Текст книги "Беспокойство"
Автор книги: Николай Камбулов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
ПОД СИЛЬНЫМ КРЫЛОМ
Полеты закончились, и офицеры, завершив свои дела, стали расходиться по домам. К высокому, крепко сложенному майору Багрову подошел лейтенант:
– Товарищ майор, вы обещали показать мне на тренажере…
– Знаю, знаю, – скороговоркой ответил Багров, – обязательно покажу… Как только у вас будет свободное время, приходите ко мне.
В голосе майора чувствовалась какая-то особая теплота и отзывчивость. Когда мы шли с аэродрома, я напомнил об этом Багрову. На лице офицера вдруг появилось выражение грусти.
– Теплота, – тихо промолвил он. – Лейтенант – молодой летчик. Ох, как ему сейчас нужна теплота! Или, как вы сказали, отзывчивость. Требовать от подчиненных мы научились… Но дисциплина предполагает и отзывчивость командира. – Багров закурил. – Знаю я одну историю. Хотите послушать? – На его лице вновь появилось выражение грусти. Я согласился. Майор рассказывал долго. Вот что я от него услышал.
…В эскадрилье прошел слух, будто лейтенант Александр Воронов хлопочет о переводе в другую часть. Капитан Юрий Сажин, всегда летавший с ним ведущим, только пожал плечами:
– Чего это ты, Санька, надумал? – Сажин имел привычку молодых летчиков называть по имени, и небрежно так, с оттенком своего превосходства. – Ты же без меня пропадешь.
Маленький рост, покатые плечи, не в меру длинные руки – только это и замечал капитан в Александре. Хотя у Воронова, не говоря о его покладистом характере, было довольно симпатичное лицо: щеки, словно отлитые из металла, всегда отражали блеск южного загара, глаза, ясные, живые, умные…
Не случайно молодой лейтенант приглянулся Наташе, девятнадцатилетней официантке летной столовой – девушке с черными как смоль косами. Стоило ему только появиться в обеденном зале и сесть за стол, как тут же появлялась Наташа. Ее карие глаза горели. А Воронов склонялся над дымящейся тарелкой и ел молча, будто и не было рядом девушки. Покончив с обедом, он обычно спешил в небольшой садик, огражденный штакетником, садился на скамейку и закуривал свой неизменный «Беломор». Проходило какое-то время, и в распахнутом окне столовой появлялась смоляная головка Наташи.
– Саша, – окликала она замечтавшегося лейтенанта, – брось ты эту гадость, возьми-ка лучше вот это. – И девушка бросала к его ногам небольшой пакетик с леденцами. Воронов брал конфеты и, словно взвешивая их, подбрасывал на широкой ладони. Потом, завидев своего ведущего капитана Сажина, Александр шагал ему навстречу:
– Это тебе, Юрий Петрович, вечером детишек угостишь.
Сажин удивленно смотрел на лейтенанта, пожимал плечами, брал пакетик и говорил:
– Ты что это зарядил каждый день конфетами угощать моих сорванцов?
Лейтенант оправдывался:
– Да нет… Это от Наташи. Все агитирует меня не курить…
– А… Ну что ж, дело это разумное. Но попробуй не покурить, если сейчас пойдем на разбор полетов. Опять нас, наверное, будут склонять.
– Ничего, товарищ капитан, поднатужимся маленько, и мы полетим на Луну, – улыбался Воронов.
В классе Сажин сидел молча, сосредоточенно слушал руководителя полетов, а Санька беспокойно ерзал за столом, с шумом листал тетрадь, что-то записывал. Сажин изредка скашивал в сторону глаза, взглядывал на густую рыжеватую шевелюру ведомого и неприязненно думал: «Поднатужимся! На земле ты хорохоришься, а как полетим, снова что-нибудь загнешь. Фунтик, а еще о Луне мечтает. Фунтик ты – и больше никто!» Сажину понравилось это выражение, и он мысленно повторял его несколько раз.
Домой возвращались вместе. Оба жили в гарнизонной гостинице: капитан с семьей занимал две комнаты, а лейтенант – комнатку напротив. Молчавший всю дорогу Сажин вдруг остановился и, придерживая лейтенанта за плечо, ни с того ни с чего высказался:
– Все «поднатужимся, поднатужимся». Фунтик, вот ты кто… Да, фунтик!
