Текст книги "Гусарские страсти эпохи застоя"

Автор книги: Николай Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Этот аристократический клуб был ограничен компанией из шести офицеров: четверых постоянных (холостяков) и двух приходящих (женатых).

Председательствовал в клубе "поручик" Вадик Колчаков, заместитель председателя являлся бывший "поручик", а ныне разжалованный подпоручик Костя Лунев. Тостующим числился весельчак Шмер, а почетным герольдмейстером (назвали должность для красоты, не зная толком, что она означает) боксер и силач Игорь Лебедь, по – простому Белый (за белобрысость). Женатиков Серегу Шкребуса и Олега Власьева впустили в узкий круг, как водителей крайне необходимых мотоэкипажей, трескучего мотоцикла "Восход" и старого "Москвича". Без них пьянки были бы скоротечны, и оканчивались после распития последней рюмки. А с присутствием в компании Власьева (Власа), и Шкребуса (Ребуса и он же Глобус), мотокони мчались в город к "черному окну", из которого за двойную цену в любое время ночи выдавалось спиртное.

Никиту ввели в гусарский круг в качестве кандидата, по протекции Шмера. Приходящих и желающих состоять в коллективе было довольно много, и в кандидатах числилось с десяток субъектов, без малейших перспектив в него вступить.

После того как Никита вылакал две стопки, не морщась, Ребус– Глобус тотчас обозвал его:

– Какой ты к черту Ромашкин? Ты будешь Рюмашкиным!

– Лейтенант! А зачем тебе наш гусарский коллектив? – спросил Лунев, наливая очередную порцию в бокалы. – Ты что в армии служить не желаешь?

– Почему так решил? – переспросил Никита. – Пока не отказываюсь.

– Потому что те, кто обычно сидит за нашим скромным столом, служить в этой гребаной армии не желают! – воскликнул Лунев ухмыляясь.

– Взгляни на нас. Думаешь, почему мы пьем? Причем не просто так пьем, а систематически, "по-черному", без всякого смысла, и без повода! – поддержал приятеля Балинский. – Пьем, пьем и пьем. Время от времени блюем, но это крайне редко. Вонючая, паршивая, местная водка уже давно не берет. А тоска и печаль не проходят. Грустим, поем, играем в карты, дебоширим, изредка водим сюда баб-с! Да! Случается. Но веселее на душе ни от чего не становится.

– Ну, чего вы к нему пристали? – вступился за рекомендуемого приятеля Шмер. – Парню скучно и хреново на душе, жена от него сбежала. Пусть потрется в нашей компании. Тем более у Никиты имеются деньжата. Он получил подъемные в предыдущем гарнизоне, откуда Ромашкина переправили сюда. И наш друг готов их потратить вместе с нами! Верно, говорю?

– В принципе верно, – согласился опьяневший Никита. – И потрачу! А отчего я торчу тут с вами, сам не знаю.

– Пей и не болтай! – гаркнул Ребус и хлопнул лейтенанта по спине пухлой потной пятерней.

– За дружбу и свободу! – рявкнул Лунев и поднял граненый стакан.

– За волю! – еще громче воскликнул Колчаков.

В течение следующих трех часов собутыльники громко говорили, спорили о чем-то, и много пили все подряд. В комнату заходили другие офицеры, большинство совершенно не знакомых Ромашкину. Были даже два брата близнеца. Как пошутил Лебедь, однояйцовых (но не с разными яйцами). Знакомились, пили, уходили. Шкребус откланялся в середине пьянки. Холостяки громко кричали ему в след: Женатик! Подкаблучник! Беги, скорей!

– Эх, чего нам тут катастрофически не хватает, в этой глуши – баб!всхлипнул пьяно Шмер. – Проклятая пустыня!

Осоловевший Ромашкин, слушал рыдания приятеля, и в его затуманенном алкоголем мозгу закружилась бешеная карусель. Предметы приняли расплывчатые, размытые очертания, все замельтешило и завертелось перед глазами, а к горлу подступил удушающий комок. Желудок забурлил, подтянулся к горлу, и началась неудержимая икота. Лейтенант вскочил из-за стола, уронив тяжелый казенный табурет, и начал дико озираться по сторонам, отыскивая глазами путь к туалету.

