Текст книги "Только звезды нейтральны"

Автор книги: Николай Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

…Всю ночь они оставались в кабинете командующего. Читали донесения, принимали командиров соединений и долго говорили о том, что еще нужно сделать, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох.

Так проходила эта ночь в Полярном, последняя мирная ночь, томительно долгая, полная тревоги и мучительных раздумий. Никто не спал в Полярном. Командиры прощались со своими семьями и уходили в море на первое боевое задание.

И вот над страной занялся день 22 июня… «Стиснув зубы, ведем счет неопознанных самолетов… – отмечает в своем дневнике А. Г. Головко, – первый раскатистый гул взрывов: в районе Полярного сброшены бомбы… Отовсюду поступают донесения о фашистских самолетах, о неопознанных силуэтах надводных судов, о перископах подводных лодок… Весь день фашистские самолеты, одиночные и группами, стремятся к району Кольского залива и Мурманска. Их перехватывают и поворачивают вспять наши истребители… Вероятнее всего, фашисты будут пытаться в первую очередь отрезать Кольский полуостров от остальной страны и захватить подступы к Мурманску и Полярному с моря, то есть полуострова Рыбачий и Средний, прикрывающие вход в Кольский залив…

Нам надлежит стараться уничтожить вражескую авиацию на ее аэродромах ударами с воздуха и действовать подводными лодками у Варангер-фиорда, не позволяя противнику подвозить подкрепления… В общем, теперь можно сделать вывод: хорошо, что неожиданность, которую мы ждали, не захватила нас врасплох».

Полный вперед!

Быстроходный катер командующего стоял у пирса в полной готовности, и едва Головко, Николаев и Торик с командирами походного штаба ступили на палубу, как взревели моторы.

Порывистый ветер метался по палубе, и почти все спустились вниз, в салон. Головко остался на палубе один. Он плотнее надел фуражку, поднял воротник кожаного пальто и стоял, не замечая ни ветра, ни угрюмых сопок, мимо которых мчался катер. Вспомнил, как в этот день утром член Военного совета, пристально посмотрев на него, сказал: «О, да вы уже стали седеть, Арсений Григорьевич. Рано, рано…» Головко не доверял рассказам, будто люди седеют за одну ночь. Но выходило, что это похоже на правду.

Он перебирал в памяти события минувших дней, начиная с самых первых дней войны. Взять хотя бы историю со 155 транспортами, рыболовными траулерами, мотоботами, собравшимися, как на грех, в Кольском заливе. Они оказались там, где больше всего опасность налетов гитлеровской авиации. Что делать? Оставить торговые суда – значит обречь их на верную гибель. Выводить их без охранения – принять на себя ответственность за все, что может случиться с ними на переходе. Решали часы, минуты. Нужно было действовать. Действовать на свой страх и риск. Головко решил отправить суда по одному, по два с большими интервалами. Они пойдут, прижимаясь к берегу, безо всякого охранения. А как отвлечь внимание противника? Осенила мысль: поднять в воздух всю авиацию, бомбить вражеские аэродромы. Истребители завяжут воздушные бои. И за это время перегнать суда торгового флота в Белое море. Вроде и неплохой план. Но Головко беспокоило другое: самолетов мало, потерять их – значит оставить Северный флот совсем не защищенным с воздуха. Опять мучительные думы и размышления. И окончательное решение – приказ, подписанный уверенной рукой.

В это время в кабинет вошел контр-адмирал С. Г. Кучеров. Он положил на стол папку с телеграммами и донесениями. Арсений Григорьевич бегло просмотрел бумаги и, отложив папку в сторону, сказал:

– Это потом, успеется. Сейчас давайте займемся другим. Сегодня в ночь из Кольского залива должна уйти, по крайней мере, треть судов. Вам поручаю проверить подготовку. Берите катер и отправляйтесь туда немедленно, – и, посмотрев на часы, продолжал: – В вашем распоряжении максимум три часа. За это время надо дойти туда, собрать капитанов, поговорить с ними, проверить, в каком состоянии суда. Словом, дел уйма…

И уже на прощание, крепко пожимая руку начальнику штаба, Головко добавил:

– Надеюсь на вас, как на самого себя. Жду сообщений.

Едва они успели расстаться, как появился командующий Военно-Воздушными Силами Северного флота Александр Алексеевич Кузнецов. Прежде всего Арсений Григорьевич поинтересовался, сколько самолетов находится в строю и сколько может подняться в воздух. Командующий ВВС назвал цифру. Примерно так получалось и по подсчетам Головко. Он вел свою бухгалтерию сбитых вражеских самолетов и наших боевых потерь.

