринимающий обстановку замполит полка и дежурный. Они некоторое время попытались обнаружить тех, кто запускал ракеты, но поиски оказались тщетны. В это время бахнуло еще несколько взрывпакетов в районе штаба полка, и оттуда же взлетела ракета, рассекая ночное небо белым бледным огнем. Она хлопнула яркой вспышкой и стала медленно опускаться на парашютике за пределы полка в жилой городок. Это резвились штабные писаря, обрадованные отсутствию начальства. Подполковник развернулся и, качаясь, нетвердой походкой направился обратно, наводить порядок в штабе.

Никита пару минут наблюдал эту картину из окна. А когда в гарнизоне постепенно стихло, и салют иссяк, налил в жестяную кружку шампанского и выпил ее до дна, пожелав сам себе счастья и любви в Новом году.

Затем Ромашкин вышел из канцелярии, приказал дневальному перенести к себе в кабинет телевизор и пошел по темной казарме проверить бойцов. Усталые солдаты спали "мертвым" сном. Умаялись бедняги за день. Праздничный ужин завершили в двадцать два часа, а боя курантов ни кто ждать не пожелал. Богатырский храп раздавался из разных углов, порой кто-то что-то бормотал на русском, узбекском, азербайджанском или еще каком-то языках. Портяночный далеко не ароматный запах, витал крепко и устойчиво, дух который сшибал с ног. И без того мутило, а, вдохнув эту "вонь", Никиту и вовсе выбило из равновесия. Голова закружилась, к горлу подкатил тошнотворный комок. Лейтенант рванулся в туалет, и все что съел и выпил в течение долгого вечера, фонтаном вырвалось наружу, испачкав унитаз.

Отойдя от него, подышать к окну, Ромашкин вдохнул несколько раз свежий воздух, но новый позыв рвоты перекинул его тело через подоконник. Бежать в туалет было поздно, и лейтенант облегчил желудок туда, куда пришлось, на ближайшую клумбу.

Никита еще несколько минут шумно порычал в темноту, пугая ночных птиц и бродячих кошек, а затем сознание окончательно покинуло его.

Дежурный по роте довел до канцелярии, уложил в койку, стянул сапоги, укрыл одеялом, и вышел, плотно притворив дверь.

Удовлетворившийся обильной женской лаской, Вадим объявился через час, с шумными воплями "мартовского котяры", и громким топотом. Он напевал веселую песенку, желал поделиться радостью с другом но, войдя в канцелярию, с удивлением обнаружил громко храпевшего приятеля, валяющегося в грязных сапогах на койке. Шинель самого Колчакова была перепачкана глиной, оттого что, убежав с плаца, в сторону столовой он, поскользнулся и плашмя шмякнулся в грязь. С сожалением, поглядев на крепко спящего приятеля, Вадик достал из приотворенного шкафа бутылку с остатками рома, допил из горлышка содержимое и отправился восвояси.

Новый год успешно и победоносно шагал по стране, сшибая с ног миллионы жителей. Советские трудящиеся поедали тонны салата оливье, селедки под шубой, выпивали цистерны водки и шампанского, либо тупо смотрели "Голубой огонек", либо пели и танцевали. Какая – то, самая счастливая часть общества, предавалась страсти любви. А наш приятель Ромашкин, пребывал в прострации, совершенно ничего не соображая. История "перестройки" начинала писаться без него.

***

– А я, дважды Новый год в Афгане встречал, и оба раза в горах! воскликнул Большеногин. – Помнишь Никита, тогда еще моя БМП подорвалась, а после ротного ранило и девять бойцов...

– Помню! Я тогда в эфир рявкнул п...ц Большеногину, а комдив меня обругал! – воскликнул Никита – Жалко Вовку Киселева! Хороший был парень! Вернулся после ранения и нашел свою смерть от снайперской пули....

– Помянем ротного! – предложил Большеногин.

– Вася, а ты застал Киселя? – спросил Никита у Котова.

– А как же, конечно. Но толком и познакомиться не успел, в первый мой рейд он и погиб...

– Ладно, продолжаю далее байку, – произнес Ромашкин...

Глава 14. Сумасшедшие гости.

Утром Никита, едва пробудившись, покачиваясь на нетвердых ногах, вихляющейся походкой покинул казарму. В голове гудело, череп трещал, кости ломило, и в глазах стояла пелена. Хорошо вчера встретил Новый год, нечего сказать.... Не вписавшись в дыру в заборе, лейтенант сильно ударился плечом и ребрами.

– Черт! Понастроили заборов, пройти не возможно! – возмутился в слух лейтенант.

В парадной шинели и кителе он оказался гораздо шире узкого лаза. Пришлось раздеться и пролезать в лаз, взяв шинельку в руки. Продравшись, наконец, наружу, в городок, он плюхнулся на колени и измазал галифе. Громко матерясь, утопая в грязи, Никита добрался до квартиры. Он долго искал ключи, а когда сумел их достать в одном из многочисленных карманов, несколько минут тщательно целился попасть в замочную скважину. Усилия были тщетны. Все попытки оказались не удачны – стыковка не произошла. Осознав, что войти тихо в дом не удастся, Ромашкин повернулся спиной к двери, и начал колотить каблуками по ней.

