Текст книги "Приключения 1975"
Автор книги: Николай Коротеев
Соавторы: Игорь Подколзин,Борис Воробьев,Валерий Поволяев,Владимир Рыбин,Александр Козачинский,Владимир Караханов,Михаил Демиденко,Вадим Прокофьев,Юрий Юша,Геннадий Босов
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)
Принц познакомил д'Эона с некоторыми письмами Дугласа. Кавалер читал и морщился. Русский двор, по словам Дугласа, – «масса роскоши, но мало вкуса и еще менее изящества». А женщины, женщины? «Они превосходно одеты, увешаны бриллиантами, но и только. В огромной зале, более короткой, чем Версальская галлерея, но гораздо более широкой, обшитой деревом, выкрашенной в зеленый цвет, прекрасно позолоченной, украшенной великолепными зеркалами и ярко освещенной множеством люстр и жирандолей, среди потока золота, серебра и света – они выстраиваются, как в церкви, все с одной стороны, а кавалеры с другой. Они обмениваются глубокими реверансами и не разговаривают даже между собой. Это идолы».
Боже правый, какая невообразимая скука! Слава богу, Дуглас пишет, что при дворе есть «несколько нимф – фрейлин», они превосходно говорят по-французски. Д'Эон не представляет, каким путем, помимо женщин, их осведомленности и врожденной болтливости, можно добыть сведения, которые помечены в королевской инструкции? Инструкцию надлежит выучить и уничтожить.
Кавалер отвык уже от зубрежки, но что поделаешь… Сведения о политическом, военном и финансовом состоянии России, ее настоящих и будущих видах на Польшу, о ее намерениях относительно Турции и Швеции, о расположении императрицы и ее министров к Франции, Англии, Германии, о склонности русского правительства к войне или миру, о том, преданы ли малороссийские казаки русскому правительству, о партиях петербургского двора… Дьявольщина – 14 пунктов! Даже о Персии не забыли.
Д'Эон не в восторге от предстоящей миссии. Иное дело, если, бы он сумел как-нибудь скомпрометировать Дугласа… и сам занял бы его место. «Посланник Франции при Петербургском императорском дворе»… в 29 лет! Что ж, это ли не карьера? Но Дуглас шотландец. Этим многое сказано – он непокорный подданный английского короля. Поддерживал Стюартов, а когда они проиграли, бежал во Францию «со шпагой и шапкой». Но, видимо, умен, ловок, если сумел стать доверенным человеком Конти. Поговаривают, что у посланника одна слабость – женщины. В прошлом году по дороге в Петербург он в Дрездене увлекся некой спутницей, которая чуть-чуть не увезла его в Берлин вместе с секретными письмами Людовика к Елизавете.
Что ж, коли так, то еще не все потеряно. Ах, если бы король разрешил отправиться в Россию в женском одеянии! Тогда бы он больше знал об амурных авантюрах посланника – ведь Луиза де Бомон д'Эон была бы равноправным членом петербургской «школы злословия». Но увы, даже в том случае, если Дугласа отзовут, то на его место не назначат Луизу де Бомон д'Эон. Обидно!
Маккензи Дуглас не имел чести встречаться в Париже с кавалером д'Эоном, но кое-что слышал о нем. Последние сведения пришли только вчера из Берлина. Французский посол предупреждал Дугласа о приезде «чрезвычайного курьера», приписав от себя, что сей курьер «птица, видимо, важная, и его следует встретить».
Когда корабль отшвартовался, Дуглас увидел какого-то франта со шпагой на боку, в белых чулках, шляпой под мышкой, в густо напудренном парике – ни дать ни взять щеголь, только что прикативший из Сен-Клу.
Кавалер д'Эон вступил на русскую землю.
…Посланник Австрии при дворе Елизаветы Петровны – граф Цинцендорф был любезен, но на д'Эона внимания не обращал. Он добыл для Дугласа приглашение на прием императрицы. Конечно, если Дуглас считает полезным, то он может захватить с собой и курьера…
Д'Эон хотел ответить дерзостью, но Дуглас его опередил, рассыпавшись в благодарностях. Граф снисходительно добавил на прощание:
– Дорогой коммерсант, должен вас предупредить – прием состоится в Царском Селе. Почему в Царском? Императорская прихоть или каприз женщины. Последний раз я был в этом дворце в апреле. Вы себе не представляете, какая это скука… И холод. Да, да, я просто почувствовал себя в Сибири. Дворец отапливается… свечами и дыханием придворных.
…Кавалер д'Эон на приеме у императрицы в царскосельском дворце. О… о, сколько позолоты! Затейливая резьба – не дворец, а ослепительный блеск! Дуглас – и тот зажмурился и прошептал:
– Наверное, так выглядели шатры Золотой Орды.
Дородные дворецкие, а их здесь почему-то несколько, усаживают гостей на стеганые диваны. Едва кавалер устроился и успел принять подобающую позу, как вдруг диваны, словно ковры-самолеты, взмыли кверху. Дуглас, примостившийся рядом, осенил себя крестным знамением, шепча молитву. «Полет» был непродолжительным. Диван замер на втором этаже. И снова золото, хрусталь.
Граф доверительно рассказал Дугласу о волшебном столе, на котором без всякой прислуги, лакеев появляются блюда, бокалы, соусницы, солонки. А в парке, и это им тоже еще предстоит увидеть, плавают самодвижущиеся лодки, бегут экипажи без лошадей.
– Ах, милый Дуглас, все эти чудеса не что иное, как фокусы со всевозможными пружинами, вроде часовых. Но, право, иногда хочется поверить в сказку…
Прием прошел благополучно. Дуглас передал Елизавете письмо Людовика XV, письмо, которое д'Эон привез зашитым в полу своего камзола. Людовик предлагал русской императрице возобновить между обеими странами дипломатические отношения, но бестактно намекал на необходимость устранить канцлера Бестужева.
Какое-то время Дуглас не знал, к чему приспособить кавалера. Когда Россия и Франция официально обменяются дипломатическими миссиями, д'Эону можно будет предложить пост секретаря. А пока? Но сам д'Эон хорошо помнил о секретной инструкции короля. Он быстро перезнакомился с елизаветинскими вельможами – Разумовскими, Нарышкиными, Голицыными, Шереметьевыми. Однако кавалер понял: от них он многого не узнает. Все тайны русской дипломатии, все бразды правления – в руках канцлера Бестужева. А Бестужев и слышать не хочет о сближении с Францией. Дуглас считает, что виной тому пенсия, которую получает Бестужев от Англии, а Англия ныне не в ладах с Францией и поддерживает ее врага – Пруссию.
Д'Эон был поражен набожностью высшей русской знати. Он привык, что в Париже в божьих храмах назначают свидания, передают любовные записочки, даже составляют заговоры под благочестивые бормотанья аббатов и кюре.
…У Бестужева была очаровательная племянница. Кавалеру даже назвали ее имя, но эти варварские имена не запомнить. Племянница неукоснительно посещала все службы, и д'Эон решил, что это самое подходящее время для того, чтобы завести с ней шашни и… чем черт не шутит – быть представленным дядюшке. А может быть, очаровательная и сама кое-что знает? Ведь во Франции политику делают женщины, а петербургский двор так тщится прослыть за малый Версаль.
Воскресная служба тянется бесконечно. В церкви холодно, но православные к холоду привыкли, не то что французы. Д'Эон пристроился рядом с племянницей Бестужева и терпеливо дожидается случая, чтобы заговорить. Племянница, конечно, заметила фатоватого кавалера. Скашивает на него глаза, даже улыбнулась. Или это только так ему кажется? Д'Эон решился.
– Мадемуазель, господь бог не простит вам столь утомительное стояние в церкви, он не любит бледных щечек и потухших от усталости глаз…
Кавалер не договорил, заметив, что «потухшие от усталости» буквально выползли на лоб, племянница с ужасом посмотрела на д'Эона. В церкви тоже было заметно замешательство, хотя никто из молящихся не произнес ни слова. Когда служба закончилась, д'Эон поспешил к выходу, чтобы встретить свою очаровательную соседку и проводить ее до кареты. Но племянница как в воду канула, зато прихожане обходили кавалера стороной.
Вернувшись в гостиницу, где кавалер снял номер по соседству с Дугласом, д'Эон пожаловался шотландцу на свою неудачу.
– Как, месье, вы осмелились заговорить с мадемуазель Бестужевой в церкви?
– А почему бы и нет?
– Несчастный! Вы понимаете, что вам угрожает?
– Угрожает?
– Боже мой, ведь императрица возобновила обычай, существовавший при ее покойном отце. Она приказала сажать на цепь всякого, кто осмелится разговаривать в церкви! Это касается даже высших сановников, только для них цепи сделаны из золоченой бронзы.
– Но ведь я француз!
– Это вас не спасет. Не далее как в прошлом году ваша соотечественница мадемуазель Тардье угодила в тюрьму за то же преступление.
– Мадемуазель Тардье? Я слышал, что ее посадили за то, что она не показала императрице последние моды Парижа, припрятав их для иных клиентов…
Кавалер не на шутку струсил.
– Месье, умоляю вас, сделайте что-нибудь, я должен остаться в Петербурге…
Дуглас посмотрел на незадачливого кавалера с подозрением и решил, что ничего делать не будет, и если кавалера засадят куда-нибудь в русскую Бастилию, то оно и к лучшему,
– Хорошо, месье, я постараюсь, чтобы вас не посадили в тюрьму, а только выслали во Францию.
…Наконец-то можно поздравить себя с успехом. Несомненным и тем более приятным, что он пришел в тот день, когда ему казалось, что наступил полный крах его карьеры, его дерзаний, и о Франции он будет мечтать где-нибудь в застенках русской темницы. Но прошел день, неделя, Дуглас молчал, а д'Эону надоело отсиживаться в номере. Он рискнул заглянуть к Разумовским.
Славянские вельможи страшно скрытны, скупы на слова и ловко притворяются незнайками, лишь только речь заходит о щекотливых вопросах политики. Дуглас утверждает, что вельмож к этой скрытности приучили бесконечные дворцовые перевороты. Просыпаясь утром, они не знают, кого сегодня днем узреют на престоле.
А светские львицы просто толстые, жеманные дуры. Конечно, и среди них есть немало прехорошеньких, но, боже, как они изъясняются по-французски! Этак недолго попасть и впросак, не разобрав речей прелестниц… Еще по приезде в Петербург д'Эон решил, что следовало бы выучить русский. Но вскоре убедился – в одиночку его не одолеть, а нанять учителя – об этом сразу станет известно клевретам канцлера Бестужева и, конечно же, насторожит их. Но тогда, спрашивается, как он сумеет получить необходимые сведения? Бумагу с королевской инструкцией он давно сжег, но весь этот год она как кошмар отравляет его сновидения, его жизнь. А жизнь могла бы быть приятной и здесь, в Санкт-Петербурге. Впрочем, теперь, после случая в церкви, он не хотел бы задерживаться надолго в России, ведь Россия владеет Сибирью… Как это он ловко ответил Ивану Шувалову: «Я всегда предпочитаю быть спиной к Сибири». Потом пожалел о дерзкой фразе, узнав, что один из Шуваловых – Александр – начальствует над тайной канцелярией. Но он не собрал сведений о политических планах двора Елизаветы, и во Францию пока лучше не возвращаться. Людовик XV мелочен, подозрителен, коварен. Принц Конти ныне уже не щит – сам впал в немилость.
Но, право, ему чертовски повезло у Разумовских с этой мадам… как ее русская фамилия? Тысяча чертей, уже успел забыть! Но очаровательницу зовут Мадлен. И она, бесспорно, француженка. Как ей удалось сохраниться при этом варварском дворе после падения Лестока? Того самого лейб-медика Елизаветы, который столько сделал для ее вступления на престол и низвержения Браунгшейской династии? Но ведь Лесток и сам стал жертвой этого несносного канцлера Бестужева, у которого так и не поймешь – то ли он ориентируется на Вену, то ли на Лондон, но, во всяком случае, не на Версаль.
Мадлен кокетлива, как бывают кокетливы женщины в пору последнего цветения молодости. Она стосковалась по французской галантности, а он еще не забыл о ней в этой медвежьей берлоге.
…Д'Эон лежал на каком-то подобие софы, старой, скрипучей, но сработанной французскими мастерами. Напротив стояло большое трюмо, так не гармонирующее с убогим убранством комнаты. Но без зеркала он просто не смог бы жить. Коварное это зеркало! Оно все время напоминает о королевском запрете и соблазняет, подталкивает к огромному баулу, на дне которого уложены чудесные дамские туалеты – здесь они бы выглядели как последний шик моды…
Д'Эон проворно вскочил с софы, торопливо расстегнул ремни баула. Камзолы, парики, кружевные сорочки небрежно сброшены прямо на истертый ковер. Вот оно – то бархатное платье, в котором он был на королевской аудиенции!
Кавалер долго прихорашивается перед зеркалом, примеряет парики, пудрится, накладывает румяна…
Ну разве могут с ним сравниться самые записные русские красавицы? Им не хватает грации. Говорят, что Натали Лопухина была первой красавицей при дворе, он видел ее портрет – ничего особенного. Но Елизавета, по тем же слухам, не могла простить жене генерал-поручика ее красоты. Натали была вместе с мужем обвинена в заговоре, ей, ее мужу и их сыну вырезали языки и публично выпороли кнутами… Бр! Этак, появись он при дворе в женском облике, чего доброго, императрица повелит сдать в тайную канцелярию нивесть откуда взявшуюся «красавицу»…
Но Мадлен, Мадлен! Она намекнула, что вхожа к императрице и состоит при ней чем-то вроде чтицы французских романов. А что, если открыться проказнице и через нее, под видом ее подруги, только что приехавшей из Франции, как-нибудь вечером у изголовья царицы вместо романов пересказать ей парижские сплетни? Не важно, что они годичной давности – сойдут за самые свежие. Впрочем, он может сочинить и такие, что они по «свежести» превзойдут не только нынешние, но и, так сказать, грядущие.
Д'Эон, сидя перед зеркалом, быстро вошел в роль. И ему уже казалось, что рядом с трюмо стоит не жалкая софа, а роскошное императорское ложе под балдахином, расшитым царскими вензелями. И на высоких подушках возлежит пышнотелая Елизавета. А он… хотя нет, она – Луиза де Бомон – примостилась у изголовья на плюшевом пуфе. Горит золотой ночник, чуть подсвечивая книгу и роскошный шифоньер, уставленный инкрустированными ларцами. В этих ларцах – все секреты Елизаветы Петровны. В одном – письма поручика Шубина, первой любви русской принцессы, в другом… о, в другом, может быть, спрятаны документы, свидетельствующие о тайном браке Елизаветы с Алексеем Разумовским, казачьим сыном, и, говорят, бывшим певчим, а ныне графом. Да, да, в этих ларцах полно тайн, как полна тайн и императорская спальня…
В дверь номера кто-то постучал осторожно-осторожно. Д'Эон отрешенно огляделся. Лицо исказила гримаса брезгливости, и он уже не походил на «писаную красавицу». Вскочил, заученным движением выхватил из ножен шпагу, всегда стоявшую у изголовья, сделал шаг к двери и чуть не упал, запутавшись в юбках. Сто тысяч чертей! Он же не может предстать перед поздним посетителем в дамском одеянии и со шпагой!
Д'Эон притаился. Закрыта ли дверь на засов? И, вполне вероятно, в этих дверях такие щели… а у него горит лампа… Прошло несколько минут. Стук больше не повторился. Не слышно было и шагов в коридоре. «Послышалось», – с облегчением подумал кавалер. Но еще добрых минут пять простоял неподвижно, боясь шелохнуться.
Как скверно бывает на душе каждый раз, когда он возвращается из-за облачных высот фантазии на эту скучную, грешную землю. Ларцы императрицы… Да есть ли они в действительности? Шетарди – бывший посол Франции еще при Анне Леопольдовне – утверждал, что существует какой-то тайный архив, чуть ли не в Царском Селе, там и хранятся те вожделенные документы, знакомство с которыми открыло бы ему, д'Эону, дорогу к блестящей карьере. А если тот архив такой же плод фантазии Шетарди, как ларцы, пригрезившиеся ему час назад? Ах, как вольготно было тем иноземцам, которые посещали Московию в прошлые века! Чего-чего они только не насочиняли в своих «сказаниях»!
Д'Эон развалился на софе, закинул за голову оголенные руки. Это его любимая поза – можно ничего не делать, не двигаться и в то же время остро переживать события, которые в мельчайших деталях порождает богатая фантазия. Еще в детстве отец заметил, что будущего кавалера погубят женщины и мечты. Мать предпочитала «гибель от мечтательности», отец – от женщин.
…Несчастная привычка – только открыл рот, сразу же забыл о слушателях, забыл, где он и что можно говорить, а о чем лучше бы и помолчать. Кавалер упивался собственными речами, вслушивался в музыку слов и, что самое удивительное, верил сам всему, о чем рассказывал.
Мадлен почувствовала себя маленькой и жалкой перед величием, самоотверженностью д'Эона. И могла ли она отказать кавалеру в такой сущей безделице – провести его в женском одеянии в спальню русской императрицы и спрятать в ожидании благоприятного момента?
Д'Эон был полон радужных надежд.
Правда, через несколько дней эти надежды немного померкли. Ну хорошо, он проберется в спальню, а что потом? Даже если Елизавета быстро уснет и не обнаружит кавалера, то сумеет ли он открыть заветные ларцы, да и существуют ли они в действительности? Может быть, это просто плод его воображения, и он только уверил самого себя в его реальности? Очарованная Мадлен даже не спросила, зачем кавалеру понадобилось проникать в спальню императрицы. Ну а если спросит? Он не знает, что ответить…
С такими, далеко не радужными, мыслями д'Эон пробирался к дому, в котором жила Мадлен. Сегодня ее муж занят в дворцовом карауле, они поужинают вдвоем, а потом пойдут во дворец… Мадлен сама открыла двери – горничную она заранее отпустила.
Полутемная передняя, за ней небольшая зала и… камин. Д'Эон никак не ожидал встретить в России камин, тут преобладают голландские печи. Камин создавал уют. Отблески огня отражались на эфесах сабель, гардах шпаг, развешанных по стенам. Маленький столик, на нем два прибора и шандал со свечами.
– Проходите, проходите… Луиза. В доме, кроме нас, никого нет. Но, право, вы очаровательны. И эта мушка… Ах, узнаю своих соотечественников!
– Но, Мадлен, я надеюсь, наш ужин не затянется?
– Спешить нам некуда. Императрица сейчас играет в карты. Она обожает карты и очень любит выигрывать. Часам к девяти-десяти Елизавета утомится и начнет проигрывать, это испортит ей настроение. Вот тогда-то мне и нужно быть наготове. Вы знаете, я придумала. Вам не придется прятаться – это ведь так трудно. На вас такое чудесное платье, что, уверяю вас – Елизавета придет в восторг, будет рассматривать, а завтра прикажет сшить еще одно к тем нескольким тысячам, которые пылятся в ее гардеробной.
– Нескольким тысячам?
– Да, да, я не знаю, шесть или десять, а может быть, и больше тысяч платьев занимают целых три комнаты в покоях императрицы. Она обожает по утрам полуодетой бродить среди этих платьев. Но бедняжке так трудно решиться выбрать одно, которое нужно надеть. Иногда она по пять-шесть раз на дню переодевается.
«Положение осложняется. Императрица будет рассматривать платье, может быть, мило пощебечет, а когда захочет спать, просто выгонит…»
– Дорогой мой кавалер, может быть, пока мы вдвоем, вы снимете этот парик, я, право, предпочту ужинать в компании мужчины.
– Я не захватил другого…
– О, это будет забавно. Мужественная голова и очаровательный девичий стан! – Мадлен от удовольствия захлопала в ладони, подскочила к д'Эону и сорвала с него парик.
– Ах вы проказница!
Д'Эон хотел броситься вдогонку за резвящейся Мадлен, но запутался в юбке, оступился и во весь рост растянулся на полу. Мадлен от смеха тоже не удержалась на ногах и упала на диван.
– Тысяча чертей! – Д'Эон забыл о своем женском обличье, голос его, еще минуту назад звучавший мелодичным контральто, вдруг раскатился полковой трубой.
В это время открылась дверь и в залу вошел офицер. Он остановился на пороге, недоуменно наблюдая за тем, как на полу барахтается какое-то странное существо. На нем длинное бархатное платье с целомудренным вырезом, но и голос, и черты лица – весь облик – свидетельствуют о том, что это мужчина.
– А, сударь, вам не поможет маскарад! Сейчас я вас проучу. А вы, сударыня, убирайтесь отсюда немедля, с вами мы поговорим потом!
Д'Эон обернулся на голос. Мадлен поперхнулась, выпустила парик и с ужасом уставилась на мужа. Почему он не во дворце?
Между тем офицер выхватил шпагу.
– Защищайтесь, или, видит бог, я вас прикончу!..
Д'Эон вскочил. У него нет шпаги!..
Удар ногой… и стол со свечами, тарелками, соусницами покатился под ноги офицеру. Схватив левой рукой юбки, д'Эон подбежал к стене и сорвал с нее шпагу.
– Что ж, мсье, теперь я к вашим услугам. Но, право, вы рискуете не выбраться из этой комнаты живым, вам нужно немного – убить меня! Но предупреждаю – во Франции не нашлось еще ни одного дворянина, который бы это сделал. А пытались многие…
Офицер сделал выпад, д'Эон легко его парировал и хотел нанести ответный удар, но ему помешал опрокинутый стол. Мадлен замерла на диване. Горящий камин, красноватые отблески огня на стене, битая посуда, валяющийся посреди комнаты стол, а вокруг него движутся два человека, обмениваясь время от времени ударами. Особенно нелепо, дико выглядел д'Эон в женском одеянии, но со шпагой. Каждый выпад он сопровождал каким-то нечленораздельным рычанием. Наконец Мадлен очнулась от наваждения и сковывающего ее страха.
– Господа, господа, немедленно прекратите! Василь, Василь, я умоляю тебя! Мсье!.. – Мадлен решительно бросилась между сражающимися. – Василь! Будь же благоразумен! Кавалер д'Эон переоделся только для того, чтобы позабавить императрицу, и я должна была доставить его во дворец. Теперь же я не знаю, что и делать.
Офицер отскочил к стене.
– Сударь, я готов прекратить поединок здесь, с тем чтобы назначить встречу в ином месте.
– Я к вашим услугам, мсье!
Д'Эон бросил шпагу на диван и, не прощаясь, ушел.
– Володя, остановись, пожалуйста. Честное слово, все это очень занимательно, но, право, мне сейчас не до альковных похождений твоего кавалера.
– Ты, пожалуй, прав, Игорь, я несколько увлекся, а вернее, просто дал разрядку уставшей голове. Но уверяю тебя, что пронырливый кавалер сделал еще не одну попытку подобраться к «государевым секретам». В конце концов он был принят при дворе, но и тут не преуспел в своей тайной миссии. А слухи о дуэли и рассказы о «бесчинии» в церкви не прекращались, создавая д'Эону незавидную репутацию в среде русских вельмож. Зато дамы были от него без ума.
…Д'Эон был явным графоманом. В России он ухитрился написать объемистое сочинение «Исторические и статистические заметки о русском государстве». Здесь быль и небылицы так тесно переплелись, что распутать этот клубок при жизни д'Эона не брался ни один издатель, и только впоследствии сочинение это было опубликовано.
– Ваше счастье, кавалер, союзный договор с Россией подписан. Война против Пруссии решена. Императрица завтра выезжает в Москву, чтобы потом пешком проследовать в Троицко-Сергиевскую лавру, молить заступничества всевышнего русскому воинству. Послезавтра вы отправитесь в Париж с текстом договора. Кстати, вице-канцлер Воронцов вчера сказал мне: «Дуэли и кощунственного поведения в церкви более чем достаточно, чтобы навечно упрятать вашего любезного кавалера в Сибирь. Советую поспешить с его отъездом в Париж».
И д'Эон понял – рухнули все его надежды, его карьера. В Париж он прибудет все тем же курьером. А как держать ответ перед королем? Ведь ни на один пункт тайной инструкции он не может дать сколько-нибудь вразумительного ответа.
Дуглас догадывался о шпионском задании д'Эона и видел растерянность кавалера. Ну что ж, тем лучше, тем лучше… Д'Эон ему порядком надоел. Пусть возвращается в Париж!
…Лошади встали.
– Что случилось? Почему мы стоим?
Д'Эон высунулся из кареты, она стояла у почтового яма. Ямщик очень непочтительно пререкался со станционным смотрителем, что-то требовал, но тот только руками разводил и сплевывал сквозь зубы. Д'Эон, бормоча проклятья, выбрался из кареты. Все ясно – нужно сменить лошадей, а у смотрителя нет ни одной свежей. Д'Эон ни слова не понимал по-русски, но смотритель упомянул имя императрицы. «Император» – на всех языках император. И Елизавета – тоже понятно.
Кавалер забеспокоился. Этот скупердяй Дуглас не нашел нужным дать ему в провожатые толмача!..
– Извините, не знаю вашего звания, но вижу – вы в затруднении…
Д'Эон поспешно обернулся. Он не заметил, как к карете подошел молодой человек. На нем дорожный парик, богатый камзол, шпага. Его французская речь не блещет изяществом и выговор ужасный, но кавалер обрадовался.
– Я просто счастлив встретить вас…
– Называйте меня месье Мишель, русские фамилии очень трудны для тех, кто не привык к их произношению.
– Благодарю вас! Но скажите, где здесь можно раздобыть лошадей? Я, право, очень спешу.
– Я тоже. Но боюсь, что ни сегодня, ни завтра нам не тронуться с места. Два дня назад по этой дороге проехал кортеж императрицы.
– Вот как! Но при чем тут лошади?
– О, сударь, сразу видно, что вы нерусский. Ее императорское величество очень любит путешествовать. И особенно часто выезжает в Москву. Ныне она отправилась туда на богомолье, дабы помолиться за российское воинство. А ведь мы с вами находимся у начала московского тракта.
Д'Эон все еще ничего не понимал.
– Простите, сударь, но какое отношение имеет проезд царицы к почтовым лошадям?
– Видите ли, когда императрица путешествует – это напоминает переселение народов. Да, да, не удивляйтесь. Вместе с ее величеством из Петербурга уезжает девять десятых жителей столицы. Сенат, синод, иностранные коллегии, военное казначейство, придворная канцелярия, почта, все службы дворца и конюшен следуют за императрицей. По самым скромным подсчетам, это восемьдесят тысяч человек и около двадцати тысяч лошадей. Ее величество обожает быструю езду. В экипажи императрицы запрягают 12 специально натренированных лошадей. Ее величество приказало оборудовать свою карету приспособлением для топки, за экипажем всегда следует полная смена упряжки. И кортеж императрицы за сутки пробегает более сотни верст. Конечно, чтобы угнаться за ним, придворные разбирают лошадей со всех попутных почтовых станций.
– Мой бог, ужели нам придется несколько ночей провести в этой берлоге?
Так кавалер д'Эон встретился с Михаилом Станкевичем, поручиком, который направлялся к месту службы в город Смоленск. Не рискуя остаться без переводчика, кавалер решил ехать тоже через этот город.
Станкевич оказался веселым, остроумным собеседником. Он преклонялся перед памятью Петра I и его деяниями. К французам относился с симпатией. Д'Эон всю дорогу был молчалив, рассеянно слушал своего попутчика и ни на минуту не забывал, что, каким бы кружным путем он ни ехал, Париж приближается, и однажды он окажется в столице Франции. О дальнейшем не хотелось и думать.
Когда они прибыли в Смоленск, д'Эон почувствовал себя знатоком Петровской эпохи – так много и красочно рассказал ему о ней Станкевич. А тут еще этот древний город, его могучие стены, построенные в XVI веке… И, проснувшись однажды утром, д'Эон вдруг радостно засмеялся. «Черт возьми, если эта мысль пришла во сне, то да здравствует сон!» Теперь он знает, как ответить на 14 пунктов королевской инструкции. Для этого, правда, нужно свободное время – примерно неделя. Ну ничего, поближе к Парижу он «сломает ногу» и неделю полежит в гостинице.
Смоленск, Станкевич, Россия остались позади.
– Стоп, Володя, стоп! Времени больше нет. Откуда же взялось «завещание»?
– Согласен, Игорь, теперь можно действительно распроститься с окружением кавалера д'Эона. Ведь по дороге в Париж, не помню уж где, кажется, в Австрии, он-таки «сломал ногу» и недели две отлеживался в какой-то гостинице. Вот за эти две недели французский авантюрист и сочинил свое злополучное «завещание».
– Ты уверен, что «завещание» чистейший плод литературных упражнений проходимца?
– Уверен. Заметь при этом, какой злобой дышит сия фальшивка по отношению к России. Но это понятно – в России был поставлен крест на карьере пройдохи. Знаешь, когда д'Эон прибыл в Париж и вручил «завещание» министру иностранных дел барону Бернесу, тот обозвал его сочинение химерой! Д'Эон обиделся, он, помнится, заявил, что «на мое открытие не было обращено серьезного внимания потому, конечно, что оно было сделано молодым человеком».
– Слушай, а как Людовик XV отнесся к своему неудачливому агенту?
– Как отнесся? Я бы сказал, по-королевски. Не знаю уж, что послужило предлогом, но, думаю, неудача д'Эона в России – Людовик выслал кавалера из Франции, запретив ему впредь появляться на ее территории в мужском одеянии, в женском же – пожалуйста. Ну, пока д'Эон был сравнительно молод, он посещал Францию, потом обосновался в Лондоне, где и умер в 1810 году, пережив и Людовика и Конти.
– Итак, значит, как только Европа начинала войну против России, она вспоминала о «завещании»?
– Выходит, так. Наполеон в 1812 году, Гальярден в 1853-м во время Крымской войны, немцы в 1915-м и гитлеровцы сейчас.
– Володя, закончи, пожалуйста, свою докладную, а я пойду погляжу, как мои орлы готовятся к операции.
Но Платонов решил дать себе маленький отдых и вышел из избы. После бессонной ночи и задымленной комнаты даже декабрьское, красное, без лучей, словно оно их отморозило, солнце и слепит, и режет глаза. А может быть, это снег, выпавший за ночь? Такого белого, такого сахарно-искрящегося, такого чистого Платонов и не помнит
Подполковник Богданов давно убежал, захватив листы, исписанные Платоновым. На прощание буркнул:
– Опаздываем, скоро музыка начнется, ни черта не перекричишь!
Платонов завершил свои записки, «ночь полководца» кончилась. И лейтенант знал, что победил, победил в единоборстве с теми, кто хочет влить яд в душу, посеять страх, ненависть к народу великой страны.
…Платонов зашел в Особый отдел. Какой-то незнакомый капитан, видимо дежурный, сказал, что подполковника Воронова нет и он не отдавал никаких распоряжений относительно лейтенанта. Платонов оставил дежурному свои записи. Что ж, пора и честь знать, иными словами, в часть возвращаться. Сюда его доставили на машине, отсюда надо искать попутный транспорт.
Платонову повезло – его подобрала полковая полуторка. Водитель гнал, справедливо опасаясь немецкой авиации, которая не пропустит такого ясного утра. Они уже подъезжали к фронту, когда до них донеслась бешеная артиллерийская и минометная канонада. Причем стреляли явно из противотанковых пушек, а минометы были всех калибров.
Платонов беспокойно высунулся из кабины.
– Чего это они всполошились?
– Так, товарищ лейтенант, немцы небось стреляют по граммофону. Я сегодня утром, когда в штаб ездил, видел, как он в ту сторону подался. Не первый раз. Как только наши начинают фрицам мозги вправлять, те словно психи – лупят по граммофону из всех видов оружия!
– Это что ж за граммофон такой?
– Да передвижной радиофургон. Мы его граммофоном прозвали за здоровенную трубу – рупор. Эта машина, значит, даже на нейтральную выезжала, и ну чесать по-немецки!
«Значит, это тот самый фургон, который виден был из избушки, где прошла сегодняшняя ночь. И вполне возможно, что сейчас из его рупоров долетает до фашистских окопов правда о геббельсовской лжи. Может быть, Гарик тоже там? Но как стреляют, как стреляют!»