Текст книги "Мы из розыска…"
Автор книги: Николай Александров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
ВИТА БРЭВИС!
– Сколько едем, а ты все молчишь и куришь… Потерпевшую, что ли, жаль, так сама виновата – слишком со многими шашни крутила…
– Нет, я о жизни чего-то задумался – как жить дальше?
– Ты, случаем, не заболел? Может, деньги кончились?
Разговор в оперативной машине
Константин проснулся и не понял, что произошло. Жены рядом не было, а из прихожей раздавались приглушенные голоса.
«Кого принесла нелегкая? – он посмотрел на светящиеся цифры электронного будильника. – Половина второго… Спать бы да спать. Звонили или стучали?..» Он опять откинул голову на подушку и вслушался. Доносилось тихое всхлипывание, приглушенный плач. Константин отбросил в сторону одеяло, нашарил ступнями невидимые в темноте тапочки и нехотя поплелся в прихожую.
На табуретке у вешалки сидела соседка – женщина лет пятидесяти-шестидесяти. Константин знал ее плохо. Кто сейчас хорошо знает соседей по подъезду? Обычное обращение: «здравствуйте – до свидания», вот и все!
– Слушай, Костя, какая у Марии Ивановны беда… – Жена взволнованно смотрела на мужа, искала у него поддержки. – Что делать, посоветуй?
При этих словах женщина уткнулась лицом в носовой платок, и плечи ее судорожно затряслись.
– Что произошло? – Константин почесал ногу об ногу. – Толком можете объяснить!
– Борис умер! Только что…
Сына соседки он знал еще хуже, чем ее. Неряшливо одетый, частенько «под мухой», неопределенного возраста мужичок, кажется, работал где-то токарем или фрезеровщиком. Главной его чертой была незаметность.
– Да ну! – удивился Константин. – А чего это с ним? Вроде недавно видел – в порядке был…
– Сердце у него… Жаловался в последнее время… – сквозь слезы ослабевшим голосом пояснила женщина.
– Посоветуй, что делать? – Светлана вопросительно смотрела на мужа. – Куда звонить?
– «Скорую» надо вызвать, – сказал Константин. – Смерть зафиксирует, а потом уже все остальное… Пойду посмотрю… – Он распахнул дверь квартиры и вышел на площадку как был, в трусах и майке.
Дверь седьмой квартиры была распахнута настежь. Борис лежал на диване, лицом вверх. Черты заострились, щеки ввалились, и кожа была заметно белой, отливала еще не в синеву, а скорее в зелень – может, виноват был скудный свет абажура. Константин приник лицом к умершему. Дыхания не ощущалось. Приложил ухо к груди – тихо. Температура на ощупь была нормальной, как у живого человека, из чего Константин сделал вывод, что умер Борис недавно – может, прошел час, а может, два…
В дверях Константина встретили испуганно-изумленные глаза жены… Она, наверное, видела, как он переворачивал покойного со спины на грудь – проверял, не появились ли еще трупные пятна, и была в ужасе от увиденного.
В своей квартире Константин набрал номер «Скорой помощи». Представившись по должности, попросил выслать бригаду. Пояснил, что особенно можно не торопиться – Борису помочь все равно уже нельзя. Константин говорил какие-то малопонятные женщинам, но, видимо, знакомые врачам слова, потому что из телефонной трубки спрашивали – это было слышно – и он отвечал. Закончив разговор, он повернулся к женщинам и коротко сказал:
– Надо ждать. Приедут…
– Ну, я пойду, – плача, сказала соседка. – Буду ждать… Ах, Боря, Боря… – в голос запричитала она. – Сыночек, на кого ты меня покинул… Горе-то какое, господи…
Жена посмотрела на Константина снизу вверх и в раздумье пробормотала, как бы спрашивая совета:
– Надо что-то делать. Как помочь?
