Текст книги "На рубежах Среднерусья"

Автор книги: Николай Наумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Вот и война началась так, как докладывал он и Тимошенко: неожиданно для войск. Одно за другим пошли поражения, отступления, поспешный ввод в сражения стратегических резервов. И Сталин начал бросать Жукова туда, где обстановка складывалась особенно трудно: на Западную Украину, оттуда на Смоленщину; едва ликвидировал опасный Ельнинский выступ – под Ленинград; отстоял его – под

Москву, где везение избавило его от смерти: бомба угодила в его дом, когда он находился на передовой.

Казалось бы, итогами проведенных в Подмосковье операций, риском и отвагой доказал свою преданность стране и партии, однако, вернувшись из очередного выезда в войска, узнал: люди Берии ночью арестовали генерала Голушкевича – начальника оперативного управления фронта, преданнейшего из преданных, неброского умельца, рассудительного в опасности. Само собой пришла тревога: случайны ли аресты его помощников? Доложил об аресте генерала Голушкевича Сталину, поручился за него. Верховный не сразу произнес: разберусь.

Через два дня генерал Голушкевич вернулся в штаб, но не произнес ни слова, о чем его допрашивали, как с ним обращались. Жуков не стал настаивать: знал, с выпущенных на свободу брали слово – не говорить ничего о пребывании в заключении.

В круговерти борьбы за Москву, когда приходилось работать в штабе и метаться по войскам не одни сутки без отдыха и сна, его схватил жесточайший радикулит. Было не до смеха. Огромный фронт надо было крепко держать в руках, а он не мог и шагу сделать без острейшей боли. Прикрепили к нему массажиста с одеревеневшими пальцами. Его экзекуции едва выдерживал и потребовал другого врача. Направили фельдшера Лиду Захарову. Она делала массажи осторожно, мягко, и все же ее пальчики продавливали поясницу до позвонков и сочленений. Через два дня смог встать на ноги и тут же принялся вызывать к себе всех, кто ему требовался. По телефону полетели его жесткие команды и распоряжения, а еще через день он помчался под Кубинку, куда прорвались части противника от Наро-Фоминска, что грозило расколом фронта обороны в самом центре его. Восстановив целостность обороны, он избавился от боли настолько, что она не ощущалась. И когда снова комфронта что-то прихватывало или он простужался, врач штаба направлял к нему фельдшера Захарову. Лида стала неотъемлемой частью команды, сопровождавшей его в поездках по войскам.

В сорок первом году Жукову было всего сорок пять. Несмотря на то, что острые фронтовые обстоятельства возникали одно за другим и забирали у него немало сил, хватало его и на личную жизнь.

В тот день, когда адъютант доложил, что дом, в котором Жуков проводил часы бдения, развален бомбой, Георгию Константиновичу не захотелось идти в наспех подготовленное жилье. К тому же его еще не оставила мысль: будь он в доме, в который угодила бомба, мог погибнуть не за понюшку табаку. Однако ночевать в штабном кабинете – служебные звонки будут будить, и не отдохнешь. Все же пришлось спросить:

– Как там?

– Лида все прибрала, как было на прежнем месте.

Действительно, рабочий кабинет и комната отдыха были убраны как в разрушенном доме. Лида сидела в приемной, перебирала сумку с медикаментами.

– Где вы будете ужинать? – спросил адъютант командующего.

– А подавай сюда. Вот Лида и ты составите мне компанию.

Ужин уже заканчивался, когда адъютанта вызвал порученец. На сон грядущий Жуков налил себе рюмку и предложил Лиде. Она и во второй раз отказалась.

– Ну, а я выпью. – И выпил. Коньяк благостно разлился в груди. От заботливо убранной комнаты и самой доброй Лиды повеяло домашним уютом. Вспомнилась комната Маши в Минске, за тридевять земель. Прежнее заполнило могучую грудь. Захотелось долюбить прерванное службой. Такое нередко становится причиной возникновения новой любви, правда, уже не глубокой до беспамятства. Однако и от такой на время мужики теряют память, затем привязываются и уже не могут справиться с собой.

