Текст книги "Только звезды нейтральны"

Автор книги: Николай Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

И, сняв телефонную трубку, Головко соединился с ним и попросил принять меня и взять надо мной шефство, а еще через несколько минут я вышел из убежища, поднялся на второй этаж, и в большом светлом кабинете состоялось новое знакомство. Капитан первого ранга Румянцев был правой рукой командующего. Невысок ростом, сероглазый, с очень приятной, располагающей внешностью. Правда, поначалу он так же, как и Головко, огорошил меня откровением, что относится к журналистам не очень доброжелательно.

Мне пришлось второй раз терпеливо выслушать историю с походом кораблей в Арктику.

Высказав то, что наболело на душе, Александр Михайлович сказал, улыбаясь:

– К вам лично у нас претензий пока не имеется. Поэтому будем вам помогать по мере возможности…

Затем он много рассказывал о боевых действиях флота, просил не записывать, а «в уме держать». По широте мышления, совершенно неожиданно ярким примерам и обобщениям можно было догадаться, что человек он умный и знающий.

– Наш командующий считает, что на войне существует три обязательных правила: знать, хотеть, мочь. Мочь – это, пожалуй, самое главное, но и самое трудное, особенно в наших условиях, – заметил он. – Флот наш молодой. Кораблей мало. Ремонтироваться негде. А мочь надо! И мы стараемся…

Я внимательно слушал, не сводя глаз с упрямого, непреклонного лица, прорезанного на лбу резкими линиями и двумя черточками на переносице, и думал, что неслучайно Александр Михайлович оказался в ближайшем окружении Головко.

В дальнейшем это предположение не раз подтверждалось. Александр Михайлович не забыл о моем существовании. Скоро он позвонил и попросил зайти в штаб. А когда мы встретились, «по секрету» сообщил мне, что Головко пишет статью для «Правды» и хотел бы еще кое о чем посоветоваться…

– Вы, вероятно, готовите материал? – поинтересовался я.

– Что вы! Зачем ему наши материалы?! Он в них не нуждается. С начала войны и по сей день командующий скрупулезно ведет записи, нечто вроде дневника. Там сведений не только на статью, на книгу хватит…

Прав был Румянцев. Именно из этих записей после войны родилась книга адмирала А. Г. Головко «Вместе с флотом».

Мы спустились в скалу и вошли в маленькую каюту. Всегда внимательный и вежливый, Арсений Григорьевич первым долгом осведомился, как я устроен, как осваиваюсь на новом месте, выслушав меня, сам перешел к делу:

– Я думал насчет вашего предложения. Советовался с Александром Андреевичем. Он считает – надо написать. Но понимаете, ни с того ни с сего – просто неудобно выступать с такой высокой трибуны, как «Правда». Сразу спросят: «Почему Северный флот, а не Балтика, не Черное море?» И вроде опять получится, что северяне забегают вперед. Нужен конкретный повод. И он есть!

Оказывается, скоро Северному флоту исполнится десять лет. Корабли и части представлены к награждению. И, стало быть, есть очень подходящий случай для статьи в «Правде». Сообщив об этом, Головко вопросительно посмотрел на нас с Румянцевым, ждал, что мы скажем. Мы оба поддержали его идею.

– Тогда поделюсь с вами некоторыми соображениями, – продолжал он…

Должно быть, Головко готов был пуститься в подробный рассказ, но тут вспомнил, что должен быть на бригаде лодок, назвал день и час, когда можно прийти за статьей. Он взглянул на часы и, извинившись, что вынужден прервать беседу, поднялся, надел свой потертый реглан и вместе со мной вышел из штаба, направившись пешком в бригаду подводного плавания, пригласив меня на встречу подводной лодки, возвращавшейся из похода.

