Текст книги "Очерки по истории архитектуры. Том 2"

Автор книги: Николай Брунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Рис. 290. Равенна. Церковь Св. Виталия

Рис. 291. Равенна. Церковь Св. Виталия

Рис. 292. Равенна. Церковь Св. Виталия. Деталь апситы

Рис. 293. Равенна. Церковь Св. Виталия

Рис. 294. Милан. Церковь Св. Лаврентия

Рис. 295. Равенна. Площадь с византийскими колоннами

Рис. 296. Равенна. Лицевая сторона дворца

Рис. 291. Равенна. Мавзолей Галлы Плакидии

Рис. 298. Равенна. Мавзолей Теодориха

К той же группе относится сильно переделанная впоследствии церковь Св. Лаврентия в Милане VI века (рис. 294).

В Равенне сохранились на одной из ее площадей две византийские колонны (рис. 295), которые дают представление об оформлении ранневизантийской городской площади, а также остатки лицевой стороны византийского дворца (рис. 296) и мавзолей (рис. 297).

В Равенне сохранился мавзолей остготского короля Теодориха (около 520 г., рис. 298), одного из варварских королей, владевших частью Италии. Мавзолей выложен из тесаного камня и имеет стены огромной толщины, которые охватывают незначительные пещерные внутренние пространства. Техника и стиль мавзолея Теодориха сильно контрастируют с константинопольским стилем Виталия и связаны с восточной школой византийской архитектуры (см. следующую главу). Но вместе с тем в мавзолее Теодориха сильны примитивные черты, восходящие еще к архитектуре доклассового общества, которые ярко выражены в огромном монолите – куполе, вырезанном из одного сплошного куска камня, перекрывающего собой мавзолей. Это гигантское монолитное покрытие живо напоминает дольмены. Мавзолей Теодориха предвосхищает романскую архитектуру и вместе с тем обнаруживает ее происхождение из восточной школы византийского зодчества.

Andreades G. Die Sophienkathedrale von Konstantinopel. Kunstwissenschaftliche Forschungen, 1. Berlin, 1931; Sedlmayr H. Das erste mittelalterliche Architektursystem, Kunstwissenschaftliche Forschungen, II, 1933; Он же. Zur Gcschichte des Justinianischen architektursystems (Byz. Zeitschr, XXXV), 1935; Храм Софии в Константинополе. Пг., 1915; Wulzinger К. Die Apostelkirche und die Mehmedije zu Konstantinopel (Byzantion, 7), 1932; Wulff O. Das Raumerlebniss des Naos im Spiegel der Ekphrasis (Festschrift fur A. Heisenberg); Alten von W. Geschichte des altchristlichen Kapitells. Műnchen; Ebersolt J. Le grand palais de Constantinople. Paris, 1910: Wiegand Th., Mamboury E. Die byzantinischen Kaiserpalaste zwischen Marmaramer und Hippodrom zu Konstantinopel. Berlin; Lietzmann H. Die Landmauer von Konstantinopel. Berlin, 1929; Dalman O. Der Valens-Aquadukt in Konstantinopel. Bamberg, 1933; Birnbaum K. Ravenska architektura, I (Rozpr. cesk. akad.. I); Diehl Ch. Ravenna. Paris. 1928; Keil J. Ausgrabungen in Ephesos (Jahreshefte des osterreichischen archaeologischen Instituts, 24. 25). 1927. 1928. Die Marienkirche in Ephesos. Wien, 1932; Ghirardini G. Gli scavi del palazzo di Teodorico a Ravenna (Monumenti antichi. 24); Ricci С. II sepolero di Galla Placidia in Ravenna (Bolletino d’Arte. 7, 8); Миятев К. Круглая церковь в Преславе. София. 1932 (по-болгарски).

II. Восточная школа византийской архитектуры

Восточные провинции Византийской империи состояли из крупных поместий, наиболее значительные из которых достигали очень больших размеров, причем власть феодалов в их имениях была подчас почти неограниченной, что представляло в течение всего развития византийского государства очень серьезную опасность для страны, окруженной со всех сторон враждебными народами, для которых богатые земли, входившие в состав империи, были лакомой приманкой. Центральное правительство постоянно принимало меры к ограничению богатства, власти и, главным образом, количества земли, принадлежавшей отдельным помещикам, на которой основывалась их сила. При этом старались защитить от произвола феодалов мелких земельных собственников, поставлявших главные кадры византийской армии, так как в Византии в грандиозном масштабе продолжался процесс обезземеливания крестьянства и концентрации земли в руках немногих помещиков. Были периоды, когда правительству приходилось принимать по отношению к отдельным феодалам очень крутые меры, выражавшиеся в конфискации их имущества. Центробежная тенденция, представленная крупными земельными собственниками, перед которыми в условиях феодального строя открывалась самая широкая возможность к приумножению своих богатств и влияния, создавала чрезвычайно благоприятную почву для всяких междоусобий и гражданских войн, затрагивавших нередко всю страну и особенно столицу и двор, всегда кипевшие внутренней борьбой и всевозможными интригами, которыми наполнена история Византии. Особенной силой и влиянием на Востоке обладали монастыри, одни из крупнейших и сильнейших византийских феодалов, которые базировали систематическую эксплуатацию крестьянского населения своих колоссальных поместий, составлявших значительный процент всей территории империи, и свое огромное влияние среди крестьян на религии. Византийская религия приняла на Востоке своеобразную форму культа икон, бывших конкретным объектом поклонения, понятным для примитивной психологии крестьянина, требовавшей материальной святыни, вещественного осязательного объекта молитвы, для которой совершенно чуждыми и непонятными были отвлеченные представления о божестве как духовном начале и постоянные утонченные споры о свойствах и качествах божества, которые непрерывно велись в аристократической среде высшего духовенства и которые захватывали все столичное население. Особенно иконы были в руках монастырей опасным орудием воздействия на крестьянское население в целях обогащения и усиления децентралистических тенденций. Именно на иконы направило центральное правительство свой удар, который метил в крупных монастырских феодалов. Полтораста лет, с начала VIII до середины IX века, длилась ожесточенная и кровавая борьба, носящая название иконоборчества. Иконы были запрещены, монастыри разрушены, и земли их конфискованы. Борьба продолжалась непрерывно, но в конце концов все же победила монастырская децентрализующая тенденция, и в 843 году иконопочитание было официально восстановлено. В дальнейшем раздробление империи идет параллельно с ее ослаблением. Этапами гибели Византии являются взятие и варварское разграбление Константинополя западноевропейскими рыцарями-крестоносцами в 1203 году и взятие Константинополя турками в 1453 году.

Латитудинальные церкви

Утонченная, аристократическая, мистическая концепция Софии типична для столицы империи, для главной церкви, главного идеологического центра абсолютной теократической феодальной монархии. Архитектура восточных монастырей является диаметрально противоположным полюсом, она целиком ориентируется на примитивную психологию крестьянина и тесно связана с зодчеством восточных деспотий, особенно с ассирийской архитектурой. Восточная монастырская архитектурная концепция особенно ярко проявилась в типе латитудинальных церквей (от латинского latitudo – ширина; т. е. здания, пространство которых растянуто вширь, в противоположность к лонгитудинальному архитектурному типу базилики, – ср. стр. 391), особенно распространенных в Месопотамии.

Латитудинальная церковь (рис. 299) делится на три основные части: растянутое вширь главное помещение для молящихся, к которому примыкает со стороны входа открытый портик, а с противоположной стороны – алтарь, состоящий из среднего помещения с апсидой, в котором находится главный алтарный жертвенный стол, и двумя дополнительными помещениями по сторонам.

Контраст между Софией в Константинополе и месопотамскими латитудинальными церквами колоссален. Прежде всего он проявляется в основной проблеме архитектуры – соотношении пространства и массы. Бросается в глаза глубокое различие тонких стен Софии, совершенно незначительных по сравнению с ее гигантским внутренним пространством, и толстых массивных стен месопотамских церквей (рис. 300), которые крепко охватывают и сжимают внутреннее пространство, кажущееся тесным по сравнению с такой утрированно телесной оболочкой. Внутренность месопотамских церквей (рис. 301) резко отделена толстыми стенами от окружающего и замыкается в себе, что подчеркивается, кроме того, почти полным отсутствием наружных световых пролетов, имеющихся в очень незначительном количестве, совсем маленьких и помещенных высоко под самыми сводами на коротких сторонах главного зала. Вместе с тем внутренность месопотамских латитудинальных церквей расчленяется на ряд совершенно замкнутых в себе и отделенных друг от друта толстыми, массивными стенами помещений. Трудно представить себе более сильный контраст, чем между месопотамским замкнутым и разъединенным внутренним пространством и внутренностью Софии, которая огромным количеством широких пролетов связана с пространством вне здания и в которой отдельные нефы и другие подразделения внутренности открываются друг в друга огромными сквозными пролетами, связывающими их в одну единую и цельную композицию внутреннего пространства. Месопотамская церковь очень сильно напоминает ассирийскую архитектуру и особенно дворец Саргона в Хорсабаде, в котором вся внутренность членится на отдельные, совершенно замкнутые помещения, перекрытые полуцилиндрическими сводами, опирающимися на толстые стены. Сравнение внутреннего вида месопотамской церкви (рис. 301) с внутренностью помещений хорсабадского дворца (рис. 377) особенно ясно вскрывает сильно выраженный пещерный характер латитудинального зала. Эта пещерность усилена глубокими погребальными нишами, которые вделаны изнутри в толщу стен латитудинальной церкви и которые делают ее похожей на катакомбу (ср. рис. 264). Внутренняя сторона входного пролета, видного на рис. 301 слева, обработана совершенно сходно с соседними нишами, так что и вход играет в архитектурно-художественной композиции здания совершенно ту же роль, что и ниши. Они сильно углубляются в массив камня и наглядно показывают его колоссальную толщину, уподобляя его скале, в которой вырыта пещера. При этом пещерное восприятие является господствующим и не ослабляется никаким членением ордерами, как мы это видели в Нимфее в Ниме (рис. 165). Пещерным характером отличаются и алтарные отделения и входной портик. Особенно характерны наружные столбы портика, которые несут свод и которые происходят от столбов римской арочной ячейки. В месопотамских церквах они утратили всякую тектонику. Очень толстые и неправильные по форме, столбы совершенно затирают своей массой не только пролеты, которые они ограничивают, но и пространство портика: Перед нами примитивное пещерное восприятие, напоминающее не только восточно-деспотическую архитектуру, но даже пещеры эпохи доклассового общества, и целиком ориентированное на примитивную психологию восточновизантийского крестьянства.

Рис. 299. Сала. Церковь

Рис. 300. Сала. Церковь

Рис. 301. Дейр-эль-Амр. Церковь

Особенно важно плановое решение центрального зала, занимающего господствующее положение в здании (рис. 299). Представим себе, что мы входим в него. Свободное пространство открывается перед нами направо и налево, а спереди и сзади – растянутые вширь стенки. В середине задней стены ничем не выделенный пролет, через который мы вошли, а в середине передней стены вход в главную часть алтаря, богато разукрашенный и этим сильно выделенный. Латитудинальная пространственная форма соответствует плоской форме человеческого тела, которое передняя и задняя стенки как бы зажимают между собой. Благодаря этому сама архитектурная форма заставляет зрителя принять натянутую стоящую позу, руки по швам, перед передней алтарной стеной и особо выделенной дверью главного алтаря, называемой царской дверью. Это плановое решение восходит к тронному залу дворца в Вавилоне (рис. 375), в котором место церковной царской двери занимает трон царя в небольшой нише. Весь комплекс глубоко внедрившихся на деспотическом Востоке представлений о царе и царской власти был в восточновизантийских монастырях перенесен на царя небесного. Главная алтарная дверь в известные моменты богослужения открывалась, и через нее было видно помещение главного алтаря с алтарным столом посредине. А алтарный стол, по представлениям восточного христианства, есть престол, т. е. трон, на котором невидимо сидит божество. (Эта композиция, встречающаяся также и в византийской живописи для изображения неизобразимого высшего божества, называется гетимасия, по-русски – «престол уготованный», и состоит в изображении алтарного стола, на котором лежит крест и Евангелие и на котором мыслится невидимо восседающим божество.) Собрание верующих в латитудинальном зале было похоже на собрание подданных перед тронным залом царя. Архитектурная форма зала заставляла человека, вошедшего в него, принимать натянутую, стоячую, культовую позу перед царем. Когда входило несколько человек, то они становились в ряд перед алтарной стеной, на что их толкала опять-таки латитудинальная форма зала, оставлявшая свободное пространство по сторонам стоящего в нем человека и своей латитудинальностью толкавшая людей на то, чтобы образовать ряд, а при большом количестве народа – параллельные ряды перед алтарной стеной, выделенной и в архитектурном и в смысловом отношении царскими дверьми. Эта глухая алтарная стена является зародышем позднейшего иконостаса.

Обусловленная ориентацией на психологию крестьянина тенденция месопотамских церквей дать в виде образа восседающего на троне небесного царя конкретную святыню для поклонения особенно ярко выразилась в характерном стремлении к материальности наружного массивного блока церковного здания. В противоположность расплывчатости и неопределенности наружного оформления Софии и полному господству в ней внутренних помещений, в восточной школе византийской архитектуры постоянно очень сильна тенденция к подчеркнутому выделению наружного блока, служащего своего рода каменным футляром над святыней и вместе с тем заменяющего ее и выражающего ее наружу на упрощенном и доступном всякому языке конкретных и материальных каменных массивов, которые резко противопоставлены окружающему, без всяких промежуточных колоннад, перистильных дворов, портиков и переходов.

Вся концепция латитудинальной месопотамской монастырской церкви совершенно отличается от константинопольской Софии. В столице утонченно-аристократическое представление о божестве как о духовной силе, которая проявляется в истории мира, символически изображаемой в богослужении, обосновывает божественное происхождение царской власти и единство империи. В восточной провинции представление о небесном царе и о церковном здании, как его тронном зале, в который можно приходить, чтобы просить о своих нуждах, соответствует иконам в живописи и приспособляется к более примитивной психологии крестьян, для которых в условиях феодальной эксплуатации крепостного труда нужно было создать конкретную святыню для поклонения.

Между двумя очерченными крайними выражениями в архитектурном плане двух полюсов византийского мировоззрения существует множество переходных форм, которые особенно характерны для большинства произведений византийской архитектуры.

Brunoff N. Űber den Breitraum in der christlich-orientalischen und der altrussischen Kunst (Műnchener Jahrbuch fur bildende Kunst, IV), 1927; Baumstark A. Ein Alterskriterium der nordmesopotamischen Kirchenbauten (Oriens christianus N. F. V), 1915.

Сирийские базилики V–VI веков

В Сирии образовался самостоятельный вариант базиликального церковного здания (рис. 302 и 303). Его источники лежат в римских древнехристианских базиликах IV века, определивших основную схему сирийских базилик, в которых, однако, столичные архитектурные идеи подверглись очень значительной переработке на основе принципов восточной школы византийской архитектуры, продолжающей восточную школу римской архитектуры. Консерватизм сирийской архитектуры сказался в том, что в ней еще в V и VI веках господствует базиликальный тип, который в Константинополе в это время встречается только в виде исключения (базилика Студийского монастыря). Сирийские базилики были родоначальниками, с одной стороны, романских храмов Западной Европы (см. т. III), а с другой стороны, ранних базилик Кавказа (см. следующую главу).

Рис. 302. Рувея. Базилика

Рис. 303. Калб-Лузе. Реконструкция базилики

Рис. 304. Турманин. Базилика

Сирийская базилика совсем не имеет атрия и стоит совершенно изолированно (рис. 304), причем в ней очень большую роль играет композиция наружных масс. Общая схема трех нефов с апсидой, замыкающей главный неф, а также базиликальный разрез, как правило, сохраняются. Но колоннады, отделяющие нефы друг от друга, обычно заменяют довольно низкими и массивными столбами, причем арки между столбами стремятся сделать большими (рис. 303). Перекрытие остается деревянным. В отличие от римских базилик IV века все формы очень тяжелы, массивны и конкретно-материальны. Нет и следа столичного одухотворения материи. Особенно характерны широкие пролеты арок, обрамляющих средний неф. Вместо непрерывных рядов колонн, ведущих к алтарю, внутреннее пространство сирийских базилик разложено на ряд латитудинальных пространств, которые привносят элементы той концепции, которую мы наблюдаем в месопотамских латитудинальных храмах. Это особенно ярко выражается в одном специальном типе сирийских базилик (рис. 305), в котором все внутреннее пространство разбито проходящими насквозь от стены до стены поперечными стенками на ряд латитудинальных пространств, слоями расположенных друг за другом, причем исчезает базиликальный разрез. С этим разложением лонгитудинального здания на латитудинальные ячейки связано также появление боковых дверей на длинных сторонах базилики, обыкновенно по две на каждой, и подчас оформление их небольшими навесами на колоннах (ср. башню Ветров в Афинах, рис. 128), подчеркивающих значение боковых дверей и умаляющих роль главных ходов.

Рис. 305. Тафка. Базилика

Особенно интересно оформление нартекса (рис. 304), который из элемента композиции внутреннего пространства, каким он был в римских зданиях IV века, в Сирии в V и VI веках превратился в существенную составную часть композиции наружных масс базилики. По сторонам его возвышаются две угловые башни, а между ними широкая арка обрамляет открытое наружу пространство нартекса (называемого в таком виде «экзонартекс», т. е. внешний нартекс), отделенного от внутренности стеной с дверями. Вся эта композиция двухбашенного фасада с открытым пролетом в середине перешла впоследствии в романскую архитектуру (ср. т. III) и имеет своих предшественников в восточной школе римской архитектуры, например в Большом храме в Баальбеке (рис. 230 и 231) и в других памятниках (ср. рис. 266). Можно предположить, что в Сирии уже сложилась и композиция базилики с четырьмя одинаковыми башнями по углам, которая так характерна для больших романских соборов Германии XII века. Времена становились все более неспокойными, особенно в восточных провинциях Византийской империи, постоянно подверженных нападениям извне и всевозможным внутренним восстаниям и столкновениям. Поэтому и с этой точки зрения понятна крепость сирийских зданий и большое количество башен, которые становятся необходимой составной частью архитектурных композиций. Наружные массы сирийских базилик очень ясны и четки. Господствует двухбашенный фасад, который выделяет вход (рис. 304). К нему ведет лестница. Стены из прекрасно отесанных квадров камня часто перекрывались сверху тонким слоем штука. Боковые нефы снаружи четко и ясно отделены от среднего нефа. Немногочисленные обломы украшают стены и обрамляют очень незначительные световые отверстия. Апсида снаружи иногда обрабатывалась аркатурами на колонках (рис. 306), которые встречаются и внутри, где они опираются на консоли, и где на них положены стропила кровли среднего нефа (рис. 303). Это – дальнейшее развитие мотивов колонок, в зданиях восточной школы римской архитектуры (Золотые ворота дворца Диоклетиана в Спалато, рис. 251 и 252, и др.), которые потом перешли в романскую архитектуру через посредство зодчества Сирии.

Рис. 306. Калб-Лузе. Апсида базилики

Bever Н. Der syrische Kirchenbau. Berlin, 1925; Stnygowski J. Kleinasien, 1903; Айиалов Д. Памятники христианского Херсонеса. М., 1905.

Ранние армянские базилики

Базилика в Эреруке (рис. 307), к которой по своим формам примыкает ряд других памятников, имеет сирийскую основу, осложненную элементами, заимствованными из архитектуры Персии. Преобладание массы, теска камней, общая схема здания – все указывает на Сирию, как на источник форм самых ранних кавказских монументальных зданий, но снаружи добавлены два открытых портика на колоннах перед длинными сторонами, которые имеют свои прототипы в дворцовом зодчестве персидской монархии (рис. 376). Это скрещение византийских и персидских элементов очень характерно для зодчества Кавказа, который уже в римское время был промежуточной страной между Римской империей и Персией. Из-за Кавказа они постоянно спорили друг с другом, он переходил от одних к другим.

Марр Н. Записки восточного отделения Русского археологического общества. 1909. N 19; ср. Bissing von F. Der Persische Palast und die Turmbasilika (Festschrift fur Strzygowski). Wien, 1923.

Рис. 307. Эрерук. Базилика