И вот тут Воронов, может быть впервые в жизни, обиделся. Не ожидал он от Сажина такой грубости. Капитан всегда казался ему человеком тактичным. Правда, и раньше он частенько ворчал на него, но таких уничтожающих человека слов Александр никогда от него не слышал. Воронов почувствовал, как щеки его запылали. Выхватив из кармана «Беломор», он взял в рот папиросу, но тут же выплюнул ее и, не оглядываясь, сначала медленно, потом все быстрее пошел прочь.
Ошеломленный Сажин застыл как вкопанный. Увидев у себя в руках пакетик с леденцами, он невольно вспомнил наивные, но идущие от души слова лейтенанта: «Вечером детишек угостишь» – и почувствовал себя одиноко и неловко. «А, черт с ним! – тут же решил капитан, стараясь себя успокоить. – Остынет, не девица, сам виноват». Из-за деревьев на дорогу неожиданно вышла Наташа. Она подошла к Сажину и робко спросила:
– Сашу не видели?
– Какого Сашу? – не сразу поняв, о ком идет речь, переспросил капитан.
– Лейтенанта Воронова.
– Саньку? Убежал…
Они пошли рядом: Наташа – мелкими шажками, Сажин – крупными (он всегда ходил размашисто и уверенно).
Юрий вырос в семье авиационного инженера. Энергичному, способному, ему все давалось как-то легко. И уже в детстве он внушил себе, что должен везде и всегда быть первым, слышать о себе только хорошее. А тут подвернулся какой-то Санька, из-за которого то и дело приходится выслушивать неприятные слова.
– И кто только надоумил его идти в авиацию? – подумал капитан и, забыв, что идет не один, высказал свои мысли вслух.
– Кого? – не понимая, о ком говорит Сажин, спросила Наташа.
– Воронова, кого же еще, – сказал Сажин.
– Никто его не мог надоумить. Родители его погибли на фронте, он воспитывался в детском доме. Разве вы этого не знали? – спросила Наташа и с удивлением посмотрела на Сажина: – Вы же вместе летаете!
Да, Сажин, к своему стыду, не знал этого. Ему вдруг стало неловко перед девушкой. «Почему же, черт возьми, я так к нему отношусь?» – мысленно спросил он себя и заторопился домой.
В коридоре Сажина встретил старший сын – пятилетний Алик, пухленький сбитень, одетый в спортивный костюмчик.
– Папа, что принес? – с ходу бросился он к отцу и стал его тормошить за руку.
– Вот, бери, – подал Юрий пакетик с леденцами, – от дяди Сани.
– От Саньки, да?
– От Александра Сергеевича, понял? Александра Сергеевича, – повторил он, поглядывая на дверь комнаты, где жил Воронов.
Сажин прошел к себе. И за что бы он ни брался в этот вечер, Саня не выходил у него из головы. Потом решил зайти к лейтенанту.
Александр сидел за столиком и что-то выписывал в тетрадь из толстой, захватанной руками книги.
– Садитесь, товарищ капитан, – сказал он, не поворачиваясь к Сажину.
Капитан сел на стоявший в углу стул и не знал, с чего начать разговор. А лейтенант все писал и писал, быстро, уверенно, не прерываясь. Юрию надоело сидеть в безмолвии, и он уже решил встать и выйти, как Воронов, отложив ручку в сторону, повернулся к нему:
– Приходится только вечерами заниматься этим делом, – весело сказал Воронов, показывая на книги. – Поучиться надо. – И, помолчав, с серьезным выражением лица добавил: – Ничего, поднатужусь – получится. Но вот фунтиком меня называть – это уж слишком, товарищ капитан…
От этих слов Сажин почувствовал себя так, словно на него свалился огромный камень и он вот-вот задохнется под его тяжестью. Капитан медленно встал и некоторое время молча рассматривал комнату, мучительно думая, что бы ответить лейтенанту. Потом, прислонившись к стене, сказал:
– Нет, Саня, не за этим я пришел… Наташа мне рассказала, что родители у тебя погибли… Я не знал, извини.
– Так вы, значит, пожалеть пришли? – прервал его Александр. – Спасибо, Юрий Петрович, но… в этом нет нужды. Да и, собственно говоря, ничего уже не даст мне ваша жалость. Согласие на перевод в другую часть я уже получил.
– Зачем вы это сделали? Я же… – Сажин хотел еще что-то сказать, но, увидев улыбающееся лицо лейтенанта, умолк.
– Как зачем? Уезжаю в часть, где служил мой отец. Так что вы, Юрий Петрович, тут ни при чем…
– Ты это серьезно? – с некоторым облегчением произнес Сажин, и, получив утвердительный ответ, постоял немного, и вышел из комнаты.
«Александр, – подумал капитан в коридоре. – Как же так? Уходишь все-таки… А дай тебе крылья малость покрепче, эх и летал бы ты!..»
Лето показалось Сажину томительно долгим. Хотя вроде ничего особенного и не произошло: только убыл Воронов, и вместо него ведомым у него стал летать старший лейтенант Василий Гора. Этот человек был неразговорчивым, замкнутым, почти никогда не возражал. И что бы ни сказал капитан, он только пожмет плечами и промолчит. А Сажин, разговаривая с ним, частенько называл его по привычке Санькой, потом спохватывался, извинялся. Но про себя думал: «Поднатужимся… Где ты теперь, Санька?»
Теперь всякий раз, когда случалось свободное время, Сажин навещал Наташу.
– Пишет? – коротко спрашивал он.
– Нет, – отвечала девушка и с молчаливым укором смотрела на капитана.
– Вот так де-ла-а!.. – протяжно вздыхал Сажин.
В такие минуты на душе у него было особенно тоскливо. И он спешил домой. А там, как всегда, в коридоре встречал Алик.
– Пана, дядя Саня скоро вернется? – спрашивал сын.
– Вернется… Как же! Скоро вернется… – гладил он Алика по головке и печально смотрел на дверь комнаты. Но там уже жил Гора. Иногда дверь открывалась, и на пороге вырастал Василий – молчаливый, с широким, чисто выбритым лицом. Сажин подходил к нему, перебрасывался двумя-тремя фразами, и на этом разговор обрывался.
Потом из столовой уволилась Наташа. Куда она уехала, Сажин не знал. Намеревался сходить на квартиру, где жила раньше девушка, спросить о ней, но не успел: наступили напряженные дни подготовки к летно-тактическим учениям. Пришлось временно отложить розыски Наташи. Мысли о Воронове тоже отодвинулись на задний план, а позже и вовсе он перестал о нем думать, по горло загруженный всякими неотложными делами.
…Начались учения. Часть, в которой служил Сажин, действовала на главном направлении. Капитан со своим ведомым Василием Горой произвел несколько вылетов наперехват. И каждый раз он возвращался возбужденным.
– Василь, как самочувствие? – спрашивал он старшего лейтенанта после приземления и тискал его на глазах у всех летчиков эскадрильи. – Схватили мы цель быстро, а? Мигом! Вот так надо работать! – довольный успешным вылетом, подбадривал он ведомого.
Гора молча улыбался. Потом они вместе шли в столовую. Повар весельчак подбегал к ним с подносом, шутливо выкрикивал:
– Ну, кто еще желает поднатужиться? Получай космические блюда.
Сажин косился на Гору, сидевшего рядом, и невольно его взгляд скользил куда-то вниз. Но там не было Санькиной рыжеватой густой шевелюры… Сажин спешил выйти из столовой. С деревьев падали последние листья. Он смотрел на багряные лоскутки и думал о Воронове: будто он остался ему что-то должен… А листья все падали и падали, и от этого у капитана становилось тоскливо на душе…
Темнело, когда Сажин и Гора снова вылетели на перехват цели. На маршруте попадались небольшие облачка. Сажин себя чувствовал уверенно, он даже подумал: «Хорошо, что позади летит Гора, а не Воронов, все будет в порядке!»
С пункта наведения сообщили местонахождение цели. Сажин, принимая команды, вел самолет по приборам, то и дело предупреждал ведомого о своем маневре. Судя по сообщениям с земли, «противник» находился где-то рядом, но где? Ясно было одно: ловко маневрируя, он неизменно приближается к охраняемому Сажиным объекту. Капитан начал нервничать.
– Гора! – окликнул он ведомого. – Это же черт знает что! Надо поднатужиться.
По команде пункта наведения Сажин выполнил глубокий вираж и выскочил из облаков. Навстречу бросилась яркая россыпь звезд.
– Цель над вами! – послышалось в шлемофоне. Капитан увеличил скорость. Самолет рвануло вверх. Через минуту с земли сообщили:
– Цель правее тысяча метров.
Сажин знал многих летчиков соседних частей, он начал прикидывать, кто же из них может так изворачиваться, так ловко уходить из-под его атак.
«Не иначе как Донцов», – решил капитан, вспомнив о лучшем истребителе соединения, о котором много писали в газетах и с которым познакомился на совещании отличников. В этот момент быстрая тень проскользнула у него над головой, а потом послышалось то, чего Сажин никогда не ожидал:
– Двадцать шестой, возвращайтесь на аэродром, цель пропустили.
…Светало очень медленно. Сажин то просыпался, то вновь погружался в сон, хотя и ненадолго. Он слишком хорошо знал, что значит в современном бою не перехватить цель. Потом, не дожидаясь рассвета, наскоро оделся и выскочил из палатки.
Моросил мелкий дождь. Капитан, зябко поеживаясь от холода, прислонился к борту стоявшей неподалеку грузовой машины. В кабине кто-то тихо разговаривал. Из обрывков фраз он понял, что в расположении части находится командующий и что сюда прибыли все участники учений.
«Разбор, значит, будет», – подумал капитан, и ему стало еще холоднее.
Он возвратился в палатку. Сквозь небольшие оконца уже пробивался утренний свет. Сажин оглянулся. На своей койке спокойно спал старший лейтенант Гора. А рядом с ним Сажин вдруг заметил торчащую из-под одеяла голову с густой рыжей шевелюрой.
– Воронов! – крикнул он и бросился тормошить летчика. Но тот недовольно дернул плечами и снова исчез под одеялом. Снаружи остался торчать только клок волос медного цвета. Кто-то толкнул Сажина. Он повернулся: перед ним стоял капитан Донцов в накинутой на плечи шинели.
– Обознался, друг, – сказал он Сажину. – Это Орлов, старший лейтенант Орлов, летчик из нашей части. Он такого перцу дал вашим перехватчикам, что долго его будут здесь помнить… Одним словом, поднатужился, – улыбнулся офицер и тихонько вышел из палатки.
«Какой Орлов? – недоумевал Сажин. – Не может быть, чтобы так обознался». И он, опустившись на корточки рядом с кроватью, осторожно приоткрыл одеяло: сомнения исключались – это был Санька. Юрий взял соломинку и провел по загорелой щеке летчика. Тот сразу открыл глаза, долго смотрел на Сажина.
– Приветствую вас, Юрий Петрович, – наконец отозвался старший лейтенант.
– Здоров, Саня! – чуть дрогнувшим голосом произнес Сажин. – Ты чего, фамилию сменил?
– Сменил, – улыбнулся летчик.
– Значит, теперь Орлов?
– Угадали.
– Как же это случилось?
– Погодите, оденусь, расскажу…
Они вышли из палатки. Ветер разогнал тучи, и видно было, как из-за горного хребта выкатывалось большое яркое солнце. Под ногами лежали мокрые листья, в лучах они искрились росинками.
– Рассказывай, – не терпелось Сажину.
– Женился я на Наташе Орловой.
– Ах вот оно что!.. Да, да, ее фамилия Орлова, – вспомнил Сажин. – Ну, слушаю, слушаю, рассказывай.
– А что же еще рассказывать? Орлов теперь я.
– И все?
– Пожалуй, все…
– А не ты ли вчера мучил меня на перехвате?
– Наверное, я, товарищ капитан. Теперь я летаю с Донцовым. Человек он по-настоящему хороший, требовательный, отзывчивый, щедрый. Очень охотно делится своими знаниями.
Сажин чувствовал, как горят щеки, будто у самого лица полыхало пламя. На глаза попался сорванный ветром листок. Кружась, он падал ему под ноги. Капитан подхватил его на лету, подержал в руках и осторожно положил на сухое место.
– Значит, тогда сочинил, что отец служил в той части?
Орлов отвел глаза в сторону.
– Обиделся на меня, – продолжал Юрий, выпрямляясь во весь рост.
Орлов стоял перед ним, как прежде, спокойный, но теперь Сажин видел в нем уже другого летчика: такие люди вырастают только под сильным крылом. И у Сажина было не слабое крыло, но чего-то ему не хватало.
«Чего? – думал он. – Может быть, товарищеской теплоты, щедрости на поддержку, повседневной командирской отзывчивости?» Да, это было так.
Багров закончил свой рассказ, когда мы подходили к домам летного состава. Почему-то мне показалось, что капитан Сажин – это он, сам Багров, но не этот Багров, который шел рядом, а тот, когда он был еще капитаном. И я не удержался и высказал свою догадку.
Майор остановился и сказал:
– Ну что же, рассказывать, так до конца. Сажин-то – это действительно я. Дело прошлое – ошибался… Воинскую дисциплину понимал как голое требование командира. Но в жизни это далеко не так. Далеко! – повторил он и, посмотрев на часы, заторопился к лейтенанту, который поджидал его у входа в учебный класс.
КРУГОВОЙ ПОИСК
1
Инженер-лейтенант Василий Шумов, начальник радиолокационного поста, сидел на стуле и задумчиво рассматривал сконструированный им макет радиолокационной станции. Минуло уже три месяца (и кажется, столько же времени прошло, как он, Шумов, принял радиолокационный пост), а серый глаз экрана все еще не озарялся зеленым огоньком. Монтировал его лейтенант по ночам, в свободное от дежурств и службы время.
Он очень уставал, но начатое дело не бросал. Память цепко держала слова начальника училища, сказанные молодым офицерам на выпускном вечере: «Вы получили хорошие и разносторонние знания. Но этого мало, чтобы успешно воспитывать подчиненных. Для этого требуется еще высокая личная дисциплинированность во всем: и в собственном поведении, и в поддержке добрых начинаний подчиненных, и в преодолении всех трудностей». Шумову таким и хотелось быть. Но что-то не получалось… Озабоченный, он подошел к окну. Пост располагался в горах, как солдаты говорили, под самым небом. Внизу клубились облака. Иссиня-черные, с молочным отливом, они медленно ползли по крутым скатам, напоминая штормовой океан. Василий распахнул окно. Ветер сшиб с головы фуражку, с ожесточением начал трепать волосы.
– Самойленко! – крикнул лейтенант, до пояса высовываясь наружу.
– Тут я, товарищ командир! – выскочив из-за угла, громко отозвался высокого роста солдат, одетый в телогрейку.
– Как, на юге просвет не обозначился?
– Просвет? – спокойно переспросил Самойленко, подходя к Шумову. – Вроде намечается… Облака поредели. Только ни к чему это нам, товарищ инженер-лейтенант…
Василий поднял с пола фуражку и, отряхнув ее, присел на подоконник, широким взглядом окинул свое хозяйство. Над побуревшим от ветра холмом, покачиваясь, вращались широкие крылья локатора. На сером фоне в стороне зеленым кирпичиком выделялся сарай: оттуда доносился приглушенный шум дизеля. Возле цистерны с запасом питьевой воды, сидя на корточках, мыл посуду дежурный повар, оператор Али Мухтаров. Перехватив взгляд Шумова, Самойленко сказал:
– Али свое дело знает, у него второй класс.
– Второй! – двусмысленно произнес Шумов, надевая фуражку. – Этого маловато, товарищ Самойленко… Был бы первый, вы с Мухтаровым не приняли бы местный предмет за цель. А ведь по третьему году оба служите… Разве это порядок? – Лейтенанту очень не нравилась инертность Самойленко, его какое-то непонятное безразличие к службе, и он много думал, как расшевелить этого крепкого, здорового солдата.
Самойленко сделал недовольную гримасу: «Была ошибка с этим «местником», чего же старое вспоминать?» И про себя решил: «Должно быть, инспектора ожидает, вот и забеспокоился!»
Когда-то рядовой Андрей Самойленко служил на пункте обнаружения. Едва он получил второй класс, как ему предложили готовиться к сдаче экзаменов на оператора первого класса. «А я и со вторым аккуратненько дотяну до срока увольнения», – ответил он командиру отделения. Но тот не оставил в покое солдата, втянул на отдаленный пост. Самойленко написал докладную с просьбой послать его на отдаленную точку, полагая, что там будет не так хлопотно, как на пункте обнаружения.
Шумов размял в руках папиросу, но не закурил: он лишь шире распахнул окно.
– Взгляните-ка на эту штучку, – показал он в глубь комнаты. Андрей нахлобучил на лоб шапку и от удивления широко раскрыл глаза.
– Интересно! Когда же вы успели такое соорудить? Действует?
– В том-то и дело, что не действует, – сказал лейтенант. – Но я добьюсь своего. Всякое дело должно быть закончено. Служба, понимаете, служба этого требует.
У Шумова из-под фуражки выбился клок рыжих волос, глаза горели как угли. Солдат видел его таким впервые. Однако спокойно сказал:
– Значит, хорошей погоды ждете?..
– Инженера, обещал приехать помочь.
– Да, – покачал головой Самойленко, – прилетит дней на пять, а потом целый месяц будем жить как на пожаре… Знаю этих поверяющих. Когда я служил на пункте обнаружения, каждый день, бывало, раскрутку нам устраивали. Будто мы дети, не знаем, что и как делать…
Лейтенант приблизился к Самойленко. Андрей был ростом выше Шумова. Он слушал его равнодушно, словно разговор шел о вещах, далеких от службы. Это еще больше удивило Шумова. Хотелось запротестовать: «Самойленко, да вы понимаете, что говорите?!» Но он сдержался, резко захлопнул окно и, ни слова не говоря, быстрыми шагами направился к радиолокационной установке. Андрей, глядя ему вслед, тихо произнес:
– Пошла писать губерния.
Он посмотрел вниз: облака поднимались кверху, между ними уже замечались полыньи, через которые виднелись бурые участки земли, рощицы карликовых деревьев, освещенные солнцем.
2
Монотонно гудели вентиляторы. Их дремотный рокот не нарушал ровного течения мыслей Самойленко. Ночью откуда-то опять нагрянули тучи, обложив пост со всех сторон. Теперь площадка, на которой расположилась станция, была похожа на айсберг, глубоко осевший в темную пучину сплошных облаков.
– Али, хорошо, что мы попали на такую тишайшую точку, – обратился Андрей к Мухтарову, сосредоточенно наблюдавшему за бледными вспышками на экране.
– Тишайшая? – усмехнулся Али, обнажая белые зубы. – Придумал же… Ты знаешь, что такое шайтан-ветер?
– Нет, – признался Самойленко.
– Ну тогда еще узнаешь! Как налетит, подует, отца и мать вспомнишь.
– Пусть налетает, подумаешь! Бояться надо другого…
Мухтаров повернулся к Самойленко. Его черные глаза расширились, брови поползли на лоб.
– Случайно, не противника ожидают? Ты что-нибудь слышал?
Самойленко отмахнулся:
– Ловим учебные, поймаем, стало быть, и врага. – Он усилил мощность свечения и продолжал: – Я вчера не узнал нашего инженер-лейтенанта. Почему-то вдруг вспомнил нашу ошибку и говорит: «Разве это порядок?» Отчего бы это, а? Не знаешь? И говорит, инспектора ожидает…
– Ну и что? – спросил Мухтаров, расстегивая ворот гимнастерки (в кабине становилось душно).
– Макет станции сконструировал, – продолжал в том же тоне Самойленко. – Потом вспомнил, что я по третьему году служу. А ты спрашиваешь: «Ну и что?» Плохо соображаешь, Али.
Последняя фраза задела Мухтарова. Он заерзал на кресле и, не прекращая наблюдения за фосфорическими вспышками на экране, бросил:
– Ленивый ты, Андрей, вот поэтому и беспокоится командир.
– Ничего. Скоро на гражданку пойду, в цех, коленчатые буду точить. Эх и развернусь я там, будь здоров!
– Завтра, завтра, не сегодня – так ленивцы говорят! Так и у тебя… – с укором отрезал Мухтаров.
Самойленко, пожав плечами, молча отошел.
В полдень, уже под конец смены, послышался шум вертолета. Обеспокоенный Самойленко, искоса взглянув на Мухтарова, метнулся к окошку. Вертолет приземлился у самого домика. На землю сошел пилот. Затем кто-то подал ему несколько больших свертков и два мешка, по-видимому с крупой. Самойленко уже хотел было облегченно вздохнуть, дескать, пронесло, не приехал инспектор, как вдруг увидел: по ступенькам сошел низенького роста, с завидной выправкой человек, перетянутый в талии ремнем.
– Он! – крикнул Мухтарову Андрей, по тут же, присмотревшись, добавил: – Ошибка, Али. Какой-то солдатик прилетел. Махонький… Шумову докладывает. Ишь как ловко козыряет, будто генерал.
Андрей отошел от окошка и сел на свое место. Шли последние минуты дежурства. Вот-вот должна прийти смена. Экраны светились ровным зеленоватым огоньком, без всплесков.
– Вот что, Андрей. Командир прав: пора нам с тобой пересаживаться со второго класса на первый, – сказал Мухтаров, мельком взглянув на Самойленко.
У Андрея чуть вздрогнули брови. Он кашлянул в кулак, улыбнулся:
– И для чего ты мне это говоришь? Сидел, сидел и вдруг забеспокоился. Ну, я понимаю, волноваться надо, когда поверяющий приезжает. Не так ли?
Мухтаров лишь искоса бросил на друга недовольный взгляд и ничего не ответил.
Однако Андрей продолжал самоуверенно:
– Или, может быть, думаешь, что тот солдатик, который сейчас прилетел, переодетый генерал? Этого новичка, Али, еще придется на буксир брать. У нас как-никак второй класс! Это тоже что-то значит!
– Вот и плохо, Андрей, что только второй.
– Чудак ты, честное слово! Зачем же больше-то? Крепкий середняк тоже чего-то стоит. К нему не придерешься, он всегда на своем месте. Что касается моей персоны, то с меня и этого вполне достаточно…
– Достаточно, говоришь? Нет, Андрей, ты какой-то не такой, как я прежде думал. Нет, нет. Не нравишься ты мне.
– А я не девушка, чтобы нравиться! – не без ехидства усмехнулся Самойленко.
Мухтаров только поморщился и промолчал. Разговор он начал неспроста. Тогда, после допущенной ошибки, с ним долго разговаривал Шумов. Он подробно расспрашивал, как появился предмет на экране и долго ли держалось его изображение, замечал ли он, Мухтаров, раньше эту точку и что он думает о ней. На последний вопрос Али ответил с нескрываемым удивлением: «Чего же теперь думать о ней, товарищ командир?» Шумов загадочно произнес: «Да-а, плохо, если вы так говорите, плохо, товарищ Мухтаров».
Беседа эта произвела на солдата сильное впечатление, и вот уже сколько времени прошло с тех пор, а Али все никак не мог забыть о ней. Сейчас Мухтаров хотел вызвать Самойленко на откровенный разговор по поводу внезапно появившейся точки, но Андрей, по всему видно, даже не пожелал вспоминать об этом случае.
Пришла смена. Самойленко первым вышел из помещения. Облаков уже не было, их разогнал ветер. Кругом, насколько хватает глаз, маячили горы, местами бурые, ребристые. Вертолета тоже не было: он улетел в обратный рейс.
Вскоре из помещения вышел и Али. Потягиваясь, Андрей лениво разминал онемевшую от долгого сидения спину. Потом подмигнул Мухтарову:
– Понял?
– Что?
– Прошел еще один день службы. Порядок! – Он набросил на плечи шинель и зашагал вниз, к казарме – дощатому, окрашенному в зеленый цвет домику.
3
После обеда полагался часовой отдых. Андрей хотел было разобрать постель, как в помещение вошел Шумов. Инженер-лейтенант присел на стул, устало провел рукой по лицу. Самойленко сразу заметил, что он чем-то расстроен: вместо румянца на щеках бледность, всегда живые, искрящиеся глаза теперь потускнели. Андрея не удивила эта перемена в командире: дежуря на станции, он видел, как поздно ночью зажегся свет в комнатушке Шумова и горел до самого утра. «С макетом возится, – подумал тогда Андрей. – И чего человек беспокоится, ведь служба-то идет нормально…»
– Самойленко, вы знаете, что такое круговой поиск? – вдруг спросил Шумов, поднимаясь со стула.
Андрей хорошо знал этот вид поиска целей и без особого труда ответил на вопрос командира. Выслушав оператора, инженер-лейтенант грустно улыбнулся:
– Да, все это верно, но не об этом я спрашиваю. – Он прошелся вдоль кроватей и, остановившись против Самойленко, заговорил горячо. Усталости как не бывало: на лице вновь появился румянец. Шумов говорил, что думает совершенно о другом круговом поиске.
