Текст книги "Очерки бытия российского (СИ)"

Автор книги: Николай Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

бежавших еретиков немедленно рассылались по всей Европе. Об арестах подозрительных трибуналы сообщали один другому, и несчастная жертва направлялась в ту страну и в тот город, где её показания могли раскрыть других виновных. Папская инквизиция была всемогущей и вездесущей" [43]. Таким образом Европе удалось предотвратить распространение раскола за критическую точку, когда с ним уже не справиться. Светская власть была едина с церковной, понимая, что раскол религиозный неизбежно перекинется на раскол политический. Если обратить внимание на западную литературу XIX столетия (Ницше, Жид, Пруст, Камю), то можно прийти к заключению, что инквизиция не укрепила европейцев в их религиозной вере, но научила законопслушанию, которое, порой, трудно отличить от искренней религиозности. Постепенно религиозное законопослушание обернулось законопослушанием политическим.

(Раздел 6). С наступлением эпохи Возрождения в менталитет европейского общества стали вливаться новые формы мышления. Великий живописец Альбрехт Дюрер «более желал узнать, в чем состоит его способ (каноны пропорции Якобуса), чем лицезреть царство небесное». Для Дюрера красота заключалась в природе, а природа в Боге. Бог – это природа. «Математически мы сможем найти часть красоты, данной нам, и намного приблизиться к совершенной цели», – писал Дюрер в своих дневниках.

Затем наступило время рационализма – видения мира как часового механизма. На искусство стали смотреть как на источник удовольствий. Бэкон и Декарт признавали познавательную роль искусства, но на поэтов смотрели свысока. Чем больше философии удавалось усилить и упорядочить себя в соответствии с новыми научными методами, с помощью которых Т. Гоббс превращал все вещи в материю и движение, а Б. Спиноза сделал процесс духа автоматическим и механическим, тем больше она отвергала красочность образного мышления. Великий математик и мыслитель Г. Лейбниц в частном письме писал, что он сожалел о случившемся пожаре, погубившем много полотен талантливых художников, но "все же склонен согласиться с русским царем, сказавшим ему, что он больше восхищается некоторыми хорошими машинами, чем собранием прекрасных картин, которые ему показали в королевском дворце". Так "эпоху веры, основанной на разуме, стала сменять эпоха разума, основанного на вере". (Уайтхед).

Двадцатый век оказался веком познания "молекулярной физики" социальной природы людей, глубинных подробностей бытия. С легкой руки Ж. Ж. Руссо люди стали раскрывать себя, как никогда до того. Все о себе. Обнажение того, что раньше было тайным и запретным, стало модным. Одним из первых сделал это Стринберг в 1893 году в своем романе "Исповедь глупца". XX век в известной мере шел по этому пути (Стринберга-Жида-Фрейда) и говорил о себе то, о чем молчали их отцы и деды. "Загадок природы людей, в сущности, оставалось всё меньше и меньше. Отгадки на них даны. Литература и поэзия стали превращать загадки в уравнения: каждый может сам их решить, если научится думать. И всякое уравнение может получить разрешение" (Н.Берберова. "Курсив мой", 1972).

Чтобы научить людей решать эти уравнения возникла наука социология. А. Белый не разделял в этом оптимизма социологов. В большинстве своём социология "предлагает фантастические псевдообъяснения, пусть и блестящие, но оказавшие дурную услугу: ныне они наготове у любого для объяснений симптомов социальных феноменов," – писал Л. Витгенштейн. Единственный результат: всё то, что ранее считалось предосудительным, стало делаться открыто и даже демонстративно. Но пользы от этого до сих пор не наблюдается. Стринберг рассказал в "Исповеди глупца", как первая жена ушла от него и почему она ушла. Вся его глубоко личная драма отражена в этой книге. Потом он женился во второй раз и взял со своей новой жены слово, что она никогда не прочтет его "Исповедь". Она не сдержала слово, прочла книгу и, забрав с собой детей, покинула его. Тогда он женился в третий раз и опять заставил жену поклясться, что она этой книги не прочтет. Она сдержала данное слово. Но через шесть лет жизни со Стринбергом, так и не прочитав "Исповеди", его покинула, забрав детей. Эти женщины, судя по всему, с социологией знакомы не были, тем не менее читавшие его исповедь, как и её не читавшие, поступили единообразно. Но самый главный вывод: автор этой книги сам не извлек для себя полезных советов, как составлять эти уравнения и как решать созданные им самим, чтобы нормализовать свою жизнь. Судя по мнениям психологов, Стринберг никаких уравнений искать не намеревался. Его исповедь всего лишь попытка испытать наслаждения от расчесывания невротических ран своей личности. Называется это "интеллектуальным мазохизмом".

