Текст книги "Скиф"

Автор книги: Николай Коробков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– Ты – госпожа жен, – сказал он уверенно. – Другие живут благодаря тебе.

Она молчала.

– Без тебя нет ни Скифии, ни табунов, ни вольных степей; без тебя нет любви, нет радости мне; без тебя только одна война и ненависть к врагам... О чем ты думаешь? Эллин лжет и скрывает правду. А я не лгу. У него единственная жена, но он не любит ее и уходит к другим женщинам. Разве она не сидит всегда одна в гинекее? Зачем ты думаешь о других женах? Разве от этого я меньше люблю тебя, и разве я мог бы любить тебя больше, если бы их не было? Ты единственная между ними; они только усиливают мою любовь к тебе.

Он обнял ее, привлек к себе, поддерживая рукой откинутую голову. Она не сопротивлялась и оставалась неподвижной. Лицо ее было печально. Он наклонился и поцеловал. Ия не отвечала, но ее губы раскрылись покорно. Он целовал ее глаза, щеки, волосы. Золотистый загар ее лица стал окрашиваться розовым, под нежной кожей виска голубая веточка артерий выступила отчетливее, скрытая дрожь пробежала в округлившемся горле.

Но она молчала.

X

Ответ Никиаса Адриан принял как оскорбление. Отставной чиновник ничтожного городишка осмелился отказаться принять его подарки, не согласился выдать за него замуж свою воспитанницу, совсем так, как если бы к ней сватался какой-нибудь ничтожный херсонесский ремесленник! Отказал даже еще более дерзко, чем Эксандр!

Адриан уже давно не представлял себе, чтобы его желания могли оставаться неисполненными; здесь он пошел на уступки, согласился жениться на этой провинциальной девчонке, тогда как не считал достойными себя даже девушек древних патрицианских родов, и легко мог взять в жены дочь одного из тех царей, которые, приезжая в Рим, умеют кланяться, чтобы получить золото и пополнить казну, опустошенную бессмысленными войнами.

Конечно, он не откажется от Ии. Так или иначе, он возьмет ее, а этого старикашку заставит перенести унижения, возможности которых тот и не подозревает. Не важно, что Кезифиад проиграл процесс. Если даже тот и получит от него обратно деньги Эксандра, найдутся способы снова разорить его.

Никиаса надо опозорить публично. Свидетелей всегда достаточно. Надо его обвинить в воровстве, в мошенничестве, в чем-нибудь еще более позорном. Это не трудно сделать. А девчонку – он сумеет это устроить – кредиторы лишат имущества и выбросят на улицу. Он ее возьмет, только уж не как жену, а как простую невольницу. Она узнает его могущество и, когда сделается ненужной, будет исполнять грязные работы на кухне, а по ночам – месить ячменное тесто для рабов. Потом когда-нибудь во время пира он велит привести ее и посмотрит на ту, которая отказалась от чести быть его женой.

Откинувшись в кресле, Адриан пристально посмотрел на секретаря. Ему показалось, что под маской раболепства и страха его лицо скрывает злорадство и насмешливость. Он ведь тоже знает об ответе Никиаса.

Адриан впился в него глазами и, по мере того, как лицо раба бледнело, злобная ненависть все больше охватывала откупщика.

– Подойди, – сказал он, – наклонись.

Он широко откинул руку и тяжело ударил раба ладонью по щеке.

От удара остался красный след с резко выступившими багровыми отпечатками украшавших пальцы Адриана перстней. От толчка голова раба откачнулась. Адриан вскочил. Его охватило бешенство.

– Ты уклоняешься?

Он ударил кулаком по лицу с такой силой, что раб упал. Задыхающимся голосом Адриан кричал:

– Встань, негодяй! Ты притворяешься? Ты избалован!

Он несколько раз ударил раба ногой, мешая подняться.

Резкие движения утомили его. Он задохнулся, почувствовал острую боль в сердце, опустился в кресло и шумно дышал открытым ртом.

Секретарь стоял около стола, сотрясаясь мелкой дрожью, не вытирая окровавленного лица, с губой, рассеченной тяжелым ударом сафьянового башмака. Находившиеся в комнате рабы затаили дыхание: гнев господина мог обрушиться и на них.

Постепенно успокаиваясь, Адриан мрачно сказал:

– Домоправителя! – И, не оборачиваясь, приказал тому, качнув головой в сторону секретаря: – Дать ему сто плетей и не жалеть кожи.

