Текст книги "Мы из розыска…"
Автор книги: Николай Александров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
– Посмотри на купе проводницы… Видишь? – зашептал он.
– Что видишь? Оно же заперто…
– На табличку с фамилией смотри! Теперь понимаешь, где они? И бутылка, выходит, не случайно здесь стоит… Они потому и поехали ночью на вокзал, что знали – здесь их приютят в любое время дня и ночи…
– Линда Кайминь… – не верил своим глазам Морозов, в который раз перечитывая табличку на двери. – Линда Кайминь…
С противоположной стороны вагона показался высокий мужчина в железнодорожной форме. В петлицах кителя – две больших звезды.
– Гляди-ка, – быстро шепнул Морозов, – по-нашему подполковник получается…
– Бригадир!
– Хорошо у них поставлено дело с информацией! – усмехнулся Олег. – Наверное, проводница того вагона, в который заскочили сначала, вызвала.
– Не исключено…
Бригадир шел по коридору, заглядывая в каждое купе, и наконец остановился у третьего от конца – именно в нем в данный момент находилась проводница, которая заканчивала рассовывать по кармашкам своей папки билеты пассажиров.
До розыскников долетел его строгий голос:
– Заканчиваете?
Что отвечала проводница, слышно не было не только из-за перестука колес, но и потому, что отвечала она тихо.
– Фактов безбилетного проезда не допущено?
Из купе вышла проводница. Лицо ее было бледным, но довольно спокойным.
– Вот он-то нам сейчас и поможет… – тихо сказал Утехин, возвращая бутылку на место. – Ведь наверняка наши подопечные едут без билета. Если он их выявит первым, то нам останется только взять их тепленькими…
– Если только он не выявит первыми нас…
– Не бойся. Начнем все же мы… Пошли к нему!
Идти к бригадиру поезда не потребовалось.
– Вы откуда, граждане? В каком вагоне едете? – засыпала их вопросами проводница и сразу же без промедления приступила к оправданиям. – Это не мои… В первый раз их вижу! Как вы сюда попали?
– Ваши документы? – решительно потребовал подполковник железнодорожной службы.
Вести игру дальше не имело смысла. Сначала Утехин, а потом и Морозов предъявили служебные удостоверения. Несколько опешив при виде удостоверения МУРа, бригадир удивленно оглядел ребят, затем перевел взгляд на проводницу. Даже если бы она и хотела что-нибудь пояснить ему, то вряд ли могла это сделать. Ее лицо медленно заливала краска…
– Как вас зовут? – спросил бригадира Утехин.
– Егор Емельянович… – сказал бригадир, возвращая документы. – А в чем дело?
– Егор Емельянович, в этом купе… – Андрей указал на служебное помещение, – по всей вероятности, в данный момент находятся два человека, интересующие нас… – Он на секунду умолк, пытаясь подобрать подходящее слово. Преступниками называть их он не хотел – это могло вызвать непредсказуемую реакцию проводницы – матери ли, тетки, сестры человека, скрывающегося за дверью.
– Они нас интересуют. Вас они могут интересовать только как безбилетники…
– Это правда? – нахмурив брови, строго посмотрел на проводницу Егор Емельянович.
Женщина едва заметно кивнула. Глаза ее при этом, казалось, пристально изучали дорожку, устилавшую пол вагона, руки безвольно повисли вдоль тела.
– Сами откроете или мне? – переспросил бригадир.
– Сама… – едва слышно пробормотала женщина.
Бесшумно открылся замок. Медленно отъехала в сторону дверь купе.
Внизу, на нижней полке, свернувшись калачиком, спала Залихватова. Спала прямо в одежде, подложив под голову полосатый тюк с бельем. На верхней полке виднелась широченная спина. Человек лежал на боку, повернувшись лицом к стене.
