Текст книги "Раскрытие тайны"
Автор книги: Николай Загородный
Соавторы: Виктор Колмаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
7. Автор анонимного письма
Через неделю был суд, вызвавший много шума в большом городе. Брагин и Холодков, вернувшись после заседания, рассказали полковнику Матвеенко о его результатах. Четверо компаньонов за свои умелые операции были осуждены на двадцать пять лет лишения свободы каждый с конфискацией имущества, Ворошкова и заведующий магазином в маленьком городке – Кульчинский за соучастие – к пяти годам и лишению имущества.
– А теперь, товарищи, раз дело закончено, проедемте на часик со мной. Не уверен, что операция удастся, потому и не сообщаю о ней заранее.
Они покинули управление и поехали по хорошо знакомой Брагину и Холодкову дороге на Сортировку и дальше – к задымленному бараку. Рабочий день уже заканчивался, и полковник торопил шофера.
Приехали вовремя. Рабочие собирались расходиться, но, увидев своих старых знакомых, окружили их тесным кольцом. О результатах суда рассказал Матвеенко, а когда закончил, спросил:
– Может быть, теперь найдется среди вас, товарищи, автор вот этого маленького письма, которое попало ко мне в руки, – и полковник показал знакомый уже читателю листок из школьной тетради. Рабочие с любопытством смотрели друг на друга, ожидая, что вот-вот кто-то заговорит.
– Это я, – раздался чей-то голос, и вперед вышел худощавый белобрысый юноша с круглым, еще ни разу не бритым лицом.
– Ты, Степа? – удивленно спросил усатый клеевщик.
– Я, – ответил юноша, и лицо его залилось краской.
– А почему, Степа, если это не секрет, ты не приехал сам и не рассказал о всех своих сомнениях? – спросил полковник.
Степа Ильюшкин, теребя в руках кепку, стал говорить о том, что у него тяжело больна мать, а их только двое, что мать просила, пока не встанет с постели, никому не говорить того, что он ей рассказывал. А деньги потребовала обязательно вернуть.
– Не хотел я обижать мать, дал слово, что не пойду в милицию. И не пошел, а письмо написал…
Матвеенко подошел к Ильюшкину и по-отцовски обнял его за плечи.
– Молодчина, Степан, расти хорошим, честным человеком. И помни – правда любит смелых людей, никогда не бойся говорить правду открыто, – и седой полковник крепко пожал руку юноше.
КОРОЛЕВА ЧЕРНОГО РЫНКА
1. На «пятачке»
Любка Короткова шла на этот «пятачок» впервые, шла с большими надеждами и, видимо, поэтому была необычной, нарядной, что называется стильной. Ее довольно пышные золотистые волосы были к чему-то прихвачены перманентом, приподнятые дуги бровей – подведены, тонкая девичья фигура затянута в платье из зеленого шелка с застежками «молния» по бокам. На ногах у Любки были под цвет платья зеленые рижские босоножки, в руках большая, такого же цвета кожаная сумка на золотистом замке.
Подойдя к центральному городскому рынку, она разыскала изгибавшееся полукольцом деревянное здание какого-то хозяйственного магазина, за которым оказалась круглая, как пятак, до отказа забитая толпой площадка. Точно буек на волне, толпа бесшумно раскачивалась из стороны в сторону и, казалось, с места не двигалась ни на шаг. Любка остановилась в нерешительности, стала всматриваться в толпу, разыскивая уже знакомую ей крупную черную цыганскую голову Василька. При первой встрече с ним в городском сквере она сказала:
– Зовут Любкой Коротковой. Работаю плановиком в промартели. Могу получать из Москвы посылки. Только идти на рынок сама боюсь…
Широкоплечий парень не обратил внимания на ее последние слова.
– Любка? Зачем же так грубо? Нет, вас надо называть Любушкой. Тем более, что и работа у вас вполне интеллигентная. Мы несем в массы знание, культуру, а с этим нельзя не считаться, – усмехнувшись, проговорил он, рассматривая девушку и думая о чем-то своем.
– А вы как настоящий цыган весь и вдруг – Василек, – кокетливо улыбнулась Короткова.
– У меня синие глаза, можете сами убедиться. Друзья потому и называют Васильком. Впрочем, в данный момент это к делу не относится. Значит, просите помощи? Хорошо. Только условие: выручка на две равных половины.
– Ой, это много…
– Дело ваше, Любушка, но вы должны понимать, что весь риск берет на себя Василек…
Короткова вынуждена была согласиться с поставленными условиями. Уже несколько раз она доставляла редкие посылки. Но теперь решила, что пришло время, когда с синеглазого цыгана можно потребовать и большего. Тем более, что он не прочь за ней и поухаживать.
Разыскивая глазами своего шефа, Любка неожиданно сама оказалась втянутой в толпу. Толкали то в один бок, то в другой, давили на спину, увлекая все дальше в глубь «пятачка».
– Меняю царя Алексея на Ивана Грозного, – услышала вдруг она рядом слова какого-то пожилого человека с высоким красивым лбом и седой клинышком бородкой. А около него кто-то другой перебрасывал с ладони на ладонь крупные, покрытые непроглядной зеленью плесени монеты и повторял:
– Нужен двенадцатый век, нужен двенадцатый, даю две за одну…
«Нумизматика», – улыбнулась Любка, стараясь задержаться около этих непонятных ей людей. И что за страсть! В далекие времена – 14 веке, когда появились первые собиратели старинных монет в Италии и во Франции, это, наверное, было действительно интересно. История прошлого в то время только зарождалась, а монеты были ее прошлым, ступеньками, по которым можно было спускаться бесконечно вниз. Даже в 18 веке, когда первые нумизматы появились в России, это тоже были новые страницы в науке. Ну, а теперь? Теперь старинные монеты целыми кладами лежат во всех музеях. Смотрят на них, как на коллекции прошлого. Любка вспомнила свою прошлогоднюю поездку в Ленинград, экскурсию в знаменитый Эрмитаж. Там в золоченых залах под зеркальными витринами она видела тысячи золотых, серебряных и бронзовых монет и древней Эллады, и великого княжества Киевского, и ханов Золотой Орды, и того же Ивана Грозного, которые с таким нетерпением сейчас выспрашивал стоявший слева нумизмат.
– Последняя американская новинка – долгоиграющий буги-вуги, – услышала оттиснутая уже далеко вперед Любка. Она увидела, как молодой человек в коротких узеньких брючках и клетчатом пиджаке вынимал из-под полы в цветном конверте патефонную пластинку.
А рядом десятка два таких же узкобрючников предлагали что-то из Ив Монтана, последние песни Вертинского. Любка уже совсем забыла, зачем сюда пришла. Теперь она смотрела не на то, чем торговали, а почему-то на лица торговавших. «Как они похожи один на другого, точно манекены в витрине!» – думала она.
– Купите, барышня, вам это очень пригодится, – обратилась к ней старушка в черном старомодном чепце. У нее в руках – растрепанная без обложки книжица издания 1896 года: «Как ухаживать за своим лицом для того, чтобы быть красивой».
Любка улыбнулась.
– Нет, спасибо, не нужна.
– А, может, «Лизу Безсонову» нашей соотечественницы Чарской? – И старушка вынула из сумки книжку в твердом переплете, украшенном цветочками и завитушками.
Любка ничего не читала Чарской, но вспомнила: была на могиле писательницы на Кавказе, в горах вблизи Адлера. Густые орешники, полуразбитая гранитная плита и два высоких кипариса.
– Сорок рублей, барышня, уверяю вас, не пожалеете, это совсем недорого.
Что-то теплое появилось в душе. Надо бы взять, да денег в большой зеленой сумке всего два рубля. Стало обидно.
Пошла дальше. Здесь уже был мир книжников. Справа и слева, спереди и сзади ее окружали старые, перепачканные чернилами школьные учебники, технические справочники, атласы, журналы, сборники рассказов, повести и романы. Никто ими не интересовался. Толпившиеся покупатели что-то таинственно выискивали, бросая в разные стороны острые взгляды. Позади, за «пятачком», от овощных рядов доносились громкие голоса продавцов, предлагавших покупателям брать огурцы, помидоры, а здесь люди говорили шепотом, загадочными жестами рук, подмигиванием глаз.
Неожиданно впереди Любки сгрудились, как голодные рыбы на брошенный кусок хлеба, чьи-то спины. Она тоже устремилась к кругу. В центре стоял тесно зажатый со всех сторон подросток лет шестнадцати и повторял:
– Дядя, давайте деньги, деньги давайте…
– Сейчас получишь, бродяга, – добродушно отвечал человек в роговых очках, зажав подмышкой новенькую книгу в алом переплете.
А кругом шепотком спрашивали:
– Что за книга? Покажите?
– «Лукреция» Флориана? Жорж Занд? Откуда же? В магазины не поступали. Восемьдесят пять рублей? Ну, и прохвосты же!
Но мальчишки уже нет, а счастливый обладатель новинки никак не решается развернуть при всех свою покупку.
А вот справа снова образовался тесный круг. Любка оказалась в самом центре его. Теперь уже на ее глазах старенький узкоплечий человечек стал вытаскивать из-под полы в темном переплете «Последнее дело Коршуна» и передавал из рук в руки. И снова шепотом:
– Сколько?
– Полста.
– А номинал?
– Пустяки – пять шестьдесят…
Та же волна, которая втянула Любку на «пятачок», вынесла ее на противоположную сторону. И прямо на синеглазого цыгана. Он смотрел на нее и загадочно улыбался:
– Вы что же, Любушка, решили без нашей помощи…
– Что вы, Василек, что вы? Ожидала вас и попала в толпу. Вот и все.
– Тогда другое дело, прошу прощения. – Он бросил на девушку ревнивый взгляд и взял под руку.
– Есть обещанное? – спросил, когда отошли в сторону.
– Я всегда хозяйка своего слова, – сказала Любка и вынула из сумки листочек с пометками.
– Устраивает? – спросила его.
– Грин? Премило. Давно не было. С руками оторвут. Только маловато – всего двадцать пять. Киплинг и Северянин? Это совсем здорово! Наши читатели давно в руках их не держали. А стихи-то какие, стихи, помните: «Ананасы в шампанском, ананасы в шампанском…» – стал было декламировать он и запнулся.
– А где посылки?
– В том же месте.
– Очень хорошо. Сегодня день на «пятачке» бойкий. Надо пустить в реализацию.
Василек остановил такси. Спустя пятнадцать-двадцать минут они были у деревянной будочки аптекарского киоска.
– Привет вам, Мария Ивановна. Можно взять наш багаж? – весело обратился он к полной розовощекой киоскерше в белом халате.
Книги оказались уже переложенными в обыкновенный чемодан.
– Спасибо, Мария Ивановна. До скорой встречи, – бросил Василек на ходу. Такси взяло направление к рынку, объехало его и остановилось около голубого павильона междугородной автобусной станции. Здесь сотни пассажиров днем и ночью с чемоданами и узлами ожидают рейсовых автобусов в разные города. Автобусы уходят один за другим через каждые, пятнадцать-двадцать минут, а пассажиров, как на железнодорожном вокзале, никогда не уменьшается. Василек, отпустив такси, вместе с Любушкой пробивался сквозь толпу и подошел к сидящей в сторонке молодой круглолицей женщине. Она сидела, опершись на желтый чемодан, зажав в руке билет на Симферополь. Ее автобус должен был отправиться только вечером.
Василек оглянулся и весело сказал:
– Ну, вот мы и привезли ваш чемодан, Анна Дементьевна! – Присев рядом на скамейку, уже шепотом с таким же веселым видом он продолжал: – Как идет?
– Как всегда. Жорж Занд уже ушла. Коршуны разлетелись с шумом.
– Очень мило с их стороны. Теперь я ребят уже предупредил, можете освобождаться и от этого чемодана, – сказал он.
Попрощавшись со своей доброй знакомой, взял Любку под руку.
– А мне с вами даже удобнее, вы знаете это, Любушка? – сказал Василек, когда они покинули автобусную станцию.
– Не знаю, но чувствую, – и Любушка заглянула ему в глаза.
– Вы знаете что, – вдруг остановившись и крепко прижимая к себе ее руку, порывисто заговорил синеглазый цыган. – Я сделаю вас королевой этого рынка. Да, посмотрите, будете настоящей королевой. Вы узнаете, где, что и как берется, всё узнаете. Вы будете иметь под своим началом несколько городских районов. И тогда к черту полетят все Вороны и Соловьи.
– Кто это такие – ваши Вороны и Соловьи? – всё больше загораясь, спросила она.
– Это, мягко выражаясь, мои конкуренты. Да куда им тягаться со мной! Я учился в Ростове на третьем курсе филологического факультета. Я знаю и люблю литературу, я знаю ей цену. Спросите их, кто такой Гомер или Эсхил, Вергилий или Данте – понятия не имеют. Да они и цены настоящей за такие книги взять не смогут. Шаромыжники. С людьми разговаривать не умеют. Они не могут ни с одним завмагом общего языка найти. Пластинками для патефонов им заниматься…
Увлеченные разговором, они не заметили, как пересекли город и подходили к парку. Яркий июньский день уже догорал. Солнце повисло над верхушками дальних деревьев и готовилось скрыться за ними. Из парка доносился запах обрызганных белым цветом кустов жасмина. Ни одному, ни другому в эти минуты не хотелось возвращаться в душный город, хотя у обоих на то были свои причины.
– Давайте, Любушка, сегодня же приступим к нашей программе. Пойдемте в парк, посидим в ресторане. У меня там одно деловое свидание. Но вы не помешаете. Напротив. Я познакомлю вас с завмагом, с которого вы и начнете действовать. Идет?
Любушка, конечно, не могла отказаться. Спустя несколько минут они уже шли по тенистым каштановым аллеям, среди пестревших астр, тюльпанов и гладиолусов.
2. Новые знакомые
Открытая веранда ресторана была скрыта от постороннего взгляда густыми зарослями сирени, жасмина и черемухи. Листья кустарников падали прямо на ближние столики, а вместе с ними на столики падал и серебристый свет только что появившейся луны. Под руками в бокалах пенилось шампанское. По соседству в главном зале горько плакала скрипка и женский голос силился ее поддержать. Всё это, понятно, располагало к самой интимной беседе, к разговору не словами, а взглядами, сердцами. Но наши добрые знакомые разговаривали всё еще словами. Их было пока только двое и синеглазый спешил подготовить свою новую приятельницу к приходу третьего.
– В нашей работе, Любушка, – говорил он, близко придвинувшись к своей партнерше, – вам надо усвоить главное – осторожность. Это значит, что сами на «пятачках» появляться вы никогда не должны. Для реализации надо иметь своих людей. В этом я помогу. Но они, понятно, требуют денег. И денег надо немало. Возьмите к примеру меня. Я плачу, прежде всего тем, кто дает мне книги. Плачу тем, кто продает. Даю тем, кто их хранит. Теперь же надо думать и о себе. В другом месте на меня бы сыпались благодатным весенним дождем премии и благодарности за инициативу и находчивость, а здесь надо самому заботиться о себе. Поэтому предупреждаю, надо умело и осторожно сходиться в цене с теми, у кого вы берете книги.
– С завмагами? – спросила Любка, играя маленькой костяной ложечкой для мороженого.
– Да и с ними, хотя должен сказать, что на одних завмагах далеко не уедешь. Если, скажем, на сто завмагов найдется пятерка покладистых – это уже хорошо. Туда подбирают обычно трудных людей. Но и пятерка покладистых – тоже не из легких. Взять того же Азизяна, которого я вам уступаю от всей души. Он вот-вот появится. О, это железо. Его гнуть трудно. Зато мастер своего дела. Всегда что-нибудь да подсунет.
Синеглазый еще не закончил своей мысли, как перед столиком появился коренастый, лысеющий человек в темных очках и гладко отутюженном чесучовом костюме. С ним рядом была маленькая цветущая толстушка, чем-то напоминавшая собою чеховскую Душечку.
– Салам алейкум, Хачатур! Прошу знакомиться, моя добрая приятельница Любовь Митрофановна, или, лучше, Любушка, – сказал, подвигая подошедшим стулья, Василек.
Азизян взглянул на приятельницу своего друга глазами восточного человека и, ловко наклонившись к ней, проговорил:
– В городском альбоме много интересных молодых женщин, но среди них вас я не встречал…
– Правда, правда, Хачатурчик, она очень миленькая, очень, – перебив завмага, прощебетала вдруг толстушка и тут же, разводя своими короткими пухлыми руками, неожиданно сказала: – А у меня, понимаете, в паспорте записано: «Дорофея Пантелеймоновна». Но вы не пугайтесь. Друзья меня зовут Додочка и находят, что это очень мило. Ведь правда, милочка?
Завмаг недовольно посмотрел на свою соседку, но Любка ласково кивнула ей головой и еще более ласково посмотрела на завмага.
– А вы, Хачатур Иванович, оказывается, и по женской части человек сведущий.
– О, да, он такой, он, знаете… – снова начала было Дорофея, но завмаг незаметно дернул ее за блузку. Она запнулась на полуслове.
– Почему вы сказали и по женской? – спросил он, поднимая брови.
– Мне о вас уже рассказывали, как о крупном специалисте в книжном деле.
– Не скромничай, Хачатур. Посмотрите, Любушка, видите на лацкане блеск? Это значок «Отличник книжной торговли». Сам министр вручал. Да и магазин под руководством Хачатура из второй категории переведен в первую. А недавно даже знамя переходящее получил.
– Вот видите, какой вы, – заискивающе произнесла будущая королева.
– Предлагаю за отличника книжной торговли, – наполняя бокалы, сказал Василек.
– Нет, нет, – запротестовал завмаг. – Сперва за нашу новую приятельницу.
– За милочку, – вставила толстушка.
Над столом раздался протяжный хрустальный звон. Он потом повторялся еще много раз. А когда друзья расходились, условились, что очаровательная Любушка, как называл ее весь вечер завмаг, завтра утром будет у него в девять, до открытия магазина.
Но утром Любка не узнала вчерашнего внимательного поклонника. Ей сейчас казалось, что этот человек никогда в жизни не улыбался. Он был весь погружен в заботы. Неожиданно из подшефного района прибыла за какими-то книгами автомашина, пришлось срочно вызвать сотрудников, заниматься отбором книг, оформлением документов. Потом он стал жаловаться на тесноту в магазине и в подсобных помещениях. Говорил громко, отрывисто, так, чтоб слышали мелькавшие всё время в отделах сотрудники.
– Вот видите, товарищ, что делается. Разве можно при таких условиях удержать переходящее красное знамя…
Любка впервые попала в подсобные помещения в книжном магазине. Она привыкла любоваться чистенькими и нарядными книжными витринами, книгами, аккуратно расставленными корешок к корешку на полках. Ей казалось, что здесь над каждой книгой люди дрожат, обращаются с ней, как с живым существом. Но попав в подсобные помещения, она остановилась в недоумении, даже в испуге. «Что это, куда я попала?» – подумала она. Пять небольших комнат с высокими потолками были заставлены дощатыми стеллажами, на которых от потолков до самого пола всё заполняли книги. Одни были расставлены на полках корешками наружу, другие – внутрь, третьи лежали просто кучами, подминая обложки и нечитанные еще никем страницы. Книги лежали и в проходах между стеллажами, лежали просто на полу без всякой подстилки. Одни вываливались из разорванных пачек, другие оставались месяцами туго стянутыми шпагатами. Связки книг заполняли и коридоры. Их можно было увидеть под столами и в кабинете завмага и в комнате бухгалтерии. В крайней правой комнате в углу после дождя появилась течь. Видно было, как вода, просочившись сквозь потолок, сбегала по книгам, оставляя после себя мутные следы. Здесь пахло сыростью и гнилью.
– Вы думаете, начальство не знает о нашей тесноте? Двадцать пять раз писал, требовал, но всё обещают, а книги прибывают и прибывают. Каждый месяц я получаю по две-три тысячи новых наименований, – не унимался разошедшийся завмаг, водя свою посетительницу по хранилищам.
В этот момент стрелка на больших круглых магазинных часах подошла к одиннадцати. Раздался резкий электрический звонок. Дверь магазина широко раскрылась. Сотрудники заняли свои места за прилавками. В подсобных помещениях никого не осталось. Тогда Хачатур пригласил свою посетительницу в кабинет. Он сам закрыл за ней дверь, снял темные очки и вдруг заулыбался.
– Политика, очаровательная Любушка, всё делает политика, – заговорил завмаг, касаясь ее руки. – У меня пятнадцать продавцов. Не дай бог, если бы хоть один из них узнал, кто вы. А теперь все пятнадцать знают, что вы из Книготорга. Значит, теперь вы сможете заходить ко мне всегда, когда в этом будет необходимость. А необходимость такая, я думаю, будет. Понимаете, очаровательная, в чем дело?
– Ну и хитренький же вы, Хачатур Иванович, – кокетливо сказала Любка, осторожно высвобождая свою руку из руки завмага.
– Хорошо. Теперь о деле. – Лицо завмага сразу стало администраторским. Он снова надел темные очки и продолжал: – Есть у меня «Солдат Швейк», есть «Королева Марго», есть Киплинг. Устраивает?
– Конечно, Хачатур Иванович…
– Вот мои условия: Швейк – номинал 13, мне по 45. «Королева» – номинал 16, мне по 40. Киплинг – номинал 15, мне по 35. Устраивает? По рукам?
– Что вы, Хачатур Иванович, а я с чем останусь! – Любка высоко подняла изогнутые дуги своих бровей.
– Не пугайтесь, очаровательная, вы лучше спросите своего дружка, сколько он заработал при моем участии на Жюль Верне. И вы без заработка не останетесь. В этом даю вам слово чести…
– Я все-таки новичок, Хачатур Иванович, вы должны быть ко мне снисходительнее, – растягивая последние слова, трогательно произнесла Любка и опустила глаза. Ей был противен этот лысеющий, самодовольный делец, скрывавший свой взгляд за темными очками. Он казался ей хуже нечистого на руку мясника в белом фартуке, который с утра начинает красть у покупателей по грамму мяса, а к вечеру уносит домой сотни рублей для покупки «Победы» или «ЗИЛа». Но Любка продолжала торговаться.
– Хорошо, очаровательная Любушка, – неожиданно мягко произнес завмаг и, приблизившись, взял ее за руку. – Вы видите, как мне трудно с вами разговаривать на расстоянии. Только, прошу вас, в дальнейшем не злоупотребляйте и будьте так же уступчивы со мной, как я с вами. «Швейка» отдаю вам по тридцать, «Марго» – по двадцать пять, Киплинга – тоже по двадцать пять. Ваш заработок составит, знаете сколько? – и, помолчав немного, выпалил: – Тысячу рублей. Да, тысячу, не меньше! А вы знаете, как трудно людям заработать эту тысячу? – уже как-то многозначительно и подчеркнуто произнес он.
Любка поняла этот намек, но заставила себя улыбнуться.
– А сейчас, давайте мне еще одну вашу ручку и уходите. Завтра в девять ноль-ноль, как говорят военные, – будьте около магазина, поедем вместе на базу.
Выйдя из магазина, Любка долго бродила по улицам, стараясь найти ответы на возникшие вдруг вопросы. Она забыла уже о той тысяче рублей, которые завтра у нее могут оказаться. Ее интересовало другое. «Вот завтра, – думала она, оглядываясь на серое здание книжного магазина, – иуда стремглав полетят десятки и сотни настоящих книголюбов, которые готовы сутки, двое и трое простоять в очереди только для того, чтобы приобрести нужную им книгу для своей библиотеки. Они будут сперва толкаться у двери перед открытием магазина, потом толпиться в очереди, и вдруг услышат: «Швейка всего пять экземпляров» и уйдут ни с чем. А Хачатур завтра вечером получит за того же Швейка триста-четыреста рублей, будет сидеть со своей Дорофеей в парке в ресторане и распивать шампанское. Как же он станет отчитываться за проданные мне книги?
