Текст книги "Беспокойство"
Автор книги: Николай Камбулов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Чуда, на которое рассчитывал Стенбек, не произошло… Венке тоже ожидал сильного эффекта. «О, Стени, эта встреча потрясет русского Мери!» Он распахнул дверь и, пропустив вперед нагруженного личными вещами Сергея, застыл в ожидании. Виктор бросился к Сергею.
– Братишка! Сережа! – протянул руки, чтобы обнять, но Сергей отступил назад.
– Ты кто есть?
– Твой брат… Виктор Шумилов.
– А-а… Что-то не помню…
Венке разочарованно покачал головой и бросился показывать Сергею его кровать, тумбочку.
– Мери, целоваться потом будете! – прикрикнул он уже из умывальной комнаты, куда забежал, сам не зная зачем. «Не получилось, Стени. Русский Мери – дикарь», – подумал Венке.
Сергей осмотрел тумбочку, начал выкладывать из чемодана учебники, для чего-то листая каждый. За спиной стоял Виктор. «Может, двоюродный, папиного брата сын? Уж очень похож на меня», – промелькнула мысль у Сергея.
– Мери, сегодня по случаю вашей встречи освобождаю вас от занятий… Скоро для вас отгремит приютский колокольчик. Ну-ну, не дичиться, как это по-русски говорится, вы одной крови. Россия! – потряс плеткой и, отстегнув флягу, прищурил один глаз: – Пусто… Виктор, пойдем, бутылочку ради встречи выдам. Серж, Россия! Пошли, Виктор…
Коттедж – веранда, одна комната метров двадцать, умывальная с кабиной для душа. В комнате, как и в общежитии, две железные кровати с армейской постелью, две тумбочки, окрашенные в голубой цвет, портрет человека с птичьим носом на стене, три легких с парусиновым сиденьем полукресла…
Осмотрев помещение, Сергей в ожидании Виктора подошел к окну… Знакомый лес, прямые бетонированные дорожки и здание котельной вдали, закованное глухой железной оградой.
Так и раньше было: перед отправкой на родину мальчишек поселяли в отдельные, более благоустроенные помещения.
Россия… Для Сергея это – одноэтажное здание в восемь окон, четыре смотрят на реку и четыре во двор заставы. Баня, маленький домик, наполненный по субботам звоном шаек и веселыми голосами бойцов-пограничников. Еще была школа, в долине среди садов белела. Ну и, конечно, папа, мама и Анюта. Папа ярко помнится: широколицый великан с курчавой головой и смеющимися глазами. Когда брал на руки, у него поскрипывали ремни, а гладко выбритые щеки пахли солнцем. Мама вечно шила на машинке и себе, и Анюте, но чаще всего штопала красноармейские брюки и гимнастерки. Лицо у мамы нежное-нежное, а брови будто тушью нарисованные. «Сережа, не трогай Анюту». А косички у Анюты – два хвостика – сами просятся, чтобы подергать их. Конечно, не больно, слегка, чтобы потом поиграть с сестрой. От Анюты только косички и остались в памяти… И еще вспомнились мечты… Стоит он, Сережа, во дворе заставы, и думается ему… Россия, наверное, там за косогором, на котором пенились вишневые сады, а летом пламенели от созревших плодов. А может быть, Россия, о которой так интересно рассказывал папа, была еще дальше садов, за самой ветряной мельницей, издали похожей на тетеньку, одетую в темный и длинный балахон. Руками махала и звала эта мельница, звала посмотреть…
Не успел… Война, вернее, та грохающая взрывами ночь, которая отняла у него маму, папу и Анюту, лишила его возможности посмотреть, что же за мельницей и там, за горизонтом, вечно покрытым дымкой. По рассказам и книгам знал, но хотелось собственными глазами увидеть…
Размечтался и не услышал, как вошел в комнату Виктор.
– Сережа…
«И верно, здорово похож на меня».
Виктор поставил бутылку, сбегал в умывальную (там шкафчик с посудой), принес стаканы. Из тумбочки достал колбасу и плитку шоколада. Все время что-го говорит, а Сергей думает о своем: «Папин брат жил в Керчи, наверное, это его сын. Венке знает, что у папы был брат… Дядя Вася. Сам я рассказывал Венке и про письма дядины говорил».