«Мужчину надо брать первым… – подумал Андрей, двигаясь в глубь неосвещенного купе. – А Залихватова и так никуда не денется… В крайнем случае, Олег сориентируется…»
Андрей указал пальцем сначала на Залихватову, а потом на Олега – бери ее на себя… Тот понимающе кивнул…
И в этот самый момент поезд резко качнулся из стороны в сторону, заскрежетали перед семафором тормозные колодки, и спавшая до этого девушка, резко вскинувшись на диване, закричала:
– Беги, Вилберт… Спасайся… – и монотонно, на одной ноте, завыла от чувства собственного бессилия. – А-а-а-а-а…
И тут Андрей вспомнил – под стеклом на его столе лежал фоторобот этого человека. Вместо неизвестной уголовному розыску фамилии был прочерк, а имя значилось точно. Именно из-за его необычности оно прочно врезалось в память.
«Знать бы об этом раньше. Услышать бы от криминалистов, всю ночь мусоливших проклятую кофейную чашку… А если бы успели предупредить о преступнике ребята из вычислительного центра, все могло быть по-другому… Разве пришлось сейчас им быть здесь одним?.. Не обошлось бы без группы захвата… – У Андрея тревожно сжалось сердце. Страха не было, была безысходность, и только одна мысль сверлила мозг: – Разве так надо было идти в атаку?.. Разве так?»
Кайминь тяжелой грудой обрушился на Утехина. В темноте блеснула остро отточенная сталь. Грудь обожгло саднящей болью, что-то горячее потекло по животу – он знал, что это кровь, но крутил, ломал, подминал под себя преступника.
«Только бы удержаться самому и удержать Кайминя, – думал Утехин. – Олег ничего не знает о нем… Ему будет труднее… Я сломаю его, сомну!» В угол отлетела окровавленная финка, и Андрею неожиданно стало спокойно и радостно.
В слабеющем сознании преступник воспринимался уже не человеком, а какой-то мягкой, податливой бесформенной глыбой. Глыбу эту надо было во что бы то ни стало удержать, не дать скатиться под гору. И он, уже понимая, что теряет силы, подминал под себя все еще упругое тело, не обращая внимания на град ударов по голове, спине… Это Залихватова не теряла времени даром – старалась помочь любимому.
– Что тут происходит? Ай-ай-ай! – послышались из коридора душераздирающие крики. – Помогите же… Вызовите милицию! Драка! Я их видела – эти двое хотели и моего мужа ограбить! Про ресторан спрашивали… Бичи! Алкоголики несчастные! Держите – двое их… Этого, который в плаще, держите… Он на проводников напал!
«О чем это она? – сквозь застилающий туман дурноты прорывался назойливый вопрос. – О чем?..»
Из-за поворота показался длинный синевато-кремовый пассажирский состав. На белых занавесках, мелькавших в вагонных окнах, затейливой вязью готики было написано название фирменного поезда…
Неожиданно для людей, ожидавших в это утреннее время электричку на платформе, поезд, преодолев въездной семафор, не стал увеличивать скорость, а, наоборот, резко затормозил… Состав остановился, невзирая на поторапливающий впереди зеленый свет выходного семафора.
Удивленные пассажиры скорого прильнули к оконным стеклам, пытаясь прочитать название неизвестной станции, и очень удивлялись незнакомому, отсутствующему в расписании слову «Истра». Впереди нетерпеливо покрикивал гудок электровоза, словно торопил: «Скорей, скорей, скорей!»
Из распахнутой настежь двери вагона на перрон выскочил высокий железнодорожник с красным флажком в руке, за ним молодой парень в пальто…
– Чего-то произошло! – высказал предположение кто-то в толпе ожидавших электричку, поглядывая то на остановившийся поезд, то на подоспевшую к перрону машину «скорой». К вагону уже бежали с носилками молодые ребята в белых халатах.
– Разойдитесь, граждане! – предупредил железнодорожник, отстраняя напиравший люд. – Не мешайте!
Народ на платформе нехотя расступился, образовав полукруг. Из тамбура очень осторожно вынесли и положили на носилки молодого мужчину, по рубашке которого расползалось красное пятно. Судя по всему, под рубашкой рану замотали всем, что попалось под руку – полотенцами, простынями, но кровь проступала и через них.
Парень, выскочивший из вагона вместе с железнодорожником, бережно накрыл раненого плащом, и его понесли к уже включившей мигалку машине с красным крестом.
«Скорая» мчалась по узким ухабистым улочкам провинциального, особенно на окраинах, города. Никаких капельниц и иных мудреных медицинских приборов в машине не было.
Врач – совсем молодой парень – до сих пор не встречался с подобными случаями и лишь удивлялся лежащему на носилках человеку, который ни разу не вскрикнул, даже когда машина подскакивала на рытвинах. Он лишь вцепился в поручень у изголовья носилок с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
Выдернув из ящика баллон с усыпляющей азотной смесью, врач попытался приложить маску к лицу Утехина, но тот отвел его руку…
Из вагона вывели высокого красивого блондина… На его запястьях блеснули наручники. Железнодорожник придержал блондина за локоть, но тот и не собирался убегать. Понуро опустив голову, он потерянно стоял, окруженный толпой рабочих. На его локте повисла девушка.
Железнодорожник торопливо вскочил на подножку и, откозыряв кому-то на платформе, взмахнул желтым флажком.
– Задержали кого-то, что ль? – спросила женщина с хозяйственной сумкой, заглядывая в глаза парню, державшему блондина и девушку.
Тот не ответил, и процессия, выбравшись из кольца, медленно пошла к поджидавшему у края платформы милицейскому «Москвичу».
– Развелось в последнее время хулиганья… – многозначительно заметил чей-то хриплый голос. – Человека порезали… Не живется людям спокойно…
– А их бы к нам на завод определить, – ввернул слово паренек в рабочей спецовке. – Так бы там умотались, что на хулиганство сил не осталось. А то ишь, в купейный забрались…
– Надо, считаешь, в мягкий было? – поддел его пожилой мужчина с простеньким фибровым чемоданчиком, внутри которого позвякивал инструмент.
– А чего, – встрял в разговор студент с чертежами под мышкой, – влюбляться, так в королеву…
– Станет королева на такого мозгляка смотреть… – бросил кто-то реплику из толпы. Весело прыснули девчата с трикотажной фабрики. Парень засмущался, а в толпе раздался веселый гогот…
К другому концу платформы, на соседнем пути, скрипнув тормозами, подошла электричка. «Спешу в Москву! – прогудела ее сирена. – Спешу-у-у-у!» Пассажиры ринулись занимать места, с шумом разбредаясь по вагону. Застучали по исцарапанным крышкам рабочих чемоданчиков неизменные костяшки домино. Раскрывались книжки, газеты, доставалось вязание… Через пятнадцать минут никто в вагоне уже и не вспоминал об увиденном…
Только на истоптанном мокром асфальте опустевшей платформы ветер крутил, пытаясь сбросить вниз, под перрон, желтые листья. Среди них лежала неизвестно откуда взявшаяся здесь шахматная фигурка. Никем не замеченный король безучастно наблюдал, как в последний раз перемигнулись огоньки хвостовых вагонов и, прощально вспыхнув, растаяли за поворотом…
ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ
Художественно-документальная повесть
Наш век пройдет. Откроются архивы,
И все, что было скрыто до сих пор,
Все тайные истории извивы
Покажут миру славу и позор…
Николай Тихонов
1. Загадка Александро-Невской лавры
Не так давно выпала на мою долю интересная задача.
А началось все просто, с одной-единственной строки приказа – капитану милиции (то есть мне) отбыть в очередной отпуск с такого-то числа… И я поехал в Ленинград.
Эрмитаж. Русский музей. Кунсткамера… Дошел черед и до известного всему миру некрополя, расположенного недалеко от площади, носящей имя великого русского полководца.
Побродив меж мраморных ангелов и полированных надгробий, я остановился в центре кладбища, любуясь собором.
Недалеко от соборных врат рядом с давно не крашенной скамейкой чернел скромный памятник.
«Интересно, – подумал я, пытаясь разглядеть надпись на камне, – кого это похоронили прямо перед храмом? Действительного тайного советника? Князя? Товарища министра…»
С трудом удалось прочитать полустертую временем надпись:
«ЖЕРТВА ДОЛГА. АГЕНТУ 2-Й БРИГАДЫ ГОВОРУШКИНУ ОТ УПРАВЛЕНИЯ ПЕТРОГУБУГОЛОВНОГО РОЗЫСКА».