Несколько рабов подошли к секретарю. Тот поклонился и указал на стол.

– Благородный господин, вот письма, которые ты приказал мне написать.

Адриан только теперь вспомнил о них.

– Подай.

Тот почти прошептал:

– Я боюсь их испортить, – у меня испачканы руки.

Адриан мельком оглядел изуродованное лицо, измазанные кровью руки и скривил лицо:

– Уведите его, он внушает мне отвращение.

Крик Адриана в таблинуме и вид вышедшего оттуда избитого секретаря распространили трепет по всему дому. Рабы молчали, клиенты, сидевшие в прихожей, разговаривали шепотом, посетители прощались друг с другом и уходили, «е дожидаясь, чтобы о них доложили: в таблинум не следовало теперь входить. Оставались только вызванные Адрианом лица – они не смели уйти, но надеялись, что он не пожелает сегодня разговаривать с ними. Они ошиблись. Другой секретарь вышел из кабинета и шепотом передал приказание рабу. В таблинум одного за другим стали вызывать финансовых агентов Адриана, явившихся с отчетами об исполненных ими поручениях.

Неожиданно прибыл Люций. Его сопровождали несколько центурионов, и сам он был одет в платье претора, менявшее его фигуру. Он казался более молодым и бодрым, выпрямился, сделался как будто выше, и движения, несмотря на его тучность, были отчетливыми и легкими.

Все ожидавшие приема встали – римский сановник был господином в каждом доме, куда он входил как гость. Адриан вышел навстречу и, пропуская претора вперед себя, пригласил в таблинум. Рядом с твердо шагавшим Люцием, он, в своей широкой и слишком пышной одежде, казался непомерно толстым и обрюзгшим.

Перемена в Люции произвела впечатление на откупщика. Он понял, что начинается настоящая война, и претор отправляется к своим легионам. Помимо обычного скрытого завистливого чувства к патрицианскому происхождению Люция и страха перед его влиянием и связями, Адриан испытывал теперь к нему то особенное уважение, которое вызывает к себе сильная власть, и некоторую гордость, как у всякого римлянина при виде полководца, олицетворяющего железное могущество римского народа.

Адриан спросил Люция, не желает ли он вина, и, когда тот отказался, махнул рукой, приказав рабам выйти.

– Я приехал, – начал Люций, – чтобы проститься с тобой. Мои ожидания сбылись: в Риме, наконец, поняли, какую громадную опасность представляет для нас Понтийское царство. С некоторым опозданием поняли, может быть. Три года тому назад война была бы закончена просто, теперь на Понтийском престоле сидит Митридат VI[129] 129
  Митридат VI Великий Евпатор – царь Понтнйского государства. Родился в 132 году до н. э. После смерти своего отца Митридата V должен был наследовать ему, но вследствие интриг оказался вынужденным бежать и спасаться в горах. В 113 году, во главе своих сторонников, вернулся в столицу и захватил власть. Укрепив свое положение, он начинает завоевательную политику, быстро подчиняет себе Херсонес, Колхиду, северные скифские племена и основывает Боспорское царство. Союз с Тиграном, царем Армении, еще более усиливает его и он делает попытки подчинить себе Каппадокию и Вифинию. Цари этих областей находятся под его влиянием. Скоро, однако, римляне, обеспокоенные могуществом Митридата, вмешиваются в дела и отдают власть в Вифинии и Каппадокии своим ставленникам. Нападение вифинского царя Никомеда III на Понтийские области служит предлогом для начала знаменитой войны Мнтридата с Римом (88 г. до н. э.). К этому моменту государство Митридата простиралось от Евфрата до Средиземного моря, от Сирии до Предкавказья и захватывало северное побережье Черного моря. Война началась предпринятым по повелению царя истреблением римских солдат и граждан в Малой Азии; при этом погибло, как говорят, больше 80 000 человек. Немедленно после этого Митридат овладел Фракией, Македонией и островами Архипелага. Греция была готова присоединиться к нему; Рим, охваченный беспорядками, казался на пороге гибели. Дальнейшие успехи Митридата были, однако, приостановлены талантливым римским полководцем Суллой, нанесшим поражение понтийским войскам при Херсонесе и Орхомене. Война закончилась миром 83 года, по которому Митридат вынужден был отказаться от своих завоеваний, выдал флот и уплатил контрибуцию.
  Борьба, однако, началась вновь из-за Вифинии, обращенной в римскую провинцию, и продолжалась с переменным успехом, пока, наконец, римский полководец Г. Помпей, сменивший Л. Лукулла, не нанес Митридату решительного поражения. Оставленный союзниками, Митридат, вскоре после измены перешедшего на сторону римлян своего сына Фарнака, покончил самоубийством в Пантикапее.