Присмотрелся к Лиде и увидел в ней Машу, ее любовь, предупредительность, предугадывание его настроений и желаний, ее терпение. Сколько она ждала, когда он, Георгий, оставит нелюбимую жену и навсегда придет к ней. Самой пришлось решать свою судьбу и того, кто давал о себе знать в чреве. Возникшая вина, схожесть Лиды с Марией тронули немилостивую душу Жукова, и ему захотелось, чтобы эта, еще не познавшая как следует жизнь, увидела в нем другого и отозвалась пониманием на возникшее чувство. Дотронулся до ее плеча…

Сейчас ясно увидел испуганные глаза Лиды, ее сжавшееся девичье тело. Но тогда слова о возникшем чувстве показались лживыми. Узнает его поближе – поймет, что он за человек в действительности, и подарит ему то, от чего уехала Маша. Тогда, при первой их близости, Лида покорно или безвольно опустила голову, плечи ее утратили намерение оказать сопротивление. Она безмолвно покорилась ему, как покорялись многие, когда он требовал поступать так, как считал необходимым. От этого душа закостенела и одиночество казалось нестерпимым, как пронизывающий холод.

Позвонив начальнику госпиталя, под начало которого Жуков перед уходом на должность заместителя Верховного перевел Лиду, в середине ночи помчался в Химки. Оставив в машине шофера и адъютанта, направился к дому, где жила Лида. Она уже ждала его. Открыв дверь, пропустила в прихожую. Только здесь Георгий Константинович обнял легкий девичий стан Лиды. Она покорно прижалась к нему, не смея чем-либо ответить на внимание маршала.

– Сколько же мы не виделись, Лида?

– Три месяца и четыре дня.

– И опять надолго уеду. В Первомай я даже не позвонил тебе. Замотался. Давай отметим эту празднично-весеннюю дату. За ней может последовать хорошее, победное лето.

Георгий Константинович направился к машине, забрал праздничную снедь, принес Лиде сумки. Лида расставила припасы на маленьком столе, Георгий Константинович открыл любимое ею вино, вкус которого она распознала только в застольях с ним, и налил его в фужеры.

– Ну, Лида, за мой благополучный приезд и за нашу встречу.

Выпили, закусили – все молча.

Маршал налил еще и произнес только «Ну…». Заговорил, лишь съев бутерброд с сырокопченой колбасой.

– Тебе, Лида, не в тягость вот такие наши отношения? Ты – молода, я – в годах, да еще женатый, отец трех дочерей. Об одной я тебе не говорил. Она от любимой в молодости. Что я вытерпел за ту любовь!..

– Наши отношения, Георгий Константинович, я расцениваю, как божий дар. И мне больше ничего от тебя не нужно.

– Большего ты все же достойна. Временами на меня накатывает желание дать тебе большее и даже большое. Но я сам не принадлежу себе. Судьба способна выкинуть такой вольт… Я не хочу, чтобы ты попала под беспощадные копыта политиков. Потерпи. Как хочется иметь сына, который бы продолжил род Жуковых! Три девки уже взрослеют.

От вылившегося признания Георгий Константинович долго не мог даже глубоко вздохнуть. Потом встал, налил третью:

– За тебя, Лида, за твое терпение. Терпение меня, резкого, порой грубого. Как только ты переносишь мою брань, которую я ушатами выплескиваю и при тебе на нерадивых?

Георгий Константинович, переполненный нежными чувствами, охватившими его, подошел к Лиде, обнял ее плечи, начавшие набирать женскую полноту, и слегка приподнял ее легкую еще фигуру, не думая сейчас о ее судьбе. Как и о своей. Она почувствовала себя голубкой, которую взял в свои добрые руки голубятник, увлеченный добрыми птицами. Чуть поднимет повыше, расправит ладони и выпустит ее в вольный полет. И она полетит, полетит… Налетавшись, не полетит куда-то в поисках своего голубя, а вернется в эти же могучие руки.