Мы спустились к бухте и шли вдоль берега мимо тральщиков – этих работяг, не зря прозванных «пахарями моря». Днем и ночью, в любую погоду они ходили В. дозоры, следовали в охранении караванов, часто вступали в бой с самолетами и подводными лодками. Никто не мог с ними соперничать по числу пройденных миль. Мне приходилось наблюдать, как в непогоду водяные валы набрасывались на эти утлые кораблики и они исчезали, скрывались под водой – торчали только верхушки мачт. Но вот прокатывались волны, и снова, как из подводного царства, выплывали сперва мачты, потом ходовой мостик и, наконец, вся верхняя палуба с пушками и пулеметами. По моим наблюдениям, и народ там служил по-особому скромный, непривычный к большой славе и почету. Моряков с тральщиков не часто одаривали боевыми орденами, а уж Золотыми Звездами и подавно. И все же эти корабли не были обделены личным вниманием командующего. Я помнил курьезный случай, когда тральщик ТЩ-10, приписанный к Беломорской флотилии, проводив корабли конвоя, на обратном пути получил разрешение заправиться в Полярном топливом. Во время швартовки на причале оказался один-единственный человек, коренастый мужчина в бушлате, без знаков различия, в простой ушанке.

– Эй, моряк, прими конец! – крикнул в мегафон командир тральщика старший лейтенант Владимир Михайлин. Человек остановился, принял стальной конец, но что-то уж очень замешкался, заводя его на пал. Михайлин, не выдержав, пустил по адресу незнакомца достаточно соленый морской загиб. Каков же был конфуз командира корабля, когда этот, не слишком, по его мнению, расторопный, моряк поднялся по сходне на борт и Михайлин узнал в нем командующего флотом. Вытянувшись, как на смотре, старший лейтенант замер, ожидая колоссального «фитиля». Но, к его изумлению, командующий лишь посмеялся и отделался шуткой. Все происшедшее не только не рассердило адмирала, но, кажется, даже позабавило его.

Мы пришли на бригаду загодя. Головко увидел подводников, тоже явившихся встретить своих боевых друзей, а пока они сидели в кружочек на скамейках у обреза с окурками – любимого места дружеских бесед, «морской травли», – там многое можно было услышать, только поспевай записывать… Головко подошел к ним. Все встали, вытянув руки по швам. Он дал знак рукой, дескать, сидите.

– О чем толкуете? – заинтересовался он.

– Да вот поспорили: далеко ли до Америки?

– К штурманам надо обратиться. Есть штурман среди вас?

– Так точно, товарищ командующий, – поднялся худенький лейтенант.

– В таком случае у меня к вам вопрос: сколько миль от Полярного до Норфолка?

Штурман задумался. Не сразу ответил, назвав солидную цифру, оговорив, что это приблизительно. Кто-то назвал другую цифру.

– А точно? – спросил Головко.

Молчание. И вдруг послышался немного хрипловатый голос:

– Товарищ командующий! Можно мне ответить? Инженер-механик Смычков…

– Пожалуйста…

Инженер– механик назвал близкую к истине цифру. Головко обрадовался, даже повеселел:

– Молодец, механик! У вас штурманам стоит поучиться… – И, увлекшись, перешел к другой близкой теме: – А кто скажет, на чьей стороне была Россия во время войны в Америке между Северными и Южными Штатами?

Понимал, что никто экспромтом, без подготовки, на такой вопрос ответить не сможет, он продолжал:

– В тысяча восемьсот шестьдесят третьем году Россия послала туда две эскадры, давая понять, что она на стороне северян, борющихся с южными рабовладельцами.

– Откуда вы это знаете, товарищ командующий?

– Из книг! – ответил он. – Мы должны знать историю, как свое боевое дело. Ведь история – часть политики, а мы, советские люди, не можем быть аполитичными. Представьте, вдруг дома сынишка задаст вам такой вопрос. Надо же ответить, иначе краснеть придется…

За серой грядой сопок глухо пророкотали зенитки. Все взгляды устремились туда, к выходу в бухту, где уже показалась узенькая длинная, как налим, «малютка». Она бесшумно скользила по глади залива, приближаясь к своим старшим собратьям – «щукам», «зекам», подводным крейсерам.

