Текст книги "В когтях германских шпионов"
Автор книги: Николай Брешко-Брешковский
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)
Старая дедовская мебель, почерневшие картины и на письменном столе – пучок гусиных перьев, которыми любил писать покойный князь и которые, увы, пережили его.
И все, как было при нём. На стене – заржавленная елизаветинская шпага и тяжелые вороненой стали, необыкновенно длинные и неудобные для прицела пистолеты.
Мара с детства хорошо помнила эти пистолеты. Они внушали ей страх. С годами рассеялось это чувство, а теперь они вызывали у княжны снисходительную улыбку.
Она давно успела вернуться из Варшавы. И когда ее охватили дома уют и покой, и зимним вечером, в тепле и под ласку матери, она вспомнила кошмарную ночь в польской деревушке, с Гумбертом, и двумя часовыми, ежеминутно готовыми ее пристрелить, и, в конце концов, вынужденное бегство, и чудесное спасение – все это казалось ей теперь настолько чудовищным, что не хотелось верить: было ли это на самом деле взаправду, или посещают ее отзвуки дурного, как горячечный бред, сна?..
Здесь о войне напоминали госпитали, переполненные ранеными. С каждым днём прибывало их все больше и больше. А в остальном зимняя жизнь столичного пригорода текла, как и раньше. И эта зима немногим отличалась от минувшей. Обилием снега разве и отсутствием военных. Все гвардейские полки были на позициях, и вести об них приносились одинокими офицерами, возвращавшимися на несколько дней, кто отдохнуть, кто легко раненный, а кто в командировку.
Сонечка д’Эспарбэ приехала вместе с княжной из Варшавы. Смугло-бронзовый, как танагрская статуэтка, Малицын ушёл в действующую армию, после чего Варшава опостылела вдруг Сонечке, и она вместе с подругой поспешила вернуться. Вскоре, почти вслед за нею, спустя неделю-другую приехал и Малицын. Хрупкий, экзотический юноша простудился в окопах и едва не схватил воспаление лёгких. Его отправили домой подлечиться.
Сонечка, терзавшаяся, что его могут убить, или он попадёт в плен, была на седьмом небе. Они опять вместе. Она слушает его музыку, не спуская с него бездонной синевы прекрасных очей своих.
Для Мары тянулось медленно время. От одного письма до другого. Полосы длительного молчания сменялись целым каскадом писем, которыми забрасывал ее Каулуччи. Ах, до чего ждала она этих писем!
Отцовский кабинет был "наблюдательным пунктом". Из окна виден был весь уходящий в перспективу двор, кончающийся воротами и калиткою. И какой желанной была фигура почтальона, дважды в день являющегося в усадьбу со своей туго набитой сумкой. Жадно подстерегала Мара каждый его приход. И когда мороз покрывал своим серебряным кружевом сплошь все окно, княжна, вспомнив детские годы, терпеливо дула тёплым дыханием своим в одну точку. И понемногу оттаивала изморозь, и, чтоб совсем оттаяла, Мара пальцами протирала небольшое круглое, с пятак, окошечко. И сквозь это окошечко она, как в овальной рамке, видела и весь двор, и калитку, и появлявшегося в ней почтальона, и, Боже, как он долго и нудно пересекал двор… Княжна бросалась на кухню, торопила почтальона, с посеребренными усами и бородою.
– Скорей же, скорей давайте…
И если это были только газеты или "чужие" неинтересные письма, разочарованная девушка сразу вся погасала. И по лицу этого "Меркурия" в неуклюжем форменном пальто научилась Мара угадывать, есть от "него" письма или нет. И если "да", почтальон расплывался в сияющую улыбку. Сам спешил забежать вперёд.
– Сегодня целых два, ваше сиятельство!..
В таких случаях она сыпала ему рублями чаевые.
Но вот проходит неделя, другая тянется. А об нём ни слуху ни духу. Ни звука, ни одной строчки. Мара истомилась, похудела. И как-то погасли японские зеленоватые глаза. Но все же упрямо, изо дня в день, утром и вечером, занимала она свой наблюдательный пункт, протирая "пятачки" в намёрзшем окне.
Почтальон смущался, и вид у него был виноватый, обескураженный. Долгое молчание офицера, почерк которого был наизусть им выучен, бил его по карману. Серебряный дождь рублей прекратился на целых три недели…
Целых три недели княжна мучилась неизвестностью. Даже письма братьев – она пробегала их обыкновенно со вниманием – наскучили ей, и она передавала их, не читая, княгине.
Утихли морозы, пошла мягкая оттепель, и громадное окно стало прозрачным и чистым. Как на ладони, весь двор и часть улицы. Но какой толк, если все эти выгоды наблюдательного пункта не приносили Маре желанных писем.
Сонечка забегала урывками. Похорошевшая, румяная с холоду, в красной вязаной шапочке и с лисьим боа.
– Сегодня два часа на лыжах бегала! А ты не бегаешь?..
– Нет…
– Напрасно! Это развлекало бы тебя… Давно имела письма?
– Давно… Очень давно… И забыла, когда!
– Ах, теперь я все по-ни-маю… – нараспев молвила Сонечка. – Теперь я все понимаю… Досадно! Вчера Имшин приехал с позиций!..
– Ну и что? – оживилась Мара.
– Ничего… То есть ничего интересного для тебя… Маркиза не видел и не имеет никакого понятия, где он, как он и что с ним… Я его первым же долгом спросила… Думала быть для тебя доброй вестницей… Но Имшин сам ничего не знает…
– Жив ли он… – с тоскою вырвалось у княжны.
– Что за глупости? Разумеется, жив!
– Ты думаешь?..
– Странный вопрос. Да, потому что было бы глупо, если б его… если б с ним что-нибудь случилось… Я уверена, что завтра ты получишь письмо, и все будет благополучно…
После некоторой паузы, Сонечка с эгоизмом влюбленной переходила на свое:
– Ах, Мара, я так счастлива, так счастлива! Даже боюсь!.. Боюсь, что его найдут здоровым, поправившимся и опять пошлют на эту несносную войну… А у него как раз прилив творчества. Он сочиняет оперу из какой-то индийской жизни… Хор баядерок, жрецы, факиры и магараджа… Помнишь роман, который мы собирались писать?
– Помню… – машинально, думая о другом и завидуя подруге, отвечала княжна.
– Как здоровье мамы?
– Ничего… Она у себя отдыхает… Получила письмо от Васи, волновалась, плакала и теперь отдыхает…
– А что пишет Вася?
– Не знаю… Впрочем, немножко знаю… Взял в плен какого-то важного офицера… И опять ему выйдет награда… Чувствует себя хорошо, здоров… Чего же больше?..
Мара подошла к окну и молча смотрела, прижавшись лбом к холодному стеклу. Притихла и Сонечка. Вынула из майоликового стакана с дробью гусиное перо, щекоча им свое румяное личико. Ей было не по себе. Было чувство неловкости перед подругой. И глядя на гибкую спину Мары, она услышала какой-то слабый крик, увидела, как вздрогнули её плечи и трепет передался всему телу.
Через двор шёл офицер в солдатской шинели. Рука его была на черной перевязи. Ближе и ближе видно лицо с крупными чертами и мефистофельской бородкой.
Княжна пошатнулась. Сонечка, бросившись к ней, схватила ее за локоть… У Мары подкашивались ноги, ослабела вся вдруг, и стало темно в глазах.
42. К новым радостям
Конца краю не было радостям. Ожила вся вдруг княжна, почувствовав около себя любимого человека.
Все свои дни, вечера, все свободное от перевязок время – перевязки отнимали немного – проводил Каулуччи у своей невесты. Да, невесты.
Об этом говорили, этому удивлялись. И было основание удивляться.
Каулуччи всегда такой надменный, замкнутый, к женщинам относившийся с каким-то сдержанным презрением, Каулуччи, за которым тщетно бегали мамаши своих дочек, богатых приданниц – этот самый Каулуччи женится на княжне Маре.
И, как всегда в таких случаях в бесконечных пересудах и завистливых сплетнях доставалось обоим. И жениху, и невесте.
– Княжна Тамара?.. Она очень мила, нет слов… Но, если уж говорить правду, что в ней особенного? Красива? Нет… Богата? Нет! Умна? Так себе… Звёзд не хватает с неба.
– А искусство завлекать мужчин? Это вы не ставите ни во что? – ядовито подхватывает чей-нибудь "доброжелательный" голос.
– Зато принесёт мужу свою добродетель… А это по нынешним временам плюс большой, в особенности, принимая во внимание, что барышни преспокойно устраивают выкидыши. А княжна, отдать ей справедливость, ловко водила мужчин за нос. Они на многое надеялись, а не получали даже самых обыкновенных поцелуев. В добродетели её вряд ли кто усомнится…
– Вы думаете? – слышалось чье-то змеиное шипение. – А эта её скандальная история с Гумбергом?
– В чём дело?
– Как в чём дело?.. Так вы ничего не знаете! Здесь еще, в Петрограде, у неё был с Гумбергом флирт… Да-да, был! Эти прогулки верхом в лес… Ну а потом, уже на войне, Тамара очутилась у него в плену. Вы понимаете, какой это был плен? Я думаю, они оба, и завоеватель, и пленница, даром не теряли время…
– Может ли быть?..
– А почему и нет? Почему не может? Тем более, так легко сослаться на… на то, что Гумберг принудил ее силой отвечать на его не совсем скромные ласки…
Обработав невесту, принимались за жениха.
– Каулуччи!.. Каулуччи!.. С ним много очень уже носились. Избаловали его не в меру. А что такое Каулуччи, в сущности? Маркиз? Так в Италии голодных маркизов угол непочатый на каждом перекрестке. Мне во Флоренции один маркиз с этакой звучной, трехэтажной фамилией порнографические карточки предлагал купить…
– Но Каулуччи богат, носит блестящий мундир, порнографическими карточками не торгует, и там, где-то на Комо, или на другом озере, уже не помню, у него есть старый фамильный замок.
– А кто гостил из наших знакомых в этом замке?
– Не знаю… Но так говорят…
– Мало ли, что говорят. Вообще это сухая бессердечная натура. Вы помните, отравилась из-за него в прошлом году Лиля Бакастова.
– Лиля Бакастова? Но, кажется, она отравилась совсем по другой причине.
– Это кажется… Настоящая же причина – именно Каулуччи.
И так без конца перемывались косточки влюблённых. И они знали это. Сонечка Эспарбэ, нет-нет, возьмёт и проболтается… Но и маркиз и Тамара презрительно улыбались. Пусть. Про кого не говорят дурного в обществе? Про всех! Кто на виду и заметен. Исключение – все тусклые, серенькие. Их снисходительно называют "милыми".
Назначен был день свадьбы на десятое января. Оставался еще месяц. Княгиня-мать дала свое согласие. Одно лишь смущало ее: со смерти старого князя и полугода не прошло. Удобно ли так торопиться?
Но дочь сразила княгиню.
– Мамочка, это при обычных условиях. А теперь – военное время.
– Да, теперь военное время, – согласилась княгиня, вздохнув.
К Рождеству подъехал брат Василий. Дом оживился громким голосом офицера, не успевшего отвыкнуть от зычной команды под открытым небом. Брат навёз с собою новых трофеев: палашей, сёдел, касок, винтовок…
Подвижная хохотунья Сонечка вечером, в первый день праздника, нагрянула к Насакиным с целой ватагою ряженых. И странно звучали под масками голоса всех этих коломбин, средневековых пажей, испанок и мушкетёров. Бедуин весь в белом подсел к роялю и ударил по клавишам!.. Начались танцы.
Бедуин в маске, с бородою, оказался юношею Малицыным, Сонечка, не вытерпев, разоблачила его. Сама же Сонечка была маркизой в напудренном парике, и, когда сняла маску, на её розовых щёчках сидело по черной мушке.
За несколько дней до свадьбы все с ног сбились: ездить каждый день в город, по магазинам, портнихам и модисткам было трудно. И вся семья Солнцевых-Насакиных перекочевала на время в город, сняв несколько номеров подряд в "Семирамисе".
Было весело, шумно, хлопотно. По нескольку раз в день приносились отовсюду большие картонки, пакеты.
К этому времени подъехали из Варшавы и тоже остановились в "Семирамисе" Вовка с графиней. Ирма успела расцвесть и похорошеть пуще прежнего – Флуг не омрачал больше её спокойствия.
Василий устроил в своей комнате целую походную канцелярию. Наиболее почётным гостям писал собственноручные приглашения. На нём лежала забота о шаферах и обо всей декоративной стороне свадьбы.
– Надо, чтоб это здорово было расписано в газетах!
Он вспомнил Бориса Сергеевича Мирэ и позвонил ему. Мирэ был уже редактором газеты "Четверть секунды". Они встретились за обедом в ресторане отеля. Василий благодарил Бориса Сергеевича за его телеграмму в четыреста тридцать два слова и за фельетоны.
– Пустяки! – улыбался Мирэ. – Это мой долг! Вы уничтожили такое опасное чудовище, как этот Флуг, и ваша заслуга, князь, велика. Более, чем велика, она громадна! Что же касается свадьбы, мы ее подадим, как следует. Я завёл в своей газете отдел светской хроники. Совсем на других началах, нежели в остальных газетах. Хороший тон, чуждый лакейства. У меня великолепный хроникёр. Сам человек общества.
Венчались у Исаакия. Зимний день переливался в сумерки. Эти сумерки тихо и загадочно струились в громадное окно. Мерцали свечи, озаряя золотое шитье камергерского мундира Леонида Евгеньевича Арканцева. Он был посажёным отцом невесты. Сияли звезды почтенных седых генералов. К маленькому столику с раскрытой книгой подходили шафера, и молодой священник с бородкой вежливо указывал пальцем, где надо расписаться, Приехал жених в защитном кителе с Георгием и красным Анненским темляком.
Невеста, вся в белом и с флер-д’оранжами была очаровательна, блистая свежей молодостью и яркостью коралловых губ. В зелёных глазах появилось какое-то новое выражение. Сонечка поцеловала подругу и не могла удержаться от слёз. Шепнула на ухо Маре:
– Ты должна первой вступить на коврик!
Мара думала об этом, но когда пришло время, – позабыла.
Распахнулись царские врата. В запрестольное окно глядел уже сгустившийся вечер. И что-то мистическое было в этих тускло-серебристых потемках… Словно одинокий глаз судьбы молодых, затаившись, не мигая, наблюдал эту пару, стоявшую на самом рубеже своей новой жизни…
Чистым и тонким дискантом заливались крошки-певчие в длинных до пят епанчах. Мощно гремели голоса небритых скучающих басов.
И когда все кончилось, первым подошёл поздравить племянницу в великолепных своих "валуевских" надушенных бакенах Арканцев. И тотчас же, взглянул на часы и перемолвившись парою тихих фраз с Вовкой, исчез. Он успел загодя извиниться перед княгиней, что не может быть на свадебном обеде. Он торопился на экстренное заседание дипломатов союзных держав.
И странно было с непривычки слышать Тамаре, когда поздравлявшие называли ее маркизой. Теперь у неё другая фамилия, другой титул. И все пойдёт совсем-совсем по-другому…
Вереница автомобилей, карет и простых извозчичьих саней потянулась от гранитных лестниц Исаакия к "Семирамису".
В громадном кабинете, где уже был накрыт обеденный стол, молодых поздравляли морсом и минеральной водой за отсутствием шампанского. И все возмущались тем, что даже в такой торжественный момент нельзя выпить вина. Особенно Василий не унимался. Он потребовал на цугундер юркого, любезного директора, с наполеоновской бородкой.
– Неужели нельзя? Ну хоть полдюжины всего…
– Увы, ни одной бутылки. Запрещение во всей своей строгости…
– Это безобразие, это чёрт знает что! – негодовал Василий. Но волей-неволей пришлось ограничиться сухарным и клюквенным квасом, "нарзанами" и "ессентуками". Все же обед прошёл весело, и такие говорились тосты, как если б в бокалах искрилось холодное, иглами пронзаемое вино.
В конце обеда Василий куда-то исчез, куда-то съездил на автомобиле и вернулся с видом счастливого заговорщика и с таинственным ящиком, который велел поднять к себе, наверх.
Он подоспел уже к кофе и говорил соседям:
– А все-таки у нас будет шампанское. Мы его разопьём там, наверху, у себя!
Каулуччи остался с женою вдвоём. Он привлёк ее к себе, нежно и мягко.
– Ты счастлива, Мара?
– А ты?
– Можно ли спрашивать… А помнишь тогда, в аллее?..
– Помню! На всю жизнь помню!
И она прильнула к его груди своим вспыхнувшим и смутившимся личиком…
Вовка после нескольких бокалов шаманского, выпитых там, «наверху», вошел к Ирме. Из-под тяжелых томных век она смотрела на него с любовью своими восточными глазами.
– Уже? Я соскучилась по тебе!..
– Уже!
– Какой ты интересный сегодня… Тебе идет фрак.
– Да… Ну вот, мы вместе. И мы долго еще будем вместе, Ирма…
– Я хотела бы – всегда. Но такого слова не существует. Нет ничего вечного. А в любви в особенности.
– Есть! И мы докажем с тобой, что есть!
И он опустился перед нею на колени. Она гладила его густые черные волосы.
– Мы опять с тобою в "Семирамисе"… Здесь я видела и горе, и счастье. Горе ушло, а счастье – наше… Оно осталось… И я люблю этот милый, хороший "Семирамис".
– И мне он дорог… Из-за тебя дорог… – молвил Вовка, касаясь лицом теплой груди Ирмы.
1915 г.
«Военные приключения» является зарегистрированным товарным знаком, владельцем которого выступает ООО "Издательский дом «Вече».
Согласно действующему законодательству без согласования с издательством использование данного товарного знака третьими лицами категорически запрещается.
Составитель серии В. И. Пищенко
Литературно-художественное издание
Выпускающий редактор В. И. Кичин
Художник Ю.М. Юров
Корректор Г. Г. Свирь
Дизайн обложки Д.В. Грушин
Верстка Н.В. Гришина
ООО "Издательство "Вече"
Адрес фактического местонахождения: 127566, г. Москва, Алтуфьевское шоссе, дом 48, корпус 1. Тел.: (499) 940-48-70 (факс: доп. 2213), (499) 940-48-71.
Почтовый адрес: 129337, г. Москва, а/я 63.
Юридический адрес: 129110, г. Москва, пер. Банный, дом 6, помещение 3, комната 1/1.
E-mail: veche@veche.ru http: // ww w. veche. ru
Подписано в печать 27.01.2022. Формат 84x1081/32.Гарнитура «KudrashovC». Печать офсетная. Бумага газетная. Печ. л. 15. Тираж 2000 экз. Заказ № 0-0259.
Отпечатано в типографии филиала АО "ТАТМЕДИА" "ПИК "Идел-Пресс". 420066, Россия, г. Казань, ул. Декабристов, 2. e-mail: idelpress@mail.ru
notes
Примечания
1
Шикарная женщина, ваше сиятельство, не правда ли? (фр.)
2
Господин, сегодня я еще ничего не ел, будьте любезны, дайте мне что-нибудь… (франц.).
3
Ты так добр ко мне (франц.).
4
Великолепный кусок женщины! (итал.)
5
Или – или (нем.).
6
Калиш – старейший город Польши.
7
Трубочистом.
8
Орден, бывший высшей военной наградой Пруссии до конца Первой мировой войны. Неофициально назывался «Голубой Макс».
9
Кавасы – здесь: полицейские солдаты, сторожа при посольствах.
10
Ментон – самый восточный курорт Лазурного берега, расположенный Между владениями Монако и границей с Италией, тихий и живописный приморский город, пропитанный колоритом и традициями двух европейских культур: французской и итальянской.
11
Корец – ковш для черпанья воды, кваса, для питья браги.
12
Международный преступник, отставной корнет. Биография Николая Савина, дошедшая до потомков, составлена в основном с его рассказов.
13
Козьма Прутков «Юнкер Шмидт».
14
Демагог – демократ и диктатор в Древней Греции; также популист, «народный» политик. Первоначально слово не имело негативного оттенка.
15
Фельетон – здесь: малая художественно-публицистическая форма, характерная для периодической печати и отличающаяся злободневностью тематики.