9

В бодром расположении духа Жуков заехал в Генштаб, чтобы ознакомиться с последними данными на фронте, протянувшемся от холодного до теплого морей, затем – в разведуправление, выяснить, на каких основаниях оно высказало Верховному суждение, что немцы вот-вот начнут летнюю кампанию. Перед въездом машины в ворота увидел генерала, которого за прорыв обороны на Ламе продвинул на корпус, и тот уже имел на погонах по две звезды. Значит, не ошибся в командире. Крепкая память подсказала фамилию:

– Генерал Портнов!

Портнов резко остановился. В Генштабе ему сказали, что маршал в командировке, и вдруг… он его узнал.

– Все боевые генералы на фронте, а вы прохаживаетесь по московским улицам.

– Вызван с фронта Голиковым, но, пока решалась судьба, быть мне командиром или нет, навестил жену.

– Она вроде бы у тебя далеко от Москвы?

– Так уж получилось… Первая действительно в Сибири.

– Вторая, видимо, молодка.

– Нет, только пятью годами моложе. Жена погибшего генерала Авилина.

– А, помню… Самоуверенный профессор. Но свое дело знал. Читал его докладную о последнем наступлении немцев на Москву. Довольно точно определил их замысел. Только вот Конев, Буденный и Еременко расценили его докладную как ученую бумажку, пригодную для известных нужд. На какую же должность вас посадили?

– Помощника командующего Центральным фронтом по особым поручениям. Можно сказать, главным пожарным по опасным ситуациям.

– Обиделся?

– Чуть-чуть. Мне интересно и полезно повариться в верхах.

– Правильно рассудил. Когда на фронт?

– Машину выделили. Сегодня и подамся в путь.

– Предлагаю лететь со мной. В четырнадцать часов быть на Центральном аэродроме.

– Благодарю, товарищ маршал, за предложение.

– Тогда до встречи.

Как и положено по субординации, Портнов приехал на аэродром загодя. Начальство аэродрома уже ждало маршала. О скором подъезде его известил адъютант – молодой красавец со Звездой Героя на отлично сшитом кителе.

– Майор Михайлов, – представился он Портнову с независимой степенностью. – Маршал проедет прямо к самолету, можете идти на взлетную полосу.

Едва разношерстная кавалькада машин с Ленинградского проспекта свернула к аэровокзалу, ворота тут же распахнулись, и «ЗИМ», не сбавляя скорости, промчался к самолету.

– Все, кому определено лететь с вами, товарищ маршал, уже заняли свои места, – доложил адъютант.

– А генерал Портнов?

– Прибыл на аэродром, как дисциплинированный лейтенант. Уже в салоне самолета.

– Надеюсь, обошелся с ним не как с лейтенантом? У него же перед «лейтенантом» стоит еще и «генерал».

– Согласно уставу, товарищ маршал.

– Смотри. Геройство хорошо в бою, а в верхах надо вести себя по особым правилам. Изучай их, иначе верну на батальон.

Попрощавшись с сопровождавшими, Жуков легко поднялся в самолет. Подойдя к вставшему Портнову, сказал:

– По прибытии к Рокоссовскому намерен взять вас с собой для поездки по армиям. Познакомитесь с командармами, изучите район предстоящего сражения и при необходимости поможете мне. На полях сражений командиры познаются надежнее.

Самолет, вырулив на взлетную полосу, загудел обоими моторами и, набирая скорость, подался в сторону метро «Сокол». Мягко оторвавшись от полосы, поднялся над домами, новыми, многоэтажными, и деревянными прошлого века. Вскоре взял курс на юг. За Окой адъютант приподнял руку: говорить тихо – маршал задумался. Все умолкли.

