Текст книги "Поединок. Выпуск 14"
Автор книги: Николай Леонов
Соавторы: Николай Шпанов,Леонид Млечин,Аркадий Ваксберг,Петр Алешкин,Виктор Пшеничников,Евгений Богданов,И. Скорин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)
– Ты представляешь, Олег, – говорила Мария Григорьевна, примеряя туфли, – дочь два дня не давала мне заглянуть в чемодан... Тебя ждала, – она прошлась по комнате, пританцовывая. – Снова носим шпильки?
Наташа подошла к мужу и набросила ему на плечи кожаную куртку. Бравин прижался щекой к руке жены, продолжая рассматривать открытки, сказал:
– Спасибо, – он вздохнул, – и ты все это видела...
– Кое-что... из окна автобуса, – ответила Наташа, помолчала и добавила: – Мать и муж, вы ничего о моей жизни не знаете...
В фойе толпился народ, люди пили сок, ели мороженое, нетерпеливо поглядывали на закрытые двери зала.
Около курительной комнаты в окружении пограничников стояли Алексей и Анатолий. Алексей рассказывал анекдот:
– После политзанятий старшина объявляет, – он заговорил с украинским акцентом: – «А теперь, товарищи бойцы, я отвечу на любые ваши вопросы». – «На любые?» – поинтересовался один боец. «На любые», – ответил старшина уверенно. «Ученые всего мира, товарищ старшина, не могут ответить на такой вопрос, – ехидно говорит солдат, – как соединить пространство и время?» – «Пространство и время? Так вот, будешь копать траншею, от забору и до вичиру», – ответил старшина.
Пограничники рассмеялись, Алексей сделал постное лицо, угостил ребят сигаретами и спросил:
– Как служится? По какому году? – И, не ожидая ответа, продолжал: – Я-то на флоте служил, долгий срок...
Алексей был уверенный и обаятельный, ребята смотрели на него с интересом, только прапорщик Грузинцев – настороженно. Алексей заметил это и спросил:
– Прапорщик, я через несколько дней еду в Европу на машине. Сколько бензина мне пропустят?
– Понятия не имею, – сухо ответил Грузинцев.
– А кто имеет?
– Мы завтра у шоссе стоим, подъезжайте, спросите у начальства, – сказал один из солдат.
Грузинцев хотел одернуть говорившего, но Алексей взглядом не отпускал прапорщика. Раздался звонок, публика пошла к дверям. Алексей пожал руку прапорщику, кивнул на зал:
– Всего доброго, увидимся. Я еще буду в Бресте, очерк приказано о вас написать. Журналистская жизнь хлопотная.
Когда пограничники прошли в зал, Алексей задержал Анатолия:
– Не сходи с ума, Толик, дался тебе этот чертов вестерн.
– Ковбой, – Анатолий расправил плечи, – вестерны любят все, но лишь немногие имеют мужество в этом признаться.
Алексей взял его под руку, вывел на улицу.
– Тебе, ковбой, еще пять часов за рулем, – он взглянул на часы.
– Справлюсь, – Анатолий озорно подмигнул. – Что это ты о бензине спрашивал?
– Ты знаешь, сколько в Европе стоит бензин? Сколько можно вывезти за границу? Ничего ты не знаешь. Отложи ты поездку, через месяц оформимся вместе...
– Не могу! – Анатолий провел пальцем по горлу. – Цейтнот!
В этот день наряд Бравина нес службу на КПП, расположенном на шоссе. Контрольно-пропускной пункт – небольшое современное здание, с обеих сторон его паркуются машины, приезжающие в страну и уезжающие из нее. К машинам выходят работники таможни, которые производят досмотр, пограничники проверяют паспорта.
От здания КПП в сторону Польши метров сто шоссе, затем мост, при въезде на который шлагбаум и пограничная будка. Мост перекинут через неширокую речку, в центре моста поперечная полоса, здесь кончается территория нашей Родины. Длина моста небольшая, так что шлагбаум, будка и часовой на той стороне видны превосходно.
На площадке было несколько машин, владельцы и пассажиры оформляли документы в помещении.
Добродушный толстяк в светлом, изрядно помятом костюме, жестами восполняя нехватку русских слов, подвел пограничника с овчаркой и таможенника к запыленному «мерседесу».
