Текст книги "Скиф"

III

– Сегодня хозяин говорил мне, – начал Главк, – что он приказал расширить виноградники на ферме в Прекрасной Гавани. Он хочет послать туда несколько невольников отсюда, – там не хватает рабочих рук. Он назначил также и тебя. Мне кажется, что тебе там будет лучше – ты не любишь городских стен и на ферме будешь чувствовать себя свободнее.

Орик нахмурился.

«В Прекрасную Гавань – значит, ее совсем не удастся видеть! Это далеко, оттуда нельзя придти ни рано утром, ни поздно ночью, – тогда городские ворота бывают заперты. Нет, это невозможно. Лучше бежать и поселиться в рабочем квартале, чем переселяться на эту ферму...»

– Хорошо, – резко сказал он. – Но как только меня туда переведут, я убегу.

Главк удивился.

– Что ты! Ведь это же я сам просил о тебе!

– Вот я и убегу. Жить в новом месте, с новыми рабами я не желаю.

– Ты все такой же дикий, как и прежде.

Орик молчал, но его лицо выражало злобное упрямство.

Главк был озадачен.

– Это ведь я хлопотал о тебе! – повторял он.

Неожиданно для самого себя Орик сказал:

– Я не хочу жить далеко от тебя. В этой стране ты один друг мне.

Главк растрогался.

– Я не подумал об этом. Мне казалось, что тебе до меня нет дела. Но не беспокойся, я попрошу господина, и он отменит распоряжение. Тебе придется провести там только одну ночь, а завтра к вечеру можешь вернуться.

– Зачем это нужно? – спросил Орик.

– Пойми, господин уже отдал распоряжение. Теперь он ушел в город; отправляемые в Гавань рабы должны скоро уйти. Отменить приказание я не могу. Но я переговорю сегодня же вечером, и завтра днем туда пришлют за тобой.

Орик скрыл раздражение.

Я привык верить тебе. Постарайся меня не обмануть и на этот раз. Помни, что я буду ждать только до вечера.

Вместе с несколькими рабами, сопровождаемыми надсмотрщиком, он вышел из города воротами, через которые его когда-то втащили сюда израненным пленником.

Был прекрасный сияющий день. Пышные виноградники, взбегая на обширные пологие холмы, спускались к широким долинам, засеянным ярко зеленевшими хлебами. Вдали высокая гора длинным узким мысом врезалась в море. Местами желтели бесплодные каменистые пространства, кое-где забрызганные красными пятнами цветущего мака, виднелись огромные каменные глыбы, источенные дождем и ветром. Широкая ровная дорога, покрытая тонкой известковой пылью, извивалась лентой, спускалась и поднималась, то подходя к самому берегу, то далеко отступая от него.

Скоро показался тихий залив, окруженный фруктовыми рощами Прекрасной Гавани. Возделанные поля тянулись во все стороны, и за ними, на сочных пастбищах, поднимавшихся по крутым горным склонам, пестрели медленно передвигавшиеся стада тонкорунных овец и коз.

Принадлежавшая Эксандру ферма была невелика. Кроме маленького дома, предназначенного для владельца, здесь находились помещения для рабов и надсмотрщиков, загоны для овец и амбары для ссыпки хлеба.

Приданную партию рабов сейчас же отправили в поле.

Вечером, когда они вернулись, им вместе с остальными работавшими здесь невольниками дали обед и назначили помещение для сна – небольшой пустой сарай, куда на зимнее время складывались земледельческие орудия.

Орик проснулся рано от резкого внутреннего толчка. Вокруг него все еще спали. Слабый утренний свет, чуть окрашенный розовым, проникал в широкие щели притворенных ворот, обрисовывал узкую полоску под крышей и делал полумрак легким и дымчатым.

Чувствуя необходимость сделать что-то, но еще не улавливая мысли, он уже замечал сжимание сердца, всегда вызывавшее в нем тревожное желание двигаться и спешить.

Потом мысль сделалась отчетливее – в этот самый час он обычно ждал Ию на берегу. Сегодня она опять придет туда. Он мог бы ее встретить... И это невозможно! Он нахмурил брови, как будто стараясь обмануть себя, придал лицу угрюмое выражение. Но веселые мысли бились и звенели в мозгу: «Главк не обманет. Увижу ее завтра. Может быть, даже сегодня – а завтра – наверное».