– У каждого коллектива есть свои нерешенные проблемы. И чтобы решить их, необходим круговой поиск, требуется, чтобы каждый человек активно участвовал в этом поиске. А мне хочется, чтобы жизнь бурлила, чтобы изо дня в день мы поднимались по ступенькам, совершенствовали службу и знания. Вы думаете об этом? Нет! А вот ефрейтор Зайчиков всего пять дней у нас на точке, а уже внес довольно толковое предложение…
– Витька Зайчиков, – с оттенком иронии повторил Андрей, – что он, инспектор? Да его самого еще придется на буксире тащить. Тоже мне рационализатор нашелся!.. От горшка два вершка и еще воображает из себя… – засмеялся Самойленко.
– Зря смеетесь, Самойленко. И прежде чем делать поспешные выводы, советую вам заглянуть в технический класс, он сейчас там. Пойдите, пойдите, это вам будет на пользу, – сказал Шумов, направляясь в свою комнату.
Зайчиков сидел за столом и что-то чертил на большом куске ватмана. Самойленко подошел к нему, из-за спины посмотрел на лист бумаги: солдат вычерчивал знакомую деталь аппаратуры. Рука работала уверенно, линии ложились четко, чертеж получался таким же, каким его не раз видел Самойленко в учебниках. Андрей сделал кривую гримасу, потом лицо его как-то само собой обрело на мгновение серьезный вид. Нарочито стараясь улыбнуться, он подмигнул стоявшему неподалеку Мухтарову:
– Америку открывает!
– Америку? – шепотом переспросил Али.
– Да, изобретает керосиновую лампу, – насмешливо бросил Андрей и снова высокомерно взглянул на чертеж. А Зайчиков, разогнув спину, положил карандаш и спокойно, будто не о нем сейчас шла речь, обратился к операторам:
– А знаете, как это здорово помогает! Чертишь, чертишь и таким образом запоминаешь устройство детали. Неплохая тренировка, прямо скажу.
– А к чему вся эта канитель? Кому она нужна? – Самойленко сел на табурет, повертел в руках чертеж и, отложив его в сторону, продолжал: – Я эту деталь как свои пять пальцев знаю. И Мухтаров тоже не хуже разбирается.
– А кто «местник» принял за цель? – едва слышно спросил Зайчиков.
Это прозвучало настолько неожиданно для Самойленко, что он невольно посмотрел на Али. «Уж не ты ли разболтал», – мелькнуло у Андрея.
– Вот вам и пять пальцев, – скатывая чертеж в трубочку, как бы между прочим заключил Зайчиков.
– А ты кто, инспектор? – шагнул к столу Андрей. – Погоди, Зайчонок, остынешь, послужишь здесь, у черта на куличках, и пыл у тебя пройдет… Ты шайтан-ветер знаешь? – повысил голос Андрей. Ему почему-то показалось, что Зайчиков рисуется.
– Шайтан-ветер? Не знаю, – просто ответил ефрейтор.
– Али, расскажи ему, – обратился Самойленко н Мухтарову.
– Ветер, правда, сильный, очень сильный, как буря, с песком… – начал Али и тут же осекся, отводя в сторону взгляд.
– Говори, говори! – заторопил его Андрей.
– Ладно тебе, «говори»! – махнул на Самойленко Мухтаров. Замолчал, подошел к окну и, словно рассуждая с самим собой, проговорил довольно громко: – Человек дело нам советует, а мы страх на него нагоняем. Нехорошо так, Андрей.
– Правильно! – наигранно воскликнул Самойленко. – Детей нельзя пугать. – Он посмотрел на Зайчикова, потом на Мухтарова, сунул руки в карманы и, посвистывая, вышел из класса.
– Видал какой! – сказал Али. – Подтянуть его надо.
– У вас стенгазета выходит? – словно ничего не произошло, поинтересовался Зайчиков, как только закрылась за Андреем дверь.
– Нет.
– Самодеятельность работает?
Мухтаров пожал плечами:
– Нас же здесь раз-два и обчелся…
– И кружков никаких нет?
Али не ответил. Он молча смотрел на Зайчикова. Ничего не было приметного в этом ефрейторе: серые глаза, редкие брови, чуть покатые плечи, только выправка действительно была какая-то особенная – стоит он, будто никогда не сгибался. А в словах, хоть и тихо он говорит, чувствуется сила, они прямо хватают за сердце, и нельзя не ответить на его вопросы.