На боковой грани – даты:
«Родился 2 августа 1904 года. Умер 26 января 1923 года…»
Звали Говорушкина – Иван Григорьевич.
«Жертва долга! – думал я, сидя у забытой могилы. – Что стоит за этими странными словами? Неужели этот девятнадцатилетний Говорушкин, сотрудник уголовного розыска, неправильно понимал долг и стал его жертвой?»
Вопросы возникали один за другим – что? как? почему? Да и сам памятник не совсем обычен. Наверное, без какого-нибудь «тайного советника» на самом деле не обошлось…
Над четырьмя плоскими полированными гранями возвышается тяжеловесный бордюр, а еще выше, на самом верху, странная четырехгранная луковица с усеченной вершиной. Этому памятнику явно чего-то не хватало. Может быть, завершенности?
Пальцы нащупали на верхней плоскости луковицы прямоугольное углубление… Зачем оно?
Но через несколько минут я понял, что вызвало мое недоумение. Луковицу должен был завершить высокий массивный крест.
По каким-то неизвестным причинам работники милиции в далеком двадцать третьем году не смогли поставить новый памятник, а использовали чье-то старое заброшенное надгробье. Интересно: кто же он, этот Иван Говорушкин? Почему товарищи написали «жертва долга»?
«Надо будет поговорить с ребятами из уголовного розыска, – решил я, выходя с кладбища. – Кому, как не ленинградским «сыщикам», знать о своих предшественниках…»
– К сожалению, мы не знаем о такой могиле… – начальник уголовного розыска был огорчен. – А знать бы должны…
Он достал карандаш и записал все, что я рассказал. Заходившие в кабинет сотрудники подключались к разговору, предлагали побеседовать с ветеранами.
– А вы в нашем музее не были? – спросил небольшого роста оперуполномоченный, сидевший до этого молча. – Тут минут пятнадцать ходьбы… Уж там-то про Говорушкина обязательно что-нибудь будет.
Выхожу на Литейный проспект, сажусь в троллейбус, погруженный в свои мысли, механически глазею в окно. Потом машинально схожу на Невском, поворачиваю налево…
«Эх ты, сыскарь! – ругаю мысленно себя. – Не догадался сходить в музей… Вот сейчас узнаю о Говорушкине, а когда приеду в Москву, расскажу друзьям».
2. «Вы не расстраивайтесь…»
Легко сказать: узнаю! А как? Есть в музее стенд, посвященный первым милиционерам семнадцатого, восемнадцатого годов. В витринах подлинные документы, мандаты, винтовки. На сделанном наподобие книжки-раскладушки «для самых маленьких» щите фотографии каких-то симпатичных парней и девушек…
Одеты все по-разному: кто в шинели, кто в кожане, кто в непривычном для нынешнего глаза салопе… Перевертываю пластиковую страницу стенда и узнаю одну из самых страшных кровавых уголовных историй послереволюционного Петрограда.
Именно они, эти красавцы с фотокарточек, надевали белые балахоны, похожие на саваны, соскакивали в ночной темноте с высокой каменной ограды кладбища на улицу и грабили онемевших от ужаса прохожих…
Это, конечно, любопытно, но меня привлекает в поиске не вообще деятельность Петроградской милиции, а работа уголовного розыска. Причем сведения нужны о двадцать третьем годе, о второй бригаде – все, что может быть связано с именем Говорушкина.
Постепенно, переходя от витрины к витрине, я узнаю много интересного: уголовный розыск состоял из девяти бригад, каждая из которых имела узкую профессионализацию. Самой боевой считалась первая, занимавшаяся тягчайшими преступлениями: убийствами, грабежами, разбоями. Вторая расследовала служебные преступления, третья – кражи, и так далее, вплоть до последней, специализировавшейся на конокрадах.
Руководителем бригады был инспектор, который в отличие от инспекторов нашего времени являлся лицом, инспектирующим в полном смысле этого слова… Инспектором по сути, а не по должности. Он проверял, направлял работу подчиненных.
Кроме инспектора и помощника, в бригаде были рядовые сотрудники: агенты уголовного розыска трех разрядов.
После двадцатых экспозиция сменилась тридцатыми годами, затем сороковыми…
Со снимков смотрели изможденные лица блокадных милиционеров, охраняющих почти угасшую жизнь города на Неве. Победа! Восстановление! Наши дни…
Но о самом Говорушкине, о его возможных родственниках я не нашел ни слова.
«Постой! – убеждал я себя. – Должен же быть какой-то ключ к решению этой задачи. Если о нем нет ничего на стендах в залах, это не значит, что о нем не упоминается в тех материалах, которые в запасниках…»
Иду к директору музея…
Юрий Михайлович Цветков понял меня с полуслова и разрешил порыться в архивном фонде. На длинных стеллажах аккуратными рядами стоят толстые папки. На переплетах выписаны от руки фамилии тех людей, чьи документы хранятся в фонде.
Фамилии Говорушкина ни на одной папке нет. Может, о нем кто-нибудь упомянет? Я с головой погрузился в работу…
Который день сижу за письменным столом в одной из комнат музея и перебираю пожелтевшие от времени грамоты, брачные свидетельства с царскими орлами и церковными печатями, вглядываюсь в потемневшие от времени фотографии. Все не то… Материалы попадаются более поздние… Этот товарищ слишком молод – родился в шестнадцатом, другой подходит по возрасту, но служил в конной милиции…
Так я добрался до буквы Ш! В тоненькой, непохожей на другие папочке с неизвестной фамилией на корешке – Шалаев, оказалась фотография…
На ней – девяносто три человека. Большинство в кургузых пиджачках, старого покроя тужурках, линялых гимнастерках русского образца, трофейных френчах… Почти у каждого на голове кепка-семиклинка. Лица молодые – редко кому за тридцать. Серьезные и улыбчивые, строгие и ждущие… Ну когда же совершится чудо, когда сфотографируют? Переворачиваю снимок. Читаю… «Уголовный розыск. Петроград…» – год написан нечетко, с исправлением или допиской теми же чернилами. Можно прочитать как двадцать седьмой…
«Что-то здесь не так… – начинаю сомневаться. – В двадцать седьмом город уже носил имя Ленина. Значит, снимок неправильно датирован? Что еще? Карандашом написано несколько фамилий, но фамилии Говорушкина нет и среди них…»
Раз за разом вчитываюсь в карандашные пометки с фамилиями и останавливаюсь на одной, показавшейся мне знакомой. Где я встречал – И. Бодунов? Пристальный взгляд направлен прямо в объектив. С чужого плеча пиджак, выгоревшая кепка… Многие, стоящие рядом, в гимнастерках – он в штатском. Чем дольше вглядываюсь в снимок, тем больше нахожу в нем любопытного. Уже не кажется случайным то, что он стоит с самого краешка – рядом молодежь, такие же, как и он, ребята, а к центру снимка народ подбирается покрепче, посолиднее, старше. Может, именно здесь надо искать начальников, первых руководителей уголовного розыска не только столичного города Петрограда, но и молодой страны?
А может, все объясняется гораздо проще – постеснялся встать ближе к центру потому, что недавно работает? Новичок? Хорошо бы узнать, как его зовут?
– Бодунов? – переспросил Юрий Михайлович и улыбнулся, он подвел меня к стенду в «парадном» зале музея. – Знакомьтесь! Иван Васильевич Бодунов – помощник инспектора первой бригады уголовного розыска. Работал под руководством Сергея Ивановича Кондратьева. Человека тоже очень известного – именно он послужил прообразом главного героя фильма «Рожденная революцией» и книги «Будни уголовного розыска…»
– Но того звали Николаем…
– А настоящего – Сергеем Ивановичем! На снимке из фонда Шалаева его нет. Он поступил на службу позже. А Иван Васильевич работал с июня двадцатого…
– Значит, этот снимок сделан не раньше июня двадцатого и не позже двадцать четвертого?
– Скорее всего так… Позвольте посмотреть! – Он приблизил снимок к глазам. – Внесем поправку во вторую дату – не позже второй половины двадцать третьего года. Видите в центре интересного мужчину с галстуком-бабочкой?
– Вот этого, во втором ряду?