Он стал высчитывать, сколько еще остается ждать.

«Сейчас пойдем в поле. Надо работать и ни о чем не думать; до полудня время пройдет быстро. Потом уже недолго ждать. Главк может послать вскоре после полудня; к обеду удастся быть в городе, потом ночь...»

«Скоро, скоро...» – убежденно повторял он, стараясь не замечать мысли, скользившей где-то за сознанием: «Может быть, еще сегодня вечером, или ночью...» Потом почти вслух говорил:

– Завтра утром я ее увижу, а сегодняшний день пройдет быстро.

Он начал дремать, поеживаясь и вздрагивая от радостного предчувствия, постепенно становившегося уверенностью. «Сегодня вечером… вечером...» – думал он, снова погружаясь в сладкое сонное оцепенение.

Его разбудил громкими окриками надсмотрщик. В сарае уже почти никого не было. Орик поспешно вскочил и обрадовался: день стал короче.

Он работал старательно, находя почти наслаждение в обычно ненавистной работе, так хорошо заполнявшей теперь время ожидания. В минуты отдыха, он широко улыбаясь, бросал шутливые замечания товарищам, подталкивал своего соседа, молодого коренастого лидийца, или начинал помогать кому-нибудь, сильными равномерными движениями, пласт за пластом отворачивал перекапываемую землю, не делая передышки до тех пор, пока у него не начинали неметь пальцы, сжимавшие рукоять лопаты.

Иногда он взглядывал на небо и рассчитывал: «Скоро Главк отправится говорить с хозяином... Теперь он идет, чтобы отправить посланного в Прекрасную Гавань... Вероятно, тот сделал уже около трети пути...»

Но время проходило, и никто не являлся. Орик хмурился и работал молчаливо. Иногда он оглядывался и делался все раздраженнее, готовый оттолкнуть задевавшего его локтем соседа или наброситься на надсмотрщика, проходившего среди рабов с плетью в руках. Потом он почувствовал лень, равнодушие и апатию.

Только перед вечером к нему подошел главный надсмотрщик и приказал отправляться обратно в город. Он заторопился, но его заставили дождаться конца обеда – он должен был идти обратно не один, а вместе с двумя другими рабами.

То, что они шли медленно, возмущало его: он на полпути оставил их и отправился вперед один. Это дало возможность сэкономить время, и, прежде чем явиться к Главку, он успел пробежать по берегу, заглянул в нишу и маленькую пещеру, выдолбленную временем в мысе, прошел мимо окружавшей виноградники изгороди и вдоль стены сада.

То, что он не встретил Ию, показалось ему естественным и не страшным: впереди еще очень много времени! Поговорив с Главком, он уйдет, и наверное встретит ее где-нибудь.

Приближалась ночь. После яркого солнечного дня, жаркого и сверкающего, вечер казался мягким и нежным; очертания деревьев, контуры зданий сделались расплывчатыми, тающими, словно постепенно растворялись в надвигающемся теплом и ласковом сумраке.

Орик долго сидел на берегу, смотря на последние широкие отливы червонного света, угасавшие на постепенно черневшей поверхности моря. Кое-где переливались чешуи мелкой серебряной ряби, дрожали зеленоватые полосы. Потом все сделалось дымчатым, мягким, засветилось еле заметным лиловым отблеском.

Он все еще ждал. Но вместе с уходящим днем надежды становились все более смутными и неопределенными, и беспредметная печаль вытесняла их. Он хотел пойти в сад, но что-то удерживало его на месте.

Медленно выплывая из-за моря, показался диск, громадный, красновато-желтый. Море зарябилось золотой чешуей, становившейся все более яркой; желтые и сероватые пятна камней выступили из глубокой мягкой тьмы, лежавшей между ними. Луна поднималась выше, становилась меньше, ярче и приобретала серебряно-голубой оттенок; ее свет казался звенящим, почти ощутимым. Он щекотал волосы, поглощался дыханием и наполнял тело легкостью, ожиданием, таинственной и волнующей тревогой.

Орик встал. Громоздившиеся у высокого берега обломки, казалось, потеряли свою тяжесть и устойчивость и приобрели фантастические очертания. По крутой узкой тропинке лунный свет струился, обтекая черные и лиловые пятна теней. Сад, внизу казавшийся серебряным, теперь, когда Орик вступил в него, был полон густой и непрозрачной тьмы. Лишь кое-где, на неестественно яркой траве, разливались голубые лунные лужи.