– Шмер! Мишка! Шмер! Открой сволочь! Открой! Хватит спать.

Дверь внезапно отворилась и силой ударила в спину Никиту. Лейтенант слетел с верхней ступени и упал во дворе на четыре точки.

– Кто тут? – спросил кто-то сверху.

Лейтенант обернулся и увидел стоящего с закрытыми глазами солдата Кулешова. Тот тер лицо кулаками и силился разомкнуть слипшиеся ото сна веки, продолжая глупо бубнить:

– Хто тут орет? Чаво надо? Хозяева сплять!

– Кулешов, скотина, это я! Хозяин квартиры и твой начальник! взвизгнул разозленный Ромашкин и, подскочив к курсанту, оттолкнул этого непутевого Шмеровского ординарца.

– Совсем офонарел? Военный! Глазищи протри! – Никита потряс за грудки не желающего просыпаться бойца. Солдат шмякнулся на диван, стоящий в углу веранды и что-то пробормотал, оправдываясь в ответ.

Ромашкин через секунду уже забыл о нем. Лейтенант снимал на ходу сапоги, судорожно стряхивая их со своих ног, стараясь быстрее добраться до заветного дивана. Грузно плюхнувшись на него, он слегка придавил храпящего Шмера, свернувшегося в клубок под простыней.

– У-у! Сволота! – взвыл сонным голосом взводный и отодвинулся на край к стене.

– Ты, почему спишь на моем диване гад?! Еще и курил лежа? Марш отсюда, свою койку!

Шмер громко засопел и не ответил. Освобождать лежбище, он видимо не желал. Никита швырнул шинель в один угол, китель в другой, галстук сунул под матрац, остальную одежду куда придется, и блаженно улыбаясь, примостился на второй половине дивана. Лейтенант, широко разметался по дивану но, раздетый быстро замерз, и потянул на себя одеяло. После недолгой борьбы за тепло победил более трезвый. Шмер.

К полудню продрогший, но не протрезвевший Ромашкин проснулся. Его глаза непроизвольно открылись на яркий свет горящей под потолком лампочки в 100 ватт.

Над лицом мученика, склонилась рожа пьяного соседа. Мишка видимо только что опохмелился, и весело смеясь, попытался, словно комнатный цветок, полить Никиту водой из кружки. Ромашкин вскочил и оттолкнул взводного. Тот оскалился рыжевато -желтыми прокуренными зубами, и щурился щелочками припухших глаз. Отекшее лицо взводного приобрело землистый цвет, а зеленые мочки торчащих ушей контрастно выделялись яркими пятнами.

– Отойди от меня "Крокодил Гена!". Тьфу! То есть крокодил – Миша! Михаил -крокодил! – хрипло рассмеялся Ромашкин, срифмовав последнюю фразу. -Чучело, а не офицер! Ну и рыло. Старлей, с зелеными ушами!

Шмер молча скалился и возобновил попытку брызгаться водой.

– Ты чего скотина подушку водой залил? Зачем меня полить хотел? Я тебе что, клумба? Или я похож на фикус? Я же не мешал тебе дрыхнуть, и ты ко мне не лезь с пьяными шуточками! Дай поспать! Я новогоднюю ночь службу нес, твой покой охранял! – продолжил возмущаться вероломству приятеля Ромашкин.

– Наслышан, как ты охранял, пьянь несусветная. Бойцы мусор вокруг казарм собирают после вашего дебоша.

– Комбату про салют донесли?

– Не ведаю. Но думаю, доброжелатели доложат.

– Вот черт! Как неудачно вышло! А всему виной проклятый ромо-водочно-шампанско-коньячный коктейль! Зарекался ведь не смешивать напитки! Дегустатор хренов! Опять поддался искушению попробовать все! принялся клясть себя лейтенант. – Ну и зачем ты меня будишь? В штаб вызывают?

Никита злобно посмотрел на приятеля и вновь закутался в одеяло.

– Нет, начальники не вызывают, нас девчонки в гости зовут!

– Какие еще девчонки? – удивился Никита.

– Как какие? Забыл что-ли? Те, самые, что мы вчера от "урюков" выручили. Вспомнил?

Никита, скрипя извилинами, принялся гонять серое и белое вещество под черной коробкой, неистово напряг разжиженную спиртным кору головного мозга и вспомнил озорных вчерашних красоток.

– А-а-а! Ну, да, ну, да, припоминаю. Сами приходили сюда?

– Нет, утром Лебедь прилетал, покурлыкал, напомнил, что после обеда сбор в поход у общаги. Надо что-то взять с собой, вчерашний запас кончился. Давай денег!

– Друг мой, денег нет, и не было! – уныло пробормотал Никита. – И не в деньгах счастье, а в потенции! А ее не поднять...

– Поднимем, дай только добраться до подымальщиц! – хмыкнул Шмер.

Друзья отправились в общежитие, где их давно поджидал Колчаков. У Вадика почему-то сохранилась не выпитая бутылка шампанского. Ему опохмелиться хватило пива. Приятели задумчиво почесали затылки: идти в гости такой толпой, с одной бутылкой "шипучки", не прилично: – Ну что начинаем поиски спиртного? – спросил Ромашкин. – Пойдем по комнатам?