«Малютка» была на середине гавани, когда к единственной пушке на ее палубе подбежал орудийный расчет. Из дула вырвался желтый огонек – и прогрохотал выстрел. «Значит, кого-то убили», – услышал Головко и подтвердил:

– Наверно, убили.

Лодка подошла к пирсу, поставили трап, и командующий флотом был первым, пожавшим руку командира корабля, поздравившим его с победой…

* * *

Потом мы часто виделись с Головко. И вот однажды после возвращения из Москвы, бодрый, полный свежих впечатлений, он рассказывал мне:

– После завершения всех дел я поинтересовался, где живет Эренбург. Сказали: «В гостинице «Москва». Я, не долго думая, приехал туда, позвонил из вестибюля, он спустился, мы уселись в холле. Я признался: «С удовольствием читаю ваши статьи, а вот с флотской тематикой у вас что-то не получается, в частности я имею в виду вашу статью «Моряки, на вест!». И стал объяснять, что адресована она морякам, а написана по-пехотному. Флот давно готов идти на вест. Надо очистить берега. Он выслушал и с невозмутимым спокойствием заявил: «Возможно, и так. Ведь это не моя тема. Я, главным образом, пишу о немцах. Все остальное постольку-поскольку…» Я пригласил его к нам на Север. Он сразу заявил: «С удовольствием!» – «В таком случае идите собирайтесь, и мы полетим вместе!» Тут он развел руками! «Что вы! К таким темпам я не привык. Это требуется обдумать и получить разрешение от своего начальства». Пролетая через Пермь, я искал Каверина. Позвонил в гостиницу, говорят: «В Москве». Приехал в Москву, говорят: «Только что улетел в Пермь». Неуловимый! А хотелось бы с ним познакомиться. Я читал все его произведения.

Вскоре они познакомились. И, получив приглашение на флот, В. А. Каверин моментально примчался в Полярное в качестве военного корреспондента «Известий». Я пригласил его к себе, и он охотно поселился в моей холостяцкой комнате. Сразу же мы оба явились к Головко. Он был рад приезду Каверина, сразу разговор зашел о его книгах. Головко заинтересовался:

– Кто выведен в вашем романе «Два капитана» под именем Сани Григорьева? Есть ли у него чьи-то биографические черты?

Каверин охотно объяснил:

– Был в Ленинграде такой летчик, по фамилии Клебанов. Учился в осоавиахимовской летной школе, потом работал в Гражданском воздушном флоте на дальних северных линиях. Он и послужил прообразом главного героя…

Головко слушал, полный внимания. Когда Каверин сообщил, что здесь, в Полярном, он намерен закончить вторую книгу «Два капитана», Головко обрадовался:

– Очень хорошо. Если нужна какая-нибудь помощь, обращайтесь без всякого стеснения в любое время дня и ночи…

Каверин остался верен своему слову. В этом можно убедиться, открыв роман «Два капитана». В главе «За тех, кто в море», написанной от лица главного героя – Сани Григорьева, есть и такие строки:

«В паре с одним капитаном мне удалось потопить третий транспорт в конце августа 1942 года. «Малютка» знаменитого Ф. с моей помощью утопила четвертый. Об этом не стоило бы и упоминать – я шел пустой и мог только сообщить в штаб координаты германского судна, но Ф. пригласил меня на поросенка, и с этого поросенка начались события, о которых стоит рассказать…» Я позволю себе раскрыть тайну Вениамина Александровича Каверина, сообщая, что под буквой Ф. скрывается уже знакомый читателю знаменитый подводный ас Севера – Герой Советского Союза Фисанович.