– Это Суббоч! Он руководил бригадой до Кондратьева, а в ноябре двадцать третьего погиб во время перестрелки…
– Может, и Говорушкин попал на снимок? Как думаете, Юрий Михайлович?
– Вполне возможно, только как узнать – кто он? У вас, как я понимаю, лишь данные с памятника. Больше ничего не нашли?
– Самое печальное, что завтра уезжаю, так ничего и не выяснив… Отпуск кончился.
– Вы не расстраивайтесь. Что-нибудь придумаем… Завтра я попрошу снять копию с этой фотографии, и мы ее вышлем в Москву. Свяжемся кое с кем из товарищей, принимавших участие в создании музея. Не исключено, что им эта фамилия знакома.
– И про Бодунова поспрашивайте тоже… – попросил я.
– А вы Германа почитайте, в кино сходите… Иван Васильевич Бодунов – это ЛАПШИН!
– Что? – восклицаю я. – Не может быть! Я хорошо знаю эту книгу, помню многих ее героев: Окошкин, Тараскин, Ханин, Побужинский…
– Криничный, – подсказывает Цветков и смеется. – Я тоже их всех знаю…
3. К-7-27-84
Вернулся в Москву. Приступил к работе. Былого спокойствия в душе нет как нет. Прямо скажем, неслужебное настроение. Сижу в кабинете, обдумываю происшедшее в Ленинграде…
Я понимаю, что иду неправильным путем. Так Говорушкина я никогда не найду. Когда он героически погиб, а мне очень хотелось, чтобы он совершил неординарный поступок, подвиг, ему было всего восемнадцать лет. Сколько он мог проработать в уголовном розыске? Год? Несколько месяцев? Не знаю… Не удивительно, при столь непродолжительном сроке службы, что о нем никто не вспомнил, не написал, не назвал фамилии… Видимо, поисковый «бредень» надо забрасывать шире. Может, надо начать изучение биографии Лапшина-Бодунова. Я все время думаю о нем… Особенно не дает покоя мысль – откуда я знаю его фамилию? Где встречал упоминание о Бодунове?
Пошел в библиотеку. Взял целую кучу милицейских журналов, книг, газет. Особое внимание, естественно, уделяю тем, что читал незадолго до отпуска. Ведь встречал же я совсем недавно его фамилию… Встречал и забыл!
Листаю журналы пятьдесят пятого года. Со снимков глядят молодые люди в строгих кителях. Они несут службу, отдыхают. Часто изображается застолье – свадьба, день рождения, присвоение очередного звания… На тарелках пироги, отварной картофель, рыба, прочая снедь и, конечно же, вино, шампанское с обернутыми серебристой бумагой горлышками. Совсем недавно миновал голод военного времени – как тут не показать корреспонденту хлебосольный стол…
Читатели обсуждают в пятьдесят шестом году недавно вышедшие фильмы. Ах, какие названия! Как мало говорят они нынешнему зрителю! «Дело № 306»! «Дело Румянцева»!
А мы, мальчишки пятидесятых, летели ватагой в единственный в подмосковном городке кинотеатр и, в который раз подряд, затаив дыхание, смотрели фильм, готовые помочь полковнику Афанасьеву, капитану Мазарину ловить преступников. Жалели запутавшегося в жизни Огонька – Бернеса. И, как по команде, сжимали в ладонях оловянные пугачи и выструганные из досок пистолеты…
Добрался до шестьдесят второго… О Бодунове ни слова. Переворачиваю страницу одного из номеров и чуть не вскрикиваю от радости. В моих руках статья под названием «От Великого Октября до наших дней. Комиссар милиции 3-го ранга в отставке И. Бодунов рассказывает…»
«Мне особенно запомнились февральские дни 1921 года, когда я работал агентом Петроградского уголовного розыска. Однажды ночью всех сотрудников уголовного розыска срочно вызвали на службу. Такие внезапные вызовы были нам не в диковинку.
Появился наш начальник, озабоченный, встревоженный.
– Контра подняла голову. В Кронштадте вооруженный мятеж. Все управление милиции переводится на военное положение…
На подавление мятежа партия послала лучших своих сыновей – делегатов X съезда. Вместе с войсками на приступ крепости пошли милицейские части. Из сотрудников уголовного розыска был сформирован батальон особого назначения, который входил в 18-ю милицейскую бригаду.