– Маловато, черт возьми, – с досадой произнес Головко. – Единственная надежда на летчиков. Они должны спасать положение.

Кузнецов достал из планшета карту, развернул ее и продолжал:

– Главный удар бомбардировщиков намечается по аэродрому в Луостари. Вспомогательные – по этим двум небольшим аэродромам.

Головко с недоумением посмотрел на него:

– Вы сами говорили мне, что у вас мало самолетов. Стоит ли распылять силы? Может быть, лучше нанести концентрированный удар сперва только по Луостари, но основательно?

Генерал раздумывал, прислушиваясь к словам комфлотом.

– Учтите, я не настаиваю. Вы командующий, и ваше право – принимать решение. Мой голос совещательный, не больше, – тактично заметил Головко.

Быстро обо всем договорились, и Кузнецов, собрав карты, вышел из кабинета.

Вскоре начальник штаба Кучеров докладывал по телефону:

– Все приказания выполнены. Через час первые десять судов выходят в море.

Так и пошли корабли по одному, по два без охранения. Морские истребители вылетали наперехват вражеских воздушных разведчиков, пунктуально, в одно и то же время совершавших облет прибрежной полосы. Бомбардировщики бомбили крупный аэродром противника в Луостари. Главные его силы в воздухе были скованы, поглощены отражением ударов с воздуха.

Трое суток длилась эта операция, и все это время Головко работал на флагманском командном пункте (ФКП) в гранитной скале, нависшей над бухтой, в своей малюсенькой каюте, где помещались письменный стол, сейф, этажерка с телефонами и за шторой солдатская железная койка.

Он не смыкал глаз и только пил крепкий чай стакан за стаканом.

За трое суток весь торговый и рыболовный флот перебазировался в Белое море и верно служил на протяжении всей войны.

Сейчас, глядя за корму на клубы тяжелой, как свинец, воды, взбудораженной винтами, выбрасывающей прозрачно-белые облака пены, Головко думал о том, что предстоит в ближайшие часы.

Холодное море хмурилось, окутывалось дымкой, ветер свистел и рвал короткий узенький вымпел. На душе было так же мрачно, как и на море. Уже который день Мурманск захлебывается в пламени и дыму.

29 июня началось наступление гитлеровцев с целью осуществить блицкриг и здесь, в Заполярье. Острие своих ударов они направляли на Мурманск, Полярный, полуострова Рыбачий и Средний. Перевес в силах был на их стороне. Еще бы! Вся Европа работает на них: везде побывали, все захватили, всех ограбили. «Герои Нарвика» с эмблемой эдельвейса на рукавах, наступая, были полны уверенности в своих силах, не сомневаясь, что и Мурманск, и Полярный падут к их ногам. Создалось критическое, больше того – смертельно опасное положение. Мало сил, не хватает оружия, и нет опыта борьбы с таким врагом. На помощь рассчитывать не приходится: и на других фронтах положение трудное.

И тогда Головко стало ясно, что Северный флот должен бросить моряков на сухопутье. Непрерывно поддерживая связь с сухопутным командованием и видя, что с каждым часом положение становится все более угрожающим, он вызвал к себе Николаева и Торика и коротко сказал:

– Есть только одно решение: создать из моряков добровольческие отряды и послать их на сухопутье. Всем политработникам немедленно отправиться на корабли и в части, объяснить положение и бросить клич, как бывало в годы гражданской войны.

Этот разговор происходил рано утром, а в полдень во всех соединениях шли митинги, слышались бурные, страстные речи и заверения в том, что моряки жизни своей не пожалеют, чтобы разгромить врага. Благородная идея защиты Родины в самые ее трагические дни подняла волну патриотических чувств.

Генерал– майор Торик, проводивший митинг в бригаде подводных лодок, сказал:

– Кто готов пойти на фронт – прошу поднять руки, И в ответ все подняли руки. Бригада целиком изъявила готовность идти в бой. Начальник политуправления, озадаченный этим обстоятельством, звонит Головко, докладывает, спрашивает, как быть, и слышит в ответ:

– Это хорошо, но кто будет воевать на море? Вы вместе с командованием бригады решите, кого можно отпустить без большого ущерба для дела, и к вечеру представьте мне список.

Так к исходу дня тысячи моряков-добровольцев со всего флота стали сухопутными бойцами…

Только что закончился Военный совет. За длинным столом, кроме хорошо знакомых людей, Головко видел командиров, прибывших с сухопутья. Многое можно было понять, глядя на их осунувшиеся лица, еще больше можно было прочесть в их утомленных глазах.

Во время заседания звонили телефоны. Командующий снимал трубку, и лицо его становилось все более мрачным. Ему докладывали операторы штаба флота, начальник разведотдела. Притом одна новость была горше другой… Все понимали, что если наша оборона будет прорвана, дорога на Мурманск открыта. Головко поднялся и объявил:

– В целях содействия четырнадцатой армии, по согласованию с командармом Фроловым, сегодня в ночь высадим десант в тыл противника. Высадку произведем вот здесь, – он провел указкой в районе Большой Западной Лицы и, посмотрев на часы, добавил: – Времени нет. Начальник штаба остается на месте. Работники оперативного отдела пойдут со мной, членом Военного совета и начальником политуправления.

И вот катер командующего с каждой минутой приближается к полоске земли, где людям предстоит первое испытание. Сможет ли морской десантный отряд незаметно высадиться и продержаться в тылу врага, пока фронт не получит подкрепление? Эта тревожная мысль ни на минуту не оставляла Головко. Он знал, что такое десант, как важно после первой высадки непрерывно наращивать силы, подвозить технику, боеприпасы. А эти бойцы не могут ждать помощи. Они могут рассчитывать только на себя…

Катер подошел к скалистому берегу, куда еще раньше пришли «морские охотники», чтобы принять десант.

Сквозь шум морского прибоя слышались приглушенные голоса.

Головко с пирса направился в одну из немногих уцелевших рыбацких лачуг, где его ждали командиры кораблей и десантного отряда.

– Эту высадку, – объявил командующий, – мы проводим экспромтом. Немцы привыкли к штампам. Они считают, что десантной операции обязательно предшествует артподготовка, и это уже сигнал к тому, что начинается наступление. А мы рассчитываем на внезапность, и уже после высадки пехоты корабли будут поддерживать наступающих своим огнем. В двадцать три ноль-ноль начинается посадка десанта. Ровно в ноль-ноль корабли отходят от берега. Все понятно?

– Понятно, товарищ командующий!

Люди расходились без суеты. Скоро изба опустела. Вслед за командирами вышли Головко, Николаев, Торик и направились к пирсу.

Цепочкой поднимались на палубу бойцы, грузились пушки, пулеметы, ящики с боеприпасами. Командующий стоял, глядя на проходивших мимо него десантников, а в голове роились тревожные мысли: «А что, если у противника сильная береговая оборона и наши не успеют зацепиться за берег?» Опыт Испании успокаивал. Там педантизм немцев доходил до смешного. Видя республиканцев, наступающих без прикрытия танков и авиации, они своим глазам не верили. Это не по уставу. Шаблон у них господствовал во всем. «А мы попробуем отступить от шаблона. Посмотрим, что получится…»

У Головко были все основания для беспокойства. Гитлеровские генералы заверили свой генеральный штаб и самого фюрера в том, что падение Мурманска – дело ближайших дней.

В штабах армии «Норвегия», горнострелкового корпуса, в фашистских дивизиях теперь вносились последние коррективы в план наступательной операции, рассчитанной на выход к Кольскому заливу и захват жизненно важных центров. Тем более нужно отвлечь часть сил и устроить так, чтобы они «завязли» и провалились со своим наступлением.

…Стрелка часов приближалась к полуночи. На пирсе стихал шум голосов, большинство десантников уже разместились на палубах боевых кораблей. Головко и Николаев поднялись на один из кораблей. Торик отправился на другой. Послышались обычные команды: «Смирно!», «Вольно!» Команды подавал неожиданно объявившийся перед ними маленький ловкий паренек с широким скуластым лицом, в телогрейке, брюках, заправленных в сапоги, и вооруженный до зубов. На плече винтовка, на поясе гранаты и финский нож. Вытянувшись перед адмиралами, он отчеканил:

– Старший сержант Кисляков!

– Я вижу, к бою готовы, – сказал Головко.

– Так точно, готовы, товарищ командующий флотом!

– Откуда вы знаете, что я командующий?

– Служу здесь пятый год, все начальство в лицо знаю.

– Ну, раз знаете, собирайте людей, поговорить надо.

Через несколько минут бойцы заполнили кубрик. Головко и Николаев с трудом туда втиснулись. Говорили с бойцами просто, по-дружески, как с сыновьями. Рассказывали о тяжелом положении под Мурманском. Вся надежда на десант, который, внезапно