Орик прошел под темной зарослью высоких кустарников и деревьев до стены, облицовывавшей отвесный подъем верхней террасы. Между желтоватыми неправильными глыбами кладки бело-розовая сетка цемента выступала так ярко, что хорошо виднелись не только отдельные углубления и трещинки, но и набившаяся в них земля, травинки, тускло-серебряные пятна паутины над черными дырами норок.

В стороне крутая лестница вела вверх, на вторую террасу сада, ограниченную низким парапетом.

Здесь все было полно заливавшим широкие дорожки светом, стекавшим по деревьям на гладкие лужайки. Дальше сад становился гуще, и было больше теней. Скрываясь в них, Орик прятался за стволами деревьев, перебегал лунные пространства и крался за темными кустами. Всматривался, прислушивался настороженно и пробирался дальше.

Он подошел к дому, похожему на остров среди лунного озера. Выйти из-за деревьев было жутко. Орик перебежал дорожку и, снова погрузившись в тень, обошел здание.

Там не спали. Красноватый свет виднелся во внутреннем дворе. Орик всматривался. Он знал, что Ия живет во втором этаже, и что ее комната выходит в сад. Маленькие четырехугольники окон светились – она не спит.

Женская фигура вышла из дому и двинулась по дорожке. Он вгляделся – какая-то рабыня.

Орик ждал напряженно: может быть, она выйдет?..

Месяц в небе висел совсем неподвижно, и время как будто остановилось. Все казалось похожим на странный сон. Орик переходил от куста к кусту, оглядываясь на каждый шорох, улавливая самые тихие, еле заметные звуки. Сердце билось глухими и сильными ударами; ожидание делалось бесконечным. Огни в доме погасли один за другим. Он ждал, пока все успокоится, но продолжал бояться, что кто-нибудь пройдет и заметит его.

Наконец, последние звуки в доме замерли.

Легкие перистые облака набежали, сделали свет скользящим и дымчатым.

Орик перебежал неслышно и спрятался в густой тени одного из портиков галереи, огибавшей верхний этаж дома. Совсем недалеко, почти над ним, находились ее окна. Она спит. Орик представил ее себе лежащей с закрытыми глазами, с откинутой головой; он почти слышал ее дыхание. Бессознательно он стал взбираться по тонкой колонне, осторожными и тихими движениями, вскочил на галерею, сгибаясь, подбежал к стене, приподнялся и посмотрел в маленькое, высоко расположенное окно.

Широкие зеленоватые лунные полосы освещали на полу угол ковра и косо ложились на противоположной стене, где расплывчатая тень большой вазы вырисовывалась узорными круглыми ручками. Ближе к окну, на низком широком табурете, лежали смятые одежды. Дальше, около стены, виднелся край невысокого ложа и угол спускавшегося с него красного покрывала. Все остальное было погружено в легкий призрачный полумрак. Постепенно глаза Орика привыкли к нему. Он разглядел большой шкаф, белый четырехугольник двери, низкое широкое кресло, букет цветов на маленьком столике. Ия лежала; ее лицо, выступавшее белым пятном, было обращено к нему.

Вдруг луна вынырнула из-за облаков и ярко осветила комнату. Ия лежала неподвижно, опираясь головой на руку. От вдавившегося в подушку локтя лучами разбегались темные полоски. Черная тень профиля отчетливо вырисовывалась на стене. Она смотрела прямо перед собой громадными тускло отсвечивавшими глазами. Подлунным светом лицо было бледно и казалось мертвым; складки покрывала лежали, точно застывшие.

Орик передвинулся, поднял голову и смотрел, не отрываясь. Он не прятался больше, поглощенный непонятностью ее лица, молчанием и неподвижностью. Он чувствовал почти страх. Может быть, ею овладел какой-нибудь дух? Или она умерла?

Наконец он не выдержал и тихонько позвал:

– Ия!

Ее ресницы вздрогнули, но лицо по-прежнему оставалось немым и мертвым. Она перевела невидящие глаза, скользнула взглядом вдоль окна и остановилась на нем. Он смотрел со страхом, болезненным любопытством и сосредоточенной жадной напряженностью. Она словно пробуждалась от сна. Выражение глаз изменилось. По лицу побежали мелкие судороги и придали ему выражение испуга, беспомощности, отчаяния. Она быстро села и, придерживая на груди красное покрывало, падавшее широкими складками, смотрела на Орика.

Решительным движением он вскочил в окно и очутился около нее. С испугом, как будто отталкивая его, она протянула руку.

– Не подходи!.. Не подходи ко мне.

Опять он испытал непонятное чувство таинственного страха и остановился.

– Не смотри на меня, уйди! – повторяла она.

Ия говорила тихо, с какой-то уверенной, мертвой бесстрастностью, но на лице было выражение измученности, слабости и нежности.

Он быстро оглянулся; ему показалось, что в комнате еще есть кто-то, и он старался его найти.

Девушка поняла это движение и бледно улыбнулась.

– Нет!.. Но уходи, я приду к тебе завтра.

Орик наклонился вперед и, пристально смотря на нее, спросил:

– Ты боишься? Несчастье?

Она говорила умоляюще.

– Я скажу тебе завтра. Ты узнаешь... Не смотри на меня.

Скиф подошел ближе и сказал взволнованно:

– Уйдем вместе. Не надо бояться – мы убежим. Не оставайся здесь.

Ия протянула руку.

– Тише, тебя услышат. Рядом спят рабыни...

Он понизил голос.

– Когда я на тебя посмотрел, я испугался. Я никогда не видел таких глаз.

Она отвернулась, повторяя:

– Уйди, уйди. Не говори больше, не смотри на меня!

Орик опустился рядом с ней на колени и с неожиданной нежностью дотронулся до ее руки.

– Ия, что-с тобой?

Девушка взглянула на него и вдруг упала, уткнувшись лицом в подушку, сотрясаясь от сдавленного плача. Растерянный, он наклонился, охватил ее плечи, вздрагивавшие под тонким белым хитоном, и шептал что-то. Потом вскочил, огляделся беспомощно, и вдруг обнял, прижимая к себе.

– Уйдем, не плачь. Я унесу тебя...

Продолжая плакать, она схватила его руку и, подняв залитое слезами лицо, посмотрела доверчиво.

– Да, да...

Она вздыхала прерывисто, прижимаясь лицом к его плечу. Неловким движением он гладил ее по голове, путая вьющиеся волосы.

Вдруг новый порыв горя нахлынул на нее. Она отодвинулась, закрыла лицо руками, шепча неясные слова, которые он не мог разобрать.

Послышался стук. Ия выпрямилась, широко раскрыв глаза, и закуталась спускавшимся покрывалом. Орик неслышным движением поднялся, инстинктивно ища оружие. Стук повторился.

– Уйди!.. Скорей!.. – шептала Ия.

Скиф упрямо качал головой.

– Я останусь. Я не хочу, чтобы ты была одна. Я боюсь за тебя.

– Со мной ничего не будет, – поспешно прошептала она. – Уходи скорей, ты не понимаешь.

Продолжая кутаться в покрывало, она подбежала к двери и спросила, сдержанно:

– Что случилось?

– Это я, – послышался голос Эксандра. – Открой, Ия.

Девушка оглянулась растерянно. Орик стоял почти рядом с ней.

– Это мой отец. Уйди или хоть спрячься, – она показала рукой, – там, там, за ложем.

– Что случилось, отец? – громко спросила она. – Я уже лежала и не одета теперь.

Ее голос казался твердым.

– Оденься, мне нужно сказать тебе о моем решении.

Она ответила взволнованно:

– Подожди, сейчас выйду.

Ия сбросила покрывало и быстро накинула на себя, поверх ночного, широкий голубой хитон.

– Уйди! – продолжала она умолять Орика. – Со мной ничего не случится... Спрячься скорей. Если будешь неосторожен, ты погубишь меня. Я сейчас вернусь.

Она вытерла еще влажное от слез лицо, поправила волосы и, не надевая сандалий, опять подошла к двери.

– Ты здесь, отец?

– Да. Не заставляй меня ждать.

Девушка отодвинула бронзовую задвижку и открыла дверь.

– Ты не спала? – спросил жрец, вглядываясь в ее лицо. Он держал в руках светильник. – Я только на минуту. Внизу меня ждет Никиас.

Он положил ей руку на плечо и радостно улыбнулся:

– Я все обдумал и решил честно. А сейчас Никиас пришел и подтвердил мое решение. Он узнал совершенно точно, что Адриан предлагает городу заем через подставное лицо. Но требует огромных процентов. Как видишь, он помогает или не помогает только в зависимости от своей денежной выгоды. И еще другое: от центуриона Клавдия, родственника Люция, Никиас узнал, что Адриан не пользуется никаким влиянием на претора, Люций даже не любит говорить с ним о государственных делах. Значит, город не получил бы никакой пользы от того, что ты сделалась бы женой Адриана. Во мне говорит не жалость к тебе. Все будет по-старому...

С закрытыми глазами она стояла, прислонившись к косяку двери. Эксандр обнял ее одной рукой.

– Прости, что я заставил тебя страдать весь день. Его голос звучал растроганно и нежно. Она часто и мелко дышала.

– Неужели, неужели все это прошло? Я опять увижу солнце, буду жить...

Ия счастливо засмеялась и поцеловала отца.

– Теперь уснешь? – ласково спросил он.

– Не знаю. Счастье ведь тоже отгоняет сон.

– Ну, так приходи ко мне.

– У тебя Никиас? – нерешительно сказала она.

– Так что же, ведь и он радуется вместе с нами. Эксандр обратил внимание на бледность ее лица.

– Тебе нехорошо? Может быть, лучше лечь? Я проведу тебя до твоего ложа.

Она испуганно отстранилась.

– Нет, спасибо, не надо. Это прошло. Иди, я приду сейчас. Я хочу надеть праздничный хитон.

– У тебя темно, я оставлю светильник.

Жрец сделал движение войти в комнату.

– Нет, нет. Не надо. Луна светит ярко. Так лучше. Я сейчас приду.

Ия подождала, пока он отошел, и заперла дверь. Орик поднялся навстречу ей.

– Ну, что?

Девушка засмеялась.

– Если ты сейчас не уйдешь, ты никогда не увидишь меня больше. Тебе нельзя оставаться здесь. Понимаешь? Ведь если бы отец увидел тебя, для нас все было бы кончено.

Орик хотел сказать, что он просто задушил бы старика, но удержался.

– Я уйду, если ты мне скажешь, что с тобой случилось.

– Скажу завтра. Не беспокойся, ничего страшного нет. Ты видишь, я радуюсь. Но я должна идти сейчас к отцу, иначе он опять вернется сюда.

Орик сказал мрачно:

– Хорошо, я уйду.

Она колебалась.

«Может быть, рассказать ему все сейчас?.. Нет, лучше завтра...»

Он уже подошел к окну, но она удержала его.

– Орик, я хотела тебе сказать...

Скиф оглянулся, ожидая. Ия стояла, наклонив голову.

– Тебе нельзя приходить сюда.

Она остановилась; тот молчал выжидательно.

– И не приходи на берег – там тоже могут увидеть.

Орик подошел, схватил ее за руку и сказал сдержанно, мрачным тоном:

– Ты не хочешь больше встречаться со мной?

Она попробовала выдернуть пальцы, но он держал крепко. Девушка засмеялась и шутливо ударила его по руке.

– Пусти, Скиф, ты ломаешь мне пальцы.

За дверью что-то стукнуло. Орик выпустил ее. Некоторое время они прислушивались.

– Это одна из рабынь уронила что-нибудь, – сказала Ия. – Как ты дышишь!

Она тихонько дотронулась до его плеча.

– Если ты уйдешь сейчас, мы увидимся завтра.

– На берегу? Утром?

– Не знаю... Нет. Со мной пойдут рабыни. Завтра праздник, в городе будет процессия и торжественное жертвоприношение. Я должна быть там. Ты тоже не будешь работать... Я вернусь рано. Может быть, после полудня. Или нет… лучше позже. Около шести часов я всегда хожу гулять. В это время хорошо в саду. Ты видал миртовые кусты? В глубине сада, в самом конце, за большим камнем, вправо от тропинки к морю.

– Но где я тебя увижу? – нетерпеливо спросил Орик.

Она опять засмеялась.

– Раньше, когда я любила играть с подругами и прятаться, я всегда забиралась в эти кусты. Они похожи на пещеру или беседку… около них никого не бывает.

– Значит, ты там будешь?

Но она заторопилась.

