355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Анов » Гибель Светлейшего » Текст книги (страница 5)
Гибель Светлейшего
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 22:19

Текст книги "Гибель Светлейшего"


Автор книги: Николай Анов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Закончив служебные занятия, Потемкин направился быстрыми шагами домой. Он был уверен, что Олег придет к нему обедать, и не ошибся. Голодный гимназист, сидя на каменной ступеньке лестницы, с нетерпением ожидал его прихода.

– А вот и я! – Николай Николаевич приветливо протянул огромную ладонь. – Заждались, юноша?

Он открыл дверь двумя ключами и пропустил гимназиста в прихожую.

– Сейчас будем обедать.

В этот вечер Потемкин проявил необычайное для жителя Петрограда хлебосольство. Гимназист знал, с каким трудом в голодном городе добывают люди продовольствие, и гостеприимство хозяина потрясло его.

– Оставайтесь у меня ночевать, дружок! – предложил Николай Николаевич, когда обед был закончен. – В самом деле, зачем вам идти в пустую квартиру? Сидеть с глухой старухой не особенно весело, я думаю. Не так ли?

– Да, – ответил Олег и рассказал про инвалида Клюкина, украденный лук, ночной обыск в квартире Капустиных и свинью в комнате.

Николай Николаевич с явным интересом слушал Олега.

– Произвол! Чистейший произвол! – возмутился он. – Петроград вымирает от голода. Гражданину Северной Коммуны дают восьмушку хлеба. Что ему, во имя революции подыхать прикажете? Да еще с пением Марсельезы или Интернационала? Каждый спасается, как может и умеет. Я не хочу умирать! Я хочу жить!

Потемкин разнервничался и долго не мог успокоиться.

Вечером пили чай с сахарином. Хозяин поставил на стол замечательное угощение, очень похожее цветом на пирожное, хорошо известное Олегу под названием «сладкая картошка».

– Ну как? – Потемкин с любопытством наблюдал за лицом гимназиста.

– Очень вкусно! А что это такое? Пирожное?

– Да, пирожное! Я еще прибавлю! – Николай Николаевич, сняв крышку с синей кастрюльки, принялся выскабливать ложкой остатки густой темной массы, похожей одновременно на повидло, на тесто и на кашу.

Олег с жадностью съел и вторую порцию. Потемкин налил чаю с сахарином.

– Ну, слава создателю, сегодня мы сыты! – сказал хозяин, расчесывая гребешком пушистые усы. – А что завтра будем делать, дорогой юноша?

Олег молчал, не зная, что ответить.

– В Крыму, говорите, сытнее?

– Сытнее, – уныло согласился гимназист.

– И главное, там мамаша с сестрицей?

– Не знаю, как они через фронт переберутся..

– Как-нибудь. Переходят же люди!

– Переходят.

Потемкин не знал, как лучше начать разговор. Ему хотелось, чтобы Олег первый высказал желание вернуться в Крым. Но тот не заикался об обратной поездке. Тогда Николай Николаевич спросил как можно равнодушнее:

– А почему бы вам не поехать к мамаше? В Севастополь.

– Я же не знаю, где она.

– Странный вы человек! Вам же сказали, что она в Крым поехала.

– У меня пропуска нет. Из Петрограда без пропуска выехать нельзя.

– А если был бы пропуск? Поехали бы? – Потемкин испытующе смотрел на гимназиста.

– Как же без денег ехать?

– Ну, а если деньги будут? И пропуск будет?

Николай Николаевич говорил загадочные слова, Олег не догадывался, к чему он клонит речь. И тогда Потемкин решил открыть карты.

– Вы не понимаете, почему я вас об этом спрашиваю? Видите ли, не исключена возможность, что мне придется в ближайшее время поехать на юг… Если хотите, можем поехать вдвоем.

– С вами?! – Олег даже привскочил, и глаза его блеснули от восторга. – С радостью! Хоть сейчас!

– Ну, и чудесно. Значит, договорились. Но пока об этом – молчок. Даже вашей глухой старушке ни гу-гу!

– Почему?

– Так нужно. У меня есть на это свои соображения. После объясню.

Ночью, перед сном, Потемкин вновь вернулся к разговору о поездке на юг и даже сообщил, что намерен ехать именно в Крым.

– А когда?

– В самые ближайшие дни.

Разложив на столе географическую карту России, Николай Николаевич разглядывал густую сетку железных дорог, уделяя пристальное внимание южным губерниям. Где-то здесь проходила линия фронта. Потемкинский план перейти ее не отличался большой оригинальностью. Нужно пробраться как можно, ближе к фронтовой линии, поселиться в маленьком украинском городке и ждать, когда его займет неприятель. Подобным образом тысячи людей переходили от красных к белым и обратно. Это было удобно, безопасно, солидно и главное – соответствовало нерешительному характеру Потемкина.

– Верно, так можно перейти фронт, – согласился Олег, выслушав его. – Чего же тут трудного!

Ночью Николай Николаевич плохо спал. Ему снился Крым. Зеленые волны разбивались о прибрежные скалы. Над морем носились острокрылые чайки. На берегу цвели розы. Потемкин увидел себя в лодке, стремительно несущейся по волнам прямо на скалу. Вот-вот она разобьется от страшного удара. Николай Николаевич в ужасе хватается за борт. А через мгновение лодочку вновь отбросило в сторону от опасных камней, и опять началась мучительная качка.

Именем революции

Утром Николай Николаевич проснулся с головной болью. Он недоверчиво покосился на гимназиста, спавшего на полу, и нерешительно извлек из потайного кармана брюк связку ключей.

Потемкин не хотел показывать гостю соседнюю комнату. Он постарался проскользнуть в нее незаметно, именно в ту минуту, когда Олег вышел на кухню умываться.

Гимназист безуспешно крутил медный кран. Вода не шла. С перекинутым через плечо полотенцем он вернулся в кабинет хозяина. Потемкина здесь не было. Олег немного удивился и отправился на розыски. Юноша вышел в полутемную прихожую и неожиданно заметил плохо прикрытую дверь в соседнюю комнату. Яркая полоска света падала на пол через узкую щель. Олег осторожно нажал ручку и остановился в недоумении на пороге. Большая, очень светлая комната в четыре окна была заставлена высокими застекленными шкафами наподобие тех, что гимназист видел в музеях. Николая Николаевича здесь не оказалось. По всей вероятности, он находился в следующей комнате, за закрытой дверью.

Олег с любопытством оглядел шкафы, – они все были пустые, – и подошел к закрытой двери. Он так же бесшумно нажал ручку и вошел в следующую комнату, заставленную точно такими же музейными шкафами. Здесь возле крайнего шкафа, у окна, присев на корточки, возился с ключами Потемкин. Рядом с ним на разостланной бумаге лежали, как показалось Олегу, четыре игрушки – свернувшаяся колечком стерлядь, слон, петух и всадник на коне.

– Что тебе здесь надо?! – закричал, приподнимаясь, Потемкин.

– На кухне нет воды.

– Открыл Америку! – проворчал, успокаиваясь, Николай Николаевич и торопливо завернул «игрушки» в бумагу.

Олег заметил, что в этой комнате не все шкафы были пустыми.

– Это что? Игрушки?

– Да, – сквозь зубы процедил Потемкин.

– Они глиняные или деревянные? – гимназист с любопытством разглядывал игрушечных зверей и птиц.

– Это не игрушки, а пряники.

– Пряники?!

Олег не поверил шутливому ответу хозяина и улыбнулся. Но Николай Николаевич неожиданно рассердился и грубо закричал:

– Ну, что остановился? Иди, иди!

Юноша вышел через соседнюю комнату в прихожую. Потемкин закрыл дверь на ключ и направился в свой кабинет. Он нес пряники, завернутые в бумагу, как сокровище, бережно прижимая к груди. На стол он их положил с большой любовью и осторожностью.

Все еще не доверяя словам Николая Николаевича, Олег с любопытством разглядывал странные музейные экспонаты. Неужели это действительно пряники?!

Потемкин достал со, шкафа синюю эмалированную кастрюльку, понюхал ее и наполнил наполовину горячей водой.

– Пусть хорошенько размокнут, – сказал он, опуская на дно слона и петуха.

Плотно закрыв кастрюлю крышкой, он поставил ее на подушку и бережно закутал ватным одеялом, а поверх набросил старую хорьковую шубу.

Сомнения Олега постепенно исчезали. Он уже поверил в съедобные качества «игрушек». Гимназист охотно посмотрел бы коллекцию пряников, но Потемкин торопился на службу и наотрез отказался показать ее.

Олег отправился в Лесной. Он шел через пустынный, обезлюдевший город, мимо закрытых и зачастую заколоченных досками мертвых магазинов. На стенах кирпичных домов, облепленных декретами и постановлениями Северной Коммуны, давно облупилась краска. Деревянные дома были разобраны на дрова, от них остались лишь фундаменты. Зеленой травой зарастали булыжные мостовые, и чем ближе подходил гимназист к Лесному, тем трава была гуще, выше и зеленее.

Во дворе Олега встретил взволнованный Митька и сообщил:

– А у Яшки отец умер! Это его бог наказал за нашего поросенка.

Иван Семенович скончался вчера, почти сразу же после ухода Олега. Заплаканная Феня торопилась с похоронами. Поезд на Успенское кладбище проходил через станцию Ланскую в двенадцать с минутами. Важно было попасть именно на него. Следующий кладбищенский поезд должен был идти только через двое суток.

Увидев Олега, Феня кинулась к нему:

– Ой, ради бога, подсобите гроб до станции донести. Тут совсем рядышком, всего два шага. Через канаву как-нибудь перетащим, а там сразу насыпь. Очень прошу вас! Такое горе!.. Отмучился мой коммунар… Царство ему небесное!

Феня перекрестилась, всхлипнула и, боясь, как бы Олег не сбежал, повела его в свою квартиру.

Гроб с покойником стоял на столе. Иван Семенович лежал с закрытыми глазами, строгий и спокойный. Бойкая старушка в черном платье чуть слышно читала нараспев нужные для усопшего молитвы. Феня была верующей, но, опасаясь доноса Капустиных, не решилась позвать священника. Осиротевший Яшка смотрел на заостренный нос отца и плакал горькими слезами.

Феня то появлялась в комнате, то исчезала. Пришел Макарыч и привел четырех человек, до революции работавших на литейном заводе Вегмана вместе с Иваном Семеновичем. Один из литейщиков недавно переболел тифом и плохо держался на ногах. Остальные трое тоже были слабы от голода.

С их приходом бойкая старушка, читавшая молитву, исчезла из комнаты. Макарыч положил на стол возле гроба гвозди и молоток.

– Прощай, Иван Семенович, – сказал он, глядя на восковое лицо покойника влажными глазами. – Ты был честным коммунистом. Вечная тебе память.

Федя вдруг завопила истошным голосом и кинулась к гробу. Но бойкая старушка, невесть откуда появившаяся, ловко перехватила ее и усадила на стул. Яшка тоже громко заплакал. Макарыч кивнул Олегу на гробовую крышку, и они вместе подняли ее и накрыли Ивана Семеновича.

Гроб оказался тяжелым. Спускать его по лестнице с шестого этажа было неудобно и мучительно трудно. А еще мучительней было поднимать на железнодорожную насыпь. Литейщики смотрели друг на друга тоскливыми глазами, каждому было стыдно за свою слабость. А тот, что переболел сыпным тифом, совсем не мог подняться, он остался внизу возле канавы.

Успенский поезд должен был прибыть на станцию Ланскую в двенадцать часов с минутами, но опоздал почти на час. В составе было три обычных теплушки для пассажиров и одиннадцать белых товарных вагонов – для покойников – с нарисованными на дверях черными крестами.

Пока гроб с телом Ивана Семеновича поудобнее ставили в вагоне среди других гробов, Олег незаметно ушел с перрона. Он решил не ехать на кладбище. Тем же путем, через Черную речку, он зашагал на Петроградскую сторону к Потемкину.

Смерть чахоточного инвалида обеспокоила Олега. Он шел и словно видел перед собой Ивана Семеновича, слушавшего с восторгом звонкий голос сына:

 
Отец твой был солдатом-коммунаром
В великом восемнадцатом году?
 

Сейчас эти строчки неотвязно преследовали гимназиста, он не мог их заглушить и отвлечься от воспоминаний.

Не доходя Строганова моста, на набережной Черной речки, Олег увидел кучку женщин, стремительно бежавших ему навстречу. Впереди них мчался парень в кепке с искаженным от ужаса белым лицом. Преследовательницы дружно и неистово орали:

– Держи! Дер-жи-и-и!

Парень, увидав Олега, испугался и круто свернул в открытый двор. Но горькая судьба помешала ему уйти. Запнувшись о камень, он растянулся на земле. Тут и настигли его женщины. Но бесстрашный балтийский матрос, словно выросший из земли, выстрелил из револьвера в воздух и закричал, покрывая шум властным голосом:

– Отставить! Гражданки Северной Коммуны! Соблюдать революционный порядок!

И тогда разъяренные женщины наперебой закричали:

– Ребенка ограбил!

– Хлеб отнял!

– Девчонка шла, а он вырвал пайку – и бежать…

– Убить бандюгу на месте!

– Убить!

Матрос снова выстрелил в воздух и заорал, стараясь перекричать женщин.

– Есть свидетели? Где девчонка?

– Да где-то тут! Нюркой ее зовут. У ней бабка слепая.

Пострадавшую девочку не нашли, но свидетелей набралось с избытком. Балтийский матрос наставил наган на парня, лежавшего на земле, и торжественно произнес, блеснув глазами:

– Именем революции!

Толпа женщин поспешно отхлынула. Стало очень тихо. Прогремел выстрел.

Олег торопливо зашагал в сторону Строганова моста.

Он перестал теперь думать о Иване Семеновиче. В ушах его звенел торжественный голос матроса: «Именем революции!» Он понял: если бы матрос не произнес этих загадочных слов, то убить парня он не посмел бы. Однако разгадать таинственную силу этих двух слов, их сокровенный смысл Олег не мог.

Пряники Африкана

Олег шел нарочно медленно. Он знал, что Потемкин вернется не раньше пяти часов, и не торопился. Встретились они неожиданно на лестничной площадке, когда Николай Николаевич открывал французским ключом дверь в свою квартиру. Он был в отличном расположении духа и ласково похлопал по плечу гимназиста, пропуская его в комнату.

– Садись, дружок, отдыхай. Дорога из Лесного длинная. Что делал сегодня? Что видел? Как нравится наша Северная Коммуна?

Олег рассказал о смерти Ивана Семеновича и о расправе матроса с парнем, укравшем хлебный паек у девочки.

Потемкин слушал рассеянно. Видимо, он привык к тому, что люди часто умирают.

– Все под богом ходим, – пробасил он. – Всех нас может пристрелить любой балтийский матрос. Человеческая жизнь в революцию стоит всего семь копеек.

– Почему семь?

– Цена патрона по ставкам военного ведомства. Впрочем кончим этот разговор и займемся лучше приготовлением пищи. Расколи-ка эту штуку.

Он протянул гимназисту толстую, потемневшую от времени дощечку размером с книгу.

– Топор в прихожей, в углу за дверью.

Олег повертел дощечку. Одна сторона ее была гладкая, словно полированная, на другой выделялся глубоко вырезанный рисунок крупной ромашки.

– Руби, руби! – закричал сердито Потемкин, заметив, с каким вниманием гимназист разглядывает затейливый цветок.

Олег на пороге разрубил дощечку на короткие чурки. Николай Николаевич разжег железную печку и поставил вариться похлебку, а сам распеленал синюю кастрюльку.

– Понюхай! – предложил он Олегу, снимая крышку.

Гимназист заглянул в кастрюльку и увидел густое темное тесто. Оно издавало легкий приятный запах.

– Каков аромат? – с торжествующей гордостью допытывался Потемкин. – Чувствуешь?

– Очень хорошо пахнет! – подтвердил Олег и потянул носом.

Теперь исчезли все сомнения: игрушки действительно были пряниками.

Николай Николаевич выложил содержимое синен кастрюльки на тарелку, сделал шесть равных колобков, обвалял их слегка в коричневом порошке, и Олег снова вспомнил пирожное под названием «сладкая картошка». От приятных воспоминаний у гимназиста потекли слюнки и затосковало сердце по родному дому.

– Пища богов! – воскликнул Потемкин, любуясь произведением своих рук. – Петроградцы подобное лакомство видят только во сне, да и то лишь на пасху.

После обеда настроение гостеприимного хозяина стало еще лучше. Олег осмелился повторить свою просьбу:

– Можно посмотреть вашу коллекцию пряников?

– Теперь можно. Идем.

Потемкин извлек из кармана заветные ключи, и Олег направился за ним. Гимназист с любопытством рассматривал окаменевшие от времени пряники, аккуратно разложенные на слегка покатых полках. Возле каждого белел ярлычок с надписью на двух языках – английском и русском. Олег наклонился и прочитал:

№ 436

Риджайна,

Канада.

Пшеничная мука. Мед. Корица.

Размер 4×6.

1911. Февраль.

– Вот замечательный экспонат! – Николай Николаевич обратил внимание Олега на пряник, выпеченный в форме орла с распростертыми крыльями. – Посмотри на раскраску. Кажется, индийского происхождения.

Он показал Олегу один пряник, затем другой, третий, Николай Николаевич увлекся и достал плоские деревянные ящики с бархатной подкладкой на дне. Он извлек на стол несколько десятков фигурных пряников самой разнообразной расцветки.

– Вот, смотри, это Шаляпин! – с гордостью говорил Потемкин, словно он сам выпек пряник с изображением великого русского артиста. – А это узнаешь, кто?

– Наполеон Бонапарт.

– Верно. Видишь, Медный всадник… Великолепная работа! Это, друг, не ремесло пекаря, а творение настоящего художника… Собор Парижской Богоматери… А вот немецкий аэростат Цепеллин… А как тебе нравится двугорбый верблюд? Или вот этот орел? А часы? Как тонко сделан циферблат! А Дон-Кихот? Должно быть, испанская работа. А тот замок с ключом? Листья пальмы…

Потемкин показал все пряники и стал складывать обратно в плоский ящик.

– Долго вы собирали коллекцию? – спросил Олег.

– Собирал не я, – слегка смутившись, сознался Потемкин. – Мне продал ее знакомый. Он был очень богат и много путешествовал. Во всех странах, где ему приходилось бывать, он приобретал пряники. У человека водились шальные деньги. А для чего ему нужна была эта нелепая коллекция, я до сих пор не пойму. Очевидно, каждый по-своему сходит с ума.

На другое утро Николай Николаевич отправился на службу, но на этот раз он доверил Олегу ключ от квартиры и строго предупредил:

– Смотри, насчет коллекции ни гу-гу! Не трепли языком! А то ночью придут и убьют. В соседнем переулке старуху за две гнилых картошки зарезали. Знаешь, в какое время живем!

С этого дня Олег перестал путешествовать в Лесной и переселился на Пушкарскую улицу.

Николай Николаевич жил в одной комнате, служившей ему кабинетом и спальней одновременно. В остальных пяти в лучшие времена проживал неведомый собиратель коллекции.

Николай Николаевич оставил Олега в своей квартире, но по-прежнему закрыл на два замка дверь в комнату, где хранились жалкие остатки пряничной коллекции.

Гимназист, перебравшись на житье к Потемкину, в первое же утро занялся наведением чистоты и порядка в комнате Николая Николаевича. Среди бумажного хлама он обнаружил пачку полусгоревших писем, написанных одним и тем же прямым почерком с легкими кудрявыми завитушками. При одном прикосновении обугленные листы рассыпались, и в руках Олега осталось лишь несколько пожелтевших неполных страничек, случайно пощаженных огнем. Больше половины из них прочесть было немыслимо, но кое-что сохранилось, и гимназист прочел уцелевшие строчки.

«Мой дорогой друг! На корабль уже пронесли мой скромный багаж – ящик с пряниками. Среди них совершенно чудесные экземпляры – «Огненный змей» и «Подарок невесты». Я убежден, Вам они понравятся, я же от них…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

…хлеб нужды, черный простой хлеб, добываемый в поте лица, может интересовать социолога. Но я по натуре художник. Меня больше волнует хлеб радости, в приготовление которого народ вкладывает большое искусство. Собирая пряники и пряничные доски, я прокладываю свою собственную, пусть узенькую, но новую тропинку к изучению многовековой культуры народов, населяющих нашу планету. Пряник – это хлеб счастья! По склонности своего характера я предпочитаю изучать счастье людей, а не горе и нищету их…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Русские люди, покидая родину и обосновываясь в чужеземных странах, закладывали на новых местах селения, называя их родными сердцу именами. Так, я встретил вторую Калугу на канадской земле и там нашел наши калужские пряники. Мне вспомнилась дочь Ярослава Мудрого, княжна Анна Ярославна, выданная в одиннадцатом веке за французского принца. Вместе с соболями, золотом и жемчугами она привезла в подарок и киевские пряники…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

…вероятно, славянские народы, пахари и пчеловоды, первыми создали из пшеничной муки и меда хлеб радости. И где бы они ни появились, они несли пряники…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

…возможно, тут виноват угол зрения. Я знаю, скоро наступит время, когда пряник исчезнет с лица земли, так же, как исчезло домотканое полотно, вытесненное вульгарным фабричным ситцем. Машина штампует печенье…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Мой далекий друг! Меня несколько смешит и трогает Ваша привычка собирать мои письма. Я подозреваю, Вы накопили их за годы нашей дружбы несколько сотен. При последней встрече Вы уверяли, что они явятся хорошим материалом для будущей книги о пряниках. Сознаюсь, Ваша идея в конце концов увлекла и меня. В русской лит…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Захватила меня врасплох война. Я уже приготовился писать «Хлеб радости» и перечитал все свои письма, которые Вы так бережно и заботливо сохранили для меня. Вы правы! Они представляют известную ценность. Когда кончится война, я вернусь к ним. Николай Николаевич дал мне слово сохранить мое сокровище в целости. Я полагаюсь на него вполне. Разумеется, споко…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

…от нашей роты осталось только двадцать семь человек, а сегодня ночью мы снова идем в наступление. На душе у меня мрачно. Не думайте, что я боюсь смерти. Тут другое. Сердце мое стало пустым. После напишу подробнее. А сейчас целую Вас, мой далекий друг,

Ваш Африкан».

И последняя страничка, с плохо различимыми строчками на коричневой от ожога бумаге. Олег с трудом прочитал:

«…писать о наступлении, затеянном военным министром революции адвокатом Керенским. Я получил пулю в спину. Не подумайте, что я бежал от врага. Меня хотели убить свои же солдаты, с которыми я прожил всю войну и которых считал боевыми товарищами. Они не хотят воевать. Врач, осмотревший мою рану, сказал, что не хватило два миллиметра до смерти.

Сейчас я валяюсь в лазарете и мучительно думаю: куда мы идем? В какую пропасть тянут Россию? Неужели никогда не вернется старое? Если бы Вы знали, как я ненавижу проклятую революцию и этих взбунтовавшихся рабов…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Олегу пришлось прервать чтение. Неожиданно вернулся Николай Николаевич.

– Мне нездоровится, – сказал он. – Я отпросился к врачу.

И тут только Олег обратил внимание на цветущие щеки Потемкина, покрытые бодрым румянцем. Гимназисту стало ясно все. Николай Николаевич съел сокровище Африкана, его коллекцию пряников. Он жил в голодном городе, совершенно не зная голода. «Буржуйку» он топил пряничными досками. Письма собирателя коллекции шли на растопку.

Неожиданное открытие ужаснуло юношу. За обедом, когда Потемкин поставил на стол размоченные пряники, Олег не удержался и тихо спросил:

– Мы едим коллекцию?

Потемкин ответил не сразу.

– Голод не тетка, – сурово сказал он, опустив глаза. – Человеческая жизнь дороже окаменевших пряников. По существу говоря, они никому не нужны.

И после продолжительного молчания добавил неуверенно и смущенно:

– Я купил у Африкана Петровича коллекцию. Мне пришлось отдать ему все свое золото и все бриллианты.

После обеда Потемкин поспешил уйти из дому. Он пропадал до позднего вечера и вернулся в хорошем расположении духа. Похлопывая огромной ладонью Олега по плечу, он радостно объявил:

– Пропуски обеспечены. Завтра я их получу, а послезавтра мы тронемся в путь.

В эту же ночь с помощью Олега Николай Николаевич уничтожил остатки коллекции. Он рубил топором пряники на мелкие кусочки, а гимназист крошил их в медной ступке тяжелым пестиком, превращая в муку. Ее осторожно высыпали в полотняную наволочку. Когда она наполнилась, Потемкин завязал макушечку тесемкой и достал весы. Пряничная мука весила свыше пуда. За стеклянными дверцами шкафа остались темные пустые полки.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю