Текст книги "Приключения 1975"

Автор книги: Николай Коротеев

Соавторы: Игорь Подколзин,Борис Воробьев,Валерий Поволяев,Владимир Рыбин,Александр Козачинский,Владимир Караханов,Михаил Демиденко,Вадим Прокофьев,Юрий Юша,Геннадий Босов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

ПОХИТИТЕЛЬ ТИГРЕНКА

– Вам приходилось стрелять в человека?

– Один раз, но я промахнулся.

– Плохо стреляете?

– По мишеням – отлично.

Дверь открывает мальчуган лет двенадцати. Детские голоса доносятся и из комнаты.

– Дядя Егор! – кричит мальчуган, а нам радостно сообщает: – Я думал, мама за мной пришла.

– Детей любит, всегда возле него копошатся, – вполголоса поясняет Леля.

В прихожую вышел хозяин. Есть старики и… старики. Одни старятся медленно, неохотно, по волоску, по морщине уступая возрасту. Потом наступает критический момент, и природа мстит за упорное сопротивление разом и сокрушительно. Человек, еще вчера казавшийся молодцом, вдруг превращается в дряхлого старца. Другие становятся пожилыми сразу и бесповоротно, даже вроде бы преждевременно. Зато они не дряхлеют уже до самой смерти и умирают на ногах. К этим последним я отнес мысленно пожилого человека, стоявшего сейчас перед нами. В седых волосах не было ни одного просвета, но они оставались живыми, и седые брови жили над темными впадинами глаз. Шрамы давних ожогов иссечены морщинами, но кожа не кажется дряблой, словно огнемет времени лишь придал ей рисунок, не изменяя самой материи.

– Егор Тимофеевич, вот гостя к вам привели, – начала Леля…

– Прошу. – Брови шевельнулись над неподвижными глазами, большая рука потянулась навстречу.

Чертовски приятная вещь мужское рукопожатие, когда оно не дань условности с вежливым холодком или ничего не значащей кисельной теплотой. Я давно заметил: все фронтовики особенно знают ему цену.

Саблины ушли к себе, а я представился хозяину. Он провел меня в комнату, безошибочно ориентируясь в пространстве. Точные движения, внешне абсолютно лишенные «поискового импульса», характерного для слепых, но в их выверенной четкости угадывается тяжелый опыт, пришедший эмпирическим путем.

Ребята перестали галдеть, с любопытством глядят на меня. На раздвинутом столе что-то невообразимое. Однако в хаотическом нагромождении металлических и пластмассовых деталей, пестрых клубков, расцвеченных всеми цветами радуги проводов, плоских и круглых батареек уже можно различить основы монтажа. Только, чем все это должно стать в будущем, я не понял.

– Как по-вашему, что это такое? – словно угадав мои мысли, спрашивает хозяин.

Любопытство в ребячьих глазенках сменяется напряженным ожиданием ответа. Я морщу лоб и отвечаю предельно серьезно:

– Скорее всего концертный рояль в разобранном виде. – И уже под хохот ребят заканчиваю: – Но, по-моему, здесь не хватает струн.

Егор Тимофеевич улыбается. Я догадываюсь об этом по излому бровей, по сбежавшимся к глазам морщинам.

– Это будет модель электромобиля, не верите? – сообщает мальчуган, открывавший дверь.

– Верю, – говорю я. – Но сам бы ни за что не догадался.

– Поступайте в наш кружок, – снова улыбается Егор Тимофеевич. – А теперь, ребята, по домам. – И будто извиняясь, добавляет: – Все равно пора, сами знаете.

Дождавшись стука захлопнувшейся двери, Егор Тимофеевич говорит:

– Иногда так увлечемся, что родители приходят о времени напомнить. Да иной раз сами у нас застревают. Папы, конечно. Мущинское дело – техника.

– Теперь и женщины с этим делом не хуже управляются.

– И напрасно, – отрезал старик. – Сколько женских ремесел есть… А техника, она разная бывает. Тяжести ворочать да в бензине да в копоти копаться? И детей вынянчи, и кирпичи кидай, и фигуру при этом сохрани, чтоб, значит, муж к другой не сбежал. Я думаю, боком такое равноправие выходит.

Мы помолчали. Егор Тимофеевич сам заговорил о том, что интересовало меня в первую очередь.

– Встретился я тогда с человеком, что обокрал Саблиных. О краже той я, правда, спустя много дней узнал.

Я терпеливо жду продолжения, хотя главный для меня вопрос: «Откуда у вас, Егор Тимофеевич, уверенность, что человек тот и есть вор?» – так и просится с языка.

– Было это в четверг, потому что Витя – мальчик, что здесь сидел, – пришел потом ко мне читать «Литературную газету». А когда я вышел подышать воздухом, как обычно, перед обедом, в начале третьего, газета лежала в ящике. Значит, почтальон уже приходил. Это важно, потому что они часто меняются, и я его мог и не узнать. В дверях мы и столкнулись с т е м ч е л о в е к о м. Он что-то пробормотал, может, извинился, а может, наоборот, выругался, я не разобрал, но отступил, давая мне пройти. И тут же так это быстро, словно на ходу придумал, спрашивает: «Зейналов Асад на каком этаже?..» И вдруг осекся, видно, понял, что я не вижу, рассмеялся и вошел в подъезд. Я даже и ответить не успел, что Зейналов в нашем доме не проживает. Когда он обратно вышел, я его по шагам узнал: мелким, торопливым. С полчаса прошло. Меня это удивило, я сказал ему: «Зейналов-то тут не живет, молодой человек». А он мне: «Откуда ты знаешь, молодой я или старый?» Опять засмеялся и пошел со двора.

«Кража действительно произошла между двумя и четырьмя часами дня, – думал я. – И, судя по поведению… Старик, пожалуй, прав: это вор».

– Сколько вы пробыли еще во дворе, Егор Тимофеевич?

– Да не меньше часу.

– И за это время никто больше не появлялся?

– Почему же?.. Роза Арменаковна повела внучку на музыку и… Впрочем, это все были знакомые.

У меня возникло еще одно сомнение:

– А не мог этот парень действительно прийти к кому-то из жильцов вашего подъезда, но не хотел его или ее называть? Отсюда и наивная маскировка.

Егор Тимофеевич задумался, потом нерешительно сказал:

– Такое, конечно, возможно… кто ж его знает. И вообще, – твердо продолжал он, – тут уж я вам не советчик. Жильцов наших я узнаю́, это точно, а кто к кому ходит, не знаю, не интересуюсь.

Обидел я старика своим вопросом, факт. Губы поджал, брови нахмурил и даже чуть в сторону от меня повернулся. «Ну и дурака же ты свалял, братец, – мысленно ругаю себя, – сколько с людьми общался, а разговаривать толком не научился».

– Я, Егор Тимофеевич, вслух рассуждаю по привычке. Этот вопрос я задал себе. И отвечаю на него сам: нет, тот человек приходил не к жильцам. И знаете, почему? Если исходить от противного, то настоящему вору оставалось всего минут двадцать, не больше. Вы ушли домой как минимум после половины четвертого, а ровно в четыре Игорь Саблин был уже в своей квартире. В течение двадцати минут вор должен был подняться на пятый этаж, убедиться в отсутствии хозяев, отжать дверь, отобрать вещи, спуститься вниз и через весь двор выйти на улицу, ведь Игорь никого на дворе не встретил. Нет, кража после вашего ухода практически исключается. Значит, человек, якобы искавший Зейналова, и был вором.

Мой оппонент слушал внимательно, довольно кивая. И слава богу, что старик больше не сердится на меня. Вот уж кого бы мне совсем не хотелось обижать.

– Теперь, Егор Тимофеевич, постараемся уточнить его личность. Я, конечно, понимаю, что вы обменялись всего несколькими фразами, но что-то о нем вы можете сказать.

– Молодой он. По-русски говорит правильно, но с акцентом. Так говорят и азербайджанцы, и армяне, и даже русские, но только городские ребята. Да, именно городские ребята, не из районов. Ну, конечно, не из шибко воспитанных, те старикам не «тыкают». Вот, пожалуй, и все.

Маловато, но кто же на слух мог бы определить большее?

Я поблагодарил Егора Тимофеевича и, прощаясь, пожелал быстрейшего завершения модели.

– Да, электромобиль – это будет здорово, – по-детски радостно ответил Егор Тимофеевич. – И он поедет, обязательно поедет, вот увидите. А гордость ребятам какая! Собственными руками создан. А потом подарим его – у меня уж с ребятами и договоренность имеется – детскому дому. Против такого автомобиля ведь никто возражать не будет: чистый и бесшумный. Представляете? Совсем бесшумный!

Егор Тимофеевич говорил теперь совершенно иначе, чем прежде, когда речь шла о краже, говорил с подъемом, так, будто зримо видит свое детище в законченном, совершенном виде. Мне, зрячему, было сейчас гораздо труднее: я видел стол, заваленный деталями, и… никакого намека на будущего красавца. Но мне очень хотелось хоть как-то разделить восторг хозяина, и я сказал:

– Конечно! Ведь это не какой-нибудь мотоцикл. Электромобиль!

– Постойте-ка, постойте-ка, – Егор Тимофеевич задумался и, вытянувшись, словно прислушивался к чему-то. – А знаете, он ведь приезжал на мотоцикле. Шум мотоциклетного мотора я услышал в подъезде, когда проверял, принесли ли газету. Мотор тут же стих, и я понял, что кто-то подъехал к нашему дому. А потом мотоцикл заработал тут же после его ухода. Помню, я еще подумал, что зажигание барахлит: двигатель долго не заводился.

– Едва ли воровать на мотоцикле приехал, – усомнился я. – Скорее всего просто совпадение. Улица все-таки…

– Да нет, – перебил меня Егор Тимофеевич. – Запах! Я его, родимого, за версту узнаю, а тут нос к носу столкнулся. Запах…

По дороге домой я думал не столько о воре-мотоциклисте, сколько о нежданно-негаданно объявившемся свидетеле.

ПОПОЛНЕНИЕ

– Скажите, у вас много добровольных помощников из числа общественности?

– Много. Может быть, даже слишком много.

– Понятно. Лучше меньше, да лучше?

– По-моему, этот принцип во всем хорош.

После селекторного совещания Шахинов нас не распускает, а звонит Фаилю Мухаметдинову – замполиту. Потом обращается к нам:

– Хочу познакомить оперативный состав с новым пополнением.

Что за пополнение? Вакантных единиц у нас нет, а увеличений штатной численности как будто не предвиделось.

В кабинет во всем сиянии безукоризненно сшитого милицейского кителя – Фаиль по старой флотской привычке уделяет форме максимум внимания – входит замполит, а за ним не очень решительно пять незнакомых парней. Замыкает входящих Кямиль – наш старый товарищ, дружинник с химзавода.

Теперь ясно, что за пополнение.

– Здравствуй, товарищ комсомол! – улыбается Шахинов, идет навстречу.

Мы тоже встаем, и знакомство происходит церемонно, как на каком-нибудь дипломатическом приеме. Наверное, так и должно быть: торжественность обстановки запоминается надолго. Пусть ребята почувствуют, что всерьез, а не для «галочки» пришли они помогать своей милиции.

Шахинов поочередно представляет нас, представляется сам. Потом Фаиль представляет новых нештатных сотрудников. Каждое представление товарища сопровождает рефрен Кямиля: «Чох яхшы комсомочу».[2]2
  Очень хороший комсомолец (азерб.).


[Закрыть] Дважды он добавил: «Эн яхшы бизим фехлеим».[3]3
  Один из лучших наших рабочих (азерб.).


[Закрыть]

– А это наш самый лучший работник, – кивает на Кямиля Шахинов.

– У нас в нарды играет, у нас чай пьет, у нас скоро жениться будет, – не удержался Рат от всем уже известной шутки. Но на всякий случай, чтобы не обиделся, одновременно поглаживает Кямиля по плечу.

– На производстве каждый из вас выполняет определенную работу, – говорит Шахинов. – Такого же принципа давайте придерживаться и здесь. Ведь любая работа приносит пользу, когда она конкретна, верно?

Возражений не было, Шахинов продолжал:

– Давайте все сядем и обсудим вопрос вашей специализации.

Все рассаживаются за длинный стол, и Шахинов присаживается тут же. Может быть, ему просто приятно вот так, бок о бок, посидеть со своей комсомольской юностью, а может быть, хочет подчеркнуть, что здесь сейчас нет разделения на старших и младших и просто пойдет товарищеская беседа.

– Вот вы, – обращается он к смуглолицему высокому парню, – какая милицейская специальность вас больше всего привлекает?

– Насколько я понял, – отвечает за парня Фаиль, – Алеша лихой мотоциклист, и его больше всего волнуют транспортные проблемы.

– Алеша настоящий гонщик. Не смотрите – такой длинный, куда хочешь на мотоцикле проедет, – солидно добавляет Кямиль.

– Ну раз так, товарищ Наджафаров, – говорит Шахинов, – ваше желание помогать автоинспекции вполне естественно. Вас сегодня же познакомят с начальником ГАИ майором Мурсаловым. Уверен, вы быстро найдете общий язык.

– Уж это точно. Нашему Сеиду только самого шайтана возить, – вставляет начальник ОБХСС Салех Исмайлович.

Мы, сотрудники, переглядываемся и не можем удержаться от смеха. Только Салех Исмайлович не улыбается, старательно промокает лицо платком.

– Вспотел от воспоминаний, – шепчет мне Рат.

Эту историю в горотделе знали все. Как-то Сеид решил подвезти задержавшегося допоздна на работе Салеха Исмайловича. По пути они обратили внимание на стоявший с потушенными огнями ГАЗ-69. Причем Салеха Исмайловича взволновал не сам «газик» в качестве нарушителя правил движения, а то, что стоял он у запасного входа на местную базу «Азериттифака» и около него подозрительно копошилось несколько теней. Сеид остановился, и тут тени задвигались в вихревом темпе, и «газик», так и не осветившись, дал тягу. Они, естественно, начали преследование, однако вскоре «газик» свернул на проселочную дорогу и зайцем помчался по полю. Ночью по такой дороге не рискуешь свернуть себе шею разве что на тракторе, а «Волга» ГАИ к ней совсем уж не приспособлена. Когда погоня все-таки завершилась удачно и ее участники на другой день делились своими впечатлениями, Сеид объяснял нам, что ничего не успел почувствовать: следил за дорогой и в мегафон крыл беглецов. Зато Салех Исмайлович думал только о том, что, если уцелеет, никогда в жизни не сядет в машину, где за рулем будет Сеид Мурсалов. В конце концов он, Салех Исмайлович, все-таки человек, а с базы, как известно, воруют не людей, а вещи.

В соответствии с личными пожеланиями распределились и другие ребята. Уголовному розыску вызвались помогать двое.

Юра Саркисов, невысокий крепыш с агатово-черными армянскими глазами, уже имел опыт борьбы с правонарушителями. Он два года был членом оперативного отряда городского комитета комсомола и имел на своем счету несколько задержаний.

Измук Хабибов – стройный, по-настоящему красивый парень. Тонкие черты в сочетании с чуть раздвинутыми татарскими скулами придавали лицу привлекательное своеобразие.

Хабибов среди дружинников новичок. Учитывая его производственную специальность оператора по учету, Шахинов предложил ему стать нештатным сотрудником ОБХСС. Однако тот мягко, но настойчиво отказался.

– Меня очень интересует работа уголовного розыска, – сказал он.

– Уголовный розыск, уголовный розыск… Всем нравится уголовный розыск, – неожиданно раскипятился Салех Исмайлович. – А что там особенно интересного? Ничего нет интересного. Одного лови, другого лови, все время лови… Посидеть, подумать некогда. А нам длинные ноги не нужны. Нам голова нужна. Вот я вас спрашиваю, молодой человек, чем интересней работать – ногами или головой?

– Посидеть, подумать, конечно, неплохо, – вмешивается Рат, – но когда в это время обчищают базу, например, то лучше уж иметь длинные ноги.

Шахинов прекращает дискуссию:

– Ну так как же, товарищ Хабибов?

Тот поднимает миндалевидные, с паутиновой поволокой глаза и, стараясь не смотреть в сторону Салеха Исмайловича, повторяет:

– Мне бы очень хотелось помогать уголовному розыску.

– Что ж, Салех Исмайлович, придется вам пока обойтись без новых помощников, – констатирует Шахинов. – Желаю всем успеха, и профессионалам, и любителям.

Фаиль ведет новобранцев к себе знакомить с основами патрулирования, а профессионалы расходятся по кабинетам.

Трудно начинать какое-нибудь дело с нулевой отметки. Еще труднее возвращаться к начатому неудачно.

Вот она, тонюсенькая папка с несколькими бумажками, аккуратно подшитыми и пронумерованными следователем. Уголовное дело, приостановленное за нерозыском преступника. До сих пор у меня не было никаких оснований возвращаться к этой злополучной краже. С появлением свидетеля и новых данных я уже обязан это сделать. Абстрактное понятие «неизвестный преступник» материализовалось в конкретное лицо с целым рядом примет. Теперь я обязан его искать.

Между прочим, пока я раздумывал, образовалась завеса из сигаретного дыма. Сквозь нее едва различим настенный плакат с изображением черепа и дымящейся сигареты, а уж о тексте и говорить нечего. А жаль, ведь он очень поучителен, этот красочный плакат. Идея развесить их во всех кабинетах пришла нашему замполиту Фаилю Мухаметдинову. Хорошая идея. При первом рассмотрении плаката у меня мурашки по спине забегали, а потом ничего, привык. И обитатели других кабинетов, по-моему, тоже свыклись. Как-то вскоре после торжественного повсеместного расклеивания этих плакатов («Наступать, так широким фронтом», – сказал Фаиль) я застал его за любопытным занятием: он стоял кос к носу с черепом, и плакатная струйка дыма выглядела жалкой по сравнению с тем, что удавалось выпускать ему.

– Соревнуемся? – ехидно спросил я.

Фаиль смутился, а потом, рассмеявшись, сказал:

– Вырабатываю иммунитет. Плакат, в общем-то, отличный. Разве нет?

– Впечатляет, – осторожно согласился я.

А он безнадежно махнул рукой:

– Черта с два. Никто у нас курить, по-моему, не бросил.

И все-таки определенную пользу плакат принес. Как выразился Шахинов, некурящим он доставил и продолжает доставлять много тихой радости. К ним относится мой сосед по кабинету Эдик Агабалян, тоже инспектор УРа, поэтому я десять минут продержал открытыми дверь и окно. Ну вот, совсем другое дело.

Теперь со своими соображениями можно, пожалуй, и к Рату.

В дверях кунгаровского кабинета сталкиваюсь с выходящим Эдиком. Впрочем, если быть точным, ударяюсь об него. И это, поверьте, чувствительно. Эдик не гигант, но природа компенсировала рост чрезвычайно высоким удельным весом тела. Ей-богу, он наряду с кальцием, фосфором, углеводами и белками содержит какую-нибудь разновидность скальных пород. Недаром он родом из Карабаха. А в лице у него никакой жесткости, оно всегда улыбчиво, и большие оленьи глаза взирают добродушно.

– Ушибся? – участливо спрашивает он.

– Разогнался, – ворчит Рат. – Или ты узнал, куда ехать за похитителем плюшевых игрушек?

Выслушивая мое сообщение о новом свидетеле, Рат машинально косится на настенные часы.

По выражению лица вижу: он меня слушает вполуха, тщательно собирает бумаги в папку «для доклада».

Шахинов аккуратист во всем. Начиная от собственной внешности: днем ли, ночью – всегда, выбрит, форма или штатское будто из-под утюга, туфли сияют, как паркет, ухоженный полотером, – до отношения к любому, даже незначительному, документу. В секретариате не знают так точно, как он, где, у кого и зачем находится в данную минуту тот или иной документ. Незаметно для себя и мы все под его влиянием стали намного аккуратнее. Даже Рат Кунгаров, скептически относившийся ко всему, что связано с бумагой. Теперь при случае он любит подчеркнуть: «Действие и документ – две стороны одной медали».

Поскольку я не ухожу, Рат на секунду поднимает голову:

– Потом… Все остальное потом. Сам понимаешь…

Конечно, понимаю. Он боится упустить Шахинова. Время начальника горотдела, как и директора крупного завода, по давно заведенной практике меньше всего принадлежит собственному предприятию. Горком, исполком, прокуратура, совещания, депутатские обязанности, выступления перед коллективами трудящихся, увязка и утряска межведомственных вопросов и так далее, и прочее без конца и края, а уж в конце года тем паче.

Придется подождать с вором-мотоциклистом. Может быть, это и к лучшему: успею наметить что-нибудь конкретное, и Рат не станет недоверчиво хмыкать по поводу нового свидетеля. Вор на мотоцикле – черт знает что.

В обычный день, когда все течет мирно и спокойно, нет ЧП и экстренных заданий, в обеденный перерыв наш кабинет превращается в Мекку. Прежде всего сюда со всего горотдела направляются шахматисты. Два стола, две доски, четыре партнера и невесть сколько болельщиков. В числе последних больше половины играют на уровне незабвенного Остапа Ибрагимовича, но это ничуть не мешает им принимать самое живое участие в обсуждениях позиций, они не реже асов подсказывают немыслимые ходы, ожесточенно спорят, под носом у обалдевшего игрока в ажиотаже переставляют фигуры и, зевнув ферзя, скромно ретируются на задний план, чтобы уже через пару минут вновь ринуться вперед, на худой конец к другой доске. Бури негодования сменяются взрывами смеха. Гвалт стоит неимоверный. Прелесть таких шахматных баталий, разумеется, не в игре – какая уж тут игра, – а в эмоциональной атмосфере, ей сопутствующей. Честное слово, ни один цирк не способен вызвать столько восторгов, смеха и трагикомического отчаяния! И все за неполный час времени. Даже Шахинов, проходя мимо, любит заглянуть к нам просто из коридора. Иногда мне кажется, что он с удовольствием вошел бы, но шум при его появлении всегда стихает, и это, по-видимому, удерживает его.

Ровно в два основную массу будто ветром выметает из кабинета, и лишь самые заядлые, с грохотом складывая доски и не слушая друг друга, продолжают радостно или огорченно – в зависимости от результатов – делиться впечатлениями. Потом наступает тишина, и мы с Эдиком возвращаемся к своим непосредственным обязанностям сыщиков.

Начинаю с того, что зовется у нас делом техники, именно техники в буквальном смысле. В течение нескольких минут ИЦ[4]4
  Информационный центр.


[Закрыть] министерства внутренних дел республики в ответ на мой запрос сообщает: «8 ноября, днем, в поселке «8-й километр» г. Баку совершена кража из квартиры. По имеющимся сведениям, преступник подъезжал к дому на мотоцикле с коляской, который затем использовал для транспортировки украденных вещей». Перечень похищенного был небольшим, но туда входил японский транзисторный приемник, а он один стоит немалых денег. Если допустить, что в Баку «сработал наш мотоциклист», то улов оказался побогаче, чем здесь, у Саблиных. Впрочем, оснований для такого допущения маловато: в городе с миллионным населением обстоятельства кражи могут совпадать, ничего не доказывая.

Затем из нашего ГАИ получаю список лиц в возрасте от восемнадцати до тридцати лет, имеющих мотоциклы или права на их вождение. Конечно, в списке ГАИ только местные жители, но ведь в нашей работе иной раз приходится искать иголку и в том стоге сена, в котором ее могло не быть вовсе, зато наверняка исключить его из дальнейшего поиска.

К концу дня мои заметки начинают приобретать вид рабочей гипотезы. Я уже знаю, что мне предстоит сделать в первую очередь, – мотоцикл – не паспорт, в карман не спрячешь!