Текст книги "Гусарские страсти эпохи застоя"

Автор книги: Николай Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

После ухода собутыльников к костру, Мишка огляделся и заметил торчащий из песка металлический лист, что-то вроде крыла от грузовика. Несколько минут трения веревок о зазубренный край и разодранные запястья освободились. Шмер забросил веревки в воду и поплыл следом за ними, вниз по теченью. Через час, когда силы начали совсем его оставлять он выбрался на песчаную отмель, и потерял сознание. Взошедшее солнце согрело и разбудило. Яркий ослепительный свет и начавшаяся палящая жара вывели его из забытья.

Михаил, морщась, обмыл раны мутной водой, но в этой ситуации не до стерильности, привел себя и мысли в порядок. Рубаха перепачкана кровью, и порвана в нескольких местах, один рукав отодран, но футболка цела. Оборвав непослушными пальцами пуговицы, он стянул форменную рубашку, превратившуюся в рубище. Брюки треснули по внутреннему шву, в нескольких местах. Что ж и штаны долой. Теперь надо соображать, как уклонится от возможной встречи с похитителями.

Где-то рядом была бахча, где Саид, хорошо знакомый старый туркмен, выращивал арбузы. Мишка несколько раз выделял ему солдат в помощь по уборке урожая, обменивал бушлаты, сапоги и рубашки на арбузы. Точно! У этого Саида можно укрыться на пару дней. Завтра суббота и воскресенье, передохну, подумаю, а в ночь на понедельник туркмен на мотороллере подбросит к гарнизону.

Саид удивленно уставился на офицера.

– Вай! Мища! Ты явился с того света? Что случилось? Попал под поезд? Шайтан по полю тебя гонял?

– Нет, налетел на несколько пар крепких кулаков. Еле живой убежал. Можно я у тебя в шалаше поживу день-другой?

– Конышно! О чем разговор. Живи хоть неделю! Жаль, арбузов еще нет спелых. Маленькие. Но дыньки уже, хороши, покушай.

Удачно, что подросли на бахче в изобилии дыни. Жевать грубую пищу ноющими челюстями и разбитым ртом, было нестерпимо больно. Мишка пил чай и бульон шурпы, мякоть дынь и организм понемногу восстанавливался. Первый день он буквально бредил. Снились кошмары: погоня, преследования, жуткие издевательства, ужасы и страшные бандитские рожи. Во второй день отоспавшись, старший лейтенант начал размышлять: кому это он мог, так сильно помешать на этой земле? Кто пытался убить, кто организовал похищение, и кто проводил кровавую экзекуцию?

Версия первая: глупая. Кто-то из уволившихся солдат решил отомстить за прошлые обиды в учебке. Ерунда. Шмер отмел версию, как несостоятельную. Рукоприкладством никогда Мишка не злоупотреблял, обидеть до такой степени никого не мог. Вероятность мести по этой причине – минимальна.

Версия вторая: ограбление. Однако денег у Мишки никогда не водилось, с собою больше десятки или четвертного обычно не носил. Да и карманы даже не обшарили. Ерунда – это не ограбление

Версия третья: фантастичная. Кто-то хотел убить из национальной, расовой неприязни, просто первого попавшегося случайного русского офицера. Совершить ритуальное жертвоприношение! Нет, это бред. Разыгралась фантазия, воспаленного болезнью ума....

Версия четвертая: месть за недавнюю драку в вертепе. В принципе возможно, но вряд ли. В драке я не участвовал, а только наблюдал. За что меня убивать?

Версия пятая: меня с кем-то попутали, просто ошиблись. Во! Это очень даже может быть. Спутали с проклятым идиотом Ромашкиным! Чертов балбес и дебошир! Замполит хренов, галантный рыцарь! Близко к теме, но что-то подсказывает, дело не в Никите. Очень конкретно негодяи занимались мной. Еще разговор шел разговор, про заказчика. Постой-постой! Бойцы как бы опасались его, и судя по всему, это был офицер или прапорщик. Могли, конечно, попутать не только с Ромашкиным, а с каким ни будь Чекушкиным или Шкребусом. Или еще с кем-то. Однако видимо заказчик из гарнизона!

Будем еще чуть-чуть думать. О! Давыденко мог? Мог! Догадался, кто тогда ночью убегал, или из жены признание вышиб! Не по-мужски это, не хорошо! Должен был бы, сам мне морду набить, подраться по нормальному, выяснить отношения. А нанимать каких-то уродов с криминальным прошлым?! В голове не укладывается.

Итак, версия шестая и основная! Мог организовать это побоище Мирон? Теоретически мог. Мог заставить каких-то бойцов? Мог! Но откуда взялись туркмены? Что– то не стыкуется. А если, наоборот, все же за посещение вертепа и дебош похитили? За то, что там побывали, знаем про его существование? Вдруг это избивали враги Ашота? А солдаты соучастники, исполнители, что б провести в гарнизон, прикрыть и отвлечь внимание?

Так! Что-то мне подсказывает, знаю я, одного из них, где-то раньше слышал это дурацкое пощелкивание пальцев, как кастаньетами. Но где? Знакомые звуки, знакомый голос. Нет, это не из нашей роты боец. Из батальона? Возможно. Говорил он мало и как-то глухо, а для меня все эти чурки на одно лицо, узкоглазые.... Эх, краешком глаза бы, хоть мельком, взглянуть на их физиономии. Не забыл бы никогда! Что ж, отлежусь, поправлюсь и обязательно найду тех, кто это побоище устроил. Умру, но найду. Жизнь, после этого, что сделали со мной, не мила. Убить всех негодяев – обязан!

Поздно вечером в воскресенье туркмен подвез на мотороллере Мишку к дальнему тенистому забору. Михаил прошмыгнул в дыру между прутьями (хорошо знать тайные лазейки) и осторожно отправился к мансарде Ромашкина. В общагу идти нельзя, слишком много глаз и ушей.

А жив ли Ромашкин?

Никита оказался жив и даже в очень хорошем настроении. Он слушал магнитофон и допивал вторую бутылку "Токая". Третья охлаждалась в холодильнике.

Дверь на веранду была открыта настежь, пять лампочек ярко освещали иллюминацией дворик, туалет и террасу. Остальная часть квартиры зияла темными окнами.

– Никита! Быстро погаси свет! – крикнул Шмер из кустов, когда одна из песен закончилась, и музыка на секунду стихла. – Выключи свет, глухая скотина!

Ромашкин вскочил, щелкнул выключателями, и двор погрузился во мрак. Шмер осторожно проскользнул на веранду, схватил пустой стакан, наполнил до краев вином и выпил.

– Ох! Кислятина! Как ты ее пьешь? Водка есть?

– Есть, – простодушно ответил Никита. – Налить?

– Конечно налей! – распорядился Мишка. – Что нового в полку? Меня не искали?

– Ага, разыскивали два дня! Двое с носилками, и один с топором.

– Дурак, – поперхнулся водкой Шмер, и принялся чихать, да кашлять. – Я серьезно спрашиваю!

– Слух какой-то дурацкий прошелестел, что ты ушел в запой и сбежал из гарнизона с проститутками. Но откуда слушок вырос, я не знаю.

– А кто ни будь, у тебя обо мне, выспрашивал?

– Комбат, ротный и начальник штаба. Более ты никому не нужен. Кроме меня! Третий день тебя жду поделиться впечатлениями. Ко мнем подружка должна приехать, та, что со свадьбы. Ох, и оттянусь! Дорвусь до бесплатного! Представляешь?!

– Представляю! – криво усмехнулся грустно Шмер.

– А тебя я выселю! Делиться девичьим телом с тобой не собираюсь!

Глаза Никиты постепенно привыкли к темноте, и он разглядел, наконец, ссадины на лице у приятеля, разбитые губы, опухший нос. Да и вид был как у бродяги: грязная майка, шаровары, на ногах тапочки.

– Что с тобой приключилось, Мишка? Ну, у тебя и рожа! Ты на ней сидел вместо зада?

– Заткнись юморист! Никита, к тебе огромная просьба, завтра пойди в медсанбат к тому капитану, помнишь, с которым мы на вокзале пиво пили.

– Начфин? Ага! Еще бы не помнить!

Никита вспомнил освободившегося из-под стражи капитана-арестанта и недавнего собутыльника в подземном озере, и улыбнулся.

– Я с ним в Бахардене пировал!

– Вот, попроси его, что б он мне справку сделал, освобождение по болезни на предыдущую неделю! Гастрит! И направление в столицу в мед книжке нарисует. Мед книжку принеси в кабак напротив книжного магазина. Кулешов пусть соберет рубашку, брюки, сапоги, носки. Возьми сумку, сложи в нее, и вещи захвати с собой. Да, и денег дай полтинник.

Никита вывернул карманы на изнанку:

– Нет ничего. До копейки с Хлюдовым прокутили.

– Алканавт чертов! Вечно у тебя нет денег! – возмутился Шмер.

– А у тебя они есть? – хмыкнул Никита.

– Нет! – тяжело вздохнул Шмер.

– То-то и оно! Ладно, рассказывай подробно, что произошло? – потребовал Ромашкин.

– За неделю случилось масса ужасных вещей! – грустно и задумчиво произнес взводный. – Начались эти неприятности с твоим отъездом на сборы. Я с утра ушел к Наташке. Покувыркались, выпили, еще пошалили. Среди ночи кто-то принялся ломиться в двери. Она пошла, спросить, кого черти несут. Оказалось, муж прибыл из Келиты. Я наверх рванулся, одежду в руки и через окно спрыгнул в палисадник. Мирон видимо что-то заподозрил. Да и смешно не понять, что к чему: бокалы, бутылки, постель перевернута. Уходя по тропинке, я услышал маты, вопли, визг и крики, в квартире билась посуда.

День прошел спокойно, я весь извелся, как бы узнать, что творится с Натахой. Далее начался кошмар. Вечером кто-то меня ударил по голове, забросили в кузов грузовика, вывезли к каналу. Долго били, мучили, поили и вновь избивали. Решали: убить, утопить, или изувечить предварительно напоив. Чудом я сбежал. Уплыл и двое суток отсиживался у друга. Вот коротко, что произошло. А за тобой никто не следит?

– Не замечал. Я не обращал внимания. – растерянно ответил Ромашкин. – А чего за мной следить?

– Не знаю зачем. Подумай, вариантов много: недавняя драка в вертепе, совращение чужой жены....

– Ну, ты сказанул, совращение. Она нас обоих, можно сказать, изнасиловала.

– Все равно. За что-то же меня похитили, Никита? Есть у тебя внятные версии?

– А при чем тут я?

– Ты мой друг. Может и на тебя часть моих бед свалится! – пообещал Шмер.

– Типун тебе на язык! – замахал руками Никита.

Легкий хмель выветрился мгновенно.

Мишка прошелся по квартире. Зачем-то заглянул во все углы, выглянул из-за занавешенного окна.

– Ты чего, засаду ожидаешь? – уже не на шутку взволновался Никита. Так серьезно обстоит дело?

– Засаду, новое похищение. Нет, так просто, я им не дамся! Больше этот номер не пройдет! Голыми руками меня теперь не возьмешь!

Мишка достал из чемодана приготовленную для рыбалки гранату, штык нож и охотничий кинжал.

– Серьезно ты экипируешься! – задумчиво произнес Никита. – Как на войну!

– Если за меня взялись серьезно, то и я отвечу тем же. Мало не покажется. Знать бы наверняка, кто организовал нападение на меня и за что! Не хочу ударить по невинному, даже если этот невинный мерзавец Демиденко. Мирон громила, но граната и медведя свалит. А вдруг это не он?

Шмер задумчиво смотрел на РГД, покатывая по столу, словно металлический шарик. Потом он положил запал в один карман, гранату в другой, хлебнул водки из горлышка и направился к выходу.

– Так, не забудь Никитушка! Завтра в пивной, возле книжного магазина, там, где мы с тобой дефицитную литературу брали, а после пиво пили!

– Понял. Не перепутаю. Хорошо ты ориентир уточнил, ведь мы с тобой, пиво это вонючее, где только не пили!

Шмер огляделся у крылечка и скрылся в кустах, а лейтенант еще долго сидел в тишине и темноте. Лейтенант медленно, задумчиво цедил третью бутылку вина, но удовольствия от питья уже не получал. Делал это просто так, автоматически, потому что охватил страх за себя.

Черт бы побрал этот Чуркистан. Неужели это месть за драку возле борделя? И по ошибке Мишку зацепили? А вдруг и за мной придут? А если это Мирон организовал? Тогда и про меня может дознаться, я ж участник бордельеро! – замелькали мысли в мозгу. – Отомстит!

Голова пошла кругом. Никита быстро запер дверь на крюк, поверх выпитого вина хлопнул две рюмки водки для успокоения и отправился спать. Утро вечера мудренее.

Утром мудренее не стало. Наоборот все запуталось. В окно постучали в шесть утра, громко и настойчиво.

Никита натянул трусы, сунул ноги в солдатские шлепанцы и подошел к окну. Во дворе стоял Колчаков с взъерошенной шевелюрой с одеждой в руках.

– Черт бы вас побрал, жаворонков! – взъярился Никита, отворяя дверь с крючка. – Чего ты приперся в такую рань? Я еще часа полтора мог поспать.

– Извини, но я продрог! Честное слово не нарочно. Я кстати, полчаса на лавочке сидел, больше сил нет.

– Так оделся бы и не дрожал!

– Одежда мокрая.

– Что попал под порыв встречного ветра? Дождя не наблюдалось? – ехидно произнес Ромашкин.

– Нет, это Хлюдов. Ты же знаешь он шутник, его проделки. Вовка сегодня стоял помощником дежурного по полку, ночевать не должен был прийти. Танька, сеструха его, приехавшая, меня пригласила. А он возьми и заявись. Услышал шумы подозрительные в квартире, видимо затаился в палисаднике и ждал меня. Выхожу я на рассвете, а он воду открыл из шланга, меня окатил с ног до головы. Я бежать, а он мне в след кричит: "В следующий раз бензином окачу и спичку брошу!"

– Вадик, как же ты так мог! Девченке лет – то сколько? Шестнадцать? Ладно, я к Давыденко ходил пару раз. Так это месть ему, за издевательства по службе. Он теперь к нам в канцелярию заходит, пригибаясь, что б "рогами" дверной проем не зацепить.

– Я не виноват. Танька позвала пробки вкрутить. У них свет пропал. Я их сменил, новые вставил.

– Вкрутил? Туда вставил, не промахнулся, не перепутал, что куда вставлять? – хмыкнул Ромашкин.

– Да пошел ты к дьяволу! Как прильнула грудью, как обняла, да вопьется сочными губами. Я естественно не устоял. Не совладал с собой, слаб человек! Грешен....

– А жена Вовкина где была?

– Пьяная спала.

– Ты споил? – подозрительно посмотрел на приятеля Никита.

– Нет, Танька. Она Ирине водку весь вечер подливала и подливала, та и окосела.

– И где ж ты с сеструхой познакомиться успел, что она на тебя так запала?

– Известно где, на танцах. Но мне ее вести некуда было, Танька сказала, сама в гости позовет. Подстроила все и позвала. И не шестнадцать ей, а семнадцать! Каюсь.

– Каяться будешь в казарме, когда Вовка тебе будет сегодня морду бить.

– Не будет, я все объясню, и жениться в принципе готов, породнимся.

– Чего тебе от меня нужно? – оборвал приятеля Никита.

– Давай утюг, буду сушить рубаху и брюки! В трусах по поселку идти не хочется.

Глава 24. Вендетта.

Вечером Рахимов собрал подчиненных своих в кабинете.– Докладывайте! Что творится в батальоне? Мне не нравится обстановка! Сами пьете и хулиганите, занимаетесь неизвестно чем! Хлюдов, это, правда, что вы с Ромашкиным в Иран едва не ушли?

– А откуда подобные невероятные сплетни? Врут злые языки! – ответил невозмутимый Хлюдов.

– Нет, не врут! Вчера четыре всадника приезжало, вас спрашивали. Федаинами назвались. Рассказывали, как нашли вас, про движение каких-то повстанцев. Говорят, мол, заждались у иранской границы, а вожди все не едут! Хорошо, что я был дежурным по полку, послал их подальше. А другой на моем месте, возьми и доложи! Нарушители границы и смутьяны, подстрекатели к бунту служат в моем батальоне! Позор!

– Ну не совсем мы смутьяны, и не совсем заблудились, но были близки. Направление движения попутали в темноте, – нехотя ответил капитан. – А как вы нас к этим офицерам приплели? С чего на нас подозрение пало?

Майор Рахимов ухмыльнулся:

– Они вас по именам назвали и описали. Я сопоставил: Хлюдов и Ромашкин. Хороши же вы были! Направление попутали! А если бы вы в гиблые пески ушли? Ищи ваши трупы вертолетами? Что за разборки у офицериков происходят? Где Шмер? Какая-то таинственная история вырисовывается. Ромашкин, докладывай!

– Ничего не знаю. Справку о болезни Шмера, я принес, комбату отдал. Мишка в Ашхабад уехал лечиться.

– Он что, человек– невидимка? Взводного пятый день никто не видит. Один ты его где-то обнаружил. Шмер был так плох, что не мог лично доложить командованию? Смертельно болен, и позеленели не только уши?

– Так точно, вид был неважный, – подтвердил Никита.

– Теперь о тебе, Ромашкин! Кто вам, товарищ лейтенант, недавно бровь подбил? – замполит перешел на официальный тон. – Смешную историю я слышал, что ты сельского кабана изображал, в грязи валялся?

– Шел, неудачно в темноте споткнулся, упал, испачкался. В остальном врут. Ей-ей врут, не валялся.

– Теперь о вас друзья мои! – майор посмотрел сурово на Колчакова и Хлюдова. – Наслышан, что отношения выясняете. Я решение уже принял. Тебя Колчаков, как только представится случай в Афган, а вас Хлюдов, к сожалению, пока в Москву-столицу не могу вернуть. Сами решайте вопрос о переводе, не то я вас сплавлю еще дальше, в Небиддат, в песках раскаленных погреться!

– За что меня на войну? – возразил Вадик. – Я исправляться начал, пить бросил, жениться на сестре капитана Хлюдова собираюсь....

– Я те, соберусь! Все зубы пересчитаю! Жених! – рявкнул Вовка. Девчонке учиться нужно, а ты ей голову дуришь!

–Еще вопрос, кто кому голову вскружил, и кто кого охмуряет! – возразил Колчаков.

– Эх, когда же меня, подальше от вас, на Родину отправят, – со стоном схватился за голову замполит батальона.

– Куда? – поинтересовался Никита. – В Белоруссию или в Азербайджан?

– На Украину! – криво усмехнулся Рахимов. – Больно я сало люблю. Хочу к хохлам! Короче говоря, разгоню я вас всех на хрен! Тебя Никита тоже!

– На хрен? – осторожно поинтересовался Ромашкин.

– И тебя в Афган! К черту! Надоел не меньше Колчакова.

– А я вас давно прошу спровадить меня за "речку".

– Теперь я окончательно созрел, сам попрошу начальство за тебя. Похлопочу, организую тебе тур поездку на войну.

– Ну и ладно, – насупился Никита. – Не очень-то и расстроюсь.

– Вот и хорошо, вот и поговорили, без взаимных обид, – обрадовался Рахимов. – Запрещаю пить в течение месяца! Никаких пьянок: ни самим, ни остальным офицерам в ротах! Что-то мне сердце вещует, быть какой-то беде. Очень плохие ощущения и предчувствия.

Хлюдов встал, поплевал через левое плечо и демонстративно перекрестился на портрет Ленина, а затем отбил три глубоких поклона в сторону фотографии Генерального секретаря.

– Не юродствуй и не скоморошничай! Накажу, и папа не поможет! – рявкнул Рахимов.

– Я не скоморошествую. Я истинно верую в победу коммунизма! А вы не верите? – Вовка посмотрел наглыми, васильковыми глазками на майора.

– Верю-верю! – пробурчал Рахимов. – Пошли вон, шуты -скоморохи!

Едва офицеры вышли на лестничную площадку, как Хлюдов с размаху врезал в глаз Колчакову, с воплем: – Я тебе покажу, как сеструху портить!

Тот в ответ ударил капитана в челюсть. Никита бросился разнимать соперников, но только получил несколько тумаков по почкам и ребрам.

– Брэк, брэк! Стоять дураки! Меня не убейте! – Заорал лейтенант, что есть сил. – Тайм аут. У меня коньяк в сейфе стоит. Пойдем, выпьем и проведем мирные переговоры.

Потные, взъерошенные офицеры тяжело дышали и вытирали платками кровь с лица. У одного был разбит нос, у другого губы. Соперники злобно смотрели друг на друга. В конце концов, они подняли с пола фуражки и двинулись на второй этаж. Впереди шел Хлюдов, за ним Ромашкин, замыкал шествие Колчаков.

Едва выпили по три рюмки, и Никита разлил для четвертого захода, в кабинет ворвался Рахимов.

– О, так и знал! уже пьют! Кому я велел не пьянствовать месяц?

– А с какого дня введен "сухой закон", вы не установили! – хмыкнул Хлюдов. – Мы думали с завтрашнего. Вот решили, что б не прокисла, прикончить крайнюю бутылку.

– Эге! – воскликнул майор, заметив припухшие физиономии и набухавшие синяки, которые постепенно принимали липовый оттенок. – Уже успели схлестнуться. Ну, значит, бабы правду говорят, побьют друг друга. Все как в анекдоте! Бабы не врут. Налей-ка Ромашкин и мне, для успокоения нервов. Если пьянку нельзя предотвратить, значит, ее нужно возглавить!

Не дожидаясь, когда лейтенант возьмется разливать, майор взял бутылку "Арарата", подставил стакан и наполнил его до краев.

– Однако! – ухмыльнулся Хлюдов. – Своя рука себя не обделит.

– Это что б вам, алкашам, меньше досталось!

Рахимов в четыре глотка выпил дорогой коллекционный продукт, подарок от солдатского родителя из Армении, отломил половину шоколадки "Аленка", небрежно забросил его в пасть и схрумкал. Заметив на тарелки бастурму, оттяпал ножиком четверть куска и принялся энергично пережевывать, работая челюстями, словно мясорубкой.

– Сильно! – восхитился Колчаков. – Перчик не жжет?

– А тебе лейтенант зубы не жмут? Дерешься, начальству дерзишь!

Что бы сгладить ситуацию, Ромашкин увел разговор в другое русло:

– Товарищ майор, расскажите свой анекдот, про баб, которые все знают.

– Анекдот? А-а-а... "Служил в далеком гарнизоне, типа нашего Педжена, один взводный. Долго служил, а ни как вырасти до ротного, не мог. Пил, гулял, дурака валял. Однажды жена ему вдруг ему говорит: "Вася, тебя завтра ротным назначают". Муж опешил. "С ума сошла? За что, я и на службе-то почти не появляюсь". – "Не знаю, но бабы говорят, они все знают, и не ошибаются".

Действительно, утром вызывает командир полка, хвалит за службу и назначает нашего Васю ротным.

Он и дальше пьет, то должность обмывает, то звание. К роте и не подходит. Женя вскоре опять заявляет: – "Вася, тебя замом командира батальона назначают".

– Совсем рехнулась! Я, только ротным стал, а работать еще и не начинал. За что меня выдвигать?

– Не знаю, бабы говорят, а они все знают!

И точно. Командир оформляет представление на вышестоящую должность. Мол, присмотрелись, офицер вы не плохой, рота не хуже других, пора в академию готовиться!

Вася от радости за ум вязался, работать начал. Несколько месяцев добросовестно служит. Карьера наладилась! Должность, звание, вот-вот академия. Чудеса! Но тут жена заявляет: – Тебя Вася, скоро посодют!

– Из ума выжила баба! За что? Не пью, не ворую, службой занялся, а ты каркаешь!

– Не знаю за что именно, но так бабы говорят, а они не врут.

Точно ночью в дверь постучали, во дворе "воронок". Увезли и посадили в камеру: дознание, допросы, протоколы.

Жена на свидание приезжает, а Вася ей первым делом вопрос:

– Дорогая, ну что там бабы говорят? А?

– Что бабы говорят, не знаю, но прокурор гарантирует, лет пять".

Вот и я вам обещаю, что-то подобное, что прокурор предрекал. Приказываю, прекратить валять дурака! Марш по домам!

Рахимов забрал початую вторую бутылку, другого коньяка "Кизляр", и вышел из канцелярии.

– Грабят! – заверещал Ромашкин.

– Не обеднеешь! – послышалось, эхом, из-за двери в ответ.

Хлюдов и Колчаков по-прежнему хмуро глядели друг на друга, но драться желание пропало. Капитан встал, надел фуражку, посмотрелся в зеркало через плечо, уходя воскликнул:

– Лейтенанты забудьте ко мне дорогу. И в канцелярию и к дому. Обходите меня стороной! Проклятый детский сад! Действительно загремишь с вами в пустыню! Тоже мне, родственник выискался!

Шмер, будто бы поправившийся после болезни, появился в полку через десять дней, был свеж, упитан, уши зажили, и более не зеленели. Два дня взводный, словно следопыт, ходил по казармам полка, вглядывался в лица солдат и сержантов, вслушивался в их речь. Ромашкин к нему с расспросами не приставал, но догадался, приятель ищет похитителей. Мишка не расставался с гранатой и Никите ее обратно не вернул. Кроме того, он постоянно носил и малую саперную лопатку в чехле и тренировал руку в метании по деревянной мишени.

Офицеры смеялись: залечили врачи мужика, крыша поехала. По прошествии нескольких дней, Шмеру подошла очередь, заступить помощником дежурного по полку. Следующим вечером дежурство закончилось, и ничего не предвещало беды. Мишка был спокоен и сосредоточен. В свободное время, когда дежурный садился к телефону, он выходил во дворик и метал в толстое дерево лопатку. Это было его давнее хобби, тренировался еще с училища. Маленькая саперная лопатка в умелых руках, страшное оружие: за неделю занятий трех дюймовая доска разбивается в щепу! Излишняя злость за время занятий вышла, но настроение не улучшилось. Мишка чувствовал себя теперь хищником, вышедшим на охоту, сконцентрировавшимся к броску. Хватит! Дичью и жертвой он больше не будет ни когда! Отныне он охотник за скальпами и черепами.

Дежурный остался "караульной будке", ожидать сдачи караула, а Шмер пошел в батальон разоружаться. В оружейной комнате, сержант, дежурный по роте пересчитывал автоматы, балагурил о чем-то, громко и гортанно переговариваясь с другим сержантом. Дежурный заразительно хохотал и звонко прищелкивал пальцами.

Черт! Да ведь это Кунакоев! Сволота! Точно, его голос, смех, пощелкивание! Под боком был, а я его по полку искал! – обожгла догадка мозг офицера. Второй сержант вышел в туалет, а Шмер подошел к решетке. Сержант слегка изменился в лице, но весело спросил:

– Пришли сдавать оружие товарищ старший лейтенант?

Мишка достал из кобуры ПМ дослал патрон в ствол и ответил:

– Нет! Грохнуть тебя как собаку!

Шмер выстрелил два раза сержанту в живот и в грудь. Выстрелы гулко прозвучали в пустой казарме, словно громыхнул гром, а Мишка подскочил к Канукоеву и прошипел, приставив пистолет к голове:

– У тебя есть шанс жить. Только один, но есть! Кто организовал покушение на меня? Кто приказал издеваться? Быстро иначе застрелю!

– Не убивайте! Я все расскажу! – прохрипел, булькая кровью Кунакоев. Это Давыденко.

– Понятно! Кто были гражданские? Быстро говори, мерзавец, кто такие?

– Али, фотограф с базара. Второго не знаю.

– Другой солдат откуда? Наш?

– Нет. Из стройбата. Байралтуков, каптерщик. Не стреляй, командир, умоляю!

– Ладно, живи, если сможешь дотянуть до госпиталя! – произнес Мишка и, вставая, уперся рукой в живот поверженного врага.

Сержант взвыл от нестерпимой боли и потерял сознание. Мишка со злостью пнул его носком сапога в левый бок, и выбежал прочь из казармы. В три прыжка преодолевая пролеты лестницы, он ворвался на третий этаж. Но не повезло, Давыденко в кабинете не было. Дневальный доложил, что начштаба отсутствует весь день.

"Ну да ладно, куда он денется, позже достану! Сейчас нужно каптера грохнуть. Что ж, значит, Мирон будет последним в очереди. Список составлен и утвержден! Каптер, туркмены и Мирон, – размышлял Шмер, торопливо ступая сапогами по плитам выщербленной бетонной дороги, ведущей к строителям. Скорее, пока не подняли тревогу. Успеть покончить со всеми негодяями!"

Офицер действовал автоматически, не раздумывая, видимо в тот моменткогда он узнал Кунакоева, то злость и ярость затмили разум. Отныне пути отступления были сожжены Мишка спросил у попавшегося навстречу стройбатчика, где каптерка Байралтукова. Солдат указал на будку с приоткрытой дверью: вон он, сам лично стоит у вагончика.

Мишка расчехлил лопатку и приготовился метнуть ее.

Стрелять на территории нельзя, слишком много шума. А раньше времени к себе внимания привлекать нельзя. Шмер описал дугу вокруг вагончика и, внезапно появившись из-за угла, резко бросил лопатку в оторопевшего врага. Запущенный опытной рукой метательный снаряд, прошуршав в воздухе, пригвоздил оторопевшего бойца к двери.

– Хык! – выдохнул, метнув орудие убийства, Мишка.

– Ык! – прохрипел Байралтуков и обмяк. Остро наточенный шанцевый инструмент прорубил майку и грудную клетку негодяя.

Мишка размял свои длинные, большие крестьянские руки, потряс ладонями и затем радостно потер ими. Получилось! Раньше он метал этот "снаряд" только по мишени, и не был вполне уверен в убойной силе инструмента. А вот, поди, ты, вошло как маслу, как и представлял себе! Не зря тренировал руку, восстанавливая былые навыки. Срубил наповал!

Шмер, одной рукой приподнял через порог, сопровождая повисшие ноги умирающего, а второй рукой толкнул дверь. Висящий аккуратно миновал дверной проем, оставляя за собой струйку крови. Дверь защелкнулась, и Мишка услышал падение, тела внутри помещения. Замок с ключами висел на ручке. Шмер замкнул дверцу, а ключи вышвырнул в кусты. Он не стал вынимать лопатку из тела, а то пришлось бы тащить каптера на руках, пачкаться. К тому же из оружия, еще имеется пистолет. Патронов маловато, но на остальных гадов хватит. Осталось четырнадцать пуль на трех мерзавцев. А дальше будь, что будет. Отступать и сожалеть поздно!

Взводный поспешил к дежурке. За воротами стоял дежурный тягач – "Урал". Будка была пуста, очевидно, офицеры убежали к подстреленному Кунакоеву.

"Да, крупное принес я им ЧП, нечего сказать! Толи еще будет. Мое тело и разум требуют мщения! Я жажду крови!" – размышлял старший лейтенант, заводя "Урал". Садясь в кабину, он заранее знал, что ключи всегда торчали в замке зажигания. Мишка сам порой катался на машине вечером, во время дежурства то в караул, то в автопарк.

"Урал" сильно подбрасывало на ухабах, но Шмер не снижал скорости, время работало против него. "Еще трое врагов живы, а командование вот-вот поднимет тревогу. Скорее всего, уже выяснили, кто стрелял в казарме. Сообщат в милицию, в Педжен, а как узнают, что тягач угнан, сразу организуют перехват. В городе нельзя долго кататься на машине! Надо быть скрытным и незаметным! Эта мысль мелькнула в мозгу, и его осенило. – Брошу машину и доберусь до центра города пешком".

Михаил съехал с дороги и остановил грузовик в переулке. Захлопнув дверцу, он быстрым шагом пошел вдоль саманных стен. Глиняные домики жались друг к другу. Теперь тут не проедет ни одна машина. (Догоняйте меня пешочком!) Через пять минут показался городской рынок. Шмер увидел вывеску над маленьким домиком и обрадовался. Вот она, фотомастерская!

Офицер вынул пистолет из кобуры и сунул за пояс, затем достал из кармана запал, ввернул его в гранату и разжал "усики". На всякий случай. Вдруг пригодится.... Старший лейтенант встал сбоку от двери и громко постучал.

– Закрыто или работаете? – спросил Мишка, обращаясь к невидимому за фанерной перегородкой, хозяину заведения.

– Да-да! Заходи дарагой! – узнал Шмер ненавистный голос одного из мучителей.

Михаил быстро шагнул через порог, едва не сшиб с ног небольшого полного человечка с наколками на руках, стоящего возле осветительных приборов. Тот сразу признал офицера, изменился в лице, потому что догадался, кто это и зачем. Пистолет в руке не дрогнул и выстрелил шесть раз: в лицо, грудь, живот. Пока не кончились патроны, палец нажимал на спусковой крючок. Надо было оставить хоть один патрон и сразу быстро оглянуться, но старший лейтенант, этого сделать, не успел. Остро заточенный нож вошел ему в спину, между ребер, и проткнул почти насквозь. В глазах потемнело, и Мишка упал от удара, навзничь, лицом на пол. Пистолет отлетел из ослабевшей руки далеко под стол.

" Черт, не успел перезарядить! – мелькнула мысль. – Эх, не всех побил, не отомстил! Мирона, гаденыша, теперь не достать..."

Стоны и хрипы вырывались из его раненой груди. Усилием воли Мишка сунул руку в карман брюк, разжал усики на запале и указательным пальцем потянул за колечко. Глаза застилала пелена, из них безудержно потекли слезы, в голове зашумело, словно ею били в огромный медный колокол. Шмер явственно почувствовал приближение смерти, которая надвигалась неотвратимо.

Из спины резким движением выдернули тесак, и чья-то сильная рука перевернула офицера лицом вверх. Над ним, чуть склонившись, стоял, огромный мужик, губастый, носатый, с глазами на выкате, похожий на орангутанга. Лицо и руки были покрыты густым черным волосом, а на груди под расстегнутой рубашкой виднелась замысловатая татуировка.