Текст книги "Раскрытие тайны"
Автор книги: Николай Загородный
Соавторы: Виктор Колмаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
– По демобилизации из армии, в 1950 году.
Божко задумался и, как всегда в таких случаях, стал медленно ходить по кабинету. Теперь вопрос становился для него как будто вполне ясным. Крюк – саботажник и расхититель. Но только ли? Опыт и практика подсказывали ему, что честные советские люди, каким значится по документам и Крюк, не то что не могут, а просто не способны на подобные действия. Не может же в самом деле человек жертвовать в годы войны своей жизнью, а теперь заниматься воровством, противиться выполнению важнейших государственных заданий!
Божко снова рассматривает личные документы Крюка. «Документы как документы, – думает он. – Хотя нет». – Лицо прокурора становится всё более сосредоточенным. Взгляд его особенно привлекает орденское удостоверение.
– Вы знаете, капитан, – медленно говорит он, – это удостоверение вызывает у меня сомнения. Присмотритесь внимательно: вот здесь, где выведена фамилия и в особенности отчество. Тут проступают какие-то пятна. Верно ведь, а?
Просмотрев и другие документы, Божко твердо говорит:
– Санкцию на арест я даю. При этом требую назначить криминалистическую экспертизу. Заодно найдите, пожалуйста, в военкомате проходное свидетельство и солдатскую книжку Крюка, по которым он принят на военный учет и получил паспорт. Надо посмотреть глазами криминалиста и на эти документы. Думаю, что можно уверенно сказать: между Крюком – заслуженным воином (по документам) и Крюком – расхитителем и саботажником нет ничего общего. А ваше мнение, товарищ капитан? – приподымаясь, спрашивает Божко.
– Другого мнения, по-моему, быть не может, – отвечает Снежков и, попрощавшись, направляется с документами на суд науки и опыта, где всё тайное становится явным, – в институт судебной экспертизы.
Через полчаса капитан открывает двери института.
– К вам, Иван Семенович, – обращается он к сидящему за столом худощавому сосредоточенному человеку в роговых очках и белом халате – научному сотруднику института Чеботаренко.
– Секунда дела – и всё ясно, – как всегда отвечает тот своей излюбленной поговоркой. По летам Чеботаренко еще молод, но его популярность как универсала-криминалиста далеко обогнала годы. Он исследовал тысячи всевозможных документов, кажется, не глядя разбирается в почерках и отпечатках пальцев, в пулях и гильзах, разработанным им способом выявления замазанных и залитых чернилами текстов пользуются чуть ли не все криминалистические лаборатории.
– Так, значит, есть подозрение, говорите, – произносит Чеботаренко, познакомившись с постановлением о назначении экспертизы, и начинает рассматривать лежащие перед ним документы сперва простым глазом, потом берет в руки лупу, наконец, подвигает к себе массивный стереоскопический микроскоп. Он видит, что удостоверение к ордену имеет повышенную пористость и хрупкость. Значит, нарушена проклейка бумаги, а это обычно вызывается действием влаги, чаще травлением первоначальных текстов.
– А теперь обратимся к более точному глазу, который никогда не подводит, – говорит Чеботаренко, и, собрав все документы Крюка, переходит из своего светлого рабочего кабинета в затемненную лабораторию. Здесь сладковатый запах озона, шмелем гудит ртутно-кварцевая лампа – источник ультрафиолетовых лучей. Чеботаренко укладывает под лампу удостоверение к ордену и начинает ждать, когда появится флюоресценция – свечение предполагаемого уничтоженного текста.
Десять – пятнадцать минут ожидания – время небольшое, но оно всегда связано для Чеботаренко с большими переживаниями. Ведь в течение этих немногих минут решается чья-то судьба: устанавливается, виновен человек в преступлении или не виновен, честный он или жулик, а может быть, и закоренелый преступник, матерый враг, с которого вот сейчас будет сорвана маска.
Чеботаренко наклоняется еще ниже и уже обнаруживает характерные, сперва чуть заметные ниточки штрихов коричневатого оттенка. Но вот эти ниточки становятся всё яснее и четче, обрисовывая вытравленный каким-то химическим реактивом – вероятнее всего соляной кислотой – первоначальный текст. Кварцевый фотообъектив схватил сразу свечение и тут же перенес его на пленку.
И вот Чеботаренко уже свободно читает обнаруженный текст:
«Гвардии ст. сержант Гончарук Константин Кириллович».
То же имя, отчество и фамилия показались в свечении и на проходном свидетельстве и на солдатской книжке!
И снова документы Крюка с актом экспертизы и фототаблицами выявленного текста попадают к советнику юстиции Божко.
– Ага, вот вам и Крюк! – восклицает Божко и, выйдя из-за стола, начинает задумчиво ходить по комнате. Обнаруженное его еще не удовлетворяет.
– Так кто же он на самом деле? Кто? Откуда? Как к нему попали документы воина Советской Армии Константина Гончарука?
Произнося имя сержанта, Божко силится что-то вспомнить, но не находит нужного в памяти и вызывает помощника.
– Сейчас же сходите в милицию и посмотрите картотеку розыскных требований и ориентировок, – нет ли там имени Гончарука Константина Кирилловича, – говорит он.
Вскоре выясняется, что такое требование есть, поступило оно еще четыре года назад. Дорожная милиция разыскивает преступников, убивших сержанта Гончарука.
Божко приказывает немедленно запросить следственные материалы, связанные с именем Гончарука.
Теперь Божко уже уверен, что с получением затребованных материалов всё, связанное с убийством сержанта и именем преступника Крюка, перестанет быть загадкой.
Это было так и не так.
3
В ночь на 12 мая 1950 года путевой обходчик Сергейчук, пропустив поезд, следовавший из Киева, пошел вдоль своего участка. Внезапно около отметки 172-го километра он заметил что-то лежащее в стороне от колеи. Когда обходчик подошел ближе и, наклонившись, посветил перед собой фонарем, он отпрянул назад. Перед ним был труп человека. Сергейчук бросился на свой пост к телефону, а через два часа к месту происшествия на дрезине уже прибыла группа оперативных работников дорожной милиции вместе с судебномедицинским экспертом.
Осмотр погибшего на месте дал очень мало. Он был изуродован до неузнаваемости. На нем были армейские брюки, хлопчатобумажная сорочка, носки, в стороне лежали тапочки. Обходчик Сергейчук, как первый обнаруживший происшествие, ничего дополнить не мог.
Что за драма произошла в поезде? Жестокое преступление, несчастный случай или самоубийство?
Ответить на все эти вопросы на месте не было никакой возможности. Надо было прежде всего в самом срочном порядке установить, в каком вагоне ехал погибший, какие вещи были с ним, куда он направлялся. Судебномедицинский эксперт здесь же, на месте, при свете карманных фонарей в осторожных словах высказал предположение, что погибший был сперва удушен – скорее всего руками (что позднее подтвердилось), а потом сброшен, как мешок. Значит, убийцы еще могли быть в поезде. Возглавлявший группу майор милиции сразу связался с поста путевого обходчика по телефону с ближайшей узловой станцией, а к рассвету уже знал, что проверка поезда оказалась по существу безрезультатной. Как сообщили проводники, минувшая ночь в поезде прошла по обыкновению спокойно. Вот только проводница шестого вагона видела, как двое пассажиров из третьего купе около часа ночи выводили под руки в уборную своего «подвыпившего» дружка. Когда они вернулись – она не заметила, но сообщила, что, забрав свои новенькие чемоданы, они сошли на ближайшей станции.
Прибывший по вызову к поезду эксперт-криминалист после тщательного осмотра купе ничего подозрительного в нем не нашел. На всякий случай осмотрел уборную, тамбур – тоже никаких полезных для дела следов. Снова вернулся в купе и опылил графитом все полированные и никелированные поверхности. Стряхнув кисточкой графит, он неожиданно увидел ясно проступившие отпечатки чьих-то двух пальцев на никелированной крышке пепельницы. Отпечатки были тут же перенесены на следовую пленку. Но кто их оставил, кому они принадлежали, – оставалось загадкой.
К вечеру работники дорожной милиции уже знали, что одним из районных отделений милиции по заявлению Татьяны Прокопец разыскивается ехавший в поезде старший сержант Гончарук. С получением этого сообщения был направлен запрос в воинскую часть, где служил Гончарук. В телеграфном ответе из части говорилось:
«Гвардии старший сержант Гончарук Константин Кириллович, 1921 года рождения, выбыл из части по демобилизации и имел при себе: два чемодана желтого цвета – немецкого производства, китель, шинель, красноармейскую книжку, партбилет, удостоверение к ордену № 675566 и орден Отечественной войны II степени № 220444, медаль «За отвагу» № 1727200, вкладную книжку с остатком вклада на сумму в девять тысяч рублей».
Как только стало известно о вкладной книжке, Госбанку СССР было дано указание о немедленном задержании любого предъявителя вкладной книжки на имя Гончарука Константина Кирилловича. Но вскоре стало известно, что деньги эти уже выплачены Киевской конторой Госбанка.
Вот, собственно, все материалы, которые существовали по делу об убийстве Гончарука и которые уже через два дня после запроса поступили в распоряжение прокурора Божко.
«Это то, что мне нужно», – подумал Божко, рассматривая круговые узоры, оставленные на пепельнице чьими-то пальцами. Но когда в кабинет доставили дактилоскопическую карту Крюка, оказалось, что у него на всех пальцах петлевые узоры.
«Может быть, это следы пальцев самого Гончарука?» – думал прокурор.
Но произведенная проверка не подтвердила этого предположения.
– Снова загадка, – выходя из-за стола, проговорил Божко, потирая виски.
И вдруг мелькнула мысль: «А может быть, Решетило? Да, тот самый Решетило, закадычный друг и приятель Крюка».
Как выяснилось в ходе следствия по обвинению Решетило в краже государственного угля, он приехал в город четыре года назад и в тот же день, когда приехал Крюк. Позднее Крюк устроил его на автобазу своим заместителем.
– Так это же он и есть, это его отпечаток, – совсем убежденно произнес Божко и снял телефонную трубку.
Спустя еще некоторое время дактилоскопическая экспертиза подтвердила, что Решетило действительно касался пальцами пепельницы в ту ночь, когда был убит сержант Гончарук.
Когда Божко читал заключение дактилоскопической экспертизы, рядом на стол лег еще один документ, который открывал перед прокурором новые факты.
Дав санкцию на арест Крюка, Божко решил, что птица эта не из мелких, и распорядился отправить отпечатки его пальцев в Министерство внутренних дел. Вот что говорилось в только что полученном и лежавшем теперь перед глазами прокурора ответе:
«Арестованный вами Крюк Николай Александрович установлен по дактилокарте как Габула Викентий Тарасович, 1918 года рождения, уроженец города Галич, осужден 10 августа 1945 года военным трибуналом Львовского В. О. по ст. 54-1 «а» УК УССР к 25 годам лишения свободы (служба в дивизии СС «Галиция»), бежал с этапа и находится в розыске».
Остальное рассказали на следствии сами преступники.
Опытный вор и «комбинатор» Решетило многие годы нигде не работал и, оставаясь верным себе, разъезжал по городам в поисках легкой наживы. В мае 1950 года он оказался в Киеве и здесь встретился с Крюком, который, собираясь на новое место жительства, искал возможности «обновить» документы. Оба преступника быстро поняли друг друга. Зайдя как-то в вокзальный ресторан, они увидели здесь сержанта Гончарука, заскочившего наскоро перекусить, пока поезд стоял на перроне.
– Да мы земляки, почти соседи, сержант! – хлопая по плечу Гончарука, спустя несколько минут восклицали преступники. Они предложили выпить «посошок», а еще через полчаса Крюк и Решетило, взяв билеты, уже были в одном купе с сержантом, уверяя его, что едут почти туда же, куда и он. Так прошло несколько часов, а когда наступила ночь и кругом затихли голоса пассажиров, преступники задушили Гончарука, протянули, как пьяного, по вагону – будто в уборную, выволокли труп в тамбур и бросили в открытую дверь. Добравшись затем до ближайшей станции, они пересели во встречный поезд и снова вернулись в Киев. Здесь разделили вещи и полученные по вкладной книжке деньги и условились вскоре встретиться. Пока Решетило «гостил» в Киеве, Крюк направился на свидание к своему давнишнему «шефу» в Галич.
– Есть задание внедряться в Донбассе и ждать распоряжений, понял? А теперь давай документы сержанта и иди гуляй до завтра.
Придя на следующий день по условленному адресу, Крюк получил из рук того же «шефа» выправленные документы и пачку «резервных» денег.
– Партбилета сержанта не возвращаю, без него тебе будет свободнее, а использовать его мы сумеем.
Но не удалось врагам воспользоваться партийным билетом убитого. «Шеф» Крюка был еще раньше разоблачен и взят. И напрасно Крюк ожидал новых указаний из Галича.
СЛЕДОВАТЕЛЬ ПОЛУЧАЕТ ЗАДАНИЕ
1. Клавдя требует…
Смена кончилась в семь. Семен ехал в трамвае и гадал, дома ли уже Клавдя.
На перекрестке улиц под большим кленом на раскладном стуле сидела старуха, продавала цветы. Они кивали из большой корзины разноцветными головками. Семен пошарил в кармане и купил несколько фиолетовых астр.
Ему открыла соседка. Клавдя еще не возвращалась.
Семен нашел в кухонном столе литровую банку, налил воды и поставил цветы на стол. Захотелось сесть на диван, отдохнуть. Но там лежали накрахмаленные прямоугольники, треугольники, трапеции и ромбы. Если сесть, вся эта геометрия ломалась, и Клавдя приходила в ярость.
Клавдя любила уют. И хотя рукоделие считала пустой тратой времени, добрая половина ее жилплощади приходилась на вязаные и вышитые салфеточки, корзиночки, вазочки, подушечки. Всё это было туго накрахмалено, торчало и царапалось, как жесть.
Крахмальный рай этот благоухал пятирублевым «Гелиотропом», и дышать здесь было трудно, как в сундуке.
Семен открыл окно, сел на стул и стал поджидать хозяйку.
У Клавди был свой ключ, и Семен, наконец, услышал, как сквозняк с шумом швырнул за ней дверь. В комнате она появилась со свертками. Буфетчица Клавдя никогда не приходила домой с пустыми руками. Всегда припасала закуску для гостей, которых поджидала каждый вечер.
Скоро позвонили, и в комнату без стука влез Фимка Жадан, Клавдин поклонник. Сделал вид, что не заметил Семена, крикнул:
– Шикарной Клавде привет! А ну, лови, Клавдя!
Клавдя поймала в поднятые ладони красненький футлярчик. Внутри поблескивали клипсы, витые, позолоченные, величиной с грецкий орех.
Клавдя пискнула:
– Ой, Фима! Спасибо! – и скосила глаза на Семена: «Вот как у нас!».
У Семена заныла селезенка.
Фимка вынул две пол-литровки и поставил на стол.
– Ставь закуску, хозяйка! – и повалился на диван на наутюженные салфетки.
Клавдя смолчала, примеряла у зеркала клипсы.
Потом поставила на стол тарелку с огромными, как колесо, кругами колбасы, банку перца и крохотные маринованные огурчики. Повернулась к Семену:
– Сень, сходи за пивом, напротив в киоске, – и сунула ему в руки коричневый трехлитровый бидон.
Семен вышел на двор и остановился. Идти было некуда. Денег у него не было ни копейки.
«Отделаться захотела, чертовка», – злобно подумал он.
Из-за деревьев лезла на небо рыжая луна. Под деревья сползались густые тени.
На бидоне противно позвякивала крышка, и Семен со злобой швырнул его под куст. Потом сел на скамейку и уставился на освещенный квадрат Клавдиного окна.
«Избил бы собаку, да нельзя, прогонит. Кто я ей? Никто!»
Вот уже месяц как Семен ушел от семьи. Жена выла, да черта в ней. Шикарная Клавдя тянула, как магнит. Ребят немного жаль, но Ольга смотрит за ними как надо. Мать она хорошая. Месяц как он у Клавди, и с каждым днем всё хуже и хуже. От ухажеров отбоя нету. Липнут, как мухи на мед. Его за хозяина не считают, насмехаются.
В комнате загундосила гитара. Фимка умел играть. Клавдя всегда слушает его игру как зачарованная.
Семен не выдержал и двинулся к окну. Кроме потолка и задней стены, ничего не увидел и полез на дерево.
Выбрав сук покрепче, затаился и заглянул в комнату. Фимка развалился на диване, гитара с голубым бантом поблескивала, как новенький баул. Клавдя сидела за столом над недопитым стаканом, уперла в ладони щеки, смотрела на Фимку масляными глазами, слушала.
Потом сняла клипсы, засмотрелась на них, спросила Фимку:
– Кого сегодня накрыл?
– Пентюх какой-то из колхоза приехал, шатается по барахолке, спрашивает, нет ли у кого крыла к «Победе». Меня ты знаешь, я не растерялся, сказал «есть». Возле него Пальтю поставил, а сам на «Москвича» и айда в магазин. Купил за двадцать пять, продал за триста.
Вдруг Фимка оттянул струны и хлопнул по ним ладонью. Гитара захрипела, как будто подавилась.
– Шабаш, краля. Давай лучше еще выпьем.
Фимка вынул горсть орехов, пододвинул к Клавде:
– Хрупай!
Клавдя лениво наполнила стакан, потянулась за колбасой:
– А вдруг опьянею?
– Не кочевряжься. Пьешь, как лошадь, даже завидно. А ты: «Опьянею…» Ну, если и опьянеешь, твой миленочек отходит.
Выпив залпом весь стакан, Фимка подцепил с тарелки маринованный огурчик, сжевал и протянул:
– Тоже мне, оторвала ухажера – от жилетки рукава!
Клавдя молчала, лениво, как жвачку, жевала колбасу.
Семен наливался тяжелой ненавистью. Думал: «убью».
Из дома вышел человек, вывел собаку. Держа нос у самой земли, собака побежала к облюбованному дереву. Деловито подняла ногу, постояла, потом уставилась вверх, на черные ветки, и принялась лаять. Семен замер. Подошел хозяин собаки, долго всматривался в густую листву.
Из окна выглянула рыжая Фимкина голова:
– Что за шум, а драки нет? Нехорошо, гражданин. Нарушаете общественную тишину.
Человек под деревом вяло отозвался.
– Кошку, наверное, учуяла, – и увел собаку в парадное.
Слезая, Семен зацепился за сук, порвал штаны.
Нащупал вырванный лоскут, чертыхнулся: «Теперь никуда не пойдешь». И снова столбом сидел на скамье, курил, в голове ворочались тяжелые мысли.
В два часа ночи свет за окном погас. Семен сидел, вставать не хотелось.
Когда позвонил, открыла Клавдя, заспанная, в одной рубашке.
В комнате пахло водкой и консервированным перцем. Залезая на высокую кровать, Клавдя спросила сонным голосом:
– Где пропадал?
– Денег у меня не было…
Клавдя вдруг проснулась, присела по-кошачьему, точно готовилась к прыжку, ощерила зубы:
– Денег не было? Голь перекатная! Сюда без денег не ходят! Понял?
Клавдя в ярости таращила глаза, давилась слюной.
Семен отступил, сказал растерянно:
– Сама же звала… Из-за тебя семью бросил…
– Звала? Семью бросил? Плевать мне на твою семью, алиментщик несчастный, понял? Плевать! И на тебя самого тоже плевать! В мужья ко мне лезешь, в иждивенцы? Чтоб я за тобой мыла да подтирала? Ишь, дуру нашел! Поищи в соседнем переулке!
Клавдя содрала со стены подушку-украшеньице и ловко запустила ею в голову Семена. Семен отступил за шкаф.
– Есть деньги – оставайся, – визжала Клавдя. – Нет – проваливай! Фимка, вот это мужчина. Без подарка никогда не придет. Бедненький, у него на пиво нет! Герой! А цветы откуда? На клумбе в саду сорвал? И страшно не было?
Клавдя перебежала босыми ногами к столу, схватила банку с чернильными астрами, швырнула ее в черный квадрат окна. Банка ударилась о камень, стекло жалобно звякнуло.
Семен совершенно растерялся.
– Не дури, Клавдя! Откуда же я возьму деньги. Всю получку тебе отдал.
Клавдя утихла, соображала:
«Фимку к рукам не приберешь, самостоятельный. И баб любит, наплачешься с таким. А этот семью бросил из-за меня. Значит, любит».
– Ты научись деньги делать, – уже ласковее сказала она. – Бери пример с Фимки.
– Да Фимка ж спекулянт. На барахолке целый день околачивается.
– Спекулянт, да с деньгами. А ты честный, да без денег, – стоя коленями на кровати, Клавдя прилаживала сорванную подушечку. Потом повернула к Семену насмешливое лицо, передразнила: – На барахолке околачивается…. На барахолке таких денег, как у него, не заработаешь. Смекни-ка, – и уставилась на Семена.
Семен неумело держал иголку, чинил штаны, соображал: «Как же быть дальше?..».
2. Следователь получает задание
Капитан Клокотов складывал в сейф папки с бумагами и заранее радовался свободному вечеру. Сегодня условились с женой идти в балет. Еще полтора-два часа, и синий занавес откроет перед ним сказочный мир. Закружатся а танце белые лебеди, загадочная и таинственная музыка увлечет за собой мысль. Он будет отдыхать, забыв и вот эти толстые папки бумаг, и срочные звонки, и немедленные выезды на места происшествий.
Клокотов уже взялся за ручку двери, как неожиданно зазвонил телефон.
– Еще на месте? – спрашивал начальник управления городской милиции Волнин. – Очень хорошо! Зайдите ко мне на несколько минут.
Клокотов недовольно повесил трубку, по привычке одернул китель и пошел по ступенькам на третий этаж.
– Садитесь, – сказал полковник и пододвинул к капитану туго набитую бумагами коричневую папку. На ней была белая наклейка: «Дело № 1125».
– Возьмите, Илья Васильевич, всю эту историю к себе. Два месяца занимаются ею разные отделения милиции, толку никакого, а папка всё пухнет. Пора уже прекратить это безобразие. Думаю, что двух недель вам будет вполне достаточно. Вы, конечно, не станете возражать?
Полковник любил Клокотова и, видимо, поэтому гонял его, как лошадь на корде. Всё сложное, спешное, что попадало в отдел, он поручал капитану. Он помнил, с какой неохотой брался за работу следователя этот полный энергии и упорства человек. Клокотов окончил юридический институт и, придя на работу в милицию, на первых порах было разочаровался в избранной профессии. А когда ему еще пришлось надеть форму сотрудника милиции, совсем приуныл.
– Я остаюсь без будущего, товарищ полковник, – сказал он тогда.
Полковник поднял седые кустистые брови.
– Почему?
– Работа следователя, по-моему, не профессия. Настоящая профессия не имеет потолка, а следователь…
– Ошибаетесь, мой друг, – перебив Клокотова, сказал полковник. – Следственная работа – это будничный героизм, не имеющий ни начала, ни конца. Она вся в движении, в творчестве, в поисках. У следователя столько ведущих вверх ступенек, по которым не каждому, даже способному человеку дано подняться. Вам здесь придется иметь дело со сложным человеческим материалом, с людскими страстями и пороками, с подлостью и лицемерием, которые нужно корчевать, как пни. Их в нашем обществе, к сожалению, еще немало. Одним словом, попробуйте. Не понравится – освободим.
С тех пор прошло восемь лет. Бывший студент стал опытным и бывалым следователем, для которого каждое новое дело – непрочитанная книга Открыв первую страницу этой книги, он уже не может покинуть ее, пока не перелистает последнюю.
Так было и сейчас.
Клокотов вернулся в кабинет и взглянул на часы. Минут сорок еще оставалось свободных.
– С чего начинается? – подумал он и, сев за стол, раскрыл коричневую папку. Раздался телефонный звонок, он снял трубку и услышал недовольный голос жены. В комнате постепенно стемнело, и Клокотов включил лампу под зеленым абажуром. А дальше росла и росла груда окурков в большой белой фаянсовой пепельнице. Сперва за окном всё затихло, потом снова зашуршали колесами по асфальту машины. Всё мягче становилась темнота ночи, и на полу рядом с письменным столом вдруг заиграл солнечный луч.