– Серега, за наш скорый отъезд…
– Не пью…
– Как? – Виктор испытующе посмотрел на Сергея. – Братишка, я ведь тоже по таким приютам мытарился, знаю порядки. Не ври мне. Наш приют такой же, как все: «Боже, храни президента и… покарай коммунизм»… Сушим, братишка! – Выпил до дна и постучал пустым стаканом о край стола. – Я же твой двоюродный брат!
– Двоюродный?
– Из Керчи… Дядин Васин… Эти скоты все путают. «Мери, Мери, бистро, Мери, плетка драть буду!» – Виктор стукнул себя в грудь. – Я – Мери! Врезать бы ему между глаз…
– Кому?
– Венке. Фашист он, и только. Пей, иначе я один осушу и потом буду драться.
Он еще выпил полстакана. Шумно подвинул к Сергею полукресло и, сев в него тяжело и небрежно, крикнул свистящим голосом:
– Повидал я таких благодетелей! – И тише, словно бы о сокровенном: – При немцах я в Турцию бежал, понял? На фашистском военном корабле. Ошибся. Оказалось, что тот корабль шел не в Турцию, а в Бургас… Бродяжничал, воровал. Поймали уж в Германии и в лагерь бросили. А вскоре пришли американские войска… Длинная история, братишка… Ты будешь сушить или нет? – показал он на стакан, наполненный для Сергея. – Или совсем не пробовал?
– Здесь дают, даже насильно заставляют пить.
– Тогда суши, Серега, не помрешь!
Налил себе и подал Сергею.
– За наших отцов и матерей! За скорое возвращение в Советский Союз.
Сергей выпил. Взгляд у него немного затуманился, но на душе полегчало и к разговору потянуло.
– У нас тут больше спортивные занятия да уроки английского языка. Еще верховой езде обучают. И трамбуем стойло на конюшне, буферами от железнодорожных вагонов: тюк, тюк – до седьмого пота…
– Знакомое дело, – подхватил Виктор. – Я сам лихо езжу на лошадях… Ал-ле, ал-ле, оп-па!.. Но вроде бы все это позади. Аж не верится, что отправят… Мне двадцатый пошел… И дома не узнают. А тебе сколько, Серега?
– Восемнадцать.
– Как вымахал, все двадцать пять дашь. В отца пошел, в дядю Колю… Дядя Коля приезжал к нам в Керчь с Анюткой, клопиком таким с косичками… Мне тогда было десять лет.
– Верно! – обрадовался Сергей: до сих пор он никак не мог свыкнуться с мыслью, что перед ним родственник или знающий его семью.
Неожиданно открылась дверь – в комнату вошел Стенбек. Во рту у него дымилась сигарета. Сергей хотел было спрятать бутылку, но шеф приюта поднял руку:
– Не надо… Бог все видит… Аминь!
Не подошел, а как бы подкрался к столу. Облокотившись, с минуту молча тянул сигарету, поглядывая то на Сергея, то на Виктора.
– Братья… Великолепно!
И начал расспрашивать у Сергея о матери, отце, родственниках.
– Не помните, чем болела Анюта?
– Ветрянкой, – вспомнил Сергей.
– Так, так, – оживился Стенбек. – В каком возрасте?
– Еще до школы. Я знаю это по рассказам мамы…
– В детстве ты какой фильм смотрел?
– «Чапаев».
– Так-так. – Он вдруг поднялся, покрутил в руках пустую бутылку и, глядя на Виктора, покачал тяжелой, уже седеющей головой. – Вот так и побеседуйте. Бог все видит. Аминь!
– Вопрос можно? – вдруг спросил Виктор, до сих пор молчавший в своем полукресле.
– Разрешаю.
– Скажите, пожалуйста, который час?
– Вам пора спать! – повысил голос Стенбек. Виктор наклонился к нему и снизу подмигнул шефу:
– Осушить бы еще одну бутылочку, а, господин Стенбек?
– Вы есть испорченный человек!
– Комар муху ударил в ухо… Как в воду смотрел! – Виктор покачнулся и, чтобы не упасть, обнял Стенбека. – Радость ты моя, и вся надежда моя, и отец тоже.
И, отпустив шефа, повалился на стол. На удивление Сергея, Стенбек и на этот раз спокойно протянул:
– Очень жалею, что ты поздно… попал в мой приют. Аминь!
Остановился у двери.
– Я распоряжусь… Господин Венке поговорит с вами, Виктор.
– Ты можешь все испортить! – возмутился Сергей, когда Стенбек оказался на улице.
– Братишка, ты это видел? – помахал Виктор часами на золотой цепочке. – Я их всех обворую. Всех до единого начальника. Они нас отпустят раньше срока. Со мной ты не пропадешь. Пусть приходит Венке, я ему такой же спектакль устрою.
Он пнул ногой упавшую со стола бутылку и, качаясь, начал раздеваться.
– Комар муху ударил в ухо…
Лег в постель, но тут же вскочил и начал рассматривать простыни, одеяло:
– Барахло-то новое! Серега, ша! Деньги будут.
Он еще сидел в трусах и майке. Сергей смотрел на него со своей кровати: широкая грудь, разработаны мускулы, а лицо, шея, слегка вьющиеся волосы точь-в-точь, как у него, у самого Сергея. И глаза такие же, а голос не такой, чуть приглушен. «Пьет, наверное, много».
– Однажды я, братишка, самому черту карманы почистил. Солидный трофей взял: триста долларов и золотой портсигар. А чертом в нашем приюте звали попа «Миряне-христяне», гнусавил по-русски. Бывший белогвардейский прапорщик. Доносчик, каких свет не видел! Вызвал он меня к себе в конторку-келью. «Богохульщик ты, Виктор, и пьешь водку. России вред приносишь». Рядышком сидели мы. Гнусавит и гнусавит. Вот, думаю, балабошка, дай-ка я тебя пощупаю, батюшка. И пощупал. Оказался золотым попом! Потом он на молитве начал заикаться. Заикнется, посмотрит в мою сторону и глазами – морг-морг: де-мол, ну и подлец ты, Виктор, и грабитель…
Рассказывая, он вдруг уснул. А Сергей еще долго лежал с открытыми глазами, все думал о неожиданной встрече, о вопросах Стенбека. «Который уж раз и Стенбек, и Венке спрашивают об Анюте, папе и маме, всем интересуются. Значит, скоро отгремит приютский колокольчик…»
Невысокого роста, но удивительно крепко сбитый, Шредер показался Венке отлитым из металла: все на нем сидело в обтяжку – и джинсы, и ковбойская сорочка, и даже клетчатая кепка, казалось, припаяна к тронутой сединой голове. Но кепку он снял легко, одним движением руки, и бросил ее так, что она пружинисто взлетела к потолку и, повиснув на мгновение, опустилась на переносную вешалку, угодив точно на шпиль. Действительно, артист цирка! С такой же резкостью в движениях Шредер содрал с себя сорочку, с шумом открыл чемодан, надел полосатую пижаму, которая где-то треснула, но Шредер не обратил на это внимания, спросил:
– Шеф у себя? – На лице его играли желваки. – Какого черта молчишь?
– Мери, сходи под душ…
– Что за дурацкая привычка каждого называть Мери! – Шредер все же встал и пошел в ванную комнату. Но вскоре он вернулся в одних трусах. Да, это был человек атлетического телосложения. Венке еще раз позавидовал своему коллеге:
– Зря ты покинул арену цирка.
– Возможно, придется вернуться. – Он придвинулся к Венке и, играя мускулами, выпалил: – Твоя работа ни к черту не годится. Я начинаю подозревать! Проводников ты набираешь! Они нас жестоко предают.
– Шредер, прими холодный душ. Скоро придет шеф, а ты кипишь как самовар. Шеф не любит психопатов… Под душ, под душ, Мери. – Венке подтолкнул Шредера, и тот, не сопротивляясь, побрел в ванную.
Пока Шредер плескался под душем, громко отдуваясь и прищелкивая языком, Венке ходил по комнате. Вторая попытка Шредера перейти границу, чтобы связаться с вдруг умолкшим Архипом, находящимся в СССР, сорвалась. До этого Венке ездил в командировку, подбирал Шредеру надежных людей, чтобы они провели Шредера через границу. Сорвалось! «Вполне логичны подозрения. О, Мери, гарантирую стопроцентный успех!»
Пришел Стенбек. Молча сел на диван, покрутил в руках сигару и вонзил свой колючий взгляд в лицо Венке:
– Проводник или Шредер, кто из них оказался… предателем?
– Ни тот и ни другой, Стени. Просто так получилось. Надо границу переходить на другом участке.
– Где? Покажите! – Стенбек открыл сейф, с шумом развернул на столе карту.
– Вот здесь, – показал Венке на изгиб реки.
