Текст книги "Гусарские страсти эпохи застоя"

Автор книги: Николай Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Нового начпо в курс дела Хавов вводить не стал, побоялся, а без него комбинация распалась. Хавов был главным организатором: он деньги получал, делил, прикрытие обеспечивал. Полковник как психолог был хорош и незаменим. Сразу оценивал человека верно: даст тот деньги или нет, сколько можно выжать. Сумма до трех тысяч рублей доходила, смотря с кого брать. Такса была не твердая, а плавающая. Грузин и армян трясли по максимуму, узбеки могли раскошелиться поменьше, с киргиза еще меньше.

В общем, расставаясь, подельники решили эту лавочку тихо закрыть. Адрусевича по протекции Хавова назначили на повышение в дивизию, заместителем комдива, (нажитое добро пятью КамАЗами вывезти не смог в столицу), новый командир танкового полка ничего не знал, не посвятили. Он ограничился только "работорговлей", сдачей бойцов на строительство и на колхозные поля.

И тут случилось то, что никто не мог ожидать. Эффект "законченного кретина"! Как говорит народная мудрость: "Бывают дураки, но не до такой же степени"! Приехал один папаша просить за своего сыночка. Назовем его Мамбековым, (хрен знает, какая у него фамилия, возможно Ишакбаев). Явился он по проторенной дорожке к начальнику связи: мол, помоги. Тот отказал. Все ведь работали через Хавова и напрямую, без указаний ничего не предпринимали. Туркмен обиделся и сдуру написал письмо в Политбюро ЦК КПСС. "Дескать, как так? Ахмед денег дал, сын в Афган не поехал, Касым денег дал, сын возле дома служил, Махмуд денег дал и тоже все в порядке. А я заслуженный чабан, ветеран труда, деньги, честно заработанные предлагаю, и не берут! Чем я Мурат хуже моих односельчан? Почему мой сын должен ехать воевать, рисковать жизнью? Где справедливость?

В Политбюро видимо ошалели от такого прямого и тупого вопроса. Он в письме указал, кто получал деньги, как в дивизии решали эту проблему его земляки, и как страшна для их семьи война. Приложил список друзей и знакомых, кому помогли...

Москвское руководство разъярилась, и тотчас распорядились арестовать всех, кто виноват в этом безобразии. А кто виноват? В первую очередь начальник особого отдела, он ведь давал прямые указания на замену солдат по неблагонадежности. Пришла шифрограмма в дивизию, провести расследование, и надо же такому случиться, в "кодоточку" зашел особист Путятин, просмотрел шифровки, первым с ней ознакомился и обомлел. В одной из них предписано: отстранить его от должности, разобраться и принять меры к разоблачению и задержанию остальных преступников и махинаторов. Адресована шифровка второму особисту, его заместителю. Солдатик-шифровальщик допустил промашку, – отдал всю папку с документами вместе с этой шифровкой! Путятин прочел листок, побледнел, загрустил. Отправился домой, выпил две бутылки водки для храбрости, написал покаянное письмо и застрелился, пустил пулю в висок из табельного пистолета. В письме он клял себя, что бес попутал, не выдержал, захотелось красивой жизни: девочки, рестораны, машина, дача. Короче говоря, покаялся. А чтоб не подумали, что он такой подлец-негодяй, если и подлец, то не один, и перечислил всех кто участник событий. Тех, кого знал. В общих чертах обрисовал ситуацию, перечислил прегрешения подельников, расписал схему деятельности. Исповедался. В конце письма как положено: "Прощайте товарищи, я прожил жизнь коммунистом и остаюсь таковым и в смертную минуту. Ему в принципе и так "вышка" светила: взятки в особо крупных размерах. И много взяток".

