Текст книги "Гибель Светлейшего"

Автор книги: Николай Анов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Черт с ним, – донесся далекий голос капитана, – пусть дрыхнет. Только оттяните его к стенке.

Забира изо всех сил продолжал сопротивляться сну. Он слышал, как офицеры несколько раз выходили во двор и возвращались. Потом пришел дежурный и вполголоса разговаривал с Чумой. До ушей Забиры долетели отдельные слова, но он так и не уловил сути разговора.

– Спокойной ночи, капитан! – сказал дежурный на прощание и, звеня шпорами, удалился.

Забира притворился глубоко спящим. Он открыл глава, когда Чума задул свечи. В комнате было темно. Забира ощупал кобуру. Нагана не было…

…Полночь. Тихо на хуторе меннонита. Спят безмятежным сном солдаты отряда смерти. Часовые за оградой хутора охраняют их покой. Дежурный офицер, с черной повязкой на глазу, обошел два раза посты. Ему скучно, хочется спать. Он размышлял о своей собачьей жизни, которой не предвидится конца. Сегодня хорошо – отряд отдыхает. И завтра будет отдыхать, только в другом месте. Послезавтра предстоит операция – какая, никто не знает. Капитан Чума держит ее в секрете даже от офицеров. Это его обычная тактика. Скоро ли будет конец? Надо обязательно бежать! Но куда? По всей России горит земля… Проклятая революция, кто ее только выдумал!

Дежурный офицер с черной повязкой на глазу идет по двору. Он видит, как из дома выходит высокий боец и нетвердой походкой пересекает ему дорогу. Дежурный ленивым голосом окликает:

– Кто идет?

– Свой.

– Это ты, Полосухин?

– Я.

Боец не спеша приближается к дежурному офицеру. И тот падает замертво, сраженный ударом кинжала в грудь. Забира торопливо вынимает из его кобуры наган, надевает на голову шлем убитого и спешит к Светлейшему. Тихо ржет жеребец. Остап подтягивает подпругу, и вот он уже в седле. Часовой у ворот преграждает ему путь. Забира поднимает наган. Гремит выстрел.

С быстротой ветра мчится Светлейший, унося Забиру в густой мрак тревожной ночи. А сзади уже гулко лопаются выстрелы, и весь отряд смерти, поднятый командой «в ружье!», покидает хутор меннонита, чтобы нагнать красного шпиона, пробравшегося под видом зеленого в лагерь Чумы. Сам капитан принимает участие в погоне. Жажда мести наполняет сердце Чумы яростью. Он не подозревает, какое счастье выпало ему сегодня ночью. Удар забировского кинжала предназначался для его сердца. В темноте Остап Забира заколол угреватого поручика, перепутав никелированные кровати.

«Маяк революции»

Во время ночного налета катюшинцев на поезд Олег отделался основательным испугом да потерей проездного билета, находившегося в кармане у Потемкина. Вместе с другими ограбленными пассажирами гимназист приехал на станцию Гритчино, где стал в длиннейшую очередь к окошечку дежурного чека.

– До какой станции был билет?

– До Одессы.

И вот гимназист уже любовно рассматривает круглую дырочку на железнодорожном билете, и сердце его радостно бьется. Завтра днем он увидит Розочку.

Но поезд в Одессу пришел не днем, а поздно вечером. Всю ночь Олег провел у вокзала (ходить по городу запрещалось, а в вокзал не пускали) и лишь на следующее утро узнал неприятную новость: Фира Давыдовна и Розочка только вчера уехали в Святополь.

– А когда они вернутся?

– Не скоро, – равнодушно ответила черноглазая старушка, недвусмысленно давая понять, что ей некогда..

В большой растерянности Олег вышел на улицу. Денег у него не было ни копейки. Он сильно хотел есть.

«Зачем же я сюда приехал?» – с горечью подумал юноша, впервые сообразивший всю безрассудность своего поступка. Он стремился в Одессу так, словно здесь был у него родной дом, где его ожидали с нетерпением. А оказалось, что он всем совершенно чужой. Возможно, в его отсутствие о нем даже и не вспомнили ни разу.

И все же гимназист решил немедленно ехать в Святополь, зайцем, без билета. Ночью он забрался в теплушку. Путешествие оказалось продолжительнее, чем он предполагал. Несколько раз безбилетного пассажира выбрасывали из вагона. Почти неделю он просидел в тюрьме. На небольшом полустанке его избили за украденную картошку. Наконец после мучительной дороги он достиг Святополя.

Розочку Олег нашел в здании бывшей женской гимназии. Девушка занималась в школе ликбеза. Она писала мелом на классной доске, а тихие старушки, вглядываясь в крупные буквы, старательно читали нараспев:

– Мы не рабы… Рабы не мы…

Олег дождался, когда Розочка объявила перерыв, и подошел к ней, испытывая большое смущение.

В грязном босоногом оборванце девушка только по очкам узнала своего спасителя. Олег сильно загорел, возмужал и огрубел от перенесенных дорожных лишений.

– Какой вы страшный! – воскликнула она, с недоумением переводя взгляд с лохматой головы на босые ноги гимназиста. – Куда вы едете?

– К вам! – сразу сознался Олег. – Я не нашел мамы и сестры. И не знаю, где их искать.

Розочка густо покраснела. В ее глазах, похожих на фиалки, промелькнуло смущение.

– Откуда вы узнали, что мы в Святополе?

– Я был в Одессе. Мне сказала ваша тетя.

– У меня сейчас будет третий урок, – задумчиво произнесла Розочка. – Приходите к нам домой. Мы живем на улице Робеспьера, номер одиннадцать. Желтые ворота, красный дом под зеленой крышей, под окнами сирень. Придете?

– Хорошо.

Фира Давыдовна тоже удивилась, увидев Олега. Выслушав его рассказы о Петрограде, налете бандитов на поезд, о путешествии в Одессу и Святополь, она оказала:

– Вы, Олег, спасли Розочку, и мы никогда этого не забудем. Оставайтесь в Святополе, Я найду для вас работу, а Розочка поможет вам сделаться хорошим комсомольцем.

Тяжелый камень свалился с сердца гимназиста.

– Что вы, Олег, умеете делать?

– Ничего.

– Это плохо. Сейчас революция, вы должны уметь делать все, – сказала Фира Давыдовна. – Иначе пропадете.

В тот же день Олег получил ордера на белье, штаны, рубаху и ботинки. В парикмахерской тоже по ордеру ему наголо остригли голову, и юноша приобрел благопристойный вид.

Вечером во время прогулки Розочка объяснила Олегу, почему Фира Давыдовна покинула Одессу:

– Святополь – наш родной город, – говорила девушка. – Здесь родились мои папа и мама, здесь они поженились, и здесь появилась на свет я. Сейчас мой отец на фронте. Он велел нам перебраться в Святополь и ждать его здесь. Он должен сюда приехать.

Фира Давыдовна сдержала свое обещание и устроила Олега в профсоюзный клуб «Маяк революции». Его назначили на должность заведующего. Гимназист сам подметал помещение, писал, используя старые газеты, афиши, а перед «мероприятиями» накрывал на сцене колченогий стол кумачом и расставлял ломаные скамейки. Он воевал у входных дверей с детворой, пытавшейся проникнуть в зрительный зал, где проходило партийное или профсоюзное собрание.

Здание клуба «Маяк революции» принадлежало раньше местному богачу Халунину. Этот огромный кирпичный амбар уездные организации национализировали и приспособили под очаг культуры. Клуб получился не хуже, чем в других городах. Когда же на пост председателя уездного ревкома определили Василия Ивановича Рябоконя, беззаветного поклонника театрального искусства, его стараниями была сооружена сцена. Досок в городе не было, Но комсомольцы устроили веселый субботник – разобрали забор бывшего халунинского сада. Строительного материала хватило с лихвой и на суфлерскую будку и на стенку, чтобы отгородить каморку под жилье заведующему клубом.

Василий Иванович лично содействовал рождению драмкружка и даже сам принимал участие почти во всех постановках, поражая своей великолепной игрой святопольских членов профсоюза.

Председателя ревкома тянула в «Маяк революции» не только неуемная страсть к высокому искусству. Существовал и другой, не меньшей силы магнит в облике упродкомовской конторщицы Наташи Халуниной. Высокая, стройная блондинка с серыми глазами считалась в городе признанной актрисой. Она и руководила драмкружком.

Тут следует раскрыть тайну взаимоотношений всесильного товарища Рябоконя и скромной сотрудницы упродкома.

До революции Василий Иванович работал младшим приказчиком в галантерейном магазине Халунина и еще в те годы воспылал к дочке своего хозяина чувством первой любви. Зародилась она на любительском спектакле, в котором пришлось принять участие курносому смуглолицему пареньку Василию, вчерашнему ученику, только что вставшему за прилавок. Гимназистка Наташа искала тогда исполнителя роли для пьесы из купеческой жизни. Случайно зайдя в отцовский магазин, она остановила свой выбор на Василии, решив, что роль молодого приказчика лучше всего исполнит настоящий приказчик. И Василий Рябоконь сыграл ее очень удачно, открыв себе дверь в богатый купеческий дом, где собиралась гимназическая молодежь, мечтавшая о сцене и славе.

Но в то время, до революции, слишком глубокая пропасть разделяла гимназистку, дочь богатого купца, и младшего приказчика. Василий Рябоконь был приятен лицом, почтителен и неожиданно обнаружил артистический талант, поднявший его в глазах Наташи. Не найдя в своей робкой душе смелости объясниться девушке в любви, Рябоконь отправил ей любовное послание, списав его полностью с письмовника. Совершенно случайно письмо попало в руки отца, и тогда разразилась гроза. Николай Харитонович Халунин нещадно лупил аршином юного приказчика и, задыхаясь от ярости, приговаривал:

– Артист! Со свиным рылом в калашный ряд! Я научу тебя, сукин сын! Будешь знать свое место, хамское отродье!

На другой день Василия Рябоконя в магазине не было. Униженный и оскорбленный, с позорными синяками и ссадинами на лице, он обходил стороной халунинский дом.

Вскоре вспыхнула война, молодой приказчик исчез из города, и Наташа забыла о его существовании.

Встретились они через четыре года с лишним. Василий Иванович Рябоконь нежданно-негаданно вернулся в Святополь, одетый в блестящую кожу, в лихой кубанке, с маузером на бедре. Он въехал, сверкая орденом Красного Знамени, во главе отряда бойцов в родной город на добром коне, поигрывая витой кожаной плеткой.

Василий Иванович немедленно арестовал, как заложника, купца Халунина, а затем поехал объясняться в любви к Наташе. Она не сразу узнала в комиссаре своего поклонника и артиста, а когда узнала – растерялась, побледнела и скрестила кисти рук на груди, словно умоляя о пощаде.

– Приглашаю вас вести серьезный разговор со мной, Наталья Николаевна, – строго заговорил Рябоконь и, опустившись в халунинское кресло, вытянул ноги в щегольских хромовых сапогах. – Про то, что я питал к вам известные чувства в тринадцатом году, конечно, никому не секрет. Но ваш папаша Николай Харитонович проявил тогда себя как последний купеческий самодур. Это тоже, надеюсь, вам стало известно. Другой на моем месте не стал бы сажать Николая Харитоновича в тюрьму, а поставил без всякой канители к стенке. Но я, как большевик, имею право питать чувство мести лишь к целому классу паразитов. Личные счеты с вашим родителем сводить не намерен, не хочу марать свое пролетарское достоинство. Я только презираю его, как бывшего эксплуататора, а судить Николая Харитоновича будет наш беспощадный ревтрибунал.

Наташа ахнула и заплакала, прижимая кружевной платочек к глазам. Рябоконь закурил, сломав три спички от волнения.

– Раньше времени чего зря слезы лить? Могут и не расстрелять. Я бы лично помиловал только за то, что благодаря буржую Халунину понял классовую сущность пролетарской борьбы. В тот день, когда он меня перед людьми опозорил и эту отметинку над бровью аршином на всю жизнь оставил, мне вся классовая сущность жизни открылась.

Наташа перестала плакать, но на щеках ее еще блестели невысохшие слезы. Испуганно смотрела она на сурового гостя.

Рябоконь достал спичечный коробок, раскурил потухшую папиросу и, четко выговаривая каждое слово, сказал:

– Я пришел выяснить ваши чувства ко мне. Прошу только ничего не бояться и говорить правду! Мне это нужно обязательно знать.

– У меня убили… мужа, – с трудом выдавила последнее слово Наташа.

Василий Иванович сразу даже не понял Наташиных слов. А когда понял, застыл в тягостном изумлении, потеряв дар речи. Так просидели они некоторое время молча, не глядя друг на друга. Наконец Рябоконь пришел в себя.

– Кто убил? Красные?

– Немцы.

Василий Иванович дрожащей рукой сунул непотушенный окурок в цветочный горшок на окне. Он сидел молча, с виду спокойный, и только желваки, ходившие под смуглой кожей на скулах, выдавали его душевное состояние.

– Ну, хорошо! – как-то совсем тихо сказал Рябоконь и, звеня шпорами, ссутулившись, вышел из комнаты.

На другой день Николая Харитоновича освободили, а Василий Иванович покинул город так же неожиданно, как и появился в нем. Вернулся он, сильно хромая на правую ногу, через полгода вместе с женой, приобретенной на фронте, и остался в Святополе строить для народного счастья советскую власть. Купец Халунин, потерявший все свои богатства, сбежал из города, а Наташу мобилизовали работать в упродком конторщицей.

Никаких объяснений между ней и Василием Ивановичем больше не было. Встречались они как добрые знакомые, главным образом в клубе «Маяк революции», когда готовилась новая постановка с участием Рябоконя. На репетициях полновластно командовала Наташа. Ее как самую опытную и признанную актрису выбрали режиссером. И Василий Иванович послушно выполнял все Наташины указания. По ее требованию он говорил слова своей роли то очень громко, размахивая руками, то совсем шепотом, так что зрители, даже сидевшие в первом ряду, ничего не слышали.

Олегу чаще всего приходилось иметь дело по работе с Василием Ивановичем и с Наташей. Эти два человека пылали любовью к театру, веря, что клубные спектакли облагораживают сердца и души святопольских граждан. Почти никогда Рябоконь не отказывал Олегу в помощи, давал деньги, кумач, краску, распорядился даже передать клубу реквизированную у попа парчовую епитрахиль, необходимую для антирелигиозного спектакля. А по заданию Наташи гимназист бегал по городу, собирая артистов на репетиции, и частенько заменял суфлера.

Хотя свободного времени у Олега оставалось не так много, он все же каждый день виделся с Розочкой. Девушка работала в уездном комитете комсомола, отвечала за культурно-просветительную работу среди молодежи, и было вполне понятно, что заведующий клубом приходил к ней почти ежедневно для деловых разговоров. Но Олегу больше нравилось встречаться с Розочкой не на работе днем, а вечером в городском саду. Повелось как-то так, что из сада они шли на реку, всегда на одно и то же месте – к спиленному тополю. Розочка усаживалась на широкий пень, а Олег располагался на траве и смотрел в ее глаза, похожие на фиалки. И здесь они продолжали разговор, начатый еще в городском саду в первые минуты свидания.

Девушка была развитее гимназиста, она читала газеты, слушала доклады, с которыми выступала в Святополе ее мать. Прекрасный мир революции был для комсомолки близок и понятен. Товарищ Ленин помог рабочим и крестьянам создать советское государство. Земля, фабрики, заводы теперь принадлежат народу. Народ победил белых генералов: Корнилова, Каледина, Деникина. Он разобьет и проклятого Врангеля.

Розочка жила с матерью в Севастополе и видела, как белые расправлялись с рабочими. Олег тоже видел. Он вспомнил двух повешенных на симферопольском базаре – грека Згуриди и маленькую школьницу в коричневом платье – и рассказал о них девушке.

– Грека ничуть не жалко, – сказала Розочка. – Он спекулянт, а их надо уничтожать. Но за девочку чека им отомстит, когда мы займем Крым.

Девушка сорвала ромашку и стала гадать на цветке. Лицо ее сделалось задумчивым. Отрывая один лепесток за другим, она говорила:

– Я хотела уехать к отцу на фронт и поступить добровольцем в Красную Армию. Но мама против. Конечно, очень странно для большевички.

Розочка отбросила ромашку.

– Коммунисты сейчас умирают на фронтах, как раньше революционеры умирали на баррикадах. Ты читал «Подпольную Россию»?

– Нет.

– Обязательно прочитай про Софью Перовскую, Желябова и Халтурина. Они для народа не пожалели своей жизни. Я читала про их мучения и плакала.

Розочка помолчала и сказала с грустью:

– А нас никогда не посадят в тюрьму и не пошлют на каторгу. Кончится война, и советская власть разрушит все тюрьмы. А я так мечтала пострадать за народ. Это великое счастье.

– Какое же счастье в тюрьме сидеть?!

Розочка с сожалением посмотрела на Олега.

– А я бы на твоем месте ушла в Красную Армию, – сказала она. – Сейчас весь народ раскололся на красных и белых. Каждый человек должен выбрать себе место. Почему ты не вступаешь в комсомол?

Олег молчал. Он хотел это сделать без Розочкиной помощи, самостоятельно, но ему сказали, что в комсомол пока принимают только рабочую молодежь, а он как завклубом числится по анкете служащим.

– Вступлю! – ответил Олег угрюмо.

В этот вечер, проводив Розочку до дома и вернувшись к себе в каморку, Олег долго не мог уснуть. Он чувствовал, что девушка считает его трусом. Конечно, заведовать клубом мог бы и инвалид.

Гимназист заснул на рассвете, а проснулся очень поздно. На пожарной каланче пробили десять раз. Он потянулся, вставать не хотелось. Но кто-то настойчиво барабанил в железную дверь. Олег открыл и увидел ревкомовскую рассыльную.

– Рябоконь тебя зовет. Секретарь сказала, чтобы зараз пришел.

– Ладно. Приду.

Через четверть часа Олег был в ревкоме. Он вошел в кабинет Рябоконя и остановился у дверей. Василий Иванович шумно разговаривал по телефону. Должно быть, на другом конце провода его плохо слышали, он сердился, дул в трубку и кричал:

– Это УОНО? Слушаю!.. Алло! Алло! УОНО? Вот черт… Слушаю!.. Слушаю…

Но никто ему, видимо, не отвечал, и Василий Иванович яростно крутил костяную ручку аппарата, прибитого к стене за спинкой кресла. Серебристый звон наполнял комнату.

Олег глянул на посетителя, сидевшего возле стола, и чуть не выронил из рук парусиновый портфель.

– Сер…

Он мгновенно прикусил язык, встретив предупреждающий взгляд. Перед ним был Гроза-Волынский, крымский друг.

Олег готов был кинуться ему на шею, но взгляд актера заставил его сдержаться. Пользуясь тем, что Рябоконь звонил по телефону почти отвернувшись к стене, Гроза-Волынский многозначительно приложил палец к губам. Олег понял знак. Актер советует ему молчать.

Почему? Это было удивительно и непонятно. Гимназист с недоумением и даже легкой обидой смотрел на Грозу-Волынского. Лицо Сергея Матвеевича было непроницаемо чужим. Василий Иванович, истощив свое терпение, с сердцем повесил телефонную трубку на крючок и повернулся к Грозе-Волынскому.

– Чистое несчастье, а не телефон! В УОНО я вам дам записку к заведующему. А сейчас вот познакомьтесь с нашим завклубом «Маяк революции». Товарищ Девятов, а мы его зовем просто Олег. Человек молодой, но дело свое понимает. Не обижаемся.