– Понятно, участок полковника Шумилова. Ваше мнение совпадает с моим. – Стенбек скрутил в трубочку карту и положил в сейф. – Неделю назад одна русская газета опубликовала статью о зверствах нацистов под Керчью… Там были применены газы…
– Впервые слышу от тебя, Стени! – сострил Венке.
– О газах?
– Да…
– Ну что ж, и я тоже впервые, – усмехнулся Стенбек. – Начальство торопит с посылкой связного. И настаивает, чтобы именно Шредера послали. Цирковой артист, акробат. Вообще-то кандидатура хорошая. А ты как думаешь?
– Я специалист по организации перехода границы. И как вам известно: «Мери, быстро, Мери, еще быстрей!» По физической и спортивной подготовке подопечных вам, Стени.
– Перестань паясничать… Шредера надо встретить хорошо. Он близкий человек Хьюма. – Стенбек показал на шкаф. – Там все приготовлено, давайте накроем стол.
Переодетый в светлый костюм и посвежевший после ванны и душа, Шредер теперь еще больше напоминал артиста цирка. Гладко причесанные волосы и обвораживающая улыбка, которая раньше не так бросалась в глаза, манера держаться просто и независимо – все это подкупало и располагало к доверию и сближению. Преобразился и Стенбек: он стал таким, каким знал его Венке.
– В молодости я занимался боксом. – Стенбек чокнулся с Венке громко, а со Шредером тихонько, лишь коснулся рюмки. – Увлекательное занятие, а главное… воля, воля вырабатывается, – продолжал он, ставя пустую рюмку и закусывая.
Шредер понял: сейчас начнется обстоятельный допрос о причинах срыва перехода границы. Но он ошибся: Стенбек лишь подытожил одной фразой:
– Мне все известно – сорвалось!
Поднял рюмку и, вперив взгляд в потолок, заговорил, словно с кафедры студентам:
– Наивные люди думают: войны кончаются тотчас же, как только смолкают пушки. Чепуха! Чепуха! Выстрелы, конечно, смолкают, но наступает период жестокого сражения без фронтов…
Шредер, не дожидаясь окончания речи Стенбека, выпил и, вновь наполнив рюмку, крикнул:
– Чепуха! Абсолютная чепуха!
Венке осадил его:
– Помолчи, Мери!
Стенбек осторожно, будто в руке его находился адский заряд, поставил рюмку, тихим вкрадчивым голосом спросил:
– Вы это обо мне?
– Нет, шеф, о себе…
– Прошу, продолжайте. Мы вас внимательно выслушаем. – Стенбек отошел к окошку, пожал плечами. – Чепуха… Выпейте, Шредер, подумайте, и мы послушаем.
– Я уже думал, шеф. Выпить – выпью… Отчего же не выпить. Моя профессия – цирк!
– Что? – Стенбек заулыбался. – Уж не хотите ли вы вернуться на арену? – Он захлопал в ладоши. – Браво, Шредер! Какой трюк! Поразительный номер!
– Чепуха, шеф!
– Досказывайте…
– Пусть удалится инструктор Венке.
– Я? Что вы, Мери? Я вас голенького знаю… Я ведь был писарем в лагере Майданеке и в списках встречал фамилию капитана Шредера…
– Господа! Только не о Майданеке, И вообще, приказываю замолчать! Стыдно, господа. Вы не дети. Что подумает о нас Хьюм, если узнает о подобных стычках… Выпейте и пожмите друг другу руки… Прошу вас помириться.
Венке первым поднял рюмку.
– Шредер, доверие, доверие…
Ели молча. Когда обед подошел к концу, Стенбек все же спросил:
– В самом деле тянет на арену?
– А почему бы и нет!
– Ну хватит шутить. Выкладывайте, что вас волнует… Срыв операции? Не расстраивайтесь сильно. Конечно, серьезная неудача. Но поправима. Мы сейчас отправимся в коттедж, и вы поймете все…
– Шеф, послушайте же наконец! – Шредер вскочил, обежал вокруг стола. – Труппа цирка Н., как вам известно, отправляется на гастроли в СССР. Надо сделать все, чтобы я попал в эту труппу, и… связь с резидентом будет налажена.
У Венке выпала из рук вилка. Он подхватил ее на лету и, поглядывая то на Стенбека, то на Шредера, выдохнул:
– Это идея! Мое дело, конечно, спорт, но это идея!