* * *

Прошло несколько дней, и мы снова встретились. Головко вручил мне обещанную статью. Я прочитал ее, тут же отнес на телеграф. В день десятилетия Северного флота вместе с приветствием Верховного Главнокомандующего, указами о награждении орденом Красного Знамени бригады подводных лодок и списками новых Героев Советского Союза – северян, – «Правда» вышла с большой статьей вице-адмирала Головко.

Праздник есть праздник, и в этот день, несмотря на войну, Северный флот все же отмечал свой маленький юбилей. В Доме флота было торжество, многим кораблям присвоили гвардейское звание, морякам вручили правительственные награды. Со всех концов Советского Союза в Полярное неслись приветственные телеграммы…

А война шла своим чередом. Вице-адмирал Головку вернулся в штаб, еще не успел снять мундир в блеске орденов, как тут же нахлынули горячие дела. Оказывается, в два часа ночи воздушные разведчики обнаружили у норвежских берегов конвой противника и по радио донесли в базу. Доложили командующему, и он вместе с командующим ВВС принял решение – послать полк бомбардировщиков под прикрытием пятнадцати истребителей. Еще не совершили посадку разведчики, а навстречу им для удара по конвою помчалась воздушная эскадра. Было три часа ночи. Головко все время следил за ходом операции. На подступах к конвою завязался воздушный бой, один из самых крупных за два года войны. С обеих сторон в нем участвовало до сотни самолетов. Наши истребители дрались великолепно. И тем самым дали свободу для действий бомбардировщиков, которые пикировали на транспорты. От прямых попаданий один транспорт разломился на две части и затонул, второй был подожжен.

При подходе немецкие летчики атаковали наш полк и сбили пять самолетов. Наши не остались в долгу – сбили четырнадцать немецких самолетов.

Утром Головко разговаривал по телефону с начальником штаба Военно-Воздушных Сил, уточнял детали операции. К концу разговора со свойственным ему юмором командующий сказал:

– Вы целые сутки были на ногах и заработали себе хороший отдых. Сегодня вечером приказываю вам отправиться в офицерский клуб и танцевать с самой крапивой девушкой…

Не знаю, выполнил ли начальник штаба наказ командующего, но самому вице-адмиралу было не до отдыха. Оно понятно. Если летчики уже спали, то на других участках фронта продолжалась боевая страда…

После войны мне посчастливилось много раз встречаться с Арсением Григорьевичем, знать его семью. Жена Кира Николаевна – лауреат Государственной премии, артистка Московского Художественного академического театра. По ее стопам пошла и дочь Наташа. Окончив школу МХАТа, она играет в труппе этого знаменитого театра. А сын Миша унаследовал отцовскую профессию: окончил училище имени М. В. Фрунзе, не один год плавал на большом противолодочном корабле старшим штурманом, а в 1976 году стал слушателем Военно-морской академии, окончил ее и служит на Северном флоте.

Я рассказал немного о жизни адмирала Арсения Григорьевича Головко в годы Отечественной войны. После Испании это были для него годы больших испытаний. Кончилась война, а служба продолжалась дальше: начальник Главного штаба ВМФ, командует флотом на Балтике, и под его адмиральским флагом корабли советского флота совершают первые походы в зарубежные страны. Потом в Москве – первый заместитель главнокомандующего Военно-Морским Флотом СССР. Он отдает свои знания и опыт строительству большого океанского флота нового типа с атомной энергетикой и ракетным оружием. Вот они – этапы короткой по времени, но большой жизни…

Адмирал Василий Максимович Гришанов хорошо знал А. Г. Головко, служил с ним на Севере, и на Балтике, и в Москве.