– Прошу, прошу, битте, – он быстро открыл все двери и багажник и продолжал по-немецки: – Я еду к вам через много, много границ... Проверяли, хорошо проверяли... Что я могу везти? Бриллианты? Опиум?
Овчарка обежала «мерседес», сунула нос в багажник.
– Что может найти здесь собака? – бормотал на немецком суетливый хозяин. – Шпиона я к вам везу, что ли?
– Альма проверяет, хороший приехал человек или плохой, – сказал подошедший Бравин.
– Такую собаку со щенками надо везти в ООН, – ответил немец.
– Прапорщик, – позвал Грузинцева таможенник, протягивая ему связку книг.
– Это библия, – быстро заговорил немец. – Я человек верующий. Я знаю, что у вас свобода религии.
Пограничник отвел собаку, приказал сидеть. Грузинцев начал перелистывать книгу. Таможенник поставил на капот еще две упакованные связки книг.
– Я протестую! – не очень уверенно заявил немец.
Грузинцев указал Бравину на пачки:
– Товарищ капитан?
– Вы не новичок, прапорщик, принимайте решение, – Бравин сделал несколько шагов к зданию.
Немец догнал Бравина:
– Господин капитан! Господин капитан! Я друг вашей страны.
– Господин Штольц, объясните это прапорщику, – Бравин направился на КПП.
Подходя к зданию, он увидел Алексея, который, заложив руки за спину, стоял в стороне и наблюдал за происходящим.
Бравин козырнул, представился:
– Капитан Бравин. Уезжаете? Провожаете?
– Юганов. Журналист, – Алексей, улыбаясь, продолжал смотреть на суету у КПП.
– Чем могу помочь? – Бравин спросил любезно, но всем своим видом давал понять, что ждет ответа.
– Я должен написать о Бресте. Не о прошлом, а о сегодняшнем Бресте, – Алексей протянул удостоверение.
– Существует протокол, – Бравин вернул удостоверение. – Редакция...
– Обращается в политуправление, – перебил Алексей. – Дается команда на КПП... Времени нет, капитан. Наверху две недели будут переписываться. Я к границе не лезу, вопросов нескромных не задаю.
– Однако находиться здесь без необходимости не разрешается, – Бравин козырнул. – Извините, служба.
– Извиняю, капитан, – Алексей направился к ожидавшему его такси.
Официант Иван Родин в своей квартире укладывал чемодан. Жена рылась в шкафу, доставала вещи, смотрела на мужа растерянно. Родин хмурился и сопел, глаз на жену не поднимал, наконец захлопнул чемодан и сел.
– Ваня, – тоскливо протянула жена. – Ну, куда ты, Ваня?
– Вернусь недели через три. Если будут спрашивать... тебе незнакомые, – Родин кашлянул, – скажи, – он снова кашлянул в кулак, опустил голову еще ниже, – ирод он, Иван, бросил меня с детьми и подался в сторону, мне неизвестную.
– Бросил? – жена закусила губу, голос ее набрал силу и твердость. – Ирод? Сторона неизвестная? Штирлиц какой отыскался! Засекреченный!
– Дуня! – Родин привстал.
Из второй комнаты выскочили два пацана – близнецы – и, роняя стулья, бросились на кухню.
– Цыть, шалапуты! – прикрикнула мать, характер у нее кончился, и она вновь запричитала: – Ваня... А, Ваня?
– Все! – Родин поднялся, в это время сыновья ворвались в комнату с воплем:
– Письмо! Письмо!
Мать взяла письмо, взглянула рассеянно, затем нахмурилась и сказала:
– Адрес наш... Какому-то артисту Чистоделу...
Родин взял у нее письмо, усмехнулся, разорвал конверт и прочитал:
«Привет, дружище! С большим трудом тебя нашел... А ты чуть в обморок не упал... Нехорошо... – по виску Родина скользнула капелька пота. – Твои золотые руки мне понадобятся... Появлюсь через недельку... Отпуск отложи... не надо глупостей. У меня положение неприятное, позади мокро, а впереди – вышка... Я, как знаешь, человек добрый, однако нервный. Рад, что у тебя семья... Завидую. Целую всех. До встречи...»
Родин положил письмо на стол, открыл чемодан и вытряхнул вещи на пол.
Выполняя инструкции тренера, Анатолий приехал в Минск, хорошо выспался и рано утром выехал на Москву. Шоссе летело навстречу. К полудню на верстовом щите Анатолий увидел надпись: «Москва – 180 км».