– Н-н-да, стоит подумать, – сказал Стенбек. – Я понимаю, понимаю, как это заманчиво. Даже великолепно, Шредер! Ну а в коттедж мы все же пройдем, господа.
Первым из самолета вышел Шредер. Сергей, сидевший возле окошка, заметил, как Шредер подозвал к себе толстяка, одетого в легкий клетчатый плащ. Что-то сказал ему, и толстяк быстро заспешил к зданию аэропорта. Виктор тоже рванулся к окошку.
– Мамочка, да мы же в России! Братишка, смотри, смотри…
Венке с силой оторвал его от окна:
– Мери, ведите себя прилично. До России еще один перелет. Пошли, пошли, господа…
Толстяк оказался водителем такси. Шредер назвал ему гостиницу и, когда тот включил скорость, посмотрел на Сергея и Виктора. «О, это невероятно! – подумал он. – Как они похожи друг на друга!.. Хорошо, что я успел к этой операции. Хьюм, я благодарю тебя…» У самого подъезда, когда шофер сбавил скорость, чтобы развернуться для остановки, Виктор неожиданно сказал:
– Господин Венке, в вашем кармане был кошелек. Не беспокойтесь, я верну его вам.
Таксист заерзал на сиденье и, прежде чем принять деньги от Шредера, проверил свои карманы.
Ужинали в комнате все вместе. Едва только официант убрал посуду, Шредер сказал:
– Господа, перед сном помолитесь за президента. Нам пора, Венке.
Они вышли. Дверной замок выговорил два глухих щелчка.
– Что? – воскликнул Виктор. – Ты слышишь, братишка, они нас закрыли?! Это мне не нравится.
И, о чем-то подумав, подошел к двери.
– Мой отец работал в мастерской по ремонту замков. Они не знают о моей наследственности. Хочешь посмотреть город?
И не успел Сергей собраться с мыслями, как Виктор что-то достал из кармана, кряхтя и позвякивая чем-то, открыл дверь.
– Прошу на выход…
– Здорово! – удивился Сергей.
– Тебе повезло, Серега. Со мной ты не пропадешь.
– Как в сказке… Послушай, Виктор, ты когда-нибудь думал о нашем приюте, что это за организация?
– Я вообще не умею думать.. Это не мое дело…
– Мне, например, совершенно непонятно, почему не отправляют на родину обычным путем?
– Каким?
– Ну… через советское посольство… Оно должно быть в каждой стране.
– Ага! Ты прав, Серега, наши воспитатели что-то темнят. Знаешь что? Давай сорвемся?
– Как это сорвемся?
– Убежим. Самостоятельно проберемся в Россию.
– Поймают… И документов никаких нет…
– Да черт с ними, с этими документами! Мы нелегально, тайком…
– Действительно, может, везут-то нас вовсе не в Советский Союз…
Виктор засмеялся:
– Это же через океан. А под нами все время суша была.
– Верно… Но как узнать, где мы сейчас находимся?
– Один момент.
Виктор вышел в коридор. Сергей раздвинул портьеру. В темноте неподвижно гнездились райки электрических огней, улицы совершенно не угадывались. «Это и на город не похоже, – подумал он. – Окраина, что ли? А может быть, вовсе не город. Виктор, кажется, парень неплохой… Я напрасно остерегаюсь…»
Дверь тихонько открылась, вошел Виктор.
– Курить будешь? – спросил он, садясь в кресло и кладя ноги на стол. – Спер у портье. Разговорчивый мужик. Принял меня за американского туриста. Я ему кое-как по-английски, и он мне кое-как по-английски. Но, что надо, узнал. – Он вскочил и задернул портьеру. – Подарил мне туристическую карту. Серега, ты как хочешь, а я срываюсь. Мы неподалеку от русской границы. Бежим, братишка, немедленно, сейчас! Согласен?
– Хорошо, согласен, – решился Сергей. – Подумаем немного, какой-то план выработать надо…
– Я же сказал: думать не умею, работать могу. Я их вокруг пальцев обведу, этих венке и шредеров. Аминь, господин Стенбек!
* * *
Был приказ, строгий, безоговорочный, как заряженное оружие, – тайны лагеря не регистрировать, докладывать только устно. А Венке нет-нет да и подсовывал бумагу: «Докладываю: сегодня умерщвлено в камере 300 человек, расстреляно за попытку к бегству двадцать пять (25) поляков». Стоит как манекен: на лице ни одной живой черточки. И губы будто механические: ап, ап, ап – выговорили: «Ни одной ошибки, подсчитано точно». Стени с зубным скрежетом: «Болван!» Шевельнулись глаза. Но как! Словно в мертвых орбитах. «Сожги, мерзавец! Никаких документов! Только устно, устно. Устно принимать сведения и устно докладывать!» Там, в Майданеке, в одном документе Венке и встретил фамилию капитана Шредера. И потом, под конец войны, Стени признался, что он о Шредере ничего не знал, но Хьюм имеет точные данные, что Шредер имел отношение к Майданеку и он, Шредер, человек надежный.
– Мери, помнишь нашу первую встречу в приюте? – спросил Венке. – На твоем лице я тогда заметил испуг…
– Хьюм нашел меня в цирке. «Ал-ле! На манеже Дон Мария Рахилио!»
– И ты взаправду бросал гири?
– Бросал.
– Во имя чего?.. Скрывался?
– Искал. Ждал… А, черт побрал бы эту войну. Она слизала у меня десять тысяч гектаров земли.
– Ну и дождался? Хьюм нашел тебя?
– Конечно. Такие, как я и ты, имеют длинные-предлинные хвосты. По ним и находят.
– В школе учился?
– Это допрос?
– Знакомство. Мери, знакомство…
Венке вдруг запел:
Летели две птички,
Ростом невелички.
Летели, летели,
Сели, посидели,
Снялись, полетели…
– Выпей, Венке, перед дальней дорогой. Кто знает, чем все это кончится! Пей! – Шредер прищурил один глаз: – В Майданеке я слышал про тебя. Но никогда не думал, что встречусь. – Он быстро налил в рюмку и энергично опрокинул в широкий рот, слегка клацнув стеклом о крепкие зубы. – Понял? Не думал, что такой дурак, как ты, может выжить.
– Нет, ты ошибаешься… Я не дурак, – возразил Венке.
– Дурак потому, что твои бумаги, которые ты вел в Майданеке, попали к русским. Знаешь ли ты об этом? Твоя аккуратность, педантичность обернулись против тебя же самого.
– Понимаю… Но что поделаешь, иначе я не мог: я немец, приучен к точности. Шредер, не надо вспоминать прошлое.
– Увы! Прошлое продолжается. И как ни странно, мы продолжаем жить прошлым. Стенбек – ученый! Химик! Почему он не пошел на кафедру? Приют возглавил?.. Мы-то знаем с тобой… Он подписывал приказы на газопуски. Он или нет?
– Он… Стени – Эхман, – вздохнул Венке и, вскочив, хлопнул дверью.
Шредер окинул взглядом номер: две кровати, стол, на котором стояли две бутылки коньяка и ваза с фруктами, пустое кресло, с которого только что поднялся Венке, и большое зеркало. Шредер подошел к нему, подмигнул своему отражению.
– Понял? – произнес он. Наполнил рюмку и начал маленькими глотками потягивать коньяк, ожидая возвращения Венке.
Венке вернулся минут через десять. Протопал к столу, взял яблоко и, подражая Шредеру, начал тянуть коньяк.
– Ну! – Шредер нащупал в кармане маленький пистолет с усиленным боем.
– Все в порядке… На пятом километре беглецы заметят машину… без водителя. Начнется погоня согласно плану операции. Для нас приготовлена служебная машина.
– Ты был у них?
– Портье позвонит сюда, когда они выйдут из гостиницы.
– Ты не заходил к ним?
– Мери, не валяй дурака. И перестань задавать глупые вопросы.
Шредер отпустил нагретый пистолет, вытащил из кармана руку и, барабаня по столу пальцами, пропел:
– «Летели две птички, ростом невелички…» Ха-ха-ха, – захохотал он вдруг странно, как показалось Венке. – Я ведь знаю, ты сын мусорщика.
– Слышал такое от фон Вихрова, тоже помещика. Но из этого вовсе не значит, что мне можно не доверять. Торопись, можем опоздать: Виктор водит машину блестяще. И еще скажу тебе: вот за этой стеной, – Венке слегка дотронулся до простенка, – сию минуту сидит в кресле Стенбек. Ты понимаешь, чем могут кончиться твои сомнения?
– Стенбек! – с удивлением прошептал Шредер. – О, я это предвидел! Он всегда держит таких, как мы, на аркане… Выходи первым, я за тобой через десять минут.