Ну, прямо как в кино! Начались аресты. Начальнику связи наручники надели в кабинете, Хавова командировали из Афгана на Родину, в аэропорту без лишних разговоров забрали в тюрьму. Он был в таком шоке, что в первый день написал чистосердечное признание. Это его и сгубило. Думал активным сотрудничеством спастись, а получилось наоборот. Вышла высшая мера– "вышка". Связист Бордодым крутил, вилял, отказывался, путал, сам запутался, – в результате срок, десять лет. Ну, а Андрусевича даже арестовать не сумели. Хитрый лис от всего отпирался. "Я не я и лошадь не моя!" Мол, действовал по указанию особиста и начпо. Мне приказывали, я солдат и не отправлял на войну. Откуда знать, что мои начальники, преступники? Я в камере с Хавовым одну неделю вместе сидел. Ох, он Андрусевича поносил последними словами. Ну, а особиста – правдолюбца, проклинал вместе с предками до десятого колена. Короче трибунал вынес ему суровый приговор. В помиловании отказали и быстренько расстреляли.

Всему виной смена власти и приход к ней КГБэшников. Устроили показательный и суровый процесс и приговор, чтоб другим взяточникам не повадно было, думаю, командирам по частям разослали шифровки.

А меня как выпустили из трибунала, я сразу в кабак. После общения с Хавовым и всех этих ужастей, расслабляюсь по полной программе. Радуюсь жизни и свободе. Вино, водка, девочки. Девочки, правда, так, в основном, для интерьера....

А самое главное, что меня спасло от судебной расправы, так это недавнее происшествие, бесчинство кавказцев на железной дороге возле города Мары. Слышал? Нет? Друг, мой, почему ничего не знаешь? Газет не читаешь? Ах, да в советских газетах об этом не пишут, только "вражеские голоса" вещают...

Ну, так слушай. Скомплектовали в Красноводске целый эшелон из абреков. Самые мирные в нем были азербайджанцы. Остальная банда: чеченцы, ингуши, карачаевцы, черкесы, кабардинцы и прочий полный ассортимент народов Кавказа. Где-то в дороге призывники раздобыли спиртное, очевидно спекулянты и проводники подсуетились. "Дикая дивизия" нажралась и вышла из повиновения. Можешь себе представить полторы тысячи диких горцев, неуправляемых, наглых, пьяных и обкуренных джигитов? Так вот, это безмозглое стадо взбесилось! Избили и выбросили на ходу из поезда нескольких офицеров, изнасиловали до смерти и вышвырнули трех проводниц. Которые не погибли в поезде, убились при падении. Эшелон остановился возле какой-то станции, и тут вызванный на подмогу караул, попытался навести порядок. Эти обезумевшие дикари бросились вырывать автоматы у солдат.

Начальник караула, капитан несколько раз стрельнул из пистолета в воздух, но этим только раззадорил толпу. Орда бросилась к офицеру, и он, видя, что дело плохо выстрелом в упор ранил одного. Схватил у ближайшего бойца автомат, и принялся стрелять перед ногами нападавших, да поверх голов. С трудом караул сумел отступить к вокзалу. Машинист отогнал состав на запасный путь, а стадо нелюдей, принялись загонять водометами в вагоны. Эти озверелые дикари и обкуренные, бросились драться с пожарными, отбирать брансбойты. Прибывший батальон внутренних войск, плотно оцепил эшелон, и заблокировал малейшие попытки выбраться и разбежаться. Несколько суток без воды и пищи заставили шайку угомониться. Затем прогнали абреков сквозь строй ВВэшников, с зуботычинами, пинками и подзатыльниками, каждому бунтарю. Обыскали, допросили, выявили зачинщиков и организаторов, скомплектовали группу подозреваемых в насилиях и убийствах, а остальных распределили по воинским частям, любимой Родине служить. Ну а я как справившийся в одиночку с подобным бунтом, оказался "на коне"! Только вменяли мне превышение самообороны, да и то адвокат оспаривал. Короче говоря, я так счастлив, что не могу остановиться и отправиться домой к родителям в Самару. С Байрамом в тюряге обзнакомились, теперь вместе гуляем. Оч-ч-чень, авторитетный товарищ! Вор и бандит! Поаккуратнее с ним, он не совсем нормальный!"

– Занятная история с тобой произошла, Сергеич! – усмехнулся Никита. Пойдем, искупаемся?

– Нет, не хочется. Начну плавать, протрезвею, а мне этого совершенно не требуется. Я желаю быть мертвецки пьяным. Пойдем отсюда, что – то мне воздуха не хватает. Тут как в тюрьме! Подземелье! Ты лейтенант только купаться собираешься, или наших девчонок еще раз потоптать, потискать планируешь?

– Ну, нет! Хватит. По ним всем уже Чекушкин прошелся, а после него, только триппер цеплять. Есть большая вероятность! Он, сволочь, с каждой за камень сплавал, а одну, вон, прямо в углу террасы пристроил. Негодяй, всех обгадил! Я только купаться теперь буду.

– Знаешь, Никита, предлагаю тогда без возобновления купания, покинуть этот грот и отправиться в кабак, что сверху стоит. Кутнем, пока твои приятели будут групповик устраивать!

Никита, поразмыслив, согласился. Чудеса подземного царства уже посмотрел, в теплой водичке побарахтался, пить, и есть здесь больше нечего, значит можно уходить наверх. Тем более падающее с хлюпающим всплеском в воду камушки несколько раздражали и вызывали беспокойство. А ну как не мелкий кусочек отвалится от каменного свода, а целая глыба на голову? Поминай, как звали!

– Хорошо, в кабак я с удовольствием! Но у меня в карманах только мелочь, – известил собутыльника Ромашкин.

– Э-э! Не суетись! Банкет за счет приглашающего. Продолжаем радоваться воле и жизни!

Глава 18. Исламист.

В кафе стоял приятный полумрак. Тихая джазовая музыка струилась из проигрывателя, спрятанного под стойкой бара, эта приятная мелодия не мешала молчать и думать.

Капитан заказал несколько различных салатов, люля-кебаб, шурпу и бутылку коньяка. Само собой на столе присутствовали разнообразная зелень, обилие овощей и фруктов.

– И долго ты так планируешь гудеть, как трансформатор? – спросил Никита, после того как бутылка опустела на половину, а капитан только молчал и курил. Казалось, он не замечал ни вкуса пищи, ни аромата коньяка, ни соседа по столу. Поэтому пищу поедал в основном Ромашкин.

– А что? Как ты сказал? Гудеть? – усмехнулся финансист. – Разве это гудешь? Это тихий, скромный отдых, усталого человека. Я сейчас слегка расслабляюсь. Вот первые три дня мы гужевали, гулеванили! Ящиками лилась водка, и девки менялись пачками! Капитан вынул из кармана бумажник, вытряхнул из него купюры, отложил в сторону две сотни, осталось только несколько "червонцев" и "четвертных".

– Да вот, пожалуй, кутить как раз сегодня и перестаем! Заначка, на обратную дорогу, да на опохмелку в кабаке Ашхабадского аэропорта. Ты на меня внимания, лейтенант, не обращай. Ешь, пей, отдыхай, а я буду курить, и продолжать молчать и размышлять. Договорились?

Ромашкин кивнул в знак согласия и продолжил трапезу, благо закуски были замечательно приготовлены. Вскоре во дворе возле грузовика появилась шумная и взъерошенная компания мокрых приятелей. Водитель "Урала" начал громко и призывно сигналить.

– О! Накупались черти! Меня очевидно вызывают! Ладно, я помчусь к ним, а не то уедут без меня на полигон. Не хочется топать в горы пешком, и добираться на случайных попутках.

Никита опрокинул в рот последнюю рюмку коньяка, закусил ярко-красным, сочным гранатом, попрощался со щедрым собутыльником и поспешил из ресторана. Друзья нервно топтались возле открытой кабины на холодном ветру, под накрапывающим мелким дождичком и громко матерились.

– И, куда ты пропал? – возмутился Чекушкин. – Мы его ищем, а он в ресторане сидит. Сколько тебя ждать?

– А что вам без меня было скучно с подружками? Куда вдруг заторопились?

– Нет, не скучно, веселились до поры, до времени. Но потом этот Байрам, вдруг приревновал Чекушкина к брюнетке! – рассмеялся Колчаков. – Азиат проснулся в этот момент, когда почти у его изголовья Васька эту жгучую деваху "приголубил" (другого места не нашел). Очень она томно дышала и разбудила варнака. Бандюга полез драться, надавал пинков девахам, мне в ухо съездил, а лежащему Ваське наступил на задницу, да в бок саданул.

– Ну, сволота, нерусская! Он мне чуть наследство не вдавил во внутрь этой чернявенькой! – воскликнул Чекушкин. Пришлось кулаками помахать слегка. Девицы завизжали, в воду попрыгали, в сторону отплыли, и с валуна наблюдали за сражением, как мы толстяка с двух сторон дубасим, он нас в ответ мутузит. Минут пять дрались, потом он как заорет: "Хватит! Прекращаем! Не то врагами станем, а я врагов привык уничтожать!"

– И мы согласны, хватит, так хватит! – продолжил рассказ Колчаков. Нам и самим драка большого удовольствия не доставляла, но в результате дальнейшее наслаждение перепоганил, и девок распугал, ублажать они нас перестали.

– Выпили мы в знак примирения по рюмке, и ушли, от греха подальше! воскликнул возбужденный и не отошедший от потасовки Чекушкин. – Девицы дружно шепчут, чтоб уходили, не то Байрам, спьяну вновь бузить будет. Ну и ладно. Мы в принципе, свое уже взяли: и выпили, и закусили, и пошалили. Эх, хороши были девчата!

– А, по-моему, шум раздается по– прежнему в пещере! – возразил Никита, забираясь в кабину. – Может его нужно все-таки утихомирить? Побьет девчонок!

– И что? Это их работа, им за этот риск деньги платят. Рыцарь выискался. Надо было от нас не уходить. Было б нас трое, мы б не отступили. Глядишь, в озере эту гнусную свинью утопили б, и по течению в глубину преисподни сплавили! – рассмеялся Чекушкин. – Едем! Сами разберутся без посредников, обслужат покачественнее. Водитель! Жми на газ!

Машина запетляла по дорожному серпантину, а компания задремала утомленная подводным приключением.

В лагерь добрались затемно. Непомнящий попытался затеять скандал, с угрозами о привлечении к ответственности "за срыв занятий", но Чекушкин, допивший в кабине машины из горлышка поллитру, вошел в буйство, схватил за горло капитана и сказал, "что б тот не пищал, не желаю, мол, слушать визг зассанцев".

Ротный в миг растворился во мраке лагеря, а опустившийся в ущелье туман скрыл следы спрятавшегося за палатками Недумающего. Оставшиеся в конуре офицеры моментально заснули. За исключением Кулешова, который вернулся к обязанностям истопника. Среди ночи в коморку вернулся продрогший ротный. Он прокрался как жулик к койке и тихонечко лег. Незнающий был крепко пьян, но видимо долго и тщательно мочился перед сном, ибо более среди ночи не выскакивал, и не использовал в качестве писсуара чужие сапоги.

К утру продрогли. Чекушкин окликнул истопника, но тот ответил басовитым храпом. В печке горели огни, но от пламени, почему– то тепло в комнатушку не исходило. Превозмогая лень, Васька поднялся и, шаркая тапочками, подошел к двери. Нагнувшись, он обнаружил причину холода. Дневальный Кулешов вообще не разводил огня, просто положил на поленья фонарик, включил его и уснул праведным сном. Он это проделал, чтоб не утруждаться подбрасыванием ночью поленьев. Чекушкин дал затрещину сонному бойцу, заставил его разжечь топку, но из-за опустившегося на лагерь сырого тумана очаг не горел, а влажные дрова лишь дымили. Проклиная и Кулешова и Чекушкина, офицеры выскочили из помещения, и остаток утра провели на свежем воздухе...

На утро полевой выход для Ромашкина завершился. Потребовалось срочно сопроводить в гарнизонный медсанбат заболевшего солдата. Естественно выбор пал на Никиту, как на того, кто менее ценен для качественного проведения занятий на технике. Боец-туркмен мучался острыми болями в животе, и было похоже на раннюю стадию приступа аппендицита. Никита собрал вещички в чемоданчик и запрыгнул в кузов, боец, кривясь и охая, забрался следом. С помощью Ромашкина устроился на откидной лавке и продолжил стонать. Зампотех Антонюк, заполнил собой кабину, и подгоняемый им водитель, мигом домчал их до станции. В пути курсант держался за спину, куда отдавала при толчках на ухабах острая боль. Видимо это все же не аппендикс воспалился, а почки простудились, или камни в них шевелятся. Едва-едва успели к проходящему поезду. Отогревшись в вагоне, солдат заметно повеселел.

– Не бойся, до медсанбата я тебя обязательно довезу живым, – пошутил Никита, успокаивая солдата Мерабова.– А дальше, как судьбой назначено...

– Спасибо, – усмехнулся солдат. – А можно мне домой заехать?

– Желаешь проститься перед смертью с родными? – рассмеялся лейтенант. Не боись, не умрешь. Военная медицина на хорошем уровне, спасут. Военные врачи лучше, чем знахари в твоем пустынном кишлаке.

– Да я не о кишлаке говорю, – вновь принялся просить туркмен. – В Ашхабаде живет младший брат моей апа (мамы). Он редактор научного журнала. Давайте в гости сходим к нему? Поедим, отдохнем.

– Если будет много свободного времени между поездами, погостим. Пообещал лейтенант. – Адрес знаешь?

– Да, конышно, знаю. Бывал до армии у него, три раза. Хорошо живет дядя Ахмед, богато.

После посещения подземного озера, в кармане у Ромашкина не было ни шиша, только фантики от конфет. Едва хватило на билеты в общем вагоне.

"Ладно, чем голодать и перебиваться вонючими столовскими беляшами, а чем пухнуть от голода, лучше в гости сходим", – подумал Никита и утвердился в решении посетить дом культурного туркмена. "Любопытно сравнить, как живет цивилизованная элита аборигенов и провинциальные урюки? У не цивилизованных в гостях уже бывал, вкусно готовят, сытно, но обстановка не стерильная. Теперь надо посмотреть на тех, кто поднялся в эволюционном развитии ступенькой гораздо выше бабуина". До поезда в Педжен действительно получилось "окошко" в двенадцать часов. Можно и на экскурсию.

Они в течение часа доехали на троллейбусе в какой-то зачуханный район и оказались в бескрайних одноэтажных кварталах.

"Вот незадача!" – подумал Ромашкин. – Раз обитает в такой глуши, очевидно, ничего хорошего тут не увижу. Убогость и нищета! Сплошные трущобы.

Унылый район, состоящий из несколько сотен глинобитных домишек, узкие улочки, по которым ветер раздувал пыль, песок, мусор. Обрывки газет, словно бумажные змеи летали между заборами. Эти заборы были не совсем заборами в понимании русского человека, они являлись слепленными глиняными стенами, одна к другой. Чем богаче и значительнее достаток обитателя жилища, тем толще и выше эти стены, настоящие крепости. Сами домики прятались за дувалами, как за защитными сооружениями. Жизнь за ними била ключом и порой вырывалась наружу в виде шумных ватаг ребятишек выскакивающих с гиканьем и визгом из дверей. Эти двери были словно бойницы в крепостях. Единственные лазейки в огородившихся от внешнего мира бастионах. Ребята кидались друг в друга камнями, ругались, стреляли из рогаток. Не дай бог, врежется в пешехода эта толпа, затопчет и не заметит. Дикая орда!

Путь военных лежал к одному из самых убогих домиков. Единственное, чем он отличался от остальных сооружений, дувал возведен не высоко и перед ним был маленький заборчик с палисадником, в котором росли какие-то кусты. Сейчас стояла зима, и что это за растительность борется за свою жизнь в глиняной и песчаной почве, осталось не известным.

Солдат отодвинул потайную задвижку, приоткрыл скрипучую калитку и они подошли к дверям. Мерабов принялся колотить руками и ногами по крепким деревянным доскам.

– Дядя! Дядя! Это я Рустам! – Прокричал солдат, что есть сил. – Дядя!

Видимо вскоре их услышали, потому что занавеска на маленьком подслеповатом окошке слегка шевельнулась, и за ней мелькнуло женское лицо.

– Тетя Фатима! Это я, племянник Рустам! – воскликнул, обрадовано Мерабов. – Товарищ лейтенант, сейчас нам откроют, меня услышали!

Лицо солдата светилось радостью. Наконец-то он у родственников! Пусть и не в родном доме, но и не в армейской среде, которая за полгода обрыдла. Боец предвкушал сытную, домашнюю пищу, отдых, тепло и покой.

– Салам Рустам! Салам командир! – заверещала выбежавшая на стук женщина. – О, Рустам! Как ты подрос! Возмужал! Но до чего ж ты похудел! Пойдем скорее в дом. Заходите товарищ офицер! Пожалуйста.

Далее она много бурчала и трещала на родном, непонятном россиянину языке. Из всего потока слов Никита уловил только аллах, шурпа и бешбармак. Более он ни бельмеса не понял, сурдо перевод отсутствовал.

"Ага, значит, аллах послал сегодня шурпу и бешбармак. Это хорошо. Значит, голодными не уйдем. Не плохо бы посмотреть телевизор. Сегодня большой хоккей: ЦСКА-Спартак".

Дяди в доме не оказалось, но остальная семья была вся в сборе. Огромная старуха-мать, тощая, не красивая (на вкус Никиты) жена, пятеро детишек, мал-мала меньше, от трех до двенадцати лет. Детки выглядывали из проема в маленькую комнату, прикрываясь занавеской. Их черные и коричневые глазенки любопытно сверкали, дети перешептывались, не решаясь выбраться на свет. Они опасались постороннего русского.

"Молодая" хозяйка пригласила войти в большую комнату, а старая внимательно и недобро разглядывала офицера. Никита с удивлением озирался по сторонам. На свежевыбеленных саманных стенах висели какие-то национальные картинки, узорчатые, большие, красивые ковры и маленькие коврики с орнаментами. Утрамбованные глиняные полы тоже были устланы коврами. В центре комнаты лежало несколько толстых одеял, а на них стоял низкий деревянный помост, игравший роль стола. В углу высилась стопа одеял и подушек, которые упирались в потолок. Телевизор не обнаружился.

Хозяйка пригласила к столу, мигом принесла пиалы с чаем, сахар, конфеты, лепешки. Перекусив с дороги, лейтенант задремал на мягких подушках в углу, а солдат болтал с родственницами и, шаля, барахтался с ребятишками.

Тепло и уют мягких и лежбища из ковров и одеял сморили Ромашкина, и он чуть задремал.

Сколько Никита проспал? Может час, может полтора, но вскоре лейтенант проснулся от громкого и веселого щебетания детей, и сладкого, тягучего и одновременно мурлыкающего голоса мужчины. Ага, дядя пришел! Кот, как есть кот – мурлыка. Широкое восточное лицо, раскосые глаза, реденькая, короткая бороденка на подбородке и щеках. Человек протянул маленькие, узенькие, мягкие ладошки, пожал ладонь лейтенанта и пригласил к столу. Никита обрадовался, увидев, что на постаменте стояли тарелки с едой, зеленью, восточными сладостями: халвой, сладкими орешками, пастилой. В центре этого столика чайник с заварным чайничком. Зеленый душистый, свежий чай, и его аромат хорошо улавливался в воздухе.

– Извините, дорогой товарищ, в моем доме не пьют водку. Я сам не пьющий.

– Ничего, я все понимаю, и так хорошо, спасибо за теплый прием, произнес Ромашкин и представился: – Никита. Лейтенант Ромашкин.

– Очень приятно. Ахмед. Я журналист. Заместитель главного редактора журнала "Проблемы религии и атеизма". Не читали?

– М-м-м.... Извините, не помню, – смутился лейтенант. – А проблем больше у религии или атеизма?

– А Вы шутник, милейший. Конечно у атеизма! Религия вечна! То, что не знакомы с нашим изданием понимаю, он специализированный философский журнал.

Церемония приветствия и знакомство окончилась, и гости направились к тому месту, где были расставлены закуски и уселись на подушки. Чудно есть на полу. Этого Никита конечно не ожидал. Он уже бывал в домах простых туркменов: торгашей, водителей, кладовщиков. Но то были малообразованные простые аборигены. А вот этот культурный азиат с двумя высшими образованиями, партиец, журналист, представитель местной интеллигенции! Но обстановка настолько же убогая, как и у других, ни кроватей, ни кресел, ни шкафов, ни столов. Даже телевизор и радио, атрибуты почти каждого местного дома, отсутствуют. Странный какой-то мужчина, хитрый и не понятный. Что-то бормочет себе под нос, и ехидно улыбается. Съели шурпу, лагман, попили чай и хозяин начал рассказывать о себе, о журнале, и отвечать на вопросы гостя.

– А почему нет в доме мебели? – поинтересовался Никита.

– Зачем, нам и так удобно. Телевизор пока не купили, потому как что денег нет. А радио, зачем оно нам?

Никита ухмыльнулся, сектанты какие-то. Религиозность, благостность и святость, Ахмеда буквально распирали. Диалог плавно перешел в монолог. Хозяин дома принялся рассказывать о работе.

– Понимаете, друг мой, заместитель главного редактора – это фигура, величина! Почти политическая! Журнал ведь не "Мурзилка", не "Юный натуралист". Это общественно-политическое издание! Утверждает его содержание целый отдел в ЦК партии республики! Постоянный контроль, цензура, ответственные товарищи печатаются: ученые, философы, политики, деятели культуры. Мое общественное положение позволяет посещать культурные всевозможные мероприятия. Я несколько раз выезжал за рубеж: в качестве члена делегации республики, бывал в Египте, Сирии, Йемене, Ираке, Алжире.

– А всего в скольких странах бывали? – удивился Никита.

– В двенадцати. В Саудовской Аравии, Марокко, Тунисе и в других арабских странах, туристом и по делам.

– А Европе бывали? – осведомился Никита.

– Нет, в Европе не бывал, – скривился Ахмед. – Что там интересного? Я не люблю Запад. Суета, безбожие и разврат! Вся мудрость человечества заключена на Востоке. Ибн-Сина, Фирдоуси, Низами и многие другие мыслители! Вот столпы мудрости! А какие прекрасные творения человечества в Ираке! А Мекка, а Медина! Жаль, пока не имею возможность посетить Иерусалим! Но на все воля Аллаха, вернутся святыни палестинскому народу.

Его глаза злобно сверкнули при этих словах. Никита задумчиво посмотрел в глаза редактора и спросил:

– Что-то я не могу понять милейший хозяин, Вы партийный или религиозный деятель, или известный теолог? Вы специалист по атеизму или религии?

– Атеизм? О нет увольте. Конечно же, я веду разделы, посвященные религии. История ислама, его благотворное влияние на развитие тюркских народов. Ислам и туркмены. О, это такой глубочайший пласт нашей истории...

– А как же марксистская идеология, партийное руководство? – вновь удивился Никита.

– Да так же, как и у христиан, многие православные священники, члены КПСС, по принуждению. Они вынуждены приспосабливаться к реалиям современного общества. Принужден был вступить в партию и я. А как иначе я можно выехать за рубеж? Не только в Алжир или Сирию, я даже в Монголии никогда бы не побывал. Я, между прочим, и в Афганистане бывал, дорогой мой!

– Эх, да кто в Афгане сейчас не бывал! Почти пол миллиона военных через него прошли! – воскликнул Никита.

– Молодой человек, я его посещал задолго до всех этих переворотов и войн! Я даже имел аудиенцию у самого короля Афганистана! Я осмотрел Герат, Кандагар, Кабул, древнейшие города Востока! Тогда никакой войны не было, мир и благость были. Большая, тихая и спокойная страна. Дороги строили наши рабочие, возводили мосты, электростанции. А как интересны в этой стране вкрапления чуждых цивилизаций! Статуи Будды в Бамиане, пусть и не наша религия, но любопытно, крепости в Кабуле и Алихейле, построенные, чуть ли не во времена Александра Великого Македонского! Тогда народ жил спокойной, тихой, размеренной жизнью. В полной гармонии с душой, в истинной вере! О, Аллах, что сейчас творится в Афганистане!

– Стоп! Но вы же просвещенный человек! Какой бог! Я могу, понять какого ни будь, малообразованного хлопкороба, с его слепой верой в Аллаха. Человек мало читал, постоянно занят тяжелым трудом, незначителен в своей сущности, бедствует, но вы то! Вы интеллигент! – воскликнул Никита, – как можно в наш век выхода человека в космос, достижений в области физики, астрономии быть настолько религиозным?

– Молодой человек! Повторяю, в вашу партию я вступил вынужденно, по обстоятельствам, что б стать членом редколлегии и иметь возможность посещать святые места за рубежом. А ваш атеизм – это заблуждение, скажу больше, преступная ересь.

– Смешно слышать, как раз от вас, речи о религии! А я не хочу принимать на веру того, что человек создан из грязи! Землю создал Бог за неделю? Ха-ха! Женщину из ребра Адама? Таксидермист какой-то! Бред! И такого бреда множество.

– Юноша, не богохульствуйте! Вы Коран читали? Нет? А библию? Нет? А языки вы знаете? Тоже нет? А я вот знаю арабский, могу читать древние книги. Могу читать на персидском! Напрасно вы смеетесь над умозрениями множества людей. Религия – это не бред, не мракобесие! Это история человечества, его знания. Как христианская, так и мусульманская. Не говоря уж о древнейшей религии, буддизме. Но истинная вера и истинные знания – это ислам! Закончим наши прения, все одно для споров нужны равные познания и равные понятия строения Вселенной!

– Это точно! В споре всегда один дурак, а другой подлец, потому что подлец знает истину, а второй спорщик – дурак, потому что ее не знает.

– Я Вас решительно не понимаю! Вы намекаете на то, что мы мусульмане глупцы?

– Нет, вы меня не поняли. Я хочу все объяснить по порядку.

– Молодой человек, чтоб не ссориться, вновь предлагаю, давайте прекратим нашу дискуссию. Мне бы не хотелось, чтоб вечер так хорошо начавшийся закончился плачевно. А народы нашей страны, я уверен, еще возвратятся каждый к своим богам.

– Хорошо! – согласился Никита. – Давайте допьем чай, и будем прощаться. Нам в принципе пора на вокзал. Не то на ночной поезд опоздаем. Очень было приятно познакомиться с таким умным и столь разносторонне и широко образованным человеком. Надеюсь, еще встретимся и подискутируем. Не серчайте.

– И мне приятно познакомиться. Не обижайтесь, на мою излишнюю резкость. Вы русские, на нас, представителей народов Азии смотрите с высока. Считаете почему-то себя старшими братьями! Хотя наша государственность насчитывает три тысячелетия, а ваша гораздо моложе, чуть более тысячи лет! У нас сотни лет была письменность, а вы тогда в шкурах по лесам бродили. Впредь заходите в гости, не стесняйтесь, если будете в наших краях! – напутствовал хозяин дома.

Далее он наскоро попрощался с племянником, что-то быстро и сердито ему выговорил на родном языке. Когда Ромашкин и солдат выбрались к троллейбусной остановке, Никита усмехнулся, и спросил:

– Ну что досталось из-за меня от дяди? За то, что привел такого нахального, скептичного спорщика?

– Нет, что вы? Он только сердито мне сказал, что я должен был заранее предупредить о приезде. Вот и все. Он больше ни на что не ругался.

– Вот и славно. Не хотел бы я испортить тебе отношения с родней из-за меня, случайного гостя, – усмехнулся грустно Никита. – Ну, давай дружище, поторапливаться к поезду. Не то еще сутки будем тут куковать.

***

– Вот– вот! От этих просвященных азиатов весь вред! Ваххабиты какие то объявились! – воскликнул Кирпич. – Поставить бы их всех к стенке и из пулемета! Замутили разум простым работягам, теперь они по горам с автоматами бегают, не унять!

– Это точно! Помню, у меня был замкомвзвода Гасан Муталибов, золотой парень! И где он теперь? По какую сторону на воюющем Кавказе? – задумчиво произнес Большеногин.

– Точно, отличный хлопчик был Гасан. Мы с ним в одном СПСе два месяца жили, и в зеленке от духов вместе отбивались! – согласился Никита. Надеюсь, он выбрал правильный путь, не задурили ему мозги! Ладно, слушайте далее.

Глава 19. Пьяный наряд.

Командование полка встретило Никиту не ласково. Ромашкин, не успел войти в казарму, как его загребли в наряд. В гарнизоне ночью произошло ЧП. Дежурный по полку Миронюк, нажрался до поросячьего визга, вместе с остальными офицерами из состава наряда по части. Не поймали только Вовку Хлюдова, дежурного по столовой. Да и то, лишь потому, что он сам по вызову командования на освидетельствование состояния трезвости не явился.