– Дорогу! К окну птенца желторотого! Освободите проход созревшему! вскричал Шмер и распахнул окно. – Сюда мой друг, на воздух! Живо! Без стеснений!

Никита рванулся к подоконнику и, перегнувшись через него, облегчил желудок от излишнего алкоголя. Выпитая доза оказалась слишком велика для юного организма. Этим поступком, Ромашкин испортил многим аппетит, и гости начали разбредаться по домам.

Интеллигент Хлюдов тотчас принял попытку натянуть на ноги сапоги, и тихо уползти из общества, не прощаясь, чтоб ему не свистели в слет как Ребусу, но всевидящий Шмер заметил, и ехидно крикнул ему в лицо:

– Вовка сапоги не одеть – это ерунда. Главное дело, чтоб трусы с ноги не были сняты.

– А чего я их буду снимать? – насупился капитан. – В мужской компании?

– А это ты жене докладывай, где был! Всякое бывает, но лучше прийти пьяным, чем в чужих трусах. Я на стажировку курсантом попал в Забайкалье. Так был веселый гарнизон, на реке Даурия. И одна правдивая история приключилась, но не со мной. Рассказать?

– Рассказывай!!! – дружно потребовал, оторвавшись от выпивки, оставшийся в комнате коллектив.

Хлюдов сел на тумбочку и монотонно раскачиваясь на ней, напрягал внимание, чтоб уяснить поучительную историю.

– Один такой же, как ты, майор-зампотех, любитель женщин и водки, однажды совместил приятное с полезным. Сделал дело и приперся домой ну просто никаким! Ну, совершенно ни гу-гу, не соображающим. Разделся, жена глядит, а на нем чужие женские трусы. Супруга с криком и кулаками, поцарапала когтями щеку, а майор, назовем его Петей, бац, с размаху, точнехонько прямо в глаз. Уймись, мол, дура! Баба в крик, плач, да бежать в политотдел за защитой. Рассказала, что муж загулял, и к тому же дерется. Понятное дело, Петю этого в оборот взяли. Обработали по полной программе: сняли с должности, одну большую майорскую звездочку разбили на четыре маленькие – капитанские, взялись по партийной линии песочить. Орут на него в парткоме, пеной брызжут. А Петя стоит себе задумчиво так и бровью не ведет. Наказали, "строгий выговор с занесением в учетную карточку", все навыступались, психуют, члены парткома сами себя больше навоспитывали. В итоге полковой партийный вождь спрашивает: "Майор, ну ты понял что-нибудь из нашего разговора, от нашей воспитательной работы?"

"Понял", – говорит Петя. "Что ты понял? Говори!"

"Понял, что трусы с ноги снимать никогда не надо!"

Секретаря парткома чуть инфаркт не свалил с ног, а остальные офицеры от смеха едва по полу не катались. Так то!

Понятное дело, малопьющему молодому лейтенанту, за гусарами было не угнаться. Вскоре Никита рухнул на застланную кровать и отключился. Некоторое время лейтенант спал, а затем проснулся, вновь вскочил и из последних сил, добирался до заветного окна. Так повторялось еще пару раз. В промежутках Ромашкин мучительно глядел на компанию, которая с каждым его пробуждением постепенно сокращалась. Но свет в комнатке так и не погас до утра.

Пробуждение полное кошмарных видений было долгим и мучительным. Голова на шее ощущалась чужой, отдельной от тела. В ней отсутствовали мысли, а ее содержимое переполнялась тупой болью. Тошнило и выворачивало наизнанку. Никита попытался встать на ноги, но к горлу подкатил ком: в желудке было пусто, и вытошнило противной, гадкой слизью. Требовалось восстановить желудок, но как? Для этого надо подняться и пойти в кафе, а сил на это нет. Ноги крутило и ломило, жилы выворачивало, дрожь охватила несчастное тело лейтенанта. Никита завернулся в одеяло и пролежал еще часик.

В комнате внезапно объявился Шмер, который словно дьявол искуситель принес чудодейственный эликсир – пиво. Да! Это были две бутылки вонючего, кислого жигулевского пива. Стоило открыть пробку, как из него вылетели хлопья пены. Никита, слегка отхлебнув, поставил свою бутылку на стол, и из горлышка медленно выползала пена. Эта хмельная жидкая мутная и зловонная вата, медленно сползала по стеклу бутылки.

– Ты знаешь, Ромашка, эту дрянь надо пить быстро! Сейчас же! Иначе в течение какого-то короткого времени все пиво окажется на столе. Туда, наверное, стиральный порошок на заводе добавляют. Иначе, отчего оно так пенится и воняет?! За что нам такие наказания? Воду пить невозможно, пиво дрянь, водка гадость! Чем утолять жажду? "Чименом"? "Чишмой" (названия сортов местных вин)?

– Боржом, хочу "Боржом"! Или "Нарзан", – простонал Никита.

– Где я тебе его найду? – удивился взводный. – Пей пиво и не бухти. Пойду, разыщу коньяк, наверняка у кого-то есть заначка.

Через полчаса Мишка вернулся и уныло объявил:

– Вчерашнее мероприятие истребило все запасы общежития, ничего и ни у кого нет. Ладно, терпи до обеда, съездим в город в магазин за венгерским "Токаем"! Он как бальзам на раны действует! Считается напитком королей!

***

– Точно! Эта Чишма такая дрянь, от нее сразу мутит! – согласился Кирпич. – Лучше нашей Московской водочки с завода "Кристалл" не найти!

– Уймись! Не перебивай рассказчика! – остановил излияния товарища Димка – художник. – Если будем о водке спорить, нить рассказа потеряем. Продолжай, дорогой друг.

Глава 4. Проверяющие.

В гарнизон Никита попал, как говорится: с "корабля на бал". Вскоре началась итоговая проверка боевой подготовки. Проверка того, к чему Ромашкин еще не успел приложить ни руки, ни ноги, ни иные части тела, а тем более мозги. Замполит Бердымурадов пообещал, что если какое-то подразделение провалится на зачетах, то снимет офицеров с должностей. Выходит, могут наказать за то, что сам лично не провалил. Комбат собрал со всех офицеров деньги на организацию попоек для проверяющих, немного поорал на совещаниях и началась проверка.

Ромашкин последнюю ночь перед выходом на полигон провел без сна, переписывая лекции, заново оформляя журналы и тетрадки. Настроение препаршивейшее, куда не кинь взгляд, всюду провал. Бердымуратов пригрозил служебным несоответствием ежели за две недели не переделается ленкомната. А как она переделается? Ни материалов, ни средств на закупку, ни писаря, ни художника. К черту! Как пойдет дело, так и пойдет.

На танкодроме, который был вотчиной третьего батальона, лейтенант оказался впервые, и очень удивился увиденной картине. За командной вышкой в тени деревьев стоял сарайчик, в котором хрюкали и визжали свиньи, в закуточке опутанном сеткой-рабицей кудахтали куры, у дерева гоготала парочка связанных гусей.

Славно! Гуси в яблоках ожидают своей участи. Вернее пока без яблок, яблоки лежали в коробке. Животноводческая ферма совхоза "Тупик коммунизма имени Алсынбабаева", – подумал Никита. – Почему тупик? А потому что дальше ехать некуда! Армия занятая сельским хозяйством и банкетами – это балаган. Но нужно сказать, что этим делом комбат занимался любовно, вкладывая всю душу.

Первым делом, приехав на танкодром, Алсын поспешил не на командную вышку, а к курятнику. Там он внимательно пересчитал кур, выпил несколько свежих сырых яиц, которые преподнес на тарелке солдат из обслуги "объекта", комбат потрепал по холкам сытых кабанчиков, потеребил за длинную шею стреноженного гуся. Три собаки, охраняющие стратегический объект визжали от восторга, что, наконец– то, прибыл их любимый хозяин. Алсын бросил каждой по косточке, а затем взялся за воспитания солдата-свинаря. (Сарай плохо вычищен! Почему коза дает мало молока? Отчего куры плохо несутся, и куда деваются яйца?).

Коза? Есть еще и коза? И точно в кустах блеяла белая козочка с маленьким козленком. В рыжего кота, разлегшегося на походном столе, вытянув лапы, и подставляя толстый бок солнышку, комбат сердито со злорадным смехом, швырнул камень. Не попал, но спугнул и зматерился с досады на промах. Кошек Алсынбабаев почему-то не любил, но сам был похож на хитрющего котяру, обожравшегося сметаной, да жирными сливками. Масляные глазки светились теплом и к курам и к собакам и даже к свиньям (не смотря на то, что мусульманин). А вот на свинаря, на своего водителя, и на нас офицеров, он смотрел как на личных кровных врагов. Это отношение к людям хуже, чем к скотам Никиту остро укололо и покоробило.

Вскоре появилась бригада проверяющих. Возглавлял ее подполковник с красной рожей, сплошь покрытой паутиной багровых сосудов, с желтыми глазами пьяницы. Эти глазищи он вытаращил, заранее изображая праведное негодование низкими результатами роты. Вместе с ним из "Уазика" выпали помощники, майор и капитан. Выпали, потому что выпали. Ноги не держали, хотя солнышко только поднялось. Какими же они будут к закату?

Комбат отправил на вышку руководить занятиями Недумающего, дорогих проверяющих усадил дремать за стол с напитками, а сам занялся шашлыком. Лично перед этим Алсын рубанул головы гусям, забил маленького подсвинка, разделал его, и устроился удобно у мангала, покручивая вертела и что-то напевая. Замполит Рахимов, служил тамадой и попутно дорезал овощи в быстро истребляемые салаты, и поминутно наполнял пустеющие стаканы, которые безо всяких тостов опустошались приезжим начальством из дивизии.

Ромашкин дремал возле походной ленкомнаты и развешанных плакатов по мерам безопасности. В его обязанности входило инструктирование взводов перед началом заездов. Наездники черт бы их побрал. Не прошло и часа, как один танк перегрелся, а у другого заклинила коробка передач. Вскоре боец-узбек не вписался в препятствие и свалил танк с препятствия (с моста). Чтоб проверяющие не обращали внимание на безобразия, происходящие на танкодроме, Алсын быстренько подсел с шашлыками к пьющим, и ускорил процесс доведения проверяющих до нужной кондиции. В ход пошли новые байки, анекдоты и тосты.

Алсын пощелкал пальцами и поманил Ромашкина:

– Лейтенант, подойди сюда!

Никита отделился от бетонной плиты, которую в стороне давил прислонившись к ней спиной и не спеша, вразвалочку направился к столу. Ему не понравилось и покоробило это барское пощелкивание пальцами комбата.

– Быстрее, замполит! Чего как не живой! Вели Мурыгину принести еще водочки и консервов! А то у нас тут остался шашлык да зелень. Быстро!

Никита безо всякого рвения отправился исполнять распоряжение начальства. Мурыгин пересчитал водку и с вздохом выдал очередные две бутылки.

– Сволочи! На них не напасешься. Нам еще три предмета сдавать! Такими темпами только на стрельбу останется! Замполит, политзанятия под угрозой! Твой предмет в опасности. Будешь сам своих политиков поить.

Никита буркнул что "в гробу видал поить и наливать неизвестно за что", и побрел обратно. Подполковник осоловело уставился на Никиту, когда тот не рассчитав очень резко стукнув, поставил бутылки на столешницу. Этот громкий звук пробудил дремавшего начальника, и он тупо уставился на Ромашкина.

– Лейтенант! Ты кто?

– Лейтенант Ромашкин.

– И что?

– И ничего, еще водку вам принес, – ответил, усмехнувшись, Никита. Для продолжения, а то бутылки опустели.

– Ага! Умничаем! Презираем? Не уважаешь?

– Почему не уважаю? Я вас просто совсем не знаю. Позвали пришел, принес, а сейчас уйду.

– Комбат! Ты посмотри каков наглец! Ни страха в глазах, ни подобострастия. Давно в чужих руках не обсирался?!

– А я никогда не обсирался! – обиделся еще пуще Никита.

– Ну, нахал! Да ты знаешь кто я?! Знаешь?!

– Нет, – ответил искренне лейтенант.

– Знаешь, что я с тобой могу сделать, лейтенант?! Изничтожить, буквально! Форменно извести, под корень истребить!

– А за что? – вновь спросил Никита. – За то, что водку подношу?

– Э-э-эй! Ромашкин! Не зарывайся! – рявкнул заволновавшийся Алсын, желая оборвать неприятное направление разговора. – Уйди! Поди, прочь!

– Водку говоришь? Значит, ты видишь во мне алкаша? Да я тебя в порошок сотру и размажу! Вот сейчас поставлю двойку за вождение, а завтра за стрельбу и тебе крышка! Снимут с должности и в Афган отправят.