Рядом с Анатолием сидел офицер милиции, другой милиционер полулежал на заднем сиденье.
– Ну, как вожу? – спросил Анатолий.
– Ничего, Анатолий Петрович, – улыбнулся сидевший рядом. – Самое опасное, когда молодой водитель начинает считать себя асом.
– Значит, прокатились до Бреста и теперь обратно? – спросил второй.
– Точно! – Анатолий обогнал грузовик и снова занял первый ряд. – Дружок у меня мастер, – он похлопал по рулю. – Говорит, не сходи с ума, проверь себя на трассе...
– Верно говорит. Извините, но ехать в Европу с вашим стажем за рулем даже не мальчишество, а похуже...
– Не боги горшки обжигают!
– И в кювете лежат не боги!
– Тьфу на тебя, лейтенант! – сказал Анатолий. – Сейчас высажу.
Все рассмеялись.
Наташа так привыкла к ежедневным тренировкам, что через два дня ничегонеделанья в Бресте затосковала, пошла к своему первому тренеру и попросила разрешения размяться.
В светлом гимнастическом зале звучала музыка. Наташа танцевала с лентой.
Около десяти девочек в тренировочных костюмах сидели на скамейках и следили за знаменитой гимнасткой, затаив дыхание. Тренер, женщина лет сорока, смотрела на Наташу с гордостью и говорила Алексею, который стоял рядом с блокнотом и фотоаппаратом:
– Талант? Да! Но Наташа – это в первую очередь труд! Работоспособность феноменальная.
– А вам не обидно, что лучшая ваша ученица... – начал Алексей.
– Обидно, – перебила тренер, – но с этим ничего не сделаешь. Брест – это Брест... А Москва – Москва. Условия и возможности...
– А сейчас у вас, Ирина Петровна?
– Хорошие девочки, не жалуюсь. Но такие, как Наташа, рождаются не каждый год.
Наташа замерла, музыка кончилась, раздались аплодисменты.
Наташа и Алексей вышли из спортзала.
– А как относится к вашим отъездам муж? – спросил Алексей.
– Задавайте этот вопрос ему лично, – Наташа кивнула на Бравина, который со свертками в руках стоял у дерева неподалеку.
– Здравствуйте, – Алексей поклонился. – Брал интервью у вашей очаровательной супруги.
– Поздравляю, товарищ Юганов, – Бравин взглянул холодно. – Это даже мне удается не каждый год.
– Какая память! – Алексей улыбнулся, затем поклонился Наташе: – Благодарю, всего хорошего.
– Чего же вы не спрашиваете? – Наташа взяла Бравина под руку.
– Товарищ капитан уже ответил, – Алексей сделал шаг назад, быстро щелкнул фотоаппаратом.
Бравин стоял в коридоре своей квартиры на табуретке, закрепляя новый плафон. Наташа следила за мужем и улыбалась:
– Нет худа без добра.
Бравин спрыгнул на пол, щелкнул выключателем:
– Люкс! – Он прошел в комнату. – Где ты познакомилась с этим хлюстом?
– Олег! – Наташа недовольно сморщилась и начала переставлять тумбочку от тахты к окну. – Юганов... Юганов... Неужели тот самый, что написал обо мне семь лет назад?
– Стоит оставить тебя одну, как рядом мужик.
– Я – Наталья Серебрякова! – Наташа тряхнула волосами...
– Народное достояние...
– Да! Когда я выхожу на ковер, объявляют: «Советский Союз!» – Наташа подошла к Бравину, обняла: – Ты же обещал, Олег. У меня только две недели!
– Я женат две недели в году, – Бравин вздохнул.
– Ну что делать, Олежка, – Наташа поцеловала мужа, отошла и устало опустилась на тахту. – Я хлебнула славы... Цеплялась за сборную из последних сил. Я на излете, Олежка. Сейчас на первенство Европы не попала... Надо быть все время там, на сборах, на виду... Помоги мне, Бравин.
Бравин опустился на колени, обнял жену.
– Мне одиноко без тебя... Ты можешь перевестись в Москву? – прошептала Наташа.
Бравин бесцельно гулял по городу. Город засыпал, дома походили на корабли с редкими бортовыми огнями, шаги запоздалых прохожих звучали непривычно громко и тревожно. Нарушил тишину девичий смех и тут же затерялся в пустоте. Изредка, слепя фарами, проносились машины.
Бравин шел и шел, неторопливо и уверенно, словно имел какую-то цель, наконец вышел к вокзалу и остановился. Он смотрел на здание, словно видел его впервые. Сюда чаще подъезжали машины, доносились неразборчивые объявления. Бравин помедлил в нерешительности, затем неторопливо вошел в здание.
– Скорый поезд номер... Москва... Отправляется со второго пути. Отъезжающих просят пройти в зал таможенного досмотра...
То же объявление повторили на английском, затем на немецком.
Зал ожидания зашевелился, катили свои тележки носильщики. Мелькнули серые фуражки таможенников и зеленые – пограничников.
Бравин, облокотившись на закрытый киоск, смотрел на все происходящее, как сторонний наблюдатель.
Прошел пограничник, взглянул на Бравина и козырнул. Бравин поднял было руку, но тут же опустил, одернул пиджак и прошел в ресторан. Бармен приветливо ему кивнул:
– Здравствуйте, Олег Сергеевич, непривычно видеть вас в штатском.
– Здравствуйте, – ответил Олег. – Сок, пожалуйста... и сигареты.
Бармен поставил перед Бравиным стакан с соком, посмотрел на скудный выбор сигарет, достал из-под прилавка пачку «Мальборо», открыл и положил на стойку.
В бар вошли два офицера-пограничника, громко, с порога заявив:
– Володя, два двойных!
Бравин увидел вошедших в зеркало, вделанное в заднюю стенку бара, взял сок и сигареты и ушел за столик в углу.
Бармен проводил его взглядом, подал пограничникам кофе, открыл минеральную воду.
Бравин сидел в дальнем углу один и смотрел на своих товарищей, которые о чем-то разговаривали, жестикулируя, порой громко смеялись, и думал о том, что не сможет разорвать связь с этим миром, так же как Наташа не может уйти из спорта. Только жене осталось в спорте год, максимум два, а у него впереди целая жизнь. «Любимая женщина просит помочь, а я все о себе думаю, эгоист».
Он заставил себя вернуться домой. Жена спала. Бравин тихонечко лег с краю и задремал. Казалось, тут же проснулся, но уже начинало светать, и комната выступала из темноты асимметричными ребрами мебели, как выступают очертания на плавающей в проявочной ванночке фотографии.
«А может быть, помочь – это не поддерживать Наташку в обреченной борьбе, не рваться к ней в Москву, а добиться переезда жены в Брест?»
Утром Алексей зашел в фотоателье и уселся под яркими лучами ламп.
Фотограф вышел из-за аппарата:
– Вам на заграничный паспорт?
– Если не затруднит.
– Куда собираетесь? – фотограф переставил аппарат, включил дополнительный свет.
– Париж...
– Внимание... – фотограф скрылся за аппаратом.
Поднявшись со стула, Алексей достал из кармана коробочку с пленкой, протянул фотографу:
– Проявите и напечатайте, здесь всего три снимка.
– Из-за трех снимков угробить такую пленку?
Алексей протянул деньги:
– Сегодня!
– Сегодня? – фотограф взглянул на купюру, спрятал в карман. – Зайдите после обеда.
Жизнь на шоссе Брест – Варшава шла своим чередом. Машины уезжали за границу и приезжали из-за границы. Машины советских марок и иностранных, в большинстве случаев запыленные, стояли у здания КПП. Звучала разноязыкая речь, суетились люди: поляки вели себя подчеркнуто по-приятельски, французы и итальянцы были темпераментны и суетливы, австрийцы и немцы – аккуратны, сдержанны, несколько надменны.
Бравин и старший таможенник стояли на крыльце и наблюдали за туристами и за работой своих людей несколько сторонне. Но и пограничники и таможенники постоянно ощущали их присутствие.
– Не нравится мне этот немец, – безучастно сказал Бравин. Было непонятно, кого именно имеет в виду пограничник, но таможенник не спросил, лишь кивнул, тут же подошел один из молодых таможенников. Старший сказал:
– «Мерседес-200» на досмотр.
Бравин сделал знак прапорщику Грузинцеву, и тот пригласил хозяина серого «мерседеса» в здание.
Бравин вошел следом, остановился рядом с Грузинцевым и иностранным гостем.