"Подлинная страсть двадцатого века – проникновение в Реальную Вещь, в конечном счете, в разрушительную Пустоту сквозь паутину видимости, составляющую нашу реальность" – так определил XXый век С. Жижек. Просвещенческий разум был просто "одержим страстью к копанию. Его исследовательский бур не знал усталости; постоянно углублялся во все новые и новые пласты реальности, выдавая на-гора все более глубокие истинные сущности, – этакая эссенциалистская матрёшка. Глубина приравнивалась к подлинности, даже к какому-то совершенству. Тем самым объяснительные и иные возможности феноменологического разнообразия мира принижались, недооценивались, а порой и сознательно игнорировались. У бесконечного погружения в глубину было, пожалуй, всего одно ограничение – трансценденция, т.е. нечто такое, что всегда оставалось за пределами разума, его познания, что не поддавалось переводу (во всяком случае полному) в познавательные образы, в знание. В гносеологической области такой трансценденцией был объект (его неисчерпаемость), в моральной – Бог и т.д." [70]. В результате, эпоху малых обманов и высоких истин сменила эпоха виртуального восприятия происходящего, став эпохой низких истин и больших обманов. "Истины не ходят тьмами. Только– обманы". (М. Цветаева).

В 30-ых годах прошлого столетия испанский философ Ортега-и-Гассет заметил, что "посредственный ум настолько осмелел, что считает себя вправе навязывать свою посредственность всем как образ единого мышления". Наступило время, когда "никто никого не признавал. Это было признаком хорошего литературного тона. Как и теперь, впрочем" (В. Катаев).

Подробный анализ динамики взаимоотношений искусства и науки вплоть до наших дней приведён в работе К. Гильберта и Г. Куна [3], которые отметили цикличность, как бы в противофазе, смены акцентов эстетического и логического восприятия мира. Качели истории всё более и более раскачивают рациональные компоненты ритмов потока сознания нашего времени, вытесняя его чувственный компонент на его периферию.

Гегель в своем эссе о карточной игре писал: "Что главным образом сообщает игре интерес, так это страсть. Для хладнокровного игрока, лишенного к тому же стремления нажиться, игра в карты имеет смысл главным образом со стороны рассудка и способности к суждению – как упражнение этих способностей. Но кроме этого, не считая жажды наживы, тут действует ещё и игра страстей, колеблющихся между страхом и надеждой, которую вообще возбуждает игра в карты: состояние духа, несовместимое с душевным спокойствием, характерным для более возвышенного умонастроения того самого, которым дышали все деяния древних греков и которое сохраняется в самых дерзновенных взлетах страстей до тех пор, пока человек остается человеком, а не игрушкой демонических сил. Это исполненное страха и беспокойства состояние духа, характерное для нашей эпохи, и есть то, чему мы обязаны широким распространением карточной игры. В этом влечении страстей нет ни грамма разума". В постмодернизме игра выступает в качестве мировоззренческого методологического принципа. Всё в нашей современной жизни – игра или, во всяком случае, может быть представлено игрой. Даже технология является разновидностью игры, но выигрывают в ней не истину, не справедливость, не красоту, а эффективность. Базовая, матричная форма игры – игра языковая. Социальность, как таковая, представляет собой выразительные переплетения языковых игр. Игра – одно из самых эффективных средств войны, которую постмодернизм объявил тотальности, диктатуре разума и другим монстрам модернизма. Одновременно она повышает нечувствительность человека к различиям и укрепляет его способность терпимо относиться к несоизмеримому, несопоставимому в теории и на практике. Игра размывает абсолютные моральные ценности и высокие нравственные идеалы: теперь можно просто плыть по течению жизни, играть и изобретать. На место реальной чувственной жизни, как организующего принципа общественных отношений, постмодернизм ставит симуляцию. [13, 71]. Интересно, что это давно заметили Спиноза и Гегель. Последний назвал это "хитростью разума". [72].

И тот, и другой, исходя из разных предпосылок, приходят по данному вопросу к очень близким выводам, что подтверждается тем фактом, что они оба противостоят теориям права, основанным на общественном договоре. И для Спинозы, и для Гегеля необходимо, чтобы разум хитрил с правом, иначе говоря, чтобы разум одновременно использовал право, как инструмент в борьбе за подлинно свободную жизнь и рассматривал право так, как оно есть, дабы улучшить его функционирование таким образом, чтобы интересы и разума и права оказались согласованными, а человеческое существование сделалось бы попросту сносным. Однако это не зависит ни от намерений, ни от действий индивидов или групп индивидов, которые сами по себе и для самих себя принимали бы решения о том, что есть благо для всех остальных, и тем самым, не упраздняя права, свели бы его к условиям его собственной природной иррациональности. Спиноза и Гегель солидарны в решающем пункте: право есть процесс без субъекта.

Это является одним из примеров самоорганизации структуры социальных связей, исходно зарождающихся стихийно помимо разума и воли людей. "Сегодня школа считается хорошей, если дети в ней хорошо проводят время. В прошлом не это было критерием. Наши дети узнают в школе, что вода состоит из водорода и кислорода. Кто этого не понимает, глуп. А самые важные вопросы при этом опускаются. Думаю, что нынешнее образование нацелено на сокращение способности к состраданию" – писал Витгенштейн почти сто лет тому назад. Популярный и поныне педагог Д. Карнеги (1888-1955), автор концепции бесконфликтного общения, признался, что он счастлив, наблюдая как молодое поколение американцев с увлечением учится быстро писать и печатать на машинке, и совсем не интересуется мёртвыми языками. Власти США усиленно внедряют в сознание людей уверенность, что современная либеральная цивилизация уникальна и совершенна настолько, что нечему учиться у прошлого [75]. В итоге унаследованное Западом от греков познание ради познания обернулось проявлением не разума, а лишь желанием добиться выигрыша и хорошо проводить время. Игра требует азарта и честного следования её правилам, что характеризует менталитет Запада.

(Раздел 7). Согласно Ортега-и-Гассет, это был «решительный разрыв настоящего с прошлым, завершившийся в двадцатом веке. Мы чувствуем, что мы как-то внезапно остались одни на земле; что мертвые не только оставили нас, но исчезли совсем, навсегда; что они больше не могут помогать нам. Все остатки традиционного духа исчезли. Образцы, нормы, стандарты больше нам не служат. Мы обречены разрешать наши проблемы без содействия прошлого, будь то в искусстве, науке или политике. Европеец одинок, рядом нет ни единой живой души, он – как Питер Шлемиль, потерявший свою тень» [60].

Язык является наиболее адекватным отображением духовного состояния человека и общества. Скупость языковых форм, обедняя интеллект, погружает людей в туман. Группа лингвистов из Италии, США и Израиля в 2012 году провела статистический анализ корпусов текстов иврита, английского и испанского языков и пришла к выводу, что скорость фиксации новых слов за последнее время существенно отстает от скорости утраты старых, в результате чего происходит сокращение словарного разнообразия. ("Statistical Laws Governing Fluctuations in Word Use from Word Birth to Word Death" в журнале "Scientific Reports. Nature"). К сожалению, мы должны признать, что этот вывод однозначно свидетельствует об оскудении менталитета современного человека. Количество слов, символизирующих компоненты материальной структуры природы, за последние 200 лет резко возросло. В то же самое время со значительно большей скоростью умирают слова чувственного восприятия окружающего. Это является симптомом упрощения сознания вследствие "роботизации" людей: язык из средства общения постепенно превращается в средство передачи инструкции, как это имеет место в программном обеспечении автоматов и роботов. Полезно взять на заметку, что без всякого статистического анализа к такому же мнению пришёл A. Тойнби (1889 – 1975). Так в XX столетии ритмы чувственного созерцания окружающего практически угасли. Согласно мнению А. Уайтхеда, признаком позитивного развития цивилизаций является стремление к утонченности чувств.

Может быть, простота -

Уязвимая смертью болезнь.

Эти строки принадлежат поэту серебряного века М. Кузмину.

В XVIII веке мир стал погружаться в атмосферу злобы и предчувствие конца света, охватившее к началу ХХ века практически весь мир. Президент США Г. Гувер, наблюдая происходящее в Европе, писал: – "Эмоции ненависти, мщения, оправдание неправедного были всплеском лихорадки народов Европы. Гены тысячелетий, впитавшие ненависть и страхи поколений, были в крови её народов". Согласно мнению очевидца тех событий философа Б. Жувенель – то было время крайнего презрения к человеку. "Жажда убийств охватила планету", – писал французский искусствовед А. Труайя в книге "Борис Пастернак". "Каждый жил, как хотел", – наблюдая происходящее, писатель Б. Брехт повторил слова Макиавелли о периоде междоусобных войн в Италии. Люди хотели войны! Статистическая обработка газетных статей и высказываний отдельных лиц показала, что около 90% европейских и русских интеллектуалов в 1914 году были за войну. "Они хотели этой войны, и они её получили" (Пятигорский. "Мифология и сознание современного человека"). Фраза "люди хотели войны" часто встречается в мемуарной литературе рядовых свидетелей событий того времени, далеких от теоретизирования или философских обобщений. Монархии рушились и дробились. Дух Молоха, неумолимо и бесчувственно решающий судьбы людей, витал над Европой начала прошлого столетия. Локальные войны: вторжение Японии в Маньчжурию и в Китай, революция в Монголии, расстрелы невооруженных повстанцев британскими властями в Индии и в Африке, религиозные войны на Востоке, приход к власти фашистов в Германии и Италии, гражданская война в Испании, массовые расстрелы мирных демонстраций в Индии, России и США – вот краткий перечень событий того времени, связанных кровавыми нитями. Весь мир пришёл в движение. То был рокот масс, стремившихся к признанию своего места в истории. Закончился этот период самыми разрушительными за всю историю человечества мировыми войнами.

В атмосфере духа этих событий во Франции и спустя сотню лет в России произошли революции. Завершились они традиционно: "списки отняты, писцы уничтожены. Подданных больше нет, страна вращается как гончарный круг: высокие сановники голодают, рабыням дозволено всё, в стране грабежи и убийства ...".

II – 3. Ритмы либерального капитализма

Предчувствуя распад христианской монархии,человечество вновь послало поэтов и философов искать Бога. Они пересекли Атлантический океан и достигли Америки. Не удержусь повторить слова Бунина: – "И среди смешавшегося человечества зачалось смутное и радостное предчувствие нового рассвета. Вновь случилось, что завоеватель мира не дерзнул покорить мир богу своей нации дабы" на бескрайних просторах Америки создать империю свободы и равенства.

(Раздел 1). Mного было предпринято попыток объяснить загадку экономического и политического успеха Запада, как и неспособности других стран следовать его примеру. Одной из последних служит книга Hernando de Soto «Mystery of Capital» (Загадка капитала, 2000 г.), в которой обобщён более чем двадцатилетний труд большой группы экономистов, политиков и философов. Помимо научного анализа, члены этой группы беседовали со многими ведущими экспертами в экономике и политике почти всех развитых и развивающихся стран (включая и перестраивающуюся в то время Россию). Авторы утверждали, что все участники этого исследования не имеют представления о том, с какой стороны подойти к решению этих вопросов.

Струи рационального и религиозного сознания, зародившиеся в Европе, более чётко разделились и, как лавина, разлились на ментально неустойчивом пространстве Северной Америки. Многие американцы до сих пор гордятся, что в их стране на душу населения построено больше церквей, чем в любой части мира. На рис. II-9 представлена копия картины "Застольная молитва" Нормана Роквэлла, имя которого до сих пор вызывает у многих американцев из поколения пятидесятых годов ностальгию о "золотом веке" их юности, когда религия объединяла американцев, ещё не отгораживавшихся, как в наши дни, друг от друга заборами. В декабре 2013 года эта картина, не представляющая особой художественной ценности, была продана за рекордную цену (для картин американских художников) в 46 миллионов долларов на аукционе в Sothby.

Как в Греции и в Италии, демократия США зарождалась в малых городах, заселённых пилигримами из Европы, враждующими между собой как на Диком Западе Америки, так и на её не менее диком Востоке. Исход бифуркации сознания породил нечто подобное античным цивилизациям: возникло общество, по словам Бейтсона[8], внешне выглядящее как самое демократичное, а внутренне – как самое авторитарное.