Шли ночью, в пешем строю. Транспорта не было, а время упускать нельзя. Наконец мы у цели. Бок о бок с наступающими войсками наш батальон ринулся на штурм Кронштадтской крепости. По глазам ударили лучи прожекторов. Рядом разорвался снаряд. Чуть зазеваешься – и очутишься в вывороченных снарядами прорубях. Но думать об этом некогда. Надо идти вперед. Вот и город… Кажется, какое-то огромное чудовище озлобленно рвет куски полотна. Под бешеным пулеметным огнем первой цепью мы врываемся на набережную и ввязываемся в уличные бои.
Больше суток продолжалось само сражение в Кронштадте. Были забыты еда, отдых, сон. Усталые, измученные, мы продолжаем биться. Мятежники отчаянно сопротивлялись. Но победа оказалась за нами. Правое дело, преданность революции и готовность отдать жизнь за Советскую власть – вот что смело все препятствия с нашего пути…
Когда город был полностью нами занят, отряд уголовного розыска, не отдыхая, выполнил новое задание: доставил группу активных мятежников в штаб.
За проявленный героизм и самоотверженность в подавлении кронштадтского мятежа нескольких работников Петроградского уголовного розыска наградили орденом Красного Знамени. Высокой награды удостоены П. Громов, В. Шальдо, М. Алексеев, в том числе и автор этих строк…»
Так я же смотрел этот номер журнала всего месяц назад, но тогда фамилия мне ни о чем еще не говорила.
Вот так находка!
«Раз в шестьдесят втором ягоду Бодунов был жив, – решаю я, – надо проверить, вдруг эта статья не единственная. Что, если в год какого-нибудь юбилея, круглой даты он еще что-либо написал?..»
В шестьдесят третьем не было… В шестьдесят четвертом, пятом, шестом тоже…
Сомнений у меня никаких нет – статья шестьдесят второго года написана именно тем Бодуновым, который мне нужен. Но хочется еще каких-нибудь подтверждений… Нашел я их в журнале семьдесят седьмого года. Вспоминал о Бодунове его товарищ – Петр Громов.
«Отсюда, от Ораниенбаума, белое ледяное поле, кое-где разорванное черными разводьями, кажется бесконечным. Надвигаются мокрые мартовские сумерки, и сотни людей, скопившихся на берегу, напряженно вглядываются туда, где сереет Кронштадт.
– Як на ладошке окажемся, хлопцы, – вздыхает пожилой красноармеец.
– Это сколь же, однако, по тому льду шагать?.. – прикидывает, окая по-волжски, другой.
Не оторвать взгляд от крепости… Кого только не встретишь сегодня здесь, на берегу Финского залива, где сконцентрирована под Ораниенбаумом и Сестрорецком для решающего броска пехота. В наших рядах, в готовых к штурму цепях рядом с бойцами регулярных частей Красной Армии – рабочие, коммунисты. Много питерцев: революционный Петроград мобилизовал все свои силы для защиты Советской Республики от неожиданного, как удар бандитского ножа в спину, контрреволюционного мятежа.
У нас, в городском уголовном розыске, остались лишь так называемые нестроевики – одна рота. Коммунистов свели в особый отряд, куда направили и меня, хотя я и беспартийный, и моих товарищей – Бодунова Ивана, Шальдо Василия…
Поворачиваюсь к своим, лица сосредоточенны. Не слышно привычных шуток. Казалось бы, кто-кто, а уж работники уголовного розыска давно сжились с постоянной опасностью…
Однако сегодня предстоит нечто небывалое – идти под вой и разрывы снарядов, под свинцовый град пулеметных очередей – на крепость, которая никогда не сдавалась.
…Неожиданная и плотная – до боли в ушах – упала тишина.
– Слышь, ребята, – шепчет кто-то рядом. – Говорят, делегаты Десятого партсъезда в первой линии пойдут!
Ему не отвечают. Замершие цепи ждут команду. Сердце обливает холод.
А потом мы покатились вперед, волна за волной, неудержимо и стремительно. Шарахались от вспененных снарядами трещин. Падали под кинжальным огнем, и, казалось, невозможно заставить себя подняться с мокрого скользкого льда. Но живые вставали, сцепив зубы, для нового броска: добежать, ворваться в черневший вдали проем ворот.
Ворвались!.. Сломили сопротивление… Растеклись по улицам…
Здесь наш отряд уголовного розыска оказался в родной стихии. Часть бойцов осталась охранять ворота, а наш взвод всю ночь вместе с красноармейцами выбивал из казарм засевших там мятежников, тушил вспыхнувшие пожары…»
Сомнений нет – это тот самый Бодунов! Может, о нем есть упоминание в Военной энциклопедии? Достаю первый том: А—Б… Нет никакого Бодунова. Да и не может быть – это не милицейская энциклопедия, которую, кстати, за семьдесят с лишним лет так и не составили. Может, есть упоминание о «Восемнадцатой милиционной бригаде»? Тоже незадача… Раскрываю Военную энциклопедию на «Кронштадтском мятеже»… А здесь и вовсе не говорится о милиции, лишь упоминается отряд петроградских курсантов, который проявил себя в боях с самой лучшей стороны. А еще я узнал, что вместе с Бодуновым высшей награды Республики Советов по указу ВЦИК РСФСР были удостоены знаменитые командиры П. Дыбенко, К. Ворошилов, М. Тухачевский, И. Федько.
«Пора подвести первые итоги, – решил я. – В Музее милиции Ленинграда о Бодунове материала мало. Искать по энциклопедиям бесполезно… Ясно одно – в шестьдесят втором Бодунов был жив!
Нет никаких сомнений – у него должны сохраниться фотографии, воспоминания, записи тех лет. Сейчас позвоню в Министерство внутренних дел, добуду его адрес, встречусь и разузнаю и про него, и про Говорушкина… Набираю номер управления кадров. Спрашиваю: «Генерал-майор Бодунов… Служил заместителем начальника главного управления милиции…»
– Не значится! – ответ лаконичен и не оставляет надежд. – В списках нет… Спросите в Музее МВД.
Звоню в Центральный музей МВД СССР. Ответ похож на предыдущий. Мужской голос ответил: справок не даем, может, что-то и есть, а фамилия Бодунов ни о чем же говорит. Как я узнал позднее, был в Музее МВД СССР крохотный раздел, посвященный Ивану Васильевичу Бодунову, но не удалось мне в начале поиска узнать даже той малости, что была известна экскурсоводам.
Кто-то из друзей посоветовал обратиться к ветеранам милиции, но и они не помнили московского генерала с такой фамилией. А как звонить старожилам Ленинградской милиции, я не знаю, не поинтересовался. Поиск зашел в тупик. Может, Бодунов выехал в другой город? Вышел на пенсию и уехал на дачу… Умер? Немудрено, если он в шестьдесят втором уже подписывался «в отставке», забыть его и кадровикам, и нынешним сотрудникам. Но как-то не укладывалось в голове – забыть генерала! Да еще какого генерала!
Ловлю себя на мысли: думаю о Бодунове, а перед глазами стоит Лапшин. Причем именно в том возрасте, как его сыграл актер А. Болтнев…
Широкое лицо, нос с большими ноздрями, острый взгляд глубоко посаженных глаз. В белой гимнастерке с не по уставу распахнутым воротом, бисеринки пота на щеках. Так он выглядел после припадка из-за контузии…
С кем бы ни встречался в эти дни, всем рассказывал о своем поиске. И вот в один прекрасный день, в коридоре во время перекура, услышал совет:
– Обратись в архив, где хранятся личные дела… Может, повезет…
Звоню в Центральный архив МВД СССР. Говорят, что попал не по адресу. Здесь занимаются только наградами, а личные дела, всякие там анкеты в другом месте. Звоню по другому телефону – объясняют, что нужен какой-то инвентарный или архивный номер, по которому можно найти документы, а по фамилии ничего не найти. А как узнать номер? А просто – надо позвонить «на картотеку». Так и сказали – «на картотеку»…
Звоню.
– Бодунов? – переспросил женский голос. – Вы можете подождать минутку у телефона?