[Закрыть], уже показавший нам, что бороться с ним будет нелегко. Он протягивает руки к Вифинии и Каппадокии и постепенно подчиняет себе северные скифские племена. Несомненно, он захватит и Колхиду, а Херсонес – я могу сообщить это тебе, как римлянину, – уже заключил с ним союз для борьбы против Палака. Командовать объединенными войсками будет Диофант – он прекрасный полководец, и у него хорошие солдаты. В том, что они разобьют скифов, я не сомневаюсь. Не сомневаюсь также и в том, что сейчас же вслед за этим Херсонес окажется под властью Митридата. Весьма возможно, что, если мы не начнем действовать теперь же, борьба с ним окажется очень затруднительной для нас.

– Ты думаешь, что теперь военные действия против Понта могли бы закончиться быстро?

– Да, если бы сюда было послано достаточное количество легионов. Но, к несчастью, окончательное решение еще не принято. Они только думают над этим. В настоящее время я забочусь больше всего о том, чтобы дипломатическими путями мешать развитию Понта. Пока, к счастью, нам это удается довольно хорошо. Можно надеяться, что на престолах Каппадокии и Вифинии окажутся наши ставленники. А один из них, Никомед, наш самый преданный друг, – ведь он существует исключительно благодаря римской помощи. Чтобы война могла произойти теперь же или в очень близком будущем – мало вероятно. Но хорошо и то, что о ней начинают думать в Сенате. Мои письма, кажется, подействовали, наконец. Но все же там больше заботятся о войне с Югуртой и из-за этого могут надолго отложить операции против Митридата.

– Это большая ошибка, – сказал Адриан. Сообщения Люция непосредственно интересовали его: успех финансовых операций был тесно связан с высотой римского престижа. – Во власти Митридата окажутся богатейшие провинции. Он может нанести нам тяжелые удары; у него будет много золота – значит, и хороших солдат.

– Да, но, может быть, войну удастся ускорить. Я вызван в Рим и буду настаивать там на этом.

– Желаю тебе успеха. Когда ты уезжаешь?

– Из Херсонеса – завтра. В несколько дней я объеду наши войска: без меня начальствовать ими будет Маний Аквилий; заеду по пути в некоторые города, позабочусь о Никомеде и дней через десять отплыву в Рим. Кстати, суммы, которые я тебе должен, будут сегодня пересланы тебе.

– Я совсем не думаю о них, Люций. Мне было бы гораздо приятнее, если бы и ты поступил так же... Как я тебе завидую – ты едешь в Рим. Не позаботишься ли ты о том, чтобы и я мог вернуться туда? Я уверен, ты сможешь это сделать, если пожелаешь.

– Ты преувеличиваешь, Адриан. Что удастся сделать – я сделаю. Но вот. Я должен тебе сказать решительно: продукты, поставляемые тобой, оказываются недоброкачественными. Очевидно, твои агенты мало думают о наших солдатах, а вред, причиненный римскому солдату, – вред государству и каждому римлянину. Маний будет говорить с тобой об этом. Не забывай, что следующая партия, если она окажется такой же, не будет принята, следовательно, и договор окажется расторгнутым.

Адриан отвел глаза в сторону и стал пересматривать лежавшие на столе пергаменты.

– Это случайность. Я не допущу повторения. Я лучше готов понести убыток.

Люций презрительно оглядел его.

– Добросовестность не помешает твоим интересам: ведь, если ты богат, то только благодаря тому, что римские солдаты умеют доблестно сражаться и побеждать.

Адриан молчал. Ему хотелось переменить тему разговора.

– В городе знают о твоем отъезде? – осторожно спросил он.

– Конечно, но причин не подозревают. Кажется, херсонаситы считают свое положение упроченным, – по крайней мере, все энтузиасты и глупцы думают так.

– Это хорошо. Пусть думают, что Митридат заботится только об их безопасности и восстановлении эллинизма.

Люций пожал плечами, понимая, что это нужно для какой-нибудь спекуляции Адриана. Он встал.