История США является примером встречи страсти и случая. Случай подвернулся в 1773 году, когда колонисты выбросили в море ящики с чаем, принадлежащие Ост-Индийской компании в знак протеста против введения Британией налога на чай. Это событие стало знаменательной вехой, вошедшей в историю Америки под названием "Бостонское чаепитие". Как писал американский историк и культуролог Н. Постман (Neil Postman), "Бостонское чаепитие" было выстрелом, услышанным во всём мире – выстрелом, который нигде не мог быть произведён, как только в пригороде Бостона, этого в то время центра политического радикализма. С этого началась американская революция, изменившая Америку и весь мир.

Почва американской революции была весьма зыбкой. Но страсть колонистов к внутренней свободе и независимости от внешних сил была столь велика, что из любого случая путём военных действий или компромисса они извлекали выгоды, приближавшие их к заветной цели. Основным препятствием к объединению являлись религиозные разногласия. Решение этой проблемы было наиболее болезненным, но в конце концов компромисс был достигнут обоюдным согласием на отделение церкви от государства, превратив этим колонию враждующих поселенцев в Соединённые Штаты Америки. Страстная воля к свободе и независимости и способность идти на взаимные уступки ради достижения жаждуемой цели выработали двойственность американского характера: сочетание прагматизма при определении поставленных целей и соблюдение этических норм при их достижении. "На Западе люди имеют одно общее слово "шу" (китайское слово, оно значит то, что каждый, кто бы он ни был и как бы ни думал, признает и уважает окружающих), и все уравновешивают друг друга, и это равновесие есть один из величайших факторов западной культуры и демократии". (Н. Берберова).

Важным фактором последующего исторического вызревания США является древнеримское право формального равенства с его универсальной (на всех территориях, ко всем гражданам и не-гражданам) применимостью. К числу факторов или условий этого вызревания следует отнести также имперское мессианство Древнего Рима – идеологию, оправдывавшую необходимость распространения среди варваров того, что считалось цивилизованным, передовым, современным в метрополии в центре империи. Президент США Вильсон объявил в 1917 году: "Соединённые Штаты имеют моральную ответственность вступить в войну, чтобы сделать демократический мир более безопасным". Миссия США подразумевала в качестве критериев "добра" именно "демократию", а все остальные "Основные Ценности" лишь приложенными к этому. Эта экспансия демократии началась с гражданской войны 1861-1865, явившейся самой кровопролитной за всю историю человечества вплоть до двадцатого столетия.

Обсуждая специфику становления США необходимо не упускать из вида, что новые культуры, зарождающиеся в изоляции от соседних, как это имело место в Японии и в меньшей степени в Англии [34]вырабатывают сильный защитный иммунитет к чужеродному ментальному влиянию, что обычно сплачивает народ. В географическом плане США оказались отгороженными от мира океанами. Европа в то время была вспенена собственными социальными, политическими и религиозными противостояниями. Возбуждённые успехами Французской революции многие европейцы симпатизировали объединённым штатам, способствуя тем самым их конгломерации. Необходимо отметить и другое важное обстоятельство, послужившее одной из причин их бурного столь экономического развития. Америка вошла во Вторую Мировую войну в состоянии глубокой экономической депрессии. Вышла из неё самой богатой в мире страной. (До этой войны предполагалось, что самой богатой страной будет Аргентина). Отделяемая от Германии и Японии океанами, она, недоступная для непосредственного воздействия воюющих стран, была глубоким тылом для стран антигитлеровской коалиции. Это позволило Америке интенсивно развивать военную и аграрную промышленности на колоссальные средства, поступавшие от Великобритании, Австралии, СССР и Китая, снабжая союзные страны военной техникой и продуктами питания. Эффект такого денежного вливания был столь велик, что не все американцы с радостью восприняли весть об окончание войны! В это время идея американской мечты – свой домик со всеми удобствами для радостной жизни – стала восприниматься как уже всем доступная реальность. (С. Эдвард. "Ленд-Лиз – Оружие Победы"). Распространённое в США в довоенные годы коммунистическое движение, с которым не могли справиться власти несмотря на репрессии, заглохло само собой. Создаётся впечатление, что империя США была предуготовлена провидением для властвования над миром.