– Жизнь талантливого и самобытного советского адмирала, – вспоминая об Арсении Григорьевиче, рассказывает он, – повод для бесконечных размышлений. Он досконально знал флот во всем его многообразии и к тому же обладал личным обаянием. Еще знаменитый русский адмирал С. О. Макаров говорил в свое время, что унылые люди не годятся для такого бойкого дела, как морское. Это целиком применимо к характеру А. Г. Головко. Его отличали бодрость духа, жизнелюбие, умение сплотить людей. Как известно, он был прост и доступен. Однако прост не в смысле простодушия. Он обладал тонким, я бы сказал утонченным, умом и большой силой воли. Этим объяснялось его положительное влияние на самых разных людей, будь то матросы или адмиралы, Он понимал, что главное в человеке – его нравственное начало, и постоянно заботился о воспитании воинов, сильных духом, любящих Родину, преданных нашей партии и народу. Подтверждение этому мы находим в строках, написанных его рукой незадолго до смерти! «Убежденность в правоте великого дела Коммунистической партии, любовь к Советской Отчизне породили массовый героизм наших воинов». Это относится к Отечественной войне, когда он командовал флотом, действовавшим на колоссальном пространстве от Шпицбергена до бухты Тикси, равном пространству от Риги до Иркутска. Молодой флот располагал сравнительно небольшими силами, воевал в суровых условиях Заполярья и при всем том успешно выполнял свои задачи. Отчасти это объясняется тем, что командующий флотом обладал умением правильно оценить обстановку, принимал смелые решения, а затем действовал упорно, настойчиво, добиваясь желаемых результатов. На протяжении войны у Головко появилась еще одна ценная черта – умение воспринять, подхватить все прогрессивное, что рождалось на войне, и быстро внедрить в боевую практику. Тут множество убедительных примеров: потопление вражеских транспортов артиллерией подводных лодок (как известно, впервые этот метод применил М. Гаджиев), атаки торпедных катеров в дневную пору и при свежей погоде, низкое торпедометание, взаимодействие подводного флота с авиацией и еще многое, что было вовремя замечено руководством флота и получило широкое распространение.

А. Г. Головко понимал, что один в поле не воин, и опирался на знающих, деловых людей, авторитетных на флоте. Кто его окружал? Многоопытные политические руководители: член Военного совета А. А. Николаев и начальник политуправления Н. А. Торик, умелый и знающий командир бригады подводных лодок Н. И. Виноградов, неутомимый – круглые сутки в трудах – начальник оперативного отдела А. М. Румянцев, командиры соединений А. И. Турин, И. А. Колышкин, А. В. Кузьмин. Один из его подчиненных – командир ОВРа Василий Иванович Платонов впоследствии стал начальником штаба, а затем и командующим Северным флотом. Да разве всех перечислишь! Их было великое множество, стойких, мужественных морских воинов – коммунистов и беспартийных. В этом была сила Северного флота и его командующего. Многих, очень многих Головко знал лично, встречался с ними в боевой обстановке и потому мог оценить личные качества каждого из них.

Последние годы жизни, выполняя волю партии, на посту первого заместителя главнокомандующего Военно-Морским Флотом СССР Арсений Григорьевич особенно много трудился, отдавая все свои силы, знания, опыт флоту, морякам. Сегодня у нас есть флот, который он мечтал увидеть. На смену надводным кораблям с тяжелой нарезной артиллерией пришли корабли-ракетоносцы, и среди них – ракетный крейсер, носящий славное имя «Адмирал Головко».

Он ушел из жизни слишком рано. Сердце не выдержало перегрузок, и смерть настигла его на пятьдесят седьмом году.

Выступая на вечере памяти А. Г. Головко в Центральном Доме литераторов 16 декабря 1970 года, бывший начальник Генерального штаба генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко вспоминал об Арсении Григорьевиче:

– Я не моряк, а сухопутный товарищ. И не по обязанности, а по велению сердца пришел сюда, чтобы напомнить о человеческих качествах Арсения Григорьевича. Заочно я его знал еще с сорокового года, когда он в возрасте тридцати четырех лет стал командующим Северным флотом, а я служил в Генеральном штабе, курировал Северное направление. Началась война, мы должны были собирать данные, следить за обстановкой, анализировать ее, и мне часто приходилось говорить по телефону с командующим флотом. Даже не видя его, я знал, что имею дело с незаурядным человеком – умным, эрудированным, прекрасно знающим обстановку, умеющим видеть ближние и дальние перспективы. Никаких неясностей в отношении Северного флота у нас никогда не было.

Первый раз я увидел его в начале сорок третьего года, когда по вызову Ставки он прибыл в Москву. И, впервые встретившись с ним, я понял, какой это действительно незаурядный человек. Он мыслил оригинально и не боялся смелых суждений.

В тысяча девятьсот сорок шестом году Арсения Григорьевича назначили замначальника Главного морского штаба, а я был начальником Генерального штаба. Здесь я узнал его еще лучше. В Москве так же, как и на флоте, проявился его большой военный талант, прекрасные организаторские способности. Он был и мечтателем, и мыслителем, и трезвым реалистом. Его всегда занимали проблемы будущего. Хотя времени у нас всегда не хватало, но бывали случаи, что засиживались иногда до утра, ибо он был замечательным собеседником, хорошо знавшим литературу, искусства. А уж что касается флота, тут он как рыба в воде. С поразительной быстротой и в совершенстве он постиг трудную работу в центральном аппарате.

Некоторые военные, прибывая с периферии, долго входят в курс дела, а кое-кому эта работа и вовсе оказывается не по плечу, чего нельзя сказать о Головко. Он не только любил и понимал свою работу, но творчески развивал военно-морское дело, проявляя ясность и гибкость мышления. И был очень принципиальным человеком, особенно когда дело касалось интересов партии, Родины. Здесь он был непримирим, умел отстоять свою точку зрения. По любому вопросу имел свое мнение и открыто высказывал его, не дожидаясь, как у Грибоедова, что скажет княгиня Марья Алексеева. Все его предвидения и мечты о большом океанском флоте постепенно сбывались. И в том, что страна имеет могучий флот, – есть доля трудов нашего любимого товарища и друга.

И наконец, оценка, данная командующему Северным флотом бывшим наркомом Военно-Морского Флота СССР Николаем Герасимовичем Кузнецовым:

– За год, оставшийся до войны, Головко успел основательно познакомиться с людьми, морским театром и кораблями. Флот был небольшой, а водные просторы огромные.

Мне запомнилась поездка на Север осенью тысяча девятьсот сорокового года. В начале сентября мы с командующим прошли на одном из эсминцев от Мурманска до Архангельска. Заходили во все бухты и заливы. Было еще тепло, но в Иоканге лежал прошлогодний снег. Головко, хорошо знавший Дальний Восток, привез оттуда известную шутку о Колыме, применительно к условиям сурового Баренцева моря: «Иоканга, Иоканга – чудная планета: двенадцать месяцев зима, остальное – лето».

В перспективе на этом огромном и открытом (с выходом в океан) морском театре намечалось создать мощный флот. Но пока это была лишь перспектива. Большие заводы только сооружались. Недостаток кораблей на Севере старались компенсировать установкой береговых батарей. Вот на них-то мы с Головко и сосредоточили внимание во время нашей поездки.

Места, где ставили батареи, глухие, дорог мало, иногда приходилось добираться туда на тракторе. Одни батареи были готовы, другие еще устанавливались, а некоторые существовали пока лишь в проекте, на бумаге.

Во время этой поездки я смог впервые основательно познакомиться и с морским театром, и с новым командующим Северным флотом. Нельзя было не оценить его верных и метких определений роли подводных лодок и авиации на Севере. Понравилась его общительность, умение разговаривать с подчиненными…

Арсению Григорьевичу довелось встретить войну и всю ее провести, как он писал, «вместе с флотом». Успешные действия флота на Севере – лучшая аттестация для командующего… Адмирал Головко был одним из наиболее образованных военачальников нашего Военно-Морского Флота и пользовался большим авторитетом. Добрую память о нем сохранят моряки не одного поколения.

* * *

– Мы – первое послевоенное поколение – пришли служить на Север, когда там отгремели пушки, но эхо войны слышится и по сей день, – говорит подводник и известный поэт-североморец капитан первого ранга Владимир Николаевич Жураковский. – Нам не довелось знать адмирала Головко. Однако добрая слава о нем продолжает жить в наших делах и свершениях, рассказы о нем переходят из уст в уста. Мы стараемся воспринять стиль его работы, продолжая развивать новое, прогрессивное, что он прививал в годы войны…

Секстаны выверены точно.

Сдержать волненье нелегко.

Турбины «товсь»! Выходим срочно.

Курс – к «Адмиралу Головко»!

«Потомству в пример»

Если вернуться к дневникам Арсения Григорьевича, то как раз в них больше всего отражается мудрость флотоводца, его глубокие знания и способность к критическому анализу. Когда он касается боевых действий подводников, на первый план выступает «сколоченность, слитность экипажа». И «не просто подчиненность всех одному – воле командира, не просто автоматическое выполнение своих функций всеми и каждым, отработанное до совершенства, но сознательное единство действий, обеспечивающих решение задачи, ради которой подводная лодка идет в море на поиски, несколько недель подряд находится в море, по неделям караулит врага в любых условиях нашего вообще нелегкого театра, – вот качество, обязательное для подводников».

В качестве примера Головко приводит ветерана подводного флота Ивана Александровича Колышкина, обладающего выдержкой и терпением, «умеющего, как никто другой, выбрать наиудобнейший момент для активных действий и для атаки, подчинить желание целесообразности, дождаться самого подходящего времени, чтобы действовать наверняка, без лишнего риска, без промаха, учтя и возможность неотразимого удара по врагу, и возможность благополучного ухода своего корабля от преследования…».

«Подчинить желание целесообразности». В этом определении как бы сконденсированы главные качества, которым, по мнению Головко, должен отвечать командир подводного корабля. Прошло больше трех десятилетий с тех пор, как были написаны эти строки. И флот у нас уже другой, и приходят служить на корабли молодые люди, не видевшие войны. А мысли боевого адмирала не устарели, они и сегодня на вооружении…

Так оценивал Головко своих подводников. А как они относились к нему? Об этом мы узнаем из рассказа бывшего командира подводной лодки, ныне вице-адмирала в отставке М. П. Августиновича:

– Через несколько дней после вступления Головко в должность командующего мы почувствовали его твердую руку. Он обстоятельно изучал каждое соединение, знакомился с командирами, с положением дел, уделяя особое внимание боевой готовности кораблей и частей. В силу ли того, что бригада лодок находилась в непосредственной близости от штаба флота, или, быть может, комфлотом предвидел, что подводным лодкам в случае войны будет принадлежать особо важная роль, Арсений Григорьевич почти каждый день бывал у нас на соединении. Его посещения не носили парадный характер. Мы видели, что он пристально приглядывается к каждому из нас, желая понять, на кого можно положиться и что кому можно доверить. В беседах с командирами лодок обсуждались самые различные вопросы, начиная с тактики использования нашего оружия и до чтения книг, которые он называл нашим духовным хлебом и без чего нельзя жить даже на войне.

Он любил простое, непринужденное общение, беседы с нами, обычно заканчивавшиеся неожиданными, прямо скажу, несколько заковыристыми вопросами из Правил совместного плавания или Правил предупреждения столкновения судов в море. В подобных викторинах победителем всегда оказывался командующий, а мы, посрамленные, принимались еще настойчивее изучать свое дело.

Мне хотелось, чтобы читатели этих строк представили себе возвращение лодки из боевого похода и увидели на пирсе фигуру слегка сутулого человека в кожаном реглане с поднятым воротником. В любое время суток, в мороз и пургу он с нетерпением ожидал нас, чтобы первым поздравить экипаж и выслушать несколько сбивчивый рассказ командира о походе!

Несмотря на занятость, колоссальное моральное и физическое напряжение, а порой и недомогание, наш командующий находил время встретить или проводить каждую подводную лодку, пожать каждому матросу руку, дать последнее напутствие командиру, пожелать всему экипажу счастливого плавания и успешного выполнения боевых заданий. Понимая, что мы идем туда, откуда можно не вернуться, он находил теплое слово, бодрящую шутку, и, отойдя от родного причала, все мы были одержимы одним желанием – оправдать надежды человека, которого чтили, уважали как отца родного.

«Нет, пожалуй, более трудной боевой службы, чем служба подводника. Если, например, летчик все же имеет шансы на то, чтобы спастись (или самолет спланирует без мотора, или можно выпрыгнуть с парашютом), то у подводника нет никаких шансов. С глубины более пятидесяти метров нечего и надеяться выбраться из затонувшей лодки. У нас же, на северном театре, даже в Кольском заливе, то есть дома, нет глубин меньше чем 250 – 300 метров…»

Если же лодка не возвращалась, командующий флотом тяжко переживал утрату. Люди не раз видели у него на глазах слезы. Он и сам этого не скрывает:

«За два с половиной года войны можно было приучить себя к неизбежности потерь, но я каждый раз переживаю до слез. После каждой потери становится как-то стыдно: вот, мол, ты жив, а другие сложили свои головы… Особенно тяжело после этого вновь провожать ту или иную лодку в очередной поход. Прощаешься с экипажем внешне спокойный, а сам мысленно представляешь все внезапности, которые ожидают уходящих в далекий поиск, на позицию, к берегам противника…»

Рассуждая о качествах наших воинов, адмирал Головко часто обращается к прошлому, понимая, что прошлое и настоящее неотделимы, они в полном единстве. Великие подвиги и свершения русских моряков достойно продолжены в Отечественную войну.

«Потомству в пример». Смысл этих слов не имеет времени. Вернее, они всегда уместны для того, чтобы определить ими значение исторического деяния, свершенного ради высокого понятия – служение Родине. Вот почему они запомнились мне сразу, как только я впервые, задолго до войны, еще в юности, когда служил на Черноморском флоте, прочел надпись на памятнике капитану первого ранга Казарскому в Севастополе. То же самое можно сказать сейчас, когда передо мной лежит медаль с вычеканенными на ней словами: «За оборону Советского Заполярья». Пройдут века, и эта медаль так же, как памятник Казарскому, останется вещественным напоминанием, незабвенной памятью героических дел, которые всегда будут «потомству в пример».

И подобно тому как в трудах великих русских адмиралов Макарова и Нахимова, так и в дневниках советского флотоводца Головко мы находим важные мысли, выраженные такими же короткими, чеканными фразами:

«Война – дело серьезное и жестокое, она беспощадна к тем, кто допускает ошибки».

«Никогда не следует считать противника глупее себя».

«Воевать надо не только до последней возможности, но главным образом до победы».

Эти и многие подобные им слова в дневниках адмирала звучат как наказ молодому поколению военных моряков, тоже «потомству в пример»…

* * *

…После войны я задумал книгу-интервью на тему «Чему вас научила война?». Это должны были быть беседы с самыми различными людьми, прошедшими горнило войны, начиная от солдат, матросов и до адмиралов и маршалов. И первым, с кем я встретился, был Арсений Григорьевич Головко. К тому времени он уже служил в Москве первым заместителем главнокомандующего Военно-Морским Флотом. Мы сидели в его кабинете, значительную часть которого занимал огромный, в человеческий рост, глобус. Арсений Григорьевич, как всегда замотанный делами и вместе с тем спокойный, доброжелательный, терпеливо отвечал на мои вопросы.