– Отец может вернуться. Уходи. Мне надо достать новый хитон.

Ия открыла дверцу высокого шкафа и, встав на табурет, стала что-то искать на верхней полке.

Вдруг он понял и почти вскрикнул:

– Ия, значит завтра? В этих кустах?

Орик подбежал, обнял ее ноги и стал целовать.

Она беспомощно смотрела на него сверху, наклонилась, осторожно толкнула его и сказала просительно:

– Орик, не надо, уйди...

Он поднял голову и увидел ярко освещенное луной стыдливо улыбающееся лицо; глаза, полузакрытые длинными ресницами, смотрели нежно и испуганно. Он отодвинулся, встал. Ему было трудно уходить. Все так же улыбаясь, молча она смотрела, как он приблизился к окну и скрылся.

Всю ночь Орик провел в томительной полудремоте. Он переворачивался, вставал, ложился снова и тщетно старался уснуть. Ему казалось, что он задыхается от жары. Совсем отчетливо он видел ее лицо, плечи, казалось, что чувствует прикосновение ее тонких гибких пальцев. Закрывая глаза, представлял ее себе все яснее, все ближе. От сердцебиения у него начинало стучать в висках. Он вставал и, чувствуя, что дремота снова наливает свинцом веки, опять ложился на горячую постель и погружался в томительный, сладкий кошмар.

Это становилось невыносимым. Наконец он вышел из казармы и остановился, вдыхая показавшийся ему прохладным воздух. Потом решил выкупаться.

Морская вода, черная, волнующая, сразу освежила и вернула бодрость. Он несколько раз нырнул и с наслаждением поплыл наперерез большим волнам. Скоро берега исчезли, и все слилось в одно темное пространство, покачивающееся и текучее. Луна уже скрылась. Смутные очертания мыса выступали еле заметным темным пятном; за ним большой яркой точкой светился огонь маяка. Кое-где мерцали отдельные огоньки, но самого города не было видно. Он казался поглощенным ночью.

Заметив, что заплыл уже очень далеко, Орик направился к берегу, держась на мыс. Он начал уставать. Несколько раз глотнув соленой воды, почувствовал страх и стал грести сильнее. Но волны снова и снова поднимали и опускали его, а мыс казался все таким же далеким.

Скоро он заметил, что его движения беспорядочны, и он почти барахтается на месте. Он лег на спину, отдохнул и опять поплыл. Наконец почувствовал под ногами дно. Но был так утомлен, что волна сбила с ног, когда он уже шел к берегу, и потащила обратно. Он выбрался и побежал, отыскивая свою одежду. Это согрело его – во время долгого купанья он озяб, так что зубы щелкали, и он не мог разжать пальцы. Завернувшись в плащ, лег, подогнул колени, подложил руки под щеку и уснул.

Проснулся он поздно. Солнце обдавало море блеском стеклянных искр, раскалило камни и жгло кожу так, что от нее пахло горелым. Горячий воздух поднимался, дрожа и мерцая, и еще больше увеличивал сверкание яркого света. Раскаленное небо казалось бледным и у горизонта принимало почти серебряный оттенок. Стояла совершенная тишина, на море не было даже маленьких воли.

Орик перевернулся и закрыл рукой лицо от солнца. Ему не хотелось двигаться, и он продолжал дремать. От солнечных лучей во всем теле переливались горячие мелкие уколы и сердце билось тяжелыми медленными ударами. Проходивший сквозь кисть руки и закрытые веки свет казался красным и в нем, всякий раз, когда Орик сильнее нажимал на глазное яблоко, плыли большие черные и зеленые круги.

Наконец Орик сел и стал смотреть на сверкание моря; от блеска рябило и темнело в глазах. Надо было бы выкупаться, но было лень пошевельнуться, и он продолжал сидеть.

Приближался полдень. Солнце стояло почти над головой. Орик подумал, что теперь в городе праздник, греки идут к храму для жертвоприношения, Ия тоже там, в этой процессии. Он представил себе ее сияющую головку в пышном венке из роз, цветочную гирлянду в руках. Через несколько часов празднество кончится, и она вернется...

Ему вдруг сделалось весело, и дремота исчезла. Он вскочил, побежал вдоль мелкого берега, разбрызгивая воду, окунулся и стал нырять, заставляя воду пениться и разбегаться широкими кругами.