(Раздел 2). Следуя книге К. Леонтьева «О всемирной любви», однородность потока сознания западного общества достигалась любовью эстетической. Это мнение не является неожиданным. Английский писатель и литературный критик Л. Стрейчи (Strachey, Lytton, 1880-1932) признавал, что двумя основными организующими силами природы являются энергия красоты и энергия силы. [59]. Эстетика символизирует силы индивидуализма во всевозможных его проявлениях. Во времена модерна, по мере перехода от фазы интровертного восприятия состояния общества к его микромасштабному, эстетическая мотивация стала гасить сдерживающую её этическую и, в конце концов, вытесняя этику, эстетика заняла в духовном пространстве Запада главенствующее положение. Ницше понял, что религией современных ему демократических сообществ становится политика. Этo привело к тому, что эстетический идеал стал вытесняться политической идеей демократии и свободы, а роль пасторов стала отводиться адвокатам.

Политика, по словам Маркса, является концентрированным выражением экономики. С расцветом экономики политика и экономика стали замещать религию. Религиозная ветвь потока сознания Запада стала мелеть. Люди вместо религиозного плена стали отдаваться в плен политикам и производителям товаров. Эстетический человек тщеславен. Он убежден, что обладает неиссякаемой силой развития. Он уверен, что завтра он будет ещё богаче, ещё совершеннее. Видя себя в технически совершенном мире, он считает себя совершенным. Тщеславный человек нуждается в других, чтобы убедиться в своем превосходстве. Участие в политике и экономике расширяет круг возможностей для этого.

В конструкции "письменного стола", как социальной модели США в описании Кафки в романе "Америка", не может быть путаницы. Связь причины и следствия однозначна. Попадая в ящичек такой конструкции, человек обретает уверенность в себе. Известны пути и в другие ящики. Реакция на четкую, однозначно выраженную цель вызывает четкое, однозначное исполнение. Однозначное исполнение – думайте о чем угодно и сколько угодно, но исполняйте. Традиция качественного исполнения поддерживается взаимной слежкой и доносами друг на друга, являющимися компонентами культуры США и по сей день. Жители Деревни не завидовали жителям Замка из одноименного романа Кафки – он был им недоступен. В конструкции письменного стола "Замок" не предусмотрен. Письменный стол – это "Деревня", разложенная по разноэтажным полочкам и ящичкам, доступным любому. Житель письменного стола не имеет ограничений к распространению зависти. "Зависть соперников, этих коварных и влиятельных богачей, не может не причинять нам боль, пока мы зажаты на старте, пока не вырвались на свободное пространство, обогнав других, тоже поспешающих к горизонту". (Кафка. "Созерцание").

Известный этолог, лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц в статье "Восемь смертных грехов цивилизованного человечества" [61], встретившей неожиданно для себя живой отклик, сравнивал современные города Запада с животноводческими фермами, где люди живут в стойлах, являющихся для них домами, гарантированно получают питание и вознаграждение за ожидаемое от них поведение. Они должны выполнять какие-то служебные функции: производить товары, организовывать развлечения, и т.д. Успешно следующим этим правилам позволено самим делать выбор стойла и условий своего обитания в нем. Такая жизнь на ферме не лишена привлекательности своей простотой. Во-первых, привлекательна полная свобода от любой ответственности перед окружающими. Как и живущие в стойлах животные, люди не нуждаются друг в друге, разве лишь для развлечений. Они не нуждаются в чей либо помощи. Они ничем друг другу не обязаны. Индустрия производства и развлечений их обеспечит всем желаемым. Чувство сострадания у них атрофируется. Чувство одиночества вкрадывается в души людей. Одиночество своих сограждан начинает беспокоить власти США, полагающие в этом причину учащающихся случаев депрессий, самоубийств и протестных массовых убийств. Проблема одиночества все чаще обсуждается в литературе и фильмах, где современного человека начинают идентифицировать с роботом, одиноко блуждающим по пустынным пространствам Земли (фильм "Electoma" 2010 года). Популярность книги Э. Гилберт "Есть, Молиться и Любить" свидетельствует об обеспокоенности этим широкого круга американцев.

Благосостояние – понятие относительное: чем выше его уровень, тем больше потребность в его улучшении. Но безмятежность делает жизнь слишком однообразной и плоской. Осознание плоской жизни в стойлах ограничивает распространение такой формы благополучия. "Для Атилы и его орд вторжение в Европу было приятным эпизодом, вносящим наслаждение в монотонное течение пастушьей жизни". (Уайтхед). Но так было намного раньше.

Швеция в рейтинге счастливых стран занимает одну из ведущих позиций. Покой шведов был нарушен выходом в свет книги L. Tragarth and H. Berggren "Is the swede a Human Being? 2007." (Является ли швед человеком?). На многих иностранных журналистов Швеция производит впечатление тоталитарного государства в духе Оруэлла. Шведы свободны от всяких социальных обязательств – от ответственности за детей, членов семьи, родителей... . Это страна from the cradle to the grave welfare sociaty (социального обеспечения от колыбели до могилы). Советские кинозрители 70-ых годов могут вспомнить шведские фильмы на Московских кинофестивалях,передающие мертвящую скуку жизни шведов. Но что тут поделаешь, если такая жизнь им нравится. Скука иждивенческой жизни в СССР брежневских "времён застоя", когда государство обеспечивало бесплатно жильё, образование, медицинское обслуживание, была одной из причин политического переворота времён перестройки в СССР.

II-4. Ритмы светлого будущего

Выше отмечалось, что ХХ век характеризуется сменой натуральной (природной) мировоззренческой ориентации на искусственную, внеприродную. Если это так, то должна наблюдаться и смена естественной формы культуры на неестественную.

(Раздел 1). Тенденция эволюции культуры в США обстоятельно изложена в работах американских культурологов С. Хеджест (С. Hedges) [75] и Н. Габлер (N. Gabler) [77]. Эта новая культура приобрела название «celebrity culture», понимая под этим культуру кумиров нижних и средних слоёв американского общества, вышедших из этой же среды и потому на неё наиболее влиятельной.

"Современная демократия характеризуется потреблением, освобождённым от ограничений предшествующей культуры, позволяющим любому купить свой жизненный путь согласно своей

фантазии, освобождённой от обоснованности, от традиции, от ответственности. Культура celebrity заставляет людей производить и приобретать ненужные вещи, подражая избранным ими кумирам". (Габлер). Описание эстетического идеала этой культуры в данных книгах невольно вызывает в памяти облик "Эллочки-людоедки" из романа Ильфа и Петрова "Золотой телёнок". В переносном смысле, "Эллочка-людоедка" – недалёкая, с ограниченным кругозором, но сексапильная женщина, живущая в своё удовольствие потреблением вещей, соревнуясь в этом со своими соперницами по подобному образу жизни. Наблюдая жизнь Америки невольно проникаешься подозрением, что средний американец подсознательно воспринимает себя как "товар", ожидающий удачного покупателя. В ожидании, он всегда должен быть привлекателен своей активностью, всегда блестящ, доброжелателен и всегда уверен в своей правоте, в своей полезности обществу и нанимателю. Основой культуры celebrity является "синдром Золушки". "Психиатрически данный синдром не описан, но количество наивных молодых людей с большими надеждами становится настолько масштабным, что скоро, мне кажется, это нужно будет сделать. Ведь процент "счастливых исходов" в действительности ничтожно мал. Золушке кажется, что её настойчивый труд когда-нибудь может быть вознаграждён чем-то волшебным. В итоге человек имеет чрезмерные ожидания от жизни и сопутствующую гипертрофированную жалость к себе. Формированию "золушек" помогает активная пропаганда псевдо-психологических учений о том, что одними хорошими мыслями вы можете воздействовать на свою материальную жизнь. Такие девушки точно знают, что когда-нибудь придёт принц на белом коне. Он закроет глаза на то, что у неё бедные родители, которые не могут даже мысли свои правильно формулировать, а у неё самой ещё нет хоть какого-нибудь образования". (Н. Кожина. "Синдром Золушки и другие "сказочные болезни" с несказочными последствиями"). Массовая культура Америки непрерывно внушает всем уверенность: невозможное всегда возможно. Каждый, независимо от своего социального положения, может и должен стать celebrity – человеком, который в чём-то изменит мир. Под этим понимается достижение высокого финансового положения и популярности. Смыслом жизни декларируется свобода в выборе удовольствий.