Текст книги "На рубежах Среднерусья"

Автор книги: Николай Наумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Догадываюсь. Желательно вашу резервную роту уже сейчас развернуть на той позиции, куда я буду отводить батальон.

– Будет по-твоему. Комроты встретит тебя, и с ним вместе создавайте новый узел противотанковой обороны.

Соболев, переставив волну, обратился к командиру четвертой роты.

– Как?

– Держимся. Но уже подбито три танка, сгорело столько же.

– Настроение людей?

– Переживают – сослуживцы-друзья ведь погибли. Прямо на глазах.

– Подбодрил? Ведь отразили такие две атаки.

– Подбодрить-то подбодрил, хоть и сиплым голосом. Но и такой помог взбодриться. Похоже, противник не скоро оклемается, и к новой его атаке мы соберемся с духом.

– Надо. Звонил комбриг. Беспокоится о нас. За нашими флангами противнику удалось вклиниться в третью позицию. Понимаешь, к чему это может привести? Комбриг разрешил нам немного отойти, но только после того, как прикроем отход братьев пехотинцев. Порядок такой. Я с первой ротой отойду от гребня метров на пятьсот – шестьсот. Займу позиции – подам сигнал твоей роте на отход. Повремени передавать микрофон: наблюдатель зовет подняться в башню. Что-то там заметил особенное. – Возобновив переговоры, комбат сообщил: – Дальний сосед слева загнул фланги, чтобы образовать кольцо. Наверное, решил привязать к себе побольше. Если это удастся ему, и нам легче будет разделываться с немчурой, когда она начнет спотыкаться и глотать ртом воздух.

Смена прошла без помех со стороны танков противника. Она двинулась к третьей позиции, когда Соболев расставил роты углом назад. Снова переговорив с командирами рот, поднялся в башню. Присмотрелся к нолю боя – застыло, будто выбилось из сил. Над ним безучастно к происходящему на земле собрались темные тучи, обещая умерить июльский зной, который палил так, что в танке нечем было дышать. К удивлению Владимира, из-под едва поднявшегося кустика березы выпрыгнул зайчонок. Осмотревшись, продолжил свои осторожные прыжки. К нему подскочила зайчиха, накормила и удалилась к другому. Володя вспомнил прочитанное: зайчихи кормят не только своих зайчат. Такие, как этот, через пару-тройку дней уже сами будут добывать себе еду, а зайчиха принесет еще дюжину. Лисы, наверное, отошли в безопасные места, и зайчата вырастут в русаков.

Подал голос механик-водитель:

– Товарищ комбат, Самсон скоро свою жару умерит?

– Самсон – это что, солнце?

– Эх, молодежь, молодежь! Из-за книжек и кино о природных приметах ничего не знаете. Самсон – это по какому-то солнечный. На Самсона дождь – через семь недель тож. А через неделю Петровка. Петр-Павел – жару прибавил.

– Откуда ты все это знаешь, – ведь москвич?

– Э, москвичом я стал, убежав от колхоза.

Танки противника, поднявшись на гребень, продолжить движение поостереглись. Помедлив, на разведку вышли две «тройки» и бронетранспортер. Соболев распорядился: ротам по ним огонь не открывать – он сам их образумит, его танк крепче и стоит уступом.

С бронетранспортером справилось противотанковое ружье пехотинца, а танк Соболева – с «тройкой». Ее напарница тут же дала задний ход и стала недосягаемой для танкового орудия Соболева. Комбат присмотрелся к линии, на которую вышел противник. Но нет, не похоже, чтобы его танки готовились к атаке – лишь меняли позиции. За что-то все же примутся…

И принялись. «Тигры» и «слоны», используя дальнобойность своих пушек, принялись стрелять по оставшимся от батальона танкам и противотанковым орудиям. Их снаряды утыкались в брустверы, и пока ни один танк батальона не вспыхнул. Но как только осколочный снаряд оголял башню, тем более корпус, снаряд «тигра» вонзался в броню, и «тридцатьчетверка» загоралась.

Соболев забеспокоился. Менять позицию было опасно – танк открывался почти весь и становился для противника более уязвимым. Единственное – применить дымы. И он попросил артиллеристов поставить их.

Разгораясь, дымы все больше застилали высоту. Стрельба «тигров» стала намного реже, и они подбили всего один танк.

Длинный день заканчивался усталым противостоянием. Немецкие танки и бронетранспортеры не решались атаковать в четвертый раз, танки и одна самоходка Соболева замерли, чтобы не открыть врагу оставшиеся силы и не подтолкнуть на еще одну атаку. Теперь комбата все больше беспокоило другое – пальба на флангах стрелкового полка, с судьбой которого была связана и судьба батальона. Хоть и медленно, танки и мотопехота неприятеля охватывали их район обороны. Окружение страшило Соболева, экипаж – больше, особенно новичков. А как роты? Переговорив с их командирами, комбат связался с комбригом. Тот на доложенную обстановку ответил:

– Все вижу сам. Потери в других батальонах большие. Противник и их охватывает. Что останется от них к темноте… может быть, на одну роту. Но об отходе нам лучше не заикаться. Кроме позорного упрека ничего не получим.

– Об отходе никто в батальоне не думает. Спросил для ориентировки.

– Если так – молодец. Случится в окружении худшее – помянут добрым словом

Немецкое командование, все еще уверенное, что третье лето снова станет немецким, под вечер приостановило наступление, полагая, что хотя наступление шло не так, как планировалось, полученный результат можно считать удовлетворительным.

Однако передохнуть наступающим немецким войскам Жуков и Рокоссовский не дали – они принялись выдвигать на рубеж резервные танковый и стрелковый корпуса. Шум и лязг их встревожил немецкое командование, и оно принялось перегруппировывать силы к угрожаемому флангу. И хотя утром продвижение войск, нанесших контрудар, оказалось менее задуманного, оно все же разорвало дугу, угрожавшую окружением, и спутало карты продолжения операции. Возобновить ее пришлось позже намеченного времени.

Перед утром в батальон Соболева комбриг прислал семь танков, оставшихся от других батальонов. Пополнив боеприпасами батальон Соболева, похлопал комбата по плечу и произнес:

– Сегодня тебе может прийтись труднее, чем вчера. Немец, скорее всего, озлится от полученной оплеухи и попрет с кровавыми глазами. Держись крепко. Меня перебрасывают на другую бригаду. В ней погиб комбриг. Тобой покомандует зам.

Действительно, поздним утром начало повторяться то, что происходило вчера. Вероятно, противник посчитал, что противотанковый узел изрядно ослаблен, и попер на него танковым тараном, собранным из «тигров», «слонов» и «четверок», намереваясь, видимо, разделаться с ним и проделать для себя свободную брешь. Крошить оборону начали бомбардировщики, налетая на узел и его соседей группами по пятьдесят самолетов. Землю трясло, как камнедробилку. Последняя группа отвернула восвояси – обрушила огонь артиллерия. Правда, лихо стреляла недолго – часть батарей подавили дальнобойные артдивизионы. Но как только они умолкли, часть из подавленных батарей противника все же возобновила стрельбу.

Потрясение экипажей оказалось столь сильным, что они не сразу смогли прийти в себя. Прошло три-четыре минуты, танки противника приблизились на дальность прямого выстрела, но даже танк Соболева еще не послал в них хотя бы один снаряд. К счастью танкистов, танки и бронетранспортеры противника надвинулись на минное поле, наспех поставленное на путях движения. Подорвались один, второй, третий – остальные дали задний ход. Наконец начали стрелять танки Соболева, несколькими выстрелами подбили два бронетранспортера и легкий танк. Остальные открыли ответную стрельбу. Однако не все успели справиться с мандражом, как именовали солдаты испытываемое потрясение, и многие снаряды летели мимо или рикошетировали, попав в скошенную броню. На помощь танкистам пришла артиллерия дивизии. Снаряды и мины лишь рвали землю. Нанеся огневой налет, батареи примолкли.