Сон в самолете нередко бывал для Жукова единственным временем для отдыха. И ему захотелось хотя бы вздремнуть, но перед мысленным взором возникала Лида. На ее покорном лице увидел то, что не раз возникало в мыслях: а что дальше? Ее задумчивость, порой уклончивый взгляд не были ни укором, ни просьбой, ни, тем более, требованием определить хотя бы ее будущее. Разница в двадцать лет, взгляды тех, кто сопровождал и встречал маршала, в большинстве молодых, спутывали ее ноги, и она проходила мимо них как грешница. Да, что-то надо было менять в отношениях с Лидой, подумал сейчас Жуков. Но что? Конец войны замаячил, как Эльбрус на подлете к Кавказу. Но сколько еще до него!.. Сделать ее маршальской женой? И тут же возникло несколько причин против такого шага. Как расценит его решение Сталин? Как фронтовую жену терпит, а как маршальскую?.. Пока из его военного окружения никто не решился на такой поступок, хотя кое-кто грешит по супружеской части. У Тимошенко как бы не замечал такие грешки, а оступился – и получил ссылку в валдайские болота. Так могут обойтись и с тобой. Пока даешь победы, прощается многое, а случись еще такая неудача, как с «Марсом»? Могут лишить главного для него – победно закончить эту не виданную по трудностям войну. Нет, Сталин еще крепок, он ценит всех, кто помог ему удержаться во главе государства, когда оно затрещало по многим швам. И его не даст в обиду. Тем более что до конца войны еще далеко, а его ум, воля, авторитет в армии еще не раз потребуются для решения стратегических задач.

Вновь возникший образ Лиды заставил маршала искать другие доводы для оправдания перед ней, чтобы поняла, вытерпела их фронтовые отношения. Вот хотя бы жена. За двадцать лет совместной жизни так и осталась Диевой, в личное дело не внесена. Казалось бы, развод не нужен. Но дочери… Мать ближе им, чем отец, постоянно занятый службой, а теперь войной. И как они будут жить без его окладов. А еще Маргарита, дочь от любимой когда-то Маши. Так и не увидев отца, она лишилась отчима – погиб в Сталинграде. Без его помощи Марии трудно будет поднять дочь.

Портнов тоже закрыл глаза, но не от намерения собраться с силами, чтобы в поездке с маршалом выглядеть свежим и внимательным к каждой его фразе. Захотелось окунуться в те командировочные дни, которые он проводил с Раисой Павловной, теперь Раей, с которой он будет жить до конца дней своих. Фронтовых или старческих. И все, надеялся он, сложатся так, будто эти – счастливо, как в свадебном шалаше. Невольно возникло сравнение Раисы с первой женой. Крепкая своей деревенской красотой, она завлекла его нарочитой доступностью. И он, по сути безусый еще командир, не успев разобраться, любит ли Ульку или молодые желания принял за любовь, после вечеринок стал за огородами провожать ее домой, где, уединившись за баней, рассказывал ей о походах против беляков, об армейской службе и местах, где довелось побывать. Конечно, и обнимал и целовал. Посопротивлявшись, Улька поддалась ему. По селу пошли разговоры, пересуды, загадки и отгадки: кто кого охмурил, разбитная Улька Сережку или красный командир податливую девку. В общем, пришлось жениться. Разобрался в себе и Ульке, когда родился сын. Чтобы покрепче привязать к себе командира, Улька быстренько родила ему второго. С той поры помышлять о разводе было немыслимо. К тому же считал себя обязанным подавать пример молодым командирам, как надо строить семью.

Связь с Раей, женой пожилого профессора, возникла после Финской, на которой он получил высокий боевой орден и возомнил, что ему, орденоносцу, за грешок много не влепят, самое большее «строгача». Но и его не получил. Приблизившаяся война заставила ускорить выпуск академистов. Шла ускоренная реорганизация соединений, и в канун войны был назначен на дивизию.

Перед отъездом в войска встретился с Раей последний раз. Прощание было коротким, и все же он почувствовал, как глубоко женщина вошла в его сердце.

Началась война – пришлось думать, заботиться и посылать в бои и, значит, на смерть более десяти тысяч бойцов и командиров. И общая их судьба отодвинулась после войны.