– Я должен попрощаться с тобой. Да, я все время был так занят делами, что почти забыл спросить тебя о самом главном. Нужно было это сделать еще в самом начале. Ты думаешь о женитьбе? Твои намерения не изменились? Можно сказать в Риме, что ты хочешь вернуться туда с самой прекрасной из девушек Таврики?

Адриан покраснел. У него дернулась щека и задрожали веки. Он резко и громко засмеялся.

– Привезти в Рим! Разве это будет так скоро? Мне кажется, что я раньше умру от скуки в этом городишке. Я даже чувствую, что начинаю стареть.

– Значит, ты отказываешься? – сказал Люций, – Может быть, она действительно не подходит к тебе. – Его лицо сделалось мягче. – Жаль брать ее из того сада, где она выросла. Оставь ее. Ведь ты хочешь вернуться в Рим? Ты найдешь себе жену там.

Адриан продолжал смеяться. Он проводил Люция до вестибюля и сказал несколько любезностей сопровождавшим его офицерам. Как радушный хозяин, он жалел, что они не согласились пообедать у него.

Люцию подвели великолепного рыжего коня. Претор взял узду, вдел ногу в стремя и вскочил в седло, заставив лошадь пошатнуться под его тяжестью. Он откинул лацерну и тронул поводья. Вслед за ним, блестя полированной медью панцирей и вооружения, поехали центурионы.

Адриан вернулся в таблинум и стал ходить по комнате, сжимая кулаки и кусая губы. Он знал Мания Аквилия. Еще очень молодой, настоящий военный из аристократического рода. Он станет придираться даже больше, чем Люций. Надо позаботиться, чтобы следующая партия продовольствия оказалась лучше; дальше будет видно... Деньги от Кезифиада надо вернуть во что бы то ни стало – в конце концов, он дурак, и с ним не стоит вести дело... Но полгода спокойствия Херсонеса можно считать обеспеченным. На это время городу можно ссудить деньги через какое-нибудь другое подставное лицо... Что Люций уезжает – хорошо. Он может многое сделать в Риме – он не обещает напрасно, а здесь станет свободнее.

Адриан усмехнулся. Люций, конечно, знал и хотел уколоть на прощанье. Неудачно. Теперь можно действовать иначе. С Люцием придется видеться не скоро; к тому времени все будет забыто, да никто ничего точного и не узнает.

– Вызвать Макрона, – сказал он.

Как все вольноотпущенники, Макрон каждое утро являлся приветствовать своего господина. Он жил в отдельном доме и занимался различными делами, дававшими ему хороший заработок. Но он никому не рассказывал о них, был скрытен, молчалив и не отказывался ни от чего. Адриан часто пользовался его услугами и давал тайные поручения, требовавшие особенной ловкости и неустрашимости.

Адриан уже заканчивал просматривание очередных счетов, когда явился Макрон. Невысокий, но очень сильный, коренастый человек, с иссиня черной, курчавой и плотной, как войлок, бородой, с крупными чертами лица и глубокими темными влажными глазами, он напоминал хитроумного Уллиса. Он кланялся подобострастно, но в глазах оставалось выражение угрюмой замкнутости и сознания своей силы.

Это всегда раздражало откупщика. Он продолжал рассматривать пергамент, как будто не обращая внимания на отпущенника. Тот стоял неподвижно и молча.

Наконец Адриан повернулся.

– У меня есть поручение для тебя. Ты сейчас же скажешь, что нужно для удачи и когда можешь выполнить. Ты знал умершего жреца Эксандра?

Отпущенник молча поклонился.

– У него есть дочь. – Адриан сдвинул подрисованные черной краской брови. Ему показалось, что история сватовства может быть известна Макрону. – Она должна быть доставлена сюда живой и здоровой. Даю тебе сроку не больше трех дней. После того, как она исчезнет, о ней никто больше не услышит. Ты должен сделать все тихо и не оставить никаких следов. Попадешься – я буду твоим первым обвинителем. Помощников найдешь сам, не из моих рабов. Что тебе нужно для исполнения дела?

Макрон смотрел все так же спокойно и уверенно.

– Только деньги. Я мог бы устроить все это с помощью одного товарища, но если нужно, чтобы дело прошло без шума, понадобится несколько людей. Лучше, если ты, господин, позволишь мне выбрать четверых из твоих рабов. Их проще наградить и удобнее наказать. Ты можешь послать их в другой город. Свободные легче проболтаются. Один из твоих рабов – Бат – раньше жил у Эксандра; он был бы особенно полезен мне.