Сколь ни были неуязвимы «тигры», в таране их осталось только шесть. Еще столько же в первую линию выдвинулось «слонов». Осмотревшись, они открыли редкую стрельбу, тщательно выцеливая свою жертву. Наконец, посчитав, что от танкового батальона ничего не осталось, тяжелые немецкие махины двинулись вперед. Гибель еще нескольких «тридцатьчетверок», особенно из числа присланных комбригом, снова вызвала страх у расчетов орудий, и они молчали в преддверии гибели. Тогда комбат сел к орудию сам. Глубоко вздохнув, нажал на спусковой рычаг. «КВ» могуче дернулся, и тогда Соболев снова посмотрел в прицел. У «тигра» ствол склонился к земле, будто у него переломились шейные позвонки. Экипажи соседних танков отошли от оцепенения и принялись стрелять. «Четверки» успели подбить и поджечь, но от выстрелов «тигров» и «слонов» несколько машин умолкло или занялось дымом.

Соболев выцелил и подбил еще один танк, когда его тяжелый «КВ» издал гулкий сгон. От мотора полыхнуло пламя. Ожог отпарил спину радиста. Пламя достало и Соболева. Он стиснул челюсти и не сразу сообразил, что надо сделать. Наконец пришли давно заученные слова: «Механик! Быстро в передний люк! Радист – вылезай через башню!»

– А вы? – возразил тот.

– Сказано!!!

По заповеди моряков Соболев хотел вылезти последним, но Степан Кузьмич, покрыв его матом, крикнул:

– Живо в люк! Соблюдать сейчас командирский гонор – все равно, что прыгать в могилу, когда ее засыпают.

Через башню заряжающий вытаскивал горящего радиста. Рубашка на нем уже прогорела до исподнего белья, да и то уже тлело в двух местах. Глаза солдатика от страха чуть не выкатывались из орбит, и сам он обмяк от боли и ужаса. Заряжающий схватил его под мышки и рванул вверх. Соскочив с танка, взял на руки и, поставив на ноги, принялся срывать с него горящую одежду. От нестерпимой боли радист начал мычать. Просить о помощи постыдился – ему же помогали.

Механик-водитель повел комбата за танк, чтобы прикрыть себя и его от пулеметной очереди. Превозмогая жжение, комбат на ходу расстегнул пуговицы гимнастерки и скинул ее, но руки застряли в обшлагах. Механик так рванул рубашку, что пуговицы отлетели прочь.

– Сдергивай штаны, иначе первородный механизм подпалишь. Тебе он нужнее, чем мне. – Стянув сапоги, старшина безжалостно обошелся и с командирским галифе. И вдруг в ужасе произнес: – А Митька где?!

Митька не успел выбраться из танка, нутро которого уже полыхало чертовым пламенем.

– Комбата надо подальше от танка. Снаряды рванут – стволом или еще чем может придавить.

Укрылись в воронке от той бомбы, что вроде бы приподняла танк. Механик-водитель снял с себя гимнастерку и надел ее на комбата, быть которому голым не положено.

Приползли двое из соседнего танка. Догадались захватить с собой аптечку. Смочив обнаженные места товарищей раствором, стали ждать, когда им полегчает. Механик-водитель произнес:

– Ну что, поползли?

– Надо. Продвинется немец – в плену можем оказаться.

Соболев все же встал, окинул поле боя измученными глазами. Оно еще горело танками, изредка вспыхивало черными сполохами, небо над ним зудело моторами истребителей, летавшими так высоко, что они походили на стрижей. Затихающий фронт сражения отодвинулся за Поныри на востоке и за Подоляны на западе. Конечно, бои возобновятся завтра и послезавтра, но уже без его батальона, без него самого. В госпитале придется полежать. Может, направят в Москву? Там Мила и…

4

Когда поздние сумерки усмирили уставшие стороны, Рокоссовский пришел к убеждению, что войска группы армий «Центр», штурмовавшие позиции его 13-й армии, уже многого не добьются. И чтобы убедить командующего 9-й армии Моделя, а вслед за ним и Клюге, что их намерения в этом году несбыточны, решил с утра 6 июля нанести контрудар 2-й танковой армией Родина и смежными корпусами общевойсковых армий. Но короткая июльская ночь не позволила скрытно вывести войска на рубежи развертывания, и контрудар не дал ожидаемого результата. Константин Константинович с досадой в голосе позвонил Жукову. Тот, выслушав доклад, недовольно спросил:

– Причина неудачи Родина?

– К исходу ночи хвосты колонн оказались еще на марше, противник догадался о надвигающейся опасности и предпринял экстренные меры – значительную часть танков перебросил на опасные для группировки места, организовал броневой барьер и погасил начавшийся было контрудар.

– Вывод.

– Танковые соединения позволяют в короткие сроки создавать прочную оборону в ограниченные сроки и наносить наступающему значительные потери.

– Хоть окруженные части выручили?

– Эта задача выполнена успешно.

В голосе Жукова послышалось горькое сожаление:

– Сколько контрударов с богатырским размахом мы пытались провести, а результаты получались хреновые. Я согласился с тобой на проведение контрудара по той же причине: и у меня не хватило терпения вести жесткую оборону до той поры, когда у войск противника вся морда окажется в крови, а горлом он захаркает ее клочками. Но думаю, некоторый результат мы все же получили: контрудара такой силы он не ожидал. И второе. По его понятиям, мы вложили в него весь фронтовой резерв и потому сегодня попрет на твои войска со всей немецкой самоуверенностью. А ты поступи так: с его дивизиями, ведущими наступление, оставь только часть танков и по стрелковому батальону от полка, остальные силы отведи на третью позицию, и пусть закрепятся на ней по-сталинградски. Перенос усилий в глубину будет для них передышкой от немецкой наглости, и они устроят вражьим силам еще одно кровопускание. Может быть, группировка врага где-то прорвет главную полосу обороны, но вторую полосу обороны мы обязаны и должны удержать, если даже кровь будет литься из наших носов ручьями! – со строгим напором заявил Жуков.

После разговора с Рокоссовским Жуков позвонил Верховному:

– Товарищ Сталин! Считаю, что оборонное сражение на Орловском направлении идет вполне удовлетворительно. Танковые корпуса врага, а он их поставил в первый эшелон, смогли овладеть только второй позицией и кое-где вклинились в третью. Контрудар, предпринятый Рокоссовским танковым и стрелковым корпусами, хотя и дал небольшой территориальный результат, но позволил вызволить из окружения несколько батальонов и рот, которые удерживали свои опорные пункты и узлы сопротивлением в опасных условиях. Положение на участке, где противник намеревался образовать брешь, стабилизировано.

– Будем считать, что начало оборонительного сражения вы и Рокоссовский провели вполне успешно. Намерения на ближайшее будущее?

– Немецкое командование еще не ввело в сражение основные резервы, поэтому я и командование фронта ожидаем продолжения вражеского натиска. Срывать его контрударами и тем более контрнаступлением нахожу нецелесообразным. Пусть танки врага опять прут на нашу противотанковую оборону. Делаем все, чтобы выбить у Клюге как можно больше тяжелых танков и штурмовых орудий. Добьемся этого результата – у врага останется мало сил для закрытия брешей, которые пробьют Попов, Соколовский и Рокоссовский. И Орловский плацдарм врага мы срежем, что позволит нам вскрыть пути к Орлу и Брянску.

– Такой ваш замах, конечно, заманчив. Но если северная ударная группировка немцев дополнительно введет в сражение две-три танковые дивизии, а они у нее есть (ведь мы считали и пока считаем, что главный удар последует с юга), армии Пухова придется туго. «Тигры» и «фердинанды» серьезные машины. Соберет их Клюге в одном месте и пробьет брешь.

– Вторая полоса заблаговременно занята войсками с такой же плотностью, как и первая. Командующий фронтом свою танковую армию держит в готовности двинуть ее в нужное место, как только окончательно определится направление главного удара группы армий «Центр». Эти меры, считаю я, вполне способны сорвать наступление германских сил в пределах тактической зоны обороны и создать предпосылки для перехода в контрнаступление. Возможно, Рокоссовский успеет вступить в это дело одновременно с Поповым и Соколовским.

Закончив доклад, Жуков несколько расслабился, стал ждать ответа Верховного. Тот спросил:

– Как срабатывают у Рокоссовского минные поля?

– Хорошо. На минах подорвалось немало даже тяжелых танков. За ночь его саперы поставили и перед третьей позицией и уплотнили перед второй полосой.

Сталин опять замолк. Наконец произнес указания:

– С вашими наметками согласен. Доведите их Рокоссовскому до точных задач. И действуйте дальше в таком же решительном духе. – Опять помолчал. – Недавно разговаривал с Василевским и Ватутиным. У них оборона складывается хуже. Не исключено дальнейшее углубление танковых сил врага в их оборону. Виноваты в этом не только они, но и Ставка. На Воронежский фронт, в сущности, навалились две армии – мощная Гота и группа «Кампф». Бои подтвердили: в ней три корпуса, один из них танковый. По боевым возможностям она раза в два сильнее нашей общевойсковой. По уточненным данным, на активном фронте Ватутина у противника на четыреста – пятьсот танков больше. Соберет тяжелые машины в кулак и может протаранить оборону Ватутина до Обояни и даже Курска. В третье военное лето этого мы допустить не можем.

Эти фразы и Сталиным, и представителями Ставки произносились уже не раз, и все же Сталин повторил их. Значит, беспокойство за Курский выступ не покидает его.

5

В то время, когда на северном фасе Курского выступа войска генерал-полковника Рокоссовского вынудили ударную группировку генерал-фельдмаршала Клюге безуспешно менять направления ударов на южном фасе, для войск генерал-полковника Ватутина боевые действия уже в первый день операции складывались, можно сказать, тяжко. 7-я гвардейская армия под Белгородом не смогла ликвидировать захваченный армейской группой «Кампф» плацдарм, что грозило продвижением ее корпусов на север и охватом войск левого крыла фронта. Намного опаснее сложилась обстановка для 6-й гвардейской армии, по которой 4-я танковая армия нанесла главный удар вдоль Симферопольского шоссе. Ее главная полоса обороны оказалась прорванной на двух участках, что привело к разрыву ее группировки на три части. Две центральные дивизии оказались в полуокружении на первой полосе обороны, фронт дивизий справа и слева от них оказался прорванным, их полки, наполовину и более разгромленные, под напором танковых дивизий врага отошли на вторую полосу или к флангам армии. Чтобы предотвратить более глубокое вклинение танковых сил врага, командарм успел опасные направления прикрыть дивизиями второго эшелона, своим противотанковым резервом и противотанковой бригадой и полком, переданным ему командующим фронтом. Они закрепились на промежуточной позиции, но удержат ли ее, у него уверенности не было. Авиация противника нещадно бомбила их. К ним перемещалась артиллерия, что предвещало повторную артиллерийскую подготовку с неограниченным расходом боеприпасов. А за ней возобновят атаки дивизии двух танковых корпусов, в которых самыми опасными были таранные группы, составленные из «тигров», «слонов» и модернизированных «четверок», на которых теперь стояли длинноствольные дюймовки, легко пробивавшие броню танков и самоходок.

Командарм 6-й гвардейской генерал Чистяков, которого за бои под Сталинградом наградили двумя орденами, а не так давно слово «майор» заменили на «лейтенант», скорбно смотрел на поле боя, на котором его дивизии весь долгий день бились с танками и мотопехотой противника. Выглядел он совсем не с генеральской солидностью. Гимнастерка, кое-как схваченная ремнем, застегнутым пряжкой со звездой, походила на кофту, наскоро охваченную опояской, галифе в коленях было измазано глиной со стенок открытого НП, на который он недавно переместился, так как к прежнему танки врага приблизились на прямой выстрел. Было от чего скорбно смотреть на поле боя. Две его дивизии, стоявшие насмерть в центре армейской полосы обороны, еще держались, но были обойдены справа и слева, а выбитые противником из главной полосы, частью сил отошли на промежуточную позицию, их фланговые полки – к армейским разграничительным линиям.

Еще не так давно потесненные дивизии держались на третьей позиции. Была надежда, что с подходом к ним противотанковых резервов армии и фронта они удержат ее и тем создадут предпосылки для нанесения фронтового контрудара, но противник опередил и овладел позицией и теперь угрожал промежуточной, на которой едва-едва успели закрепиться отходящие дивизии и подходящие противотанковые средства.

Поскольку связь с НП комфронта прервалась, обстановку командарм доложил начальнику штаба фронта. В ожидании ответа генерал Чистяков затуманенным взором смотрел на поле, изуродованное разрывами снарядов и бомб. Перед передним краем, удерживаемым только в центре, стояли танки и самоходки, подбитые и подорвавшиеся вчера во время проведения противником разведки боем, а также сегодня. Часть из них еще горели и чадили в разных местах утраченной обороны, в одиночку и группами по три – пять машин. Между ними виделись и свои «тридцатьчетверки» и «семидесятки», в основном в окопах, из которых торчали только простреленные башни. Те и другие были приданы дивизиям на усиление противотанковой обороны. Конечно, они подкрепили ее, заставляли танки врага не идти, а ползти в атаке. Но все равно противник пробил в обороне первой полосы две бреши.

На одном участке командарм посчитал соотношение подбитых танков, противника и своих. К его огорчению, тех и других оказалось поровну, а по науке вражеских должно было быть в два-три раза больше. Особенно мало стояло «тигров». Единицы, а наших они подстрелили многовато. И вот… тяжелые немецкие машины бьют наши на дистанции километр и больше, а наши – вполовину меньшую. То есть тогда, когда у экипажей и расчетов хватает терпения-мужества подпустить этих громил к себе на такое расстояние. Вот такое соотношение возможностей стволов танков и противотанковых орудий оказалось невыгодным для нас и выразилось в соотношении потерь. Под Сталинградом наступление вели танки старой конструкции и легкие чешские. Те и другие подбивались «сорокапятками» и даже противотанковыми ружьями, а вот сегодня… Противотанковые снаряды, выстреленные дальше семисот метров, скользнув по утолщенной броне, летели к черту на кулички. Под Сталинградом бывало тяжко до невмоготы, но вот так, чтобы за один день перенести почти непрерывные артиллерийско-авиационные громы, стрельбу почти в упор «тигров» и «слонов», которые разделываются с целями за один-два выстрела, а потом еще растирают траншеи в блины и лепешки… Да и новые «четверки» – не орешки.

Вздохнув, командарм подошел к стереотрубе. Разведчик проворно уступил ему сиденье-футляр от прибора. Генерал уселся на него и принялся искать свою пехоту. На переднем крае – не разглядел ни каски. Две группы по взводу-отделению отходили вдоль Ворсклы. Столько же перебежало из траншеи в ход сообщения. Больше на отсеченной позиции разглядеть не удалось. По всему видно, пехотинцы измотаны донельзя, но ведут огонь, укладывая мотопехоту на землю.

В поле зрения попали подбитые немецкие танки. К ним шли или уже подошли тягачи. Ремонтники подцепили к ним подбитые танки, в основном тяжелые, и поволокли их к укрытым от наблюдения местам. Немцы предусмотрели ремонт поврежденных танков прямо на поле боя и задень восстановят не один-два.

Опять вздохнул. Его дивизии своим упорством, нередко насмерть, оправдывали наименование гвардейских, только вот жалко малолеток. Такие и девок еще не попробовали. Да и те, с которых сняли броню и одели в солдатское… Стояли и стоят до конца. Их не защищает шинель от гибели. Погибло отделение-взвод – в оборонительной позиции возникли проломы. Противник разворачивает их в бреши, и оборона роты, батальона разорвана на куски. Танки и мотопехота отталкивают их дальше, устоявшие охватывают их с флангов. И в таком положении многие опорные пункты сдерживали врага. Знали и понимали: в ближнем бою только суслик может вырваться из окружения.

Все это происходило на глазах командарма. И хотя он был закален невзгодами Гражданской войны и тем, что пришлось перенести в боях под Сталинградом, теперь вот, когда армия оказалась разорванной на части, Чистяков был подавлен. Его мысли перекидывались с одного фланга на другой, затем к тем участкам, где танки противника уже прорвали оборону дивизий первого эшелона и угрожали тем же второй, за которой находилась третья, но на ней еще не было войск – все уже пришлось израсходовать для укрепления ослабленных направлений. А ведь силы армии рассчитаны на ведение операции, в которой положено было воевать не только сегодня, но и завтра и еще несколько раз «завтра», а броне-клинья врага только за день создали угрозу разгрома армии.

Стряхнув с себя волевую немощь, командарм Чистяков заставил себя трезво оценить происшедшее за день, чтобы оставшимися силами сделать то реальное, на что они еще были способны, и настойчивее попросить у комфронтом незамедлительной помощи. Да, с двумя глубокими клиньями, общая ширина которых достигает уже почти тридцати километров, своими силами он не ликвидирует прорыв врага. Нужна помощь комфронтом. На тыловом рубеже обороны у него расположена первая танковая армия. Планом фронтовой операции ей предусмотрено нанесение контрудара, и лишь в особо неблагоприятных обстоятельствах она может быть использована для удержания полосы обороны или важного оперативного рубежа… Вот такое обстоятельство как раз и возникло! – мысленно возразил командарм, будто комфронтом отказал ему в помощи танковой армии. Это непременно надо ему доказать и убедить, что танковую армию следует переместить на вторую полосу обороны. И без дальнейшего промедления! Иначе… Если танковые корпуса 4-й танковой армии пробьются к Обояни, разгул их в оперативной глубине укротить окажется намного труднее.

Командарм спустился в блиндаж и еще раз позвонил на КП фронта. Его опять соединили с начальником штаба фронта. Чистяков недолюбливал его: в тридцать девятом подполковником закончил академию, за полтора года прошел все штабные должности от корпуса до фронта и вот – на самом ответственном. «Ну, бог с тобой! Заслужил – служи и на такой высокой, но не строй из себя всезнайку», – не раз уже про себя упрекал его Чистяков.

– Мне необходимо переговорить с самим командующим фронтом! – рассерженно ответил Чистяков на намерение начальника штаба фронта решить вопрос самому.

– Командующий фронтом все еще занят. Я ему доложу ваши соображения, как только он освободится. Самым точным образом – у меня память безотказная.

– Мне нужно не то, что вам скажет командующий, а вы передадите мне, а незамедлительное решение самого командующего фронтом. Обстоятельства не позволяют медлить и минуты!

– Иван Михайлович, зачем же так сердиться?

– Вы обещали мне сообщить о намерениях комфронтом еще час назад. До сих пор я их не знаю.

– Хорошо. Я доложу о ваших требованиях незамедлительно.

Минут через десять баритональный голос отозвался в телефонной трубке Чистякова:

– Что у вас стряслось, Иван Михайлович?

– Танковые корпуса противника в двух полосах завершили прорыв первой полосы обороны. Противотанковые силы, выделенные мне вами, вместе с моими дивизиями, укрепившись на промежуточной позиции, пока сдерживают продвижение, но есть опасность, что к исходу дня танковые дивизии Гота сомнут их и окажутся у второй полосы, занятой моими войсками лишь на отдельных участках. Прорвав ее завтра, оба танковых корпуса устремятся к тыловой полосе. На ней у меня вообще ничего нет. Отсюда…

– Два часа назад о такой угрозе врага не шло и речи.

– В боях два часа немалый срок, в который порой происходят труднопоправимые обострения. Вот такие произошли и в моей полосе обороны. Своими силами я не воссоздам крепкую оборону. Моей армии нужна не только ваша помощь, но и ввод в сражение ваших резервов. Я имею в виду танковую армию Катукова. Для надежности укрепление нашей обороны на том участке, где противник рвется, желательно, и срочно, выдвинуть к флангам моей армии силы соседей – дивизии генералов Москаленко и Крюченкина. Иначе небольшие бреши враг разворотит в пропасти. И тогда его трудно будет укротить в ближайшей оперативной глубине. Пример тому – прошлое лето.