Сергей Матвеевич одобрительно кивнул головой.

– Старается, чтобы наш «Маяк революции» светил трудящимся ярко.

Раздался осторожный стук в дверь.

– Давай, заходи, кто там!

В кабинет вошла раскрасневшаяся Наташа. Она, видимо, очень торопилась.

– Я за вами посылал, – сказал Рябоконь. – Вы срочно понадобились. Вот приехал товарищ, московский артист и режиссер. Познакомьтесь, это наша лучшая актриса… Наталья Николаевна, – руководит в клубе драмкружком.

Гроза-Волынский поднялся и склонил голову:

– Очень рад познакомиться!

– Я сейчас объясню, в чем дело, товарищи, – заговорил Рябоконь. – Сергей Матвеевич Гроза-Волынский согласен поработать в нашем городе. Надо полагать, он хороший спец своего дела. Для нас большая находка. Можем около него поучиться. Насчет устройства жизни, – квартира, паек, – я все сделаю. Обижаться товарищ не будет. Советская власть ценит полезных людей. А насчет развертывания работы могу сказать одно: держите крепкую связь с Натальей Николаевной и товарищем Девятовым. Располагайте ими, как своими помощниками. Сейчас же прошу меня извинить.

Рябоконь провел ладонью по горлу, показав этим свою занятость, и поднялся из-за стола. Гроза-Волынский, Наташа и Олег покинули председательский кабинет. Они вышли на улицу, и здесь Наташа, слегка смущаясь, сказала:

– Я отпросилась с работы всего на десять минут…

– Понимаю, понимаю, – торопливо перебил ее Гроза-Волынский. – Мы с вами еще успеем поговорить. Пожалуйста, идите!

Сергей Матвеевич поцеловал Наташе руку, чем еще больше смутил ее и заставил покраснеть. Гроза-Волынский и Олег остались вдвоем.

– Куда мы пойдем? – спросил Гроза-Волынский. – Я приехал сегодня ночью и ничего здесь не знаю.

– Идемте ко мне в «Маяк революции». Я живу один. Тут совсем рядом.

Олега разбирало любопытство, он хотел поскорее узнать, зачем приехал Сергей Матвеевич и Святополь и как он пробрался через линию фронта. Гимназист вспомнил неприступную крепость на узком Перекопском перешейке.

Но Гроза-Волынский заговорил только в клубе, когда Олег привел его в свою каморку.

– Ты что, здесь живешь?

– Да.

Сергей Матвеевич огляделся по сторонам и опустился на заскрипевший стул.

– Тут нас никто не слышит?

– Никто.

– Знает кто-нибудь, что ты был в Крыму у Врангеля?

– Знают.

Гроза-Волынский помолчал.

– Ни одному человеку не рассказывай, что мы с тобой знакомы и вместе жили в Севастополе. Я тебя вижу первый раз в жизни, ты меня тоже. Ясно?

– Ясно! – ответил Олег, хотя ему было непонятно, почему Сергей Матвеевич свое знакомство с ним считает предосудительным и хочет скрыть его.

– Ну, рассказывай о себе! – Гроза-Волынский расположился поудобнее на топчане. – Я посадил тебя в Тендре в шаланду к контрабандисту. А что с тобой было дальше, даже представить не могу.

Олег стал вспоминать все пережитые события и встречи. И бурю на Черном море, и обыск в чека, и поездку в Петроград и неудачное путешествие с Потемкиным в Крым, закончившееся бандитским налетом и разлукой.

Рассказ Олега Сергей Матвеевич выслушал с большим вниманием. Находчивость Потемкина, съевшего коллекцию пряников загадочного Африкана, показалась ему остроумной, и он не осудил его.

– Каждый спасает себе жизнь, как умеет! – заметил Сергей Матвеевич.

О себе он сказал кратко.

– Врангелю скоро будет крышка, и оставаться в Крыму не было смысла.

– Вы тоже через Одессу приехали?

– Да, через Одессу. Но теперь давай забудем наш сегодняшний разговор. Запомни: я не знаю тебя, ты не знаешь меня.