Адриан подумал.

– Хорошо. Отбери четверых. Они будут посланы тебе за плату для обработки твоего сада.

Он пододвинул к себе тяжелую шкатулку из слоновой кости и посмотрел на врезанную в ее крышку камею из громадного опала. Афродита, откинувшись, лежала в объятиях Арея, а хромоногий Гефест, подкравшись, накидывал на них сеть, возмущенный новой изменой своей божественной супруги.

Адриан открыл ларец и, порывшись, достал запечатанный мешочек с золотыми монетами.

– Это на предварительные расходы. За девушку получишь плату, как за купленную у тебя рабыню. Кроме того будет награда. Затем ты заплатишь и рабам. Когда она будет доставлена?

– Как ты приказал, благородный господин. На третий день к вечеру, не позже полуночи.

– Хватая ее, будьте осторожней – за всякое повреждение всем плети и кандалы, а ты – главный ответчик.

– Разве ты бывал недоволен мной, господин? Не ты ли сделал меня отпущенником? Все будет, как ты приказываешь.

Адриан отпустил его. Утомленный жарою, он приказал приготовить ванну и налить в нее драгоценную эссенцию, только что полученную из Египта.

XI

Макрон был озабочен. Предстоявшее дело оказалось более рискованным, чем он предполагал. Переговорив с Батом и отобрав еще трех рабов, он сейчас же сам занялся подготовкой. В течение двух дней надо было увидеть дочь Эксандра, проследить, куда и в какие часы она выходит. Произвести похищение прямо из дома, конечно, немыслимо: там слишком много людей. Может произойти столкновение, и история получит огласку. Ведь похищение дочери свободного гражданина – одно из самых тяжких преступлений, и за него полагается смертная казнь. На улице днем тоже ничего сделать нельзя – там всегда много народа; самое разумное – узнать, не бывает ли она где-нибудь в гостях у подруг, откуда возвращается поздно вечером. Тогда можно было бы напасть в одном из пустынных переулков, убить сопровождающую ее рабыню, спрятать труп, а девушку унести с собой.

Макрон оделся в скромную, но приличную одежду, какую носят обычно зажиточные торговцы; верхом на осле подъехал к дому Эксандра и, сдав животное привратнику, попросил отвести себя к главному садовнику усадьбы. Найдя Главка, он рассказал, что занимается скупкой плодов, и спросил, не будет ли ему продан урожай.

Появление скупщика было естественным: стояла уже осень, а в это время торговцы обходили поместья и городские усадьбы, заключая контракты на еще не собранные фрукты.

Обычно урожай у Эксандра не продавался – сад был не очень велик, и плодов едва хватало до следующей осени. Но в этом году дела обстояли иначе: Главк знал, что в доме нет денег и что их неоткуда взять, пока не будут взысканы присужденные с Кезифиада суммы. Разумно, вместо того, чтобы искать займа, – продать плоды. Потом, когда деньги будут получены, фруктов можно купить сколько понадобится.

Главк повел торговца осматривать сад. Начался спор о цене. Покупщик давал слишком мало. Садовник не соглашался. Наконец тот рассердился:

– У тебя, верно, есть свой покупатель, с которым ты лучше придешь к соглашению. Может быть, тебе сразу надо было предложить награду?

Главк обиделся.

– Я не раб и не нуждаюсь в твоих подачках. Я назначил тебе настоящую цену – даже дешевле, чем следовало бы, и больше не буду торговаться. Иди и разговаривай с самим хозяином.

Ссориться с садовником невыгодно – от него многое зависит при сборе фруктов – поэтому покупщик сказал извиняющимся тоном:

– Ты напрасно сердишься, ведь мы только и наживаем на разнице между покупной и продажной ценой, а в этом году хороший урожай – дорого не продашь. С хозяином я поговорю, но, думаю, что он без тебя не будет решать дела. Ты опытный человек и, как видно, давно здесь служишь.

Главк смягчился.

– Я живу здесь больше двадцати лет. Меня привели рабом, а теперь я вольноотпущенник. Понятно, что я забочусь обо всем, как о своем собственном... Хозяина тебе придется подождать – его сейчас нет дома. Он опекун нашей госпожи. Ты, наверное, слышал, что Эксандр, сын Гераклида, умер; теперь всеми делами управляет Никиас, сын Трасея.

– Его я не знаю. Слыхал, что он раньше был архонтом, и видел его в народном собрании. А Эксандра я помню хорошо; он много сделал для моего старшего брата и всегда ласково обходился со мной, когда я прислуживал у него в храме.

Покупщик задумался, вспоминая прошедшую молодость. Садовник тоже понурил голову.

– До прихода Никиаса, – сказал наконец торговец, – мы могли бы с тобой немного выпить. Сегодня жарко, а у меня пересохло горло.

Главк отказывался, но любезность купца нравилась ему, и он, не желая его оскорблять, согласился.

На углу улицы находился маленький кабачок, занимавший переднюю половину дома вторая половина служила жильем хозяину. В пустом помещении было прохладно, и раскаленное тело приятно отдыхало, охваченное сырым, кисловато пахнувшим воздухом. Рабыня, прислуживавшая под наблюдением хозяина, раскрыла тяжелые дверцы в полу и спустилась в подвал. Оттуда потянуло холодом и терпким запахом винного погреба.

Густое темное вино полилось, смешиваясь в кратере с ледяной водой. Черпая из него, торговец налил стаканы и чокнулся с Главком. Они молча выпили и, отряхивая стекавшие по бородам капельки, стали закусывать зеленым салатом с рублеными яйцами. Из скромности Главк отказался от второй чаши.

Торговец вспоминал свое детство.

– Хорошее, веселое было время. И люди тогда были богаче и добрее... Помню, Эксандр был еще совсем молодым... Не удивительно, что девушки особенно охотно ходили молиться в тот храм, где он служил. А теперь вот умер... У него осталась только одна дочь?

Главк качнул головой.

– Да...

– Тяжелое для нее время. Говорят, она самая красивая девушка города?

Главк ласково взглянул на торговца.

– В этом ты прав. Она хороша, как Афродита, и невинна, как Артемида.

– Наверное, как только кончится траур, она выйдет замуж?

– Конечно. Только нехорошая для нее эта участь. У нее есть один родственник – скупой, суровый человек и уже не молодой: разве только лет на пять моложе покойного Эксандра. Говорят, за него она и выйдет замуж. А жалко... Каким он ей будет мужем? Ему-то выгодно, конечно. Ведь кроме нашей госпожи, он получит и городской дом, и усадьбу в Прекрасной Гавани, и деньги, которые нам присудили с банкира Кезифиада.

Торговец сочувственно качал головой, подливая вино в опустевшие чаши.

– Что же, очень тоскует?

– Об отце тоскует, конечно, а о будущем браке и не думает, должно быть. Ведь она же совсем ребенок, девочка...

– Ей бы теперь хоть у подруг почаще бывать. Все-таки легче было бы все это перенести.

Главк махнул рукой.

– Совсем никуда не ходит. Или дома находится все время, или в саду. И всегда одна, даже никого из рабынь с собой не берет. Должно быть, не хочется ей от горя и людей видеть.

– Всегда одна? Нехорошо для молодой девушки.

Старик все больше хмелел.

– Мне и самому не нравится... Да и как же не страшно, – она даже купаться одна ходит. Берег у нас обрывистый, пустынный, за садом, далеко от жилья – захлебнется, закричит – никто не услышит.

Главк внимательно посмотрел в глаза собутыльника.

– А я ее как дочь люблю, – неожиданно закончил он, ударив себя кулаком в грудь.

Потом вдруг поднялся.

– Спасибо за угощение. Я не могу больше пить – работать надо.

Он чувствовал бессознательную неприязнь к торговцу и стыдился ненужной откровенности.

– Пойдем, я проведу тебя к дому: господин скоро придет.

Он простился с покупателем и ушел.

Торговец дожидался долго. От скуки он разговаривал с проходившими мимо него людьми. Потом пошел прогуляться по саду. Он был красивый, ловкий человек; его веселые шутки понравились рабыне, приготовлявшей венки для украшения комнат. Он поболтал с ней, расспросил о госпоже и, наконец, решил идти к морю выкупаться. Но подошел привратник и сообщил ему, что господин вернулся и желает его видеть.

Покупщик долго торговался с Никиасом и, наконец, рассердил его. Этот навязчивый торгаш ушел лишь тогда, когда в комнату вошла Ия, и Никиас сделал ему рукой знак, что больше не желает разговаривать об этом деле.