Сейчас Портнову вспомнился хмурый ноябрьский день сорок первого. Немецкие войска уже прорвали Можайскую линию и продвигались к Москве по нескольким направлениям. Между ними гуртами отходили люди, покинувшие насиженные усадьбы. Дивизии Портнова было приказано нанести контрудар, чтобы задержать продвижение наиболее опасной группы войск. Нанес, продвинулся, отбросил части противника и в лесу освободил перепуганных ближним боем сельчан. Следом на машине примчался генерал Авилин, надеясь среди беженцев из-под Волоколамска встретить родственников жены и сына, наследника военного рода Авилиных. Найдя тестя и сына, тут же увез их от повторной беды, но по дороге умер в госпитале.

Казалось бы, Раиса Павловна должна была как-то отблагодарить Портнова за спасение сына – она не согласилась встретиться.

Встретились почти через год, когда он проезжал через Москву к новому месту службы. Привез ей продукты и надеялся возобновить близкие отношения. Лишь осенью сорок второго, когда он получил назначение под Сталинград, Раиса Павловна, увидев измотанного боями генерала, все еще любящего ее, согласилась возобновить дружбу.

Недавняя их встреча была третьей. При всей еще не растраченной мужской силе Сергей Иванович решил сначала добиться согласия Раисы Павловны стать его женой, а уж потом…

Договорившись встретиться у метро «Дворец Советов», он попросил прийти с паспортом.

– Зачем?

– Так надо, Рая! – настаивал Сергей.

– Но мы даже не подали заявление…

– Как я мог подать заявление, если находился на фронте, – занервничал Портнов.

– Да хоть сейчас напиши, но без твоего развода с женой нас не зарегистрируют.

– Развода с Ульяной я добился, документ у меня в кармане. Хочу хоть несколько дней пожить с тобой как с женой, а не любовницей и на правах мужа высылать тебе аттестат на житье-бытье.

Вошли в ЗАГС. Женщина, сидевшая за столом, в удивлении и радости подняла брови. Сергей Иванович объяснил цель их прихода в ЗАГС.

– Нов законе определен срок от дня подачи заявления до регистрации брака.

– Война же. Я только что с вокзала. Через день-другой отправлюсь к новому месту службы. А там бои… Войдите в наше положение.

Женщина сочувственно вздохнула, немного подумав, достала нужную книгу и бланки. Заполнив их, сказала:

– Давно не раскрывала этот фолиант, ставший почти ненужным. Может быть, ваше супружество к большому счастью? Благословляю!

Под руку Сергей и Рая молча прошли к дому на улице Фрунзе, поднялись на третий этаж, и только теперь Сергей проговорил:

– Долгожданное, Рая, свершилось.

Подойдя к жене, обнял ее и нежно поцеловал.

– Для нашей скромной свадьбы я привез кое-что из военторга. Давай накроем стол, посидим, полюбуемся друг другом и потом уж…

Сергей разложил привезенное, раскрыл консервы с тушенкой, Рая нарезала хлеб, батончик колбасы из своих скромных припасов, вареную картошку, свеклу, кусочек курицы.

– Откуда у тебя такое в войну?

– Мои старики на днях привезли помощь. Они помнят тебя, как спас моего отца и Сашу.

– Передай им спасибо и от меня.

10

Внешне взаимоотношения Жукова и Рокоссовского выглядели вполне корректно. Жуков старался не выказывать своего превосходства над бывшим своим комдивом, Рокоссовский во многом был признателен Жукову. После возвращения в армию без колебаний тот принял его в свой округ, дал лучший кавкорпус, а вскоре подал ходатайство о назначении его на формирующийся механизированный. В первые месяцы войны по его, Жукова, рекомендации был переведен на группу войск, вскоре ставшей армией. То же самое происходило с назначением на фронты.

Но крупные военачальники, особенно после одержанных побед и полученного боевого опыта, обычно обретают свое понимание событий, свои принципы решения стратегических задач и, естественно, видят друг у друга не только достоинства, но и недостатки. Иногда из-за этого у них происходят острые столкновения, резкие и обидные оценки. А тут еще бывший подчиненный (Жуков) крупно обошел своего бывшего комдива.

Острый конфликт между двумя командующими возник под Москвой, когда Жуков не разрешил командарму-16 отвести армию за Истринское водохранилище. Рокоссовский напрямую обратился с такой просьбой к начальнику Генерального штаба, и Шапошников разрешил отвод войск. Неповиновение подчиненного, обращение вверх через его голову взбесили Жукова, и он жестко распорядился: армию вернуть на оставленные рубежи, хотя приказ этот выполнить было уже невозможно – противник имел внушительное превосходство и выгодное оперативное положение.

Но в создавшихся обстоятельствах в непосредственной близости от Москвы, когда важен был каждый километр оставшегося пространства, прав был Жуков – сдавать сразу около тридцати километров и тем подпустить врага к Москве на один оперативный бросок было недопустимо. Однако военные долго не конфликтуют – злопамятство порой оборачивается гибелью подчиненных, за что виновный получает наказание вплоть до лишения должности, звания и жизни. А главное – враг на полях брани, он заставляет забыть о служебных обидах и обратить свою злость на него. Жукову и Рокоссовскому уже не единожды пришлось поступать именно так. И потому досадный эпизод не держали на поверхности памяти.

Маршал и генерал армии встретились, как подобает высоким начальникам и давним знакомым. Лицо маршала светилось доброжелательностью, что предвещало разумный поиск решений, которые предстояло выполнить за летнюю кампанию. Жуков широким жестом представил Рокоссовскому Портнова.

– Познакомьтесь – генерал Портнов. Голиков рекомендовал Верховному заменить генерала-танкиста, слабоватого в организации прорыва, общевойсковиком, но генерал Портнов уклонился от назначения: заменять своего недавнего командарма неудобно. Да и подчиненные могли расценить такую перестановку как подвох, устроенный недавним подчиненным. Вот его и определили к вам, Константин Константинович, пожарником по тушению кризисных ситуаций, создаваемых неприятелем.

Рокоссовский с мягкой улыбкой подал Портному руку и, слегка пожав ее, заметил:

– Слышал о вас и под Москвой, и под Сталинградом. Кто прошел три тактические должности – комполка, комдива и комкора, тому армия по плечу. Так что принимаем как своего. Так рано, Георгий Константинович, мы вас не ждали. Всего две недели как вы отбыли из Курского выступа и…

– Я тоже не собирался навещать ваш фронт. Лишь вчера вернулся с Таманского полуострова. Там немец не только оперся о свою «голубую линию», но и проводит воздушную операцию немалым числом истребителей и бомбардировщиков. Вероятно, демонстрирует намерение нанести удар и по Кавказу. Наши авиаторы приняли вызов и усмирили немецких. Прежних асов у них осталось уже немного. Потери в самолетах, понесенные там немцами, скажутся на их авиационной группировке здесь. Вот Верховный и направил меня к вам. Поступили сведения, что немцы с недели на неделю начнут именно здесь летнюю кампанию. Как вы расцениваете их возможности предпринять крупное наступление именно в этих местах? Ведь всего месяц назад их контрнаступление в Восточной Украине захлебнулось, войска понесли немалые потери, пополнить их и восстановить наступательный дух за столь короткий срок трудновато. А кампания – это несколько серьезных операций. Они требуют крупных материальных запасов и создания солидных оперативно-стратегических резервов. Но обо всем этом поговорим у вас в штабе.

Штаб фронта расположился невдалеке от разъезда Уколово. Часть служб разместилась в уцелевших домишках, ведущие управления – в блиндажах, врытых в пологие берега речушки Тускарь, бежавшей по кустарникам и узкой полосе леса, деревья в котором уже окутались молодой листвой и надежно укрывали блиндажи от наблюдения с воздуха.

– Надежно укрылись.

– Научены горьким опытом. Перед наступлением штабы для немецкой авиации – лицо врага, бомбят с особой прицельностью. – Сделав несколько шагов, Рокоссовский спросил: – Георгий Константинович, с дороги, может быть, пообедаете?

– Поработаем – не откажусь.

– В блиндаже или в штабном шатре будем работать?

– На свежем воздухе, надеюсь, ваши истребители прикроют нас.

– Дежурство на аэродромах организовано.

– Пока я и моя команда разместятся по отведенным нам местам, пригласите в шатер разведчика, авиатора, естественно, начальника штаба. Можно и генерала Портнова, чтобы сразу вошел в курс дел.

Устройство обслуги Жукова заняло полчаса, за которые маршал позвонил в приемную Верховного и доложил, что начинает работу с Рокоссовским. Когда приблизился к штаб-палатке, увидел офицеров, которые поодаль от нее стояли, как часовые. Вошел в него – собранные без суетливости встали. Командующий попытался доложить – Жуков приподнял руку. Жест этот позволял обойтись без уставной формальности.

Жуков сел за стол, предназначенный ему, управленцы фронта – у длинного стола, накрытого оперативной картой.

– Вижу, все готовы к серьезной работе. Тогда начнем. Повторюсь для тех, кто не был с нами на аэродроме. Из разных источников, заслуживающих доверия, как мне доложил начальник ГРУ, поступили сведения о том, что в ближайшее время группа армий «Центр», усиленная несколькими танковыми дивизиями и авиацией, может начать летнюю кампанию. На аэродроме я высказал сомнение, что за столь короткий срок она смогла восстановить свою оперативно-стратегическую боеспособность. Однако это не значит, что полученные разведкой данные носят дезинформационный характер. В возможностях и намерениях неприятеля нам надо разобраться и тем самым не позволить ему еще раз застать нас в беспечном состоянии. Первое слово глазам и ушам штаба фронта.

Генерал-разведчик встал с легкостью капитана:

– Крупных мероприятий, которые бы доказывали, что противник заканчивает подготовку масштабной операции, всеми видами разведки фронта и партизанами Брянщины не установлено. Самое большее, на что может дерзнуть генерал-фельдмаршал Клюге, – это провести частную операцию.

– Прошлым летом частными операциями неприятель так расшатал оборону Юго-Западного фронта, что она без больших усилий войск тоже генерал-фельдмаршала, только Бока, позволила им пробиться на Донщину, а затем и к Сталинграду. Мнение начальника штаба.

Малинин встал с той весомостью, которую он набрал, успешно помогая командующим во всех проведенных операциях, в большинстве успешных. Самая важная – разгром окруженного в Сталинграде врага.

– Да, товарищ маршал, исключать частные операции в районе Курского выступа нельзя. И все же проведение таких операций оказалось бы серьезнейшей ошибкой и германского генштаба, и командующих групп армий «Центр» и «Юг».

– Почему?

– Конфигурация Курского выступа такова, что любое выпрямление дуги затруднит проведение операции на окружение, успех в которой только и может привести к стратегическому прорыву и переходу в преследование.

– Ответ резонен. Значит, вы по-прежнему считаете, что главный удар группа армий «Центр» может быть нанесен в полосе, осью которой могут служить дороги, соединяющие Орел и Курск.

– Да, товарищ маршал.

– Что имеет Клюге в углу к югу от Орла?

– Два армейских и один танковый корпус.

– Этими силами девятая армия способна прорвать нашу оборону и овладеть хотя бы Курском?

– Пока этих сил явно недостаточно. Поданным «языков», сорок первый танковый корпус, участвовавший в контрнаступлении, еще не восстановил силы, тяжелых танков в нем пока пять десятков. Но невдалеке от железной дороги замечены группы офицеров, проводивших рекогносцировку. Не исключено, что они принадлежат тем частям, которые будут сменять дивизии сорок первого танкового корпуса.

– Что у врага в ближайшем тылу?

– Крупных резервов не обнаружено.

– Из второй танковой армии могут быть переданы танковые соединения в девятую?

– Вероятно. Но от Зуши до Жиздры – полоса ведения разведки Брянского и Западного фронтов.

– Войска врага, расположенные перед ними, могут быть в считанные дни переброшены в вашу полосу. Очень боеспособные. Во Ржевском мешке они сидели почти полтора года. При наших попытках окружить и разгромить их они оказали нам очень серьезное сопротивление. Следите, товарищ Малинин, за противником во сто глаз, вооруженных имеющейся техникой. – И перекинул строгий взгляд на авиатора: – Командующий воздушной армией.

Генерал Руденко, молодой красавец, можно сказать, взлетел, как истребитель, но не от предчувствия жестких слов маршала, а от желания показать ему, что авиация фронта готова как надо вершить дела в небе.

– Что вашими соколами вскрыто или хотя бы замечено в глубоком тылу?

– В глубокий тыл разведчиков фронта не пропускают немецкие асы. В районе Курского выступа их еще предостаточно.

– У вас что, нет своих асов, способных проникнуть в тылы врага?

– Есть, но немецкие истребители находятся в более выгодном положении. О появлении в воздухе наших самолетов их истребителей оповещают радиолокационные станции. Это позволяет им обнаружить наши самолеты, едва они приближаются к передовой. За минуты их «мессеры» занимают выгодное положение, что позволяет им накидываться на наши самолеты-одиночки или пары неожиданно. Одни сбивают, другие вынуждают возвращаться на аэродромы ни с чем.

– У нас ведь тоже есть радиолокационные станции.

– Да, «Прегматит» лучше немецких, но за линией фронта они мало помогают самолетам. К тому же их единицы.

– Я люблю ваших соколов, но их трудности несравнимы с трудностями пехотинцев. Поэтому принимайте меры, чтобы как можно чаще просматривать тылы врага. Иначе командующему фронтом будет трудно привести войска в необходимую для боев готовность.

Жуков заслушал генерала-танкиста Орла, инженера Прошлякова, но ни с одним вопросом не обратился к Рокоссовскому, считая, что в какой-то мере неудачный ответ может повредить его авторитету. А авторитет командующего при всех обстоятельствах должен быть безупречным, его приказ, даже слово, должны выполняться без заминки и возражений. Обратился к Рокоссовскому, лишь закончив знакомство с его помощниками.

– Я, Константин Константинович, намерен выехать на НП Пухова. Пусть туда подъедет и Романенко, а немного погодя командарм второй танковой. Хочу присмотреться к ним, ну и дать понять, что дела предстоят серьезные. Значит, соответственно они должны и управлять своими войсками.

Должность командарма Жуков расценивал как ключевую в операциях, поскольку в армии соединяются проблемы тактики и оперативного искусства. Именно командарм связывает воедино все средства, которыми располагают войска, что и создает предпосылки командующему фронтом и Ставке верно и своевременно вводить резервы для перелома хода сражения. При всей высокой оценке возможностей Рокоссовского Жуков считал его мягковатым, чтобы вогнать в командармов очень важное: предстоящее сражение, которое может развернуться в битву, потребует стойкости до самопожертвования не только от солдат и низовых командиров, но и от командармов.

Подумав, Жуков сказал:

– Вы, Константин Константинович, уже хорошо изучили предстоящее поле сражения, потому вам необязательно сопровождать меня. Возьму с собой Портнова. Все необходимое он запишет и доложит вам, попутно присмотрится к местности. Да и я похожу глазами, погляжу. На карте поле сражения плоское, а в действительности лощин и оврагов на нем не перечтешь. Знаешь слова Суворова: гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить.

Обед прошел в дружеских разговорах. Вопреки молве Жуков держался товарищески, острил, без настороженности отвечал на вопросы, в которых прослушивались и нелестные намеки. Выпив холодной колодезной воды, встал. Тут же встали все.