– Что ты сделаешь? – с легким раздражением буркнул Константин. – Финита ля комедия…
– Надо хотя бы посидеть с ней – нельзя же оставлять ее совсем одну в таком горе.
– Ну, посиди, – охотно согласился Константин. – Только тебе завтра на работу…
– Где у нас валерьянка? – засуетилась жена.
– Где, где, в шкафчике на кухне. Возьми на всякий случай нашатырь и вату… Мало ли что… – зевнул он.
Жена заметила зевок и снова посмотрела испуганно-удивленно. Только теперь в ее взгляде появилось что-то новое… То ли недоумение, то ли раздражение. Константин этого не заметил и пошел в ванную комнату мыть руки – это прочно вошло в привычку, было доведено до автоматизма – будь то осмотр места происшествия или посещение анатомички – при первой возможности сильная струя воды и мыло.
– Порядок! – Он посмотрел на розовые пальцы с аккуратно подстриженными ногтями. – Теперь можно продолжить прерванные занятия… – он сладко зевнул, потягиваясь.
Жена была еще дома – она переодевалась, меняла халат на темное платье, подходящее к печальному моменту, достала черную косынку…
– Дверь за тобой прикрыть или возьмешь ключи? – спросил Константин, укладываясь.
Светлана подошла к нему, села на краешек тахты и твердо, незнакомым, с чужими интонациями, голосом сказала, словно отчитала:
– А ты, оказывается, сухарь! Хоть бы посочувствовал…
Константина как будто окатили кипятком. Он не мог понять, что произошло в эти минуты, – казалось, только что все было нормально, и вдруг такие слова… Он хотел что-то ответить, но застыл с открытым ртом. Не дождавшись ответа, Светлана вышла из комнаты, и тотчас послышался щелчок замка входной двери. Сна как не бывало. Он сел на кровати, помотал, недоумевая, из стороны в сторону головой, будто пытался прогнать наваждение. Нет, никакой ошибки не было – такого ему не доводилось слышать ни разу за все годы семейной жизни. И главное, за что? Из-за кого? Черт бы побрал этого алкоголика…
Константин пошел на кухню, зажег свет, достал из шкафчика «обойму» крохотных таблеток тазепама и выпил сразу две штуки… Хоть еще поспать немного… В принципе до семи времени достаточно…
Он кряхтя лег на кровать и повернулся на бок. Тело чувствовало свежие, только вчера заправленные, простыни. Стал думать о том, что произошло, вспоминать слова жены…
Спать не хотелось! Он понимал, что надо как-то разобраться в этой ситуации, надо искать пути примирения, но как это сделать? Сначала хорошо бы осознать вину… Он и не заметил, как мысли его обратились к привычной обстановке работы, службы, в памяти пронеслись самые разные картины, а потом осталась одна, а остальные таяли, таяли и растворялись в сумерках сознания… Константин помнил тот выезд так отчетливо, что можно было подумать – произошел он только вчера, а он был давно и даже не в этом городе…
Все дома в Прикумске стояли на сваях, словно сказочные многоэтажные избушки. Это была не прихоть строителей – этого требовала вечная мерзлота…
В первый момент, когда хлопнула задубевшая от мороза дверь подъезда, разглядеть что-либо было трудно. Тусклая сорокасвечовка, болтавшаяся на недосягаемой высоте, была засижена мухами. Протереть ее никто не удосужился – радетелей за общественное не нашлось.
У Константина сложилось впечатление, что жители чувствуют себя в этом городе временными постояльцами, которые приехали в Прикумск, чтобы быстро заработать «длинные рубли» и вернуться домой. По мнению прикумчан, обращать внимание на такие мелочи, как тусклые лампочки, обшарпанные стены подъездов, сорванные поручни перил, мусор на улицах, не стоило – пусть, по крайней мере, этим занимаются те, думали они, кто приехал работать в жилконторы всякими там дворниками, плотниками, сантехниками…
Безразличие приезжих постепенно вошло в кровь и обычаи местных жителей.
С верхних этажей, из квартир, доносилась приятная музыка, раздавался веселый смех, голоса. Снизу, из-под лестницы, слышалась методичная капель из неплотного сочленения отопительных труб.
– Осторожнее, товарищи, – предупредил недовольный голос.
Константин узнал его – он принадлежал оперуполномоченному Алексею Локтеву. С Алексеем они работали не первый год и научились понимать друг друга с полуслова.
– Тут наледь под батареей… – повторил Алексей. – Не поскользнитесь!
Константин послушался совета и шагнул в сторону. Что-то невидимое больно стукнуло в бедро, деревянно загрохотало по полу. Кажется, это был сорвавшийся поручень перил…
– Снегирев, – на плечо легла рука Алексея. – У тебя, кажется, фонарь есть?
Константин щелкнул замками экспертного чемодана и на ощупь отыскал немного помятый алюминиевый цилиндрик китайского фонарика. Нажав на его кнопку, Константин с удивлением обнаружил, что гореть он не собирается. Может, села батарейка, перегорела лампочка…
– Контакт отошел? – предположил Алексей. – Потряси! Энергичные встряхивания помогли. На стене, словно нехотя, появилось круглое пятно света.
– Порядок, – донесся из-за спины Константина голос следователя прокуратуры Атласова – крупного, почти двухметрового роста якута. Это был холеный мужчина с ароматом дорогого французского одеколона, в остродефицитной ондатровой шапке. – Пошли, что ли… Где тут труп? – оперным басом произнес он.
Приехавшие один за другим направились по узкому проходу между пролетом лестницы и стеной. В самом углу зиял темный провал люка, закрытый решеткой. Ее прутья были покрыты то ли ватой, то ли паутиной, прилипшей к ржавой поверхности.
Локтев решительно сунул в карман меховой куртки щегольские замшевые перчатки, не очень подходящие к прикумским морозам, и, преодолевая брезгливость, ухватился за прутья голыми руками…
– Не похоже, чтобы здесь лазили. Может быть, опять ложный вызов? Второй за день… – пробурчал Атласов.
– Кто знает… – Локтев сильно дернул решетку, но она не поддалась.
– Вообще-то для лиц без определенного места жительства обстановка подходящая, – впервые подал голос маленького росточка судебный медик, переступая замерзшими ногами. – Люк не заперт…
– Охота бомжам на такую высоту лазить, – возразил Константин. – От пола до нижней части люка метра полтора будет.
– Холод не тетка – заставит!
Локтев дернул решетку еще раз. Константин, зная силу оперуполномоченного, ожидал, что сейчас раздастся скрежет раздираемого по сварным стыкам металла, треск деревянной рамы, но этого не произошло – железное кружево неожиданно легко вывалилось наружу. По грязному кафелю прозвенел откатившийся в угол кривой гвоздь…
– Твою в бога душу… – с досадой вырвалось у Локтева. Он слизнул выступившую из ссадины на пальце кровь. – Понастроили всякой ерундистики…
– Как прикажете залезать? – съехидничал холеный Атласов. – Лично я не из секты прыгунов. Может быть, найдется какая-никакая лесенка?
– По решетке заберемся, – Локтев говорил, не отрывая поврежденного пальца от губ, отчего слова прозвучали: «По р-р-р забер-р-р-р…» Но его поняли, так как он для пущей ясности еще постучал ногой по прислоненной к стене решетке. – Сейчас я залезу и помогу…
Локтев сбросил и отдал Константину куртку. Оставшись в одном свитере, налегке, запросто проник в люк. Через некоторое время из технического этажа, располагавшегося по ту сторону люка, показалась его рука с уже замотанным носовым платком пальцем.
– Давай, Михалыч, пятерню! Тебя буду втягивать первым, как самого «портативного» и покладистого.
Игорь Михайлович Григорьев – судебный медик, несмотря на русскую фамилию, был самый что ни на есть коренной житель и очень гордился тем, что его прапрародственника окрестил сам казачий сотник Петр Бекетов, прибывший в дальние края со служилыми людьми для «государева ясачного сбору». И до сих пор чудом не разваливающийся от времени и дряхлости домик, знавший и казачьего сотника, и ссыльных революционеров времен Чернышевского, верой и правдой служил Григорьеву и двум его малолетним дочерям. Покойная жена частенько говорила Игорю Михайловичу: «Сходи в исполком, стукни кулаком по столу… Сколько можно терпеть, цепляться за эту рухлядь? Глянь в окно – бекетовский острог который раз уже ремонтируют! Почитай, к каждому юбилею… А наша развалюха? Я в ней себя чувствую музейным экспонатом…»
Григорьев ходил куда положено. Его выслушивали, соглашались, вежливо кивая головой, и все оставалось как прежде…
– Чего сказали? – с усмешкой пытала жена.
Григорьев долго молчал, не спешил с ответом, ходил по комнате, беспричинно и долго пил воду, а потом нехотя выдавливал из себя:
– Обещали учесть… Велели заявление написать… Говорили о сложностях со строительством на Крайнем Севере…
– Почему-то не для всех одинаковые сложности, – распалялась супруга. – Смотри, местные милицейские руководители за последние годы почти все переехали в новые квартиры, а старые не сдали – детишкам да шоферам личным оставили… В исполкоме, обкоме – то же самое! В торге, как водится, поступили так же… Ну, погодите! Соберусь и напишу, куда следует!
Не успела…
– Ты, Михалыч, не обиделся за «портативного»? – опомнился Локтев.
– Я не против, однако… – откликнулся Григорьев. – Современный человек должен быть маленьким, будто из транзисторов сделанный. Вон, посмотри на Атласова, видишь, какой здоровый, словно сохатый, – он наверняка на лампах… – последние слова он говорил уже из техэтажа, куда его втянул вместе с его саквояжем Локтев.
– Теперь, в порядке мелкого подхалимажа, поднимаем криминалистическую интеллигенцию…
– Вира помалу! – Константин сунул вперед себя тяжелый чемодан со сложной начинкой.
Несмотря на пятидесятиградусный мороз, царивший на улице, загоняющий в квартиры все живое, здесь, под лестницей, под всем первым этажом дома, было не только тепло, но и жарко. Вдоль стен уходили в темноту толстые трубы отопления, кроме них, высились колонны канализационных, тут и там виднелись тонкие водопроводные.
– Где прикажете искать? – кряхтя, произнес залезший последним не без помощи Локтева Атласов. – Темно, как ночью под одеялом… От одних запахов можно окочуриться…
Константин только сейчас, после слов Атласова, почувствовал запах прели, плесени, нечистот.
Оперативная группа медленно двинулась по бетонному лабиринту, освещая путь фонариком. Кое-где трубы преграждали путь, тогда через них приходилось перелазить.
На стене в полумраке блеснула стеклянная сфера лампочки. Константин притронулся к лампе – она легко вращалась в патроне, и через мгновение вспыхнул показавшийся ослепительно ярким свет.
На цементном полу, в нише, образованной П-образно изогнутыми трубами отопления, на куче тряпья лежал, подтянув ноги к животу, рыжебородый старик. Тело было накрыто рваным женским пальтецом с древним песцовым воротником, по остаткам меха которого можно было предположить, что песец этот бегал еще во времена «ясачных сборов».
– Алкаш! – безапелляционно, тоном, не терпящим возражений, сообщил Локтев. – Не обманули в этот раз… Адрес точно указали!
– Да… Какова жизнь, такова и смерть… – с деланной печалью в голосе изрек Атласов, привычно раскрывая принесенную с собой папку с бланками протоколов, чистыми листами. – Давайте работать по-быстрому… Полчаса на все – фиксацию, констатацию, осмотр! Вечером «Динамо» со СКА играет – хорошо бы успеть… Случай простой – криминала, сразу видно, нет… – Он поискал глазами Локтева. – Алексей Петрович, пригласите откуда-нибудь понятых. Может, из квартир первого этажа согласятся…
Константин вытащил из-под труб полусломанный ящик и положил на него чемодан. Достал фотоаппарат, вспышку…
Смерть, в самых ее разных видах, иногда со спокойной безмятежностью на лице, чаще с гримасой боли и отвращения, давно выработала у Константина спокойное, философское отношение – встречаться с ней приходилось часто, постепенно она стала настолько привычным явлением, что перестала волновать, а вызывала только чисто профессиональное любопытство – отчего? Когда наступила? Кто виновник?
«Стоп! – Константин провел холодной ладонью по лбу и сел на кровати. – В этом что-то есть… Философское отношение профессионала? Или отчужденность? Огрубление? Но не с рождения же это – явное приобретение! – Он поплелся на кухню и долго звенел стаканами, гремел чайником… – Так было не всегда…»
Привыкание к смерти у Константина проходило болезненно, с коренной ломкой по-детски нежного «я».
…Пятнадцатилетний мальчишка впервые увидел неохватное, пронзительно большое море. Блестящая гладь воды появилась перед глазами неожиданно: только что по обеим сторонам шоссе глухой стеной громоздились замшелые камни, пробегали жизнестойкие деревья, колючие кустарники и вдруг – ОНО! Бирюзовое! Спокойное! Очень теплое! Ласковое!
Внизу – домики с красными черепичными крышами. Еще невидимые с перевала прибрежные дорожки и тропинки легко угадывались по выстроившимся, будто солдаты на параде, кипарисам. А какой, наверное, там, у моря, аромат цветов! Запах моря!..
Все было торжественно и необычно. Вдруг пронзительная мысль поразила мальчика:
«НИКОГДА! Больше такого я НИКОГДА не увижу! Оно не повторится – никогда не повторится это мгновение, эта минута жизни, этот восторг! Счастливое состояние души, рожденное этой картиной, уже уходит в прошлое. В будущем осталось на одну минуту меньше… Ой, еще на одну! Все будет таким же – и дома, и деревья, и море, а меня не будет!
Липкий черный мрак вечности впервые коснулся сознания Коськи. Горло схватила судорога, во рту стало сухо, и он горько заплакал, повторяя раз за разом: «Не хочу-у-у-у, не хочу-у-у-у…»
С годами острое чувство неизбежности смерти притупилось, но не настолько, чтобы без содрогания, пусть секундного, пройти мимо кладбища. Траурные звуки духовых инструментов, доносимые ветром с отдаленной улицы, возвращали страх. В такие моменты Константин застывал на месте и по привычке обшаривал глазами пространство, окружающий пейзаж, пристально рассматривал каждую былинку под ногами, словно ощущая бренность бытия, пытался запомнить все это прочно и навсегда…
Из-за этого страха Константин не смог себя пересилить и пойти вместе с бывшими одноклассниками хоронить школьного товарища – Валерку Степанова, с которым не один год сидел за одной партой, гонял в футбол, ходил в походы… Впрочем, именно потому, что он отсутствовал на похоронах, Валерка всегда вспоминался веселым, заразительно смеющимся, озорным…
Сломался Константин после смерти матери. Тогда и наступило почти полное безразличие.
Через два года Константин совершил поступок, которому удивлялся всю последующую жизнь, – он, без пяти минут инженер, без каких бы то ни было предварительных звонков по телефону пошел в милицию и попросился в криминалистику. Пожилой майор-кадровик, недоверчиво, с опаской и излишней придирчивостью перелистал документы, куда-то позвонил и направил на собеседование.
Лет через пять, после полного курса спецподготовки, Константин, превозмогая себя, начинал в шестой или седьмой раз осматривать комнату, где в кресле едва умещалось располневшее от тепла и времени тело молодого самоубийцы. Выскочив в очередной раз под насмешливыми взглядами коллег «на секундочку» в туалет, Константин, весь зеленый, начинал осмотр в восьмой раз…
Вспыхнувшая фотовспышка ослепила, заполнила резким мертвенно-белым светом техэтаж, осветила склонившегося над стариком Григорьева, уходящего назад, к люку, Локтева…
– Алексей! Подожди! Не надо понятых! – неожиданно закричал Игорь Михайлович.
– Локтев! Срочно! «Скорую»! Пульс прощупывается! Живой, однако, еще… Не опоздать бы… Эхма! – Его движения были быстрыми, суетливыми…
Локтев, чертыхнувшись, ринулся к выходу, быстро перевалил через трубу, под ногами зазвенела отлетевшая в сторону банка, сложившись вдвое, он не вылез, а скорее выпал из злополучного люка наружу. Грохот входной двери подъезда возвестил о том, что Алексей побежал на улицу к телефону-автомату.
«Зря! – подумал Константин. – Надо было стучаться по квартирам… Хотя… – он посмотрел на часы. – Десять вечера – могут и не пустить. Поздновато!»
– Давайте, ребята, быстренько сообразим какую-нибудь подстилку… – Григорьев сбросил свое пальтецо. – Надо его переложить и нести к выходу…
– Ты ему сначала лекарство какое дай… – нехотя начал расстегивать куртку следователь. – Врач все же!
– Кабы знать, – в сердцах выругался Григорьев. – Мне лекарства иметь не положено. Не тот профиль… Вожу с собой на всякий случай нашатырь. Так он здесь ни к чему…
– Перекладывать-то его можно? – поинтересовался Константин. – Хуже не будет?
Вопрос остался без ответа. Старика быстро, но достаточно осторожно подняли с пола, переложили на пальто Григорьева и медленно, стараясь не делать резких движений, поволокли к перегородившей путь трубе. Атласов, так и не решившийся снять свою красивую куртку со множеством «молний», нес позади чемоданы экспертов. Старика положили на трубы. Он лежал на подстилке лицом вверх, и его наконец-то можно было рассмотреть. Рыжая, давно нечесанная и нестриженная борода рассыпалась поверх ветхого джемпера…
Григорьев и Снегирев переползли через горячую коммуникацию, снова взялись за края пальто-подстилки и понесли старика к люку.
– Кладем! – скомандовал Григорьев, опуская ношу на цементный пол.
– Дальше пока не понесем. Холодно! Дождемся «скорой»…
Алексей осмотрелся – на полу мусор, остатки цементного крошева, невесть откуда взявшаяся листва деревьев, обрывки газет, окурки… Он подошел к люку и выпрыгнул наружу.
– Далеко, Константин? – из окошка высунулся Атласов.
– Пройдусь по квартирам. Может, у кого валидол или нитроглицерин есть… – Он шагнул в сторону лестницы.
– Валидол? – переспросил Атласов. Он аккуратно, стараясь не испачкаться, спускался вниз по решетке. – Думаешь, поможет?
– Что-то делать надо!
– Я думаю, – отряхивая брюки от пыли, сказал следователь, – домой топать надо… Убийство не подтвердилось, смерти, как таковой, нет. Чего терять время! По крайней мере, всем тут торчать нечего…
– Что предлагаешь?
– Кого-нибудь оставляем, чтобы дождался «скорой», записал бригаду – помер, фамилии, для справки и подстраховки, а остальные – «дранг нах хауз»! Нечего здесь пыль глотать…
– Бросим на пальцах?
– Я остаюсь… – долетел голос Григорьева. – Мне надо остаться, я врач.
– Ну, вот и прекрасненько. Пошли, Константин?
Снегиреву не понравилась атласовская постановка вопроса, но ссориться с прокурорскими – дело никчемное…
– Идите, Вячеслав Захарович… – спокойно, не объясняя своего поступка, сказал Снегирев и решительно пошел вверх по лестнице: ему было жаль оставлять Григорьева и Локтева, все же приехали вместе.
Дверь в квартиру открылась после долгого, непрекращающегося, требовательного звонка. На пороге стояла полная женщина в цветастом халате. Из комнаты доносился приглушенный голос телекомментатора. Матч был в самом разгаре. Женщина, не задавая лишних вопросов, вынесла Снегиреву цилиндрик с валидолом. Отделив одну таблетку, он поблагодарил женщину, а она на прощание окинула его подозрительным взглядом – слишком не походил на сердечника этот розовощекий мужчина.
Атласов уже ушел.
– Игорь, – позвал Константин медика, – я валидол принес…
Григорьев не успел ответить, так как за спиной Снегирева громко бухнула дверь, и, окутанный морозным облаком, вошел запыхавшийся Локтев. Внешне он был как всегда уравновешен и деловит – разве только сбившаяся на затылок шапка да распахнутая куртка говорили о спешке.
– Так, мужики, все сделано!
– Какой назвал адрес? – из люка показалась голова Григорьева.
– Улица Пояркова, дом сорок пять, третий подъезд. Ситуацию обрисовал, попросил побыстрее…
– Молодец. Спасибо тебе… – поблагодарил Григорьев.
– Как он там?
– Дышит.
– Отлично! – Локтев достал из кармана мятую пачку «Явы» и вытащил сигарету. – Тут такое дело… Позвонил в дежурную часть – для меня работа появилась… Если не возражаете, – в голосе послышались извиняющиеся интонации, – я побегу. Справитесь втроем?
Григорьев не стал ему говорить, что Атласов уже ушел. Промолчал и Константин, подумав о том, что, конечно же, интереснее посмотреть матч в прямой трансляции, чем слушать информацию о нем в утреннем выпуске «Маяка».
– Ну, я тогда побегу, мужики… – Алексей неуверенно протянул руку Константину. – До завтра!
– Счастливо! – Прощание получилось вялым.
– Запиши, Костя, номер бригады врачей… Надо подстраховаться на всякий случай – вдруг помрет бичина…
После ухода Локтева в подъезде воцарилась столь глубокая тишина, что опять стало слышно, как капает вода из стыков труб да натужно с хрипом дышит старик. Алексею показалось, что, почти как в самолете при наборе высоты, ему заложило уши.
– О-о-о-о-л! – взорвался вдруг подъезд всеобщим ликованием. Звуки летели сверху, с боков, многократно отражались от застуженных стен дома.
«Интересно, кто забил? – подумалось Константину. – Хорошо бы, если наши… Динамовцам очко не помешает!»
– Вита брэвис! – громко, отчетливо произнес Григорьев со своего места. – Как говорили древние: жизнь коротка!
– Что? – встрепенулся Константин. – Умер?
– Пульс, однако, слабый… Зато дыхание стало ровнее…
– Слушай, Игорь, а что будет, если он сейчас решит отдать швартовы и фью-ю-ю… Пока вчетвером были – жил, а сейчас возьмет и помрет. Как раз к приезду «скорой»! Чего доброго, по судам затаскают – скажут, что оказали помощь не в полном объеме… И все из-за какого-то проклятого бомжа… Сват он, что ли, брат!
Григорьев с неожиданной быстротой спустился вниз. Вышло это у него так ловко, что Константин удивился, насколько он подвижен и энергичен для своих шестидесяти лет.
– Ну-ка, подвинься… – Григорьев присел на краешек экспертного чемодана. – Давай посидим, покурим… О жизни подумаем.
– Чего о ней думать… – буркнул Константин, решавший в уме сложную задачу – что будет, если старик умрет. Придется отвечать или нет…
– Не скажи, – возразил Григорьев, – думать надо… Жизнь – штука сложная, каверзная…
Поделиться своей точкой зрения на жизнь он не успел – с улицы послышался шум двигателя машины, стук дверцы.
– Ну, вот и приехали… – Константин с облегчением поднялся, с наслаждением потянулся, размял занемевшие ноги.
Общими усилиями старика спустили вниз, положили на носилки. Константин по привычке, автоматически отметил диагноз – кома. По полу покатились в сторону тоненько позвякивающие пустые ампулки из-под лекарств. После укола старика накрыли казенными байковыми одеяльцами. Скрипнув колесиками, носилки исчезли в чреве машины. Прощально мигнув на повороте, «рафик» растворился в морозном тумане.
– Вот и дождались! Пошли по домам… – Григорьев хлопнул Константина по плечу. Дежурство кончилось.
Они медленно, спешить было больше некуда, шли к шоссе.
– Ты что-то хотел сказать… – напомнил Константин. – Помнишь?
– Да… Жили двое мальчишек-одногодков. У одного дома патефон и занавески, а у другого мать работает уборщицей в музее и ничего подобного нет в помине. Ребята, как это водится, на такие вещи внимания не обращают – бегают в школу, гоняют в футбол, девчонок за косы дергают… Только все, что одному дается легко, другой достигает большими усилиями. Да еще незадача – сын уборщицы росточком не вышел. Годам к пятнадцати это сильно заметно стало. Появились разные интересы, у каждого свои друзья. Дружба остыла до такой степени, что закончилась тумаками. Очень, понимаешь, долговязому отличиться захотелось перед новыми приятелями… Окончательно разошлись их пути – удачливый уехал на материк, вернулся через годы уже музыкантом, устроился в театр. Хорошо играл – я не специалист, но и то понимал – первой скрипкой в оркестре слыл. А его неудачливый приятель знай себе тянет с покорностью лямку – может, и работа не по нем, да семью кормить надо, дети опять же появились. И у музыканта дочка родилась. Квартиру от театра получил в самом центре. Жил – дай бог каждому! А потом пропал. Ни в оркестре его нет, ни дома… – Григорьев выразительно щелкнул пальцем по кадыку. – Говорят, пристрастился сильно… Где он? Что с ним? Видели и там, и там… А потом, ближе к зиме, обосновался в рабочем городке, у бани – сидел на лавочке и пытался намузицировать на стакан. Хотели его вернуть, да куда там! Сгреб его однажды дирижер в охапку и домой. А через полгода смерть жены, и все сначала. Дочка, взрослая уже барышня, замуж вышла – отцу условие: либо – либо! Не смог он себя преодолеть…
– Теперь и не сможет! – безапелляционно заметил Константин. – Как ты там по-латыни говорил? Мудреное что-то…
– Вита брэвис! – усмехнулся Игорь Михайлович. – Жизнь коротка, и, если хочешь знать, никогда не поздно сделать что-то для сохранения души… Надо только знать, как вернуться к ее изначальному состоянию. – Он прижал перчатку к груди. – Не надо думать, что у меня здесь бесстрастные транзисторы.
– Вернуться? – не понял его Константин и пожал плечами. Он стоял и смотрел, как удалялась в морозной дымке маленькая фигурка…
– Вернуться? – он все еще сидел на кровати. На часах половина шестого… Он так и не уснул после разговора с женой. Сидел и вспоминал… Всплывшие из глубин памяти слова рождали новое, непонятное чувство.
Вдруг он почувствовал, что между пальцами руки находится что-то белое, круглое. Константин не мог понять, откуда взялась таблетка валидола…
«Вот какая глупость вышла, – с жалостью подумал он. – Забыл все ж старику отдать. – И тут же, сообразив, спохватился: – Господи, о чем это я! Это когда было…»
Нашарив на привычном месте одежду, он натянул брюки, олимпийку и медленно, еще не решив до конца, куда идти, что делать, борясь сам с собой, поплелся к двери…