– С превеликим удовольствием, сделайте такую милость. Сам об этом начальство прошу, – обрадовался Никита.

– Но – но! Замполит, не болтай! Какую ты чушь, несешь! Двойки он захотел! Кроме тебя в роте другие живые люди есть, которые за дело болеют, и не балаболят. Мы год работали не для того, чтоб ты все экзамены испоганил. Шагай на учебное место! – приказал Алсынбабаев.

– Э, нет! Я хочу с ним разобраться, понять, что он за человек! Погляди, какие наглецы из училищ выпускаются! Хамье и шваль! Пороху не нюхали, а пыжатся, из себя что-то корежат! Правильно говорю комбат?

– Правильно Владимир Иванович! – согласился Алсын. – Без году неделя как стал лейтенантом, а ведет себя будто старый боевой офицер. Лейтенант, ты знаешь, что такое учения под руководством Министра обороны? Нет? А я дважды участвовал, и благодарность получал. Марш-бросок на танках через пол Европы совершал. Вот у тебя на плакате пакет с вертолета командиру танковой колонны передают, у меня так было! И реки форсировал и сквозь лесные чащи прорывались. Вот это служба! А то губы он кривит... Иди... – распорядился Алсын, махнул рукой и едва не рухнул с табурета.

Комбат нетерпеливо замахал руками, удаляя Никиту от фуршетного стола.

– Не, постой! – не унимался проверяющий. – Я ему еще и по политподготовке двойку поставлю! Лично! Могу хоть сейчас проэкзаменовать. Комбат, они ведь ни хрена не знают! Скажи к примеру: в каком году Дмитрий Донской разбил Чингиз-Хана? Не знаешь?

– Чингиз-Хан умер еще до рождения Дмитрия Донского, – ухмыльнулся лейтенант.

Бестолочь! – обрадовался проверяющий. – В 1380 году! Читай баллады! Это, м-м-м, "Слово о полку", этого как его? " Игоревым"! Вот!

– Это из серии, про то, как дура-царица, Екатерина-Вторая Аляску продала Америке, – усмехнулся Никита, внутренне радуясь бестолковости начальника и не знании им истории.

– Вот-вот! Такие как Катька и просрали Россию! Доверь вам армию, до Урала отступать будем. Неруси! Правильно я говорю комбат?! Демагоги!

– Верно, Владимир Иванович, совершенно верно! – ответил хитрый башкир Алсын. – П-понят-т– тна! Космополиты! Все спустят! Ни пить, ни баб... не умеют. Сосунки, не то, что мы джигиты! Закваски нет!

– Иди лейтенант, и думай! – торжествуя свою победу, сказал проверяющий и вновь приложился к стакану. – Думай, и быстрее уму разуму набирайся!

О чем думать? – усмехнулся внутренне Ромашкин. – Как и столько пить? Я так никогда не научусь, здоровья не хватит. Как с искренней преданностью смотреть в глаза начальству? Да пошли они...

Никита поддал носком сапога по пустой жестяной банке из-под шпрот, валявшейся во дворе. Она, разбрызгивая масло, взлетела высоко вверх, прочертила замысловатую петлю в воздухе и подхваченная внезапным порывом ветра, бумерангом понеслась в противоположную сторону, и плюхнулась к столу пирующих.

Алсын вскочил, затопал в гневе ногами, энергично замахал руками и завизжал:

– Лейтенант! Уйди прочь с моих глаз! От греха подальше! О-о, облисполком (это была его любимая присказка)! Испепелю! П– понят-т-тнаа!!!

...Понято. Ромашкин пожал плечами и скрылся за стеной из плетеного камыша. Черт! Ну, незадача, пнул ведь жестянку в одну сторону, и надо же, так неудачно, как будто специально. Прицельно, умышленно захочешь – не попадешь...

Никита сел на пенек перед болотцем и, напевая, принялся швырять камушки в лягушек. Постепенно он успокоился начал размышлять: "Ну, какого лешего я тут забыл? В этой Чурбании, в Мамбекистане? И зачем было учиться четыре года? Чтоб угождать пьяным дуракам с пропитыми рожами? Подай водки, поднеси стакан? Нагнись, встать-лечь! Дерьмо! Ну да ладно, еще немного потерпим, послужим...

Вернувшись в квартиру с полигона Ромашкин сделал чрезвычайно неприятное для себя открытие: соседи по квартире умудрились за трое суток сожрать все присланные родителями продукты. Продовольственная диверсия грозила финансовой катастрофой. Кроме того, дети постоянно лазили по его комнате, брали без спросу вещи, что-то все время пачкали или разбивали. Дальше так жить было нельзя.

Никита посетовал Шмеру на эту "прожорливую саранчу", на что Мишка рассудительно молвил: – Пропадешь с ними, сопьешься. Надо квартирку менять.

– А как? Куда в общагу? А вещи? – воскликнул Ромашкин.

– Нет в общагу не надо, есть вариант получше! Перебраться в мансарду, в двухэтажный домик, возле дыры в заборе одна квартира освободилась и пустует, я имею достоверную информацию! Для себя берег, но летом со свадьбой не вышло, тебе по дружбе за "пузырь" уступаю! Пойдем к зампотылу, похлопочу за тебя, правда, нужен литр водки, чтоб вопрос не засох на корню. Спрыснуть надо, понятно?

– Чего ж не понять, хоть два литра, лишь бы от этой голодной орды перебраться подальше!

– Правильное решение! А если ты в Афган действительно уедешь, я в мансарде останусь жить. Давно мечтал о хате! Женщину ведь привести некуда. В прошлом году из Кинешмы приехала к бойцу сестра. Она аж пищала, так хотела! Девка в самом соку, груди величиной как дыни, задница – во (Шмер широко развел руки, показывая ширину обхвата и, закрыл глаза, вдобавок облизнувшись при воспоминаниях). А где пошалить? В общаге, на своей койке я поселил ее брата, в увольнение отпустил на три дня, он там и дрыхнул. А девицей пришлось поделиться с Шкребусом, у него жена как раз к мамаше уехала и квартира пустовала. А на кой черт мне бы он сдался! Потеет сильно толстяк, и слюнявый очень! Каждый раз после него "крановщицу" полотенцем протирал, не люблю потных.

– Почему крановщицу?

– Потому что на башенном кране работает. У них в Ивановской области с мужиками дефицит, бабы на всех должностях. Одна польза от Ребуса – мотоцикл. За водкой круглые сутки мотаться можно. Мы в воскресенье после пикника втроем возвращались, заехали на рынок арбузов набрали, мотоцикл вихляется, оттого что водитель еже живой, так набрался! Ребус– Глобус за штурвалом, крановщица в него вцепилась, а я на железный багажник китель подстелил и одной рукой за "дыни" девицы ухватился, а другой авоську с арбузами держу. Мотоцикл у остановки поворачивал и сильно вильнул, меня арбузы вправо потянули, я повалился, Глобус руль не выправил, и мы дружно рухнули. Я и девка ржем, мотоцикл ревет, колеса крутятся в воздухе, а Шкребус матерится. Вот потеха! А на остановке толпа женщин, маршрутку ждут, в том числе и жены командира полка и комбата. Все над нами смеются, а командирша возмущается распоясавшимися молодыми офицерами. Доложила мужу, тот нам позднее, таких навалял...

– Еще бы! – рассмеялся Никита – И чем дело кончилось? Девицу домой, вас на гауптвахту?

– Если бы. Нам по выговору, а ее мы за сестру Шкребуса выдали, у него ведь обитали. Крановщица нам обоим уже надоела, деньги кончились, протрезвели, видим, ничего в ней хорошего нет, а ивановская хочет продолжения утех. Вошла во вкус. Дома не с кем, а тут двое! К Шкребусу жена должна вот-вот вернуться, еле выставили подругу эту в Россию, три раза отъезд откладывала.

– Так ты хочешь вновь призвать в гости крановщицу, теперь ко мне в квартиру? – подозрительно посмотрел на приятеля Никита.

– Упаси Бог! Другие варианты найдем! Не переживай, все будет хорошо! Пойдем пробивать жилье!

Квартирка оказалась без удобств, с водопроводом на улице, с печным отоплением, без газа. Забор, огораживающий дворик повалился в одном месте внутрь, в другом к проулку, сам двор страшно запущен. Мусор вдоль стен, большая куча глины перед не засыпанной ямой. Глубина ямы неопределенна, так как на половину затоплена. Шмер пояснил, в мансарды планировали год назад провести водопровод, но трубы пропали, тыловики видно продали, и это дело бросили на половине. Никита с опаской, осторожно вошел в накренившийся влево, и одновременно назад, туалет. Строение шевельнулось, но не завалилось. Но это не беда, главное избавился от нахальных соседей!

Внутри домика за входной дверью, просторная веранда, маленькая кухня с печью на половину помещения, прихожая с лестницей на второй этаж и две одинаковых комнаты одна над другой, в каждой по узенькому окошку. На втором этаже, над кухней чуланчик без окна, так называемая "тещина комната". Красота! Живи и радуйся свободе! Соседей двое. У одних квартира такая же, у других – половина дома. Там жил комбат соседнего пехотного полка. Ну и пусть себе живет, лишь бы нам не мешал....

Шмер, таки сумел навязаться в квартиранты (настойчиво напомнил несколько раз, кто помог с жильем), к тому же привел с собой ординарца, молодого солдата Кулешова. Курсант был рад до безобразия, варить каши и супы веселее, чем бегать по тактическому полю и маршировать на плацу. Так и зажили втроем.

После сдачи проверки офицеры роты настояли на вливании в коллектив. Ритуал не хитрый, купить много спиртного и закуски, собрать всех вместе и напоить. Одновременно с Никитой пришлось и Шмеру обмывать новое звание "старший лейтенант". Съездили в город, набрали зелени, овощей, водки, много банок с рыбными консервами, накрыли стол в подвале, в каптерке и приступили к делу. Обоим водкой наполнили по большой солдатской кружке, бросили туда звездочки (Мишке три, а Никите две), и под бодрые выкрики выпили содержимое. Ромашкин почувствовал, что сейчас умрет, ибо закусить ему подсунули перчину. Съеденный затем соленый помидор не помог. От водки и перца сперло дыхание, казалось желудок загорелся. Офицеры громко смеялись, подшучивали, подбадривали.

Ротный, выпив быстро четыре рюмки, совершенно осоловел, взгляд его потерял осмысленность, речь утратила стройность. Посидев полчаса, и выпив еще чуть, Витька внезапно вскочил и, расстегивая брюки, направился к шкафу с шинелями. Не прицельно пущенная струя, обрызгала стену, а офицеры, быстро оправившиеся от первого шока, от этой выходки Недумающего, вытолкали, матерясь ротного за дверь. Обратно к столу он не возвратился.

Никита, через некоторое время, почувствовав, что на сегодня ему достаточно, тихо не прощаясь, ушел домой. Но следом за ним примчался посыльный и срочно вызвал в штаб полка. Теряясь в догадках, Ромашкин отправился на аудиенцию к Бердымурадову. В кабинете замполита, сидел солдат – киргиз, из второго взвода, с перевязанной свежими бинтами головой, и пытался написать по-русски объяснительную.

– Вот, полюбуйтесь, что у вас в роте творится! – воскликнул Бердымурадов. – Мордобой! И кто это вытворяет? Командир роты! Палкой ударил, по голове! Он что идиот? Солдат выйди...

Когда боец вышел из кабинета замполит продолжил возмущаться:

– Откуда его откопали? Недумающего, этого?

– Неслышащего, товарищ подполковник, – поправил Никита начальника, стараясь не дышать на него водочным перегаром.

– Какая разница, Непомнящий, Невидящий.... Он вбежал в казарму и помочился на тумбочку дневального! Этот солдат, дневальный, пытался что – то сказать, а ротный ваш, баз его шваброй по затылку! Он нормален?

– Не знаю, я раньше за ним такого не замечал, – ответил изумленный Ромашкин.

– Найти ротного, и ко мне его в кабинет! Прячется где-то, мерзавец! Бегом, лейтенант!– приказал замполит полка.

Витьку так и не разыскали, а на утреннее построение, он явился трезвым и бодрым. Все отрицал, клялся, что солдат врет. Командование махнуло рукой, бог с ним, главное исполнителен. Ну, и что того, что дурак? Всякое бывает после контузии....

***

– Врешь! Вот сейчас врешь! – возмутился Котиков. – Не бывает такого, чтоб ротный и ссыкун!

– Бывает, Семеныч! – заступился за приятеля Кирпич. – У меня в училище комбат был типа этого Недумающего. Постоянно норовил по пьяному делу, у оружейной комнаты пристроиться.

– Ладно, поверим, – махнул рукой Большеногин. – Мели дальше.

Глава 5. Запой.

Общага гуляла больше недели. В запое пребывали оба этажа кирпичного барака, за исключением четырех комнат для семейных. Обитатели этих номеров тоже с удовольствием бы присоединились к веселью, но жены стояли на страже семейного благополучия и отлавливали своих супругов на подходе к крылечку. Иначе и эти ребята с радостью бы погрузились в беспробудное пьянство на дармовщинку.

Почему народ пил? А потому что больше не находили для себя иных занятий. Сеансы кино фильмов в Доме офицеров начинались в девять вечера, но совещания оканчивались около 22.00. Старинный телевизор в холле общежития стоял исключительно для мебели, без внутренней начинки. Коллективной антенны на здании не было, а в комнатах на самодельные антенны другие телики программы улавливали плохо. К тому же командование запрещало держать в номерах нагревательные приборы и постороннюю аппаратуру. Может быть в целях экономии электричества? А вероятнее всего из самодурства. Сукно биллиардного стола было разодрано, шары отсутствовали, шахматные доски сиротливо лежали на подоконнике без фигур внутри, и лишь полные собрания трудов Ленина, Маркса и Брежнева на книжной полке, пребывали в девственной целостности и нетронутости.

Двухэтажное общежитие, выложенное из облупившегося серого силикатного кирпича, до водоотливов окон первого этажа покрылось мхом и плесенью. В ней пахло сыростью (это в Туркестане!), затхлостью. На каждом этаже были комнаты для умывания, по четыре раковины у стен, с холодной водой, кухни не было. Пожароопасно. Двадцатилетняя мебель, ветха и полуразрушенная. Общий туалет находился позади магазина на улице через дорогу. Трезвому входить туда было противно, а пьяному опасно, дабы не провалиться в дыру. Электрические плитки, чайники и кипятильники, вместе с посудой систематически изымались заведующей, и уничтожались. Отсутствие удобств, минимум свободного времени, и большая толпа мучающихся от безделья и тоски молодых мужиков. Что полезного можно сделать для себя после одиннадцати вечера? Ничего. Можно только крепко выпить или смертельно напиться. Все зависит от степени тоски. Печаль, грусть, тоска, тоска зеленая, смертельная тоска.

Водка и вино продавались только в городе, а маршрутка бегала до девяти вечера. Поэтому около девятнадцати часов, какой-нибудь гонец с деньгами мчался на рынок в универсам, наполнял сумку бутылками, авоську закуской и успевал вернуться обратно. Подошедшие позже собутыльники добросовестно истребляли закупленное. Обычно до утра не хватало. Первым иссякало спиртное, сколько ни возьми, потребности всегда превышали заготовленный запас. В этом случае в ход шла энергия самых страждущих.

Если гуляла комната Шмера, то можно было уговорить слетать на мотоцикле Шкребуса. Когда пьянствовала седьмая рота, на стареньком "москвиче" мчался Власьев. Правда, затем приходилось поить автовладельцев. Но бывало, что кто-то желал выпить после полуночи. Водители уже спали дома с женами, и тогда страдальцы топали пешком. Идти по времени получалось в одну сторону пол часа. На окраине города стояла хибарка с покосившейся деревянной дверью в глиняной стене. Так называемое, "Черное окно". Стучи в любое время дня и ночи, откроют, обеспечат всем необходимым, но по двойной цене.

Затем пол часа легкой трусцой обратно. Когда те, кто бегали за водкой возвращались, обычно собутыльники уже спали. Гонцы будили храпящих и мероприятие продолжалось. Пили лейтенанты и прапорщики от тоски, безысходности, "дикости среды обитания" и отсутствия перспектив. "Дыра", она и есть дыра. Вероятность замены лишь теоретически-через десять лет, или на войну, в Афган. Будь он не ладен, не заменяемый район. Вот если бы Небидаг или Кызыларбат, то сменяешься через пять лет. А так как считается, что условия вполне терпимые, то замена в течение десяти лет и не обязательно за пределы Туркестанского округа.