– День добрый, – сказал он по-немецки и взял у Грузинцева паспорт, – Впервые к нам, господин Краузе?
– Здравствуйте, здравствуйте! – быстро ответил австриец, но смотрел он при этом в окно, на свою машину.
Бравин просматривал документы вроде бы невнимательно, но очень долго. Он переворачивал страницы, снова смотрел на фотографию, протянул было паспорт владельцу, но не отдал и стал смотреть снова. При этом Бравин отметил, что его действия нисколько не интересуют гостя, на собственный паспорт он и не смотрит, но с тревогой поглядывает на свою машину.
– Господин Краузе, в ваше отсутствие досмотр, – Бравин тянул слова, будто бы заикался, повторил даже: – Досмотр производить не будут, – он вернул паспорт таким образом, что турист должен был вытянуть руку.
Рука туриста дрожала. Бравин, казалось бы, потерял к нему всякий интерес, вышел на улицу, там он поправил без надобности фуражку и взглянул на часы.
Старший таможенник оглядел «мерседес», кивнул подбежавшему хозяину и сказал:
– Великолепная машина. Отведите ее в сторону.
Бравин смотрел, как «мерседес» покатили на досмотр, и не заметил политрука-майора, который подошел к нему сзади, протянул сигареты:
– Закуривайте...
– Спасибо, не курю, – думая о своем, ответил Бравин и достал из кармана сигареты, затем рассмеялся: – Ты видишь, Петр... Иванов сын, до чего довела человека служба? – Он спрятал сигареты, взял у майора. – Рефлекс, ничего ни у кого не брать. Тут меня один иностранец, – Бравин показал рукой на метр от земли, – леденцом угостил...
Бравин говорил все это быстро, с наигранной веселостью, но глазами с майором не встречался. Тот слушал Бравина внимательно, затем спросил:
– Наташка надолго приехала?
– Доложили...
– Брест, – майор пожал плечами. – Да и таких красивых, как Наташка...
– Наташка просит, чтобы я перевелся в Москву, – сказал Бравин и усмехнулся. – У женщин своеобразное представление о нашей службе.
– Возможно, она права? – осторожно спросил майор. – Ей одиноко, таких, как Серебрякова, в стране раз-два и...
– А таких, как Бравин, миллион. Она права. Однако я человек и хочу им остаться, а не превратиться в мужа знаменитой спортсменки... А Наташка права... Ты бы зашел, комиссар?
К зданию шел прапорщик Грузинцев, с ним хозяин «мерседеса» нес какой-то длинный узкий предмет, рядом шли двое таможенников. Бравин и майор вошли в дом вместе с ними. Хозяин «мерседеса» положил на стол винтовку с оптическим прицелом – изящное и очень дорогое орудие убийства.
– Я еду на охоту, – говорил хозяин, – у меня имеются документы.
– Оформляйте, – приказал Бравин прапорщику.
Они вышли на крыльцо.
– Поздравляю, Арсентий Кириллович, – сказал майор.
– Это Олег Сергеевич, – таможенник улыбнулся Бравину, – его милостью. Машину чуть не размонтировали, а найти не можем... Думал, ошибся ты...
– Случается, – ответил Бравин.
Наташа родилась в Бресте, однако Бравин гулял с ней по городу, как с человеком, приехавшим сюда впервые, изображая экскурсовода, но, приведя ее к крепости, внезапно замолчал.
Брестская крепость. Невысокие длинные здания, старые стены – все это не производит грозного впечатления и не очень вяжется с понятием «крепость». Бродят одинокие посетители, ходят, перешептываясь, парочки, отбившиеся от экскурсионных групп. Люди здесь ведут себя так, как посетители Эрмитажа или Третьяковки: в основном молчат, если говорят, то тихо, потому что человек, сталкиваясь с Искусством, Временем и Подвигом, невольно обращается к себе и теряется от этого сравнения.
Прошла группа пионеров, притихшие, они жались к пионервожатой и к экскурсоводу.
Наташа проводила их взглядом, посмотрела на молчаливого Бравина и поежилась. Они шли к выходу, а когда оказались уже на порядочном расстоянии, Наташа заговорила:
– Какие мы маленькие.
– Да, но мы – счастливые.
– А ты знаешь, что такое счастье?
– Счастье не математическая формула, – сказал Бравин, – счастье – мироощущение. Нет войны, я здоров, занимаюсь любимым делом, рядом ты...
– Спасибо. – Наташа помолчала. – Сколько лет можно помнить войну? Не убивают – счастье. Есть кусок хлеба – тоже счастье. Любимое дело? Проверять документы – любимое дело? Не обижайся.
– Есть такая легенда, – ответил Бравин. – Маленькая птичка упала на землю и вытянула вверх свои лапки. У нее спросили: «Что ты делаешь?» Птичка ответила: «Неужели вы не видите, небосвод падает». – «И ты хочешь своими крохотными лапками удержать небосвод?» Птичка ответила: «Я делаю то, что могу».
Некоторое время они шли молча, неожиданно Бравин сказал:
– Здравствуйте! Пограничный контроль! – и грустно улыбнулся. – Прошу предъявить документы.
Наташа взглянула на мужа удивленно, хотела что-то спросить, но промолчала.
– В жизни каждого человека эта ситуация повторяется тысячекратно. У малыша сверстник отнял мячик – пограничный контроль... Бессмертие Брестской крепости – пограничный контроль. От крохотного до великого. Ты говоришь, просись в Москву, и я должен предъявить документы, принять решение...
– Служба в Москве менее почетна? – перебила Наташа.
– Возможно, и более почетна...
Бравина прервал трубный звук, который сменился грозным рычанием. Звуки доносились из-за забора, когда Бравин и Наташа заглянули во двор, то увидели слона, клетки со зверями. Это был задний двор цирка, который собирался на гастроли за рубеж.
Из ворот выкатился грузовик с прицепом, на котором громоздились огромные контейнеры. Двор был завален ящиками.
Бравин обнял жену за плечи и, глядя на клетки, ящики, контейнеры, рассмеялся:
– Сначала сообщили, что крест выложен бриллиантами, а потом оказалось, что жемчугом.
– Ты о чем? – Наташа смотрела недоуменно.
– Ты представляешь, что можно провезти в этих ящиках? Царь-пушку. А нам заменили бриллианты на жемчуг и считают, что помогли.
Наташа покрутила пальцем у виска.
– Кто повезет, как повезет, где повезет, – говорил Бравин. – Все неизвестно. Найдите, и точка.
– Не знаю, о чем ты конкретно, но тебя это точно не касается, – сказала Наташа. – Существуют таможня, иные службы...
– Все, что происходит на границе, меня касается...
Они обогнули клетку с медведями и увидели Алексея, который фотографировал слона.
– Юганов, – шепнула Наташа. – Мир тесен.
Алексей тоже увидел их, прицелился аппаратом, но снимать не стал, сказал громко:
– Здравствуйте, выйдите, пожалуйста, из тени.
– Здравствуйте, – ответил Бравин, – поберегите пленку для этих красавцев, – он указал на зверей.
Алексей подошел, поклонился, окинул взглядом двор:
– Это тоже Брест. – Затем открыл свою сумку, достал несколько фотографий, протянул Наташе: – На память.
– Спасибо, – Наташа взяла фотографии.
На двух была Наташа на тренировке, на третьей – Наташа и Бравин стояли поддеревом.
– Не судите строго дилетанта. Я журналист, а не фотокорреспондент.
– Спасибо, – повторила Наташа. – Что же вы не признались, что вы тот самый Юганов?
– Потому что не Пушкин.
– Вашу статью я храню. Она принесла мне счастье.
– Счастье принесли вам талант и труд.
Бравин рассеянно поглядывал по сторонам. Все трое двинулись к выходу.
– Чувствую, до отпуска очерк мне не написать, – говорил Алексей. – Через два дня в Москву, отчитаюсь за командировку и на отдых.
– Куда? – безразлично спросила Наташа.
– Париж, Ницца, Рио... Всего доброго, еще увидимся, – Алексей быстро зашагал по улице.
– Какой симпатичный...
– Случайность есть осознанная закономерность, – загадочно ответил Бравин.
Бравин с ножом в руке бросился на стоявшего против него пограничника. Тот растерялся, взмахнул руками. Бравин уколол пограничника, тот вскрикнул:
– Ой! Больно же!
Раздался дружный хохот.
Наряд Бравина занимался боевым самбо.
– Вы бездельник, Трофимов, – сказал Бравин презрительно. – Служите скоро год, а... – он махнул рукой. – Ефрейтор Сердюк!
– Есть! – статный загорелый парень поднялся со скамейки и вышел на площадку, посыпанную опилками.
– Нападать или защищаться? – спросил Бравин.
– Я защитник, Олег Сергеевич, – ответил Сердюк.
Не успел он занять позицию, как Бравин бросился на него, но Сердюк ловко перехватил вооруженную руку, подвернул ее.
Солдаты захлопали. Бравин упал Сердюку под ноги, бросил ефрейтора через себя, подскочил, замахнулся ногой:
– Защищайтесь!
Но Сердюк и без команды успел перевернуться и встретил удар Бравина ногами.
– Молодец, Петро!
– Нашла коса на камень!
Бравин поднял руку, прекращая разговоры, и сказал:
– Средне, – и, перекрывая недовольный шумок, чуть повысил голос: – Так должен работать худший в моем наряде. После захвата голову мне не зафиксировали и дали уйти в ноги. Когда я вас сбил, вы ворочались на земле с ловкостью молодого игуанодонта.
– Кто такие, Олег Сергеевич? – вытирая пот, спросил ефрейтор.
– Это такие порося, с шеей, как у гуся, – ответил Бравин.
Пограничники хохотали, Бравин отряхнулся, встретился взглядом с прапорщиком Грузинцевым и подмигнул. Сергей пружинисто поднялся, кивнул Сердюку на скамейку и занял его место. Бравин бросил ему нож, Сергей ловко его поймал и тут же кинулся вперед. Бравин перехватил вооруженную руку, подвернул, оказался у противника за спиной и свободной рукой перехватил ему шею, подняв подбородок, прижал к себе.
– Вы этого не сделали, Сердюк, – сказал Бравин – Ясно?
– На завалинке усе ясно, – ответил Сердюк.
Противники разошлись, Бравин воткнул нож в землю и сказал:
– Извини меня, Сережа.
– Прости меня, Олег Сергеевич.
И началась боевая схватка. Они били друг друга всерьез, обманывая, уходили, бросались в ноги, перебрасывали через себя. После очередного столкновения у Бра-вина из уголка рта пошла кровь. Он оглянулся, схватил лежавший на земле кирпич, с криком кидаясь вперед, замахнулся. Сергей блокировал вооруженную руку, но Бравин уронил кирпич ему за спину и подсек противника ногами. Падая, Сергей хотел схватить Бравина за ноги, но тот успел отпрыгнуть. Сергей вскочил и, глядя за спину Бравину, крикнул:
– Бей сзади!
Бравин повернулся, Сергей бросился, по Бравин лишь имитировал поворот и вновь сбил противника с ног, поднял руки и сказал:
– Сдаюсь!
Но Сергей продолжал занимать боевую позицию.
– Запомните, – Бравин повернулся к пограничникам, которые следили за схваткой, затаив дыхание, – слово «сдаюсь» – не сигнал к окончанию боя, – он указал на готового к схватке прапорщика. – И поднятые руки тоже могут быть лишь провокацией! Все! Занятия окончены.
Бравин и Грузинцев обменялись рукопожатием и направились в душевую.
Обычно, закончив занятия, Бравин не торопился домой, но сейчас старался проводить с женой как можно больше времени. И сегодня пришел с работы, быстренько переоделся, и они отправились в кино. Не прошли и трех кварталов, как столкнулись с Алексеем, который фотографировал игравших на сквере ребятишек.
– Опыт подсказывает: снимай все, что видишь, – заговорил он, не здороваясь, будто они расстались полчаса назад. – Никогда не угадаешь, какой снимок может понадобиться.
Узнав, что они собрались в кино, он сказал:
Успеется, сейчас я вас приглашаю в кафе.
Бравин не хотел, чтобы Наташа расценила его возражение как ревность, и вскоре они сидели на открытой веранде и ели мороженое.
– У меня редактор – потрясающий парень, – рассказывал Алексей. – Восемьдесят процентов своей энергии он тратит на то, чтобы убедить окружающих, как он чрезмерно занят и никто другой не мог бы выдержать такой нагрузки. А вот он выдерживает, к тому же всегда доброжелателен, внимателен, а когда ему приходится нерадивому сотруднику сделать выговор, так он, руководитель, расстраивается чуть ли не до слез. Три раза в неделю шеф играет в теннис, по субботам – обязательно баня, не курит, пьет «Ессентуки». Раньше, случалось, по праздникам он выпивал рюмку коньяку, так сказать, плотнее сливался с коллективом. Нынче, естественно, об этом не может быть и речи. С его здоровьем и нервами ему бы в космонавты податься, а шеф нет-нет, да, вроде бы смущаясь, помассирует грудь или, отвернувшись, проглотит таблеточку. Страсть как хочется спереть у него пробирочку, посмотреть, чего он кушает.
– Не люблю, когда начальство высмеивают, – сказала Наташа. – Послушаешь, получается, что все руководители либо дубы, либо хамы, карьеристы. У вас шеф, как вы выражаетесь, посложнее, но тоже мало симпатичный.
Алексей не смутился, довольно хохотнул, зубы у него были, как у американского киногероя.
– Наташенька, – он взглянул на Бравина, прижал руку к груди, – простите за журналистскую развязность. Недобрые мы, подчиненные. Вы данный факт верно подметили. У каждого недостатки, кто на горке, тот виднее. К тому же болтаю я без злобы, половину сочиняю, пытаюсь вас развеселить, уж больно вы оба серьезные.
Бравин из этого разговора выключился, он умел вроде бы слушать, даже вставлять реплики, а думать о своем, никакого отношения к общей беседе не имеющем.
«Вернется Наташка в Москву, найдет ее там бойкий журналист. Парень он видный, язык подвешен ловко... – Бравину стало зябко. – Недостойно я себя веду». Он заставил себя улыбнуться, подмигнул жене. Наташа махнула на него рукой:
– Не слушаешь и не изображай, – и повернулась к журналисту, продолжая разговор: – Почему только первый? Возьмите актеров, их не выстраивают в порядке номеров. Говорят, мол, один талантливый, но другой тоже хороший актер и в данной роли интересен.
«Наташка ерунду говорит, – подумал Бравин. – Актера, любого художника и спортсмена сравнивать нельзя».
Что делать? Как помочь любимой? Она третий год уходит из большого спорта. Там сейчас девочки, она словно мама. В команду ее давно не ставят, выпускают в показательных, берут в поездки то ли вторым тренером, то ли из милости. И не может он сказать: «Все, твое время истекло! Вернись на грешную землю, рожай детей, ухаживай за мужем...» А почему не может?
– Олег!
– Я в вашем споре... – Бравин механически улыбнулся и только теперь заметил, что журналист ушел и они с женой остались вдвоем.
– А еще пограничник! – Наташа вздохнула. – Я и мороженое твое съела.
Иван Парфентьевич Родин разговаривал по телефону.
– Слушай, Интеллигент, отошел я от дел. Должок свой помню, но помочь не могу, да и инструмента у меня нет.
– Не серди меня, Родя, – голос звучал мягко, без всякой угрозы. Так говорят только очень уверенные в себе люди. – Инструмент твой нехитрый – изготовишь. Ты человек взрослый, дураком никогда не был, я тебе лишь добра желаю. Просьбу мою выполнить для тебя пустяк. Я уеду, ты останешься.
– Не неволь, и руки у меня уже не те, подвести могут, – чувствовалось, что Родин уже сдается.
– Я уже говорил, беда у меня, Родя, – в голосе Интеллигента что-то неуловимо изменилось, он слегка похолодел. – Жизнь поперек легла, я дважды по мокрому прошел. Ты мне поможешь.
Намек был столь прозрачен, что Иван Парфентьевич сразу и ответить не смог. Ясно, что два убийства или три – и обвиняемому и суду совершенно безразлично.
– Хорошо, – Родин мелко кивал, словно собеседник мог его видеть. – Когда ждать?
– Скоро, Родя, днями. Спасибо и удачи тебе.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Всем КПП Советского Союза в дополнение к ориентировкам одиннадцать восемьдесят два и одиннадцать девяносто четыре сообщаем:
Есть все основания предполагать, что преступник, захвативший золото, совершил два убийства...
Всем пограничным постам, осуществляющим проверку документов, при выявлении каких-либо ошибок или несоответствия быть предельно осторожными. Постоянно проводить инструктаж всего личного состава, повысить бдительность и взаимосвязь служб.
В классе, похожем на школьный, майор Волин проводил занятия офицерского состава. Он держал в руках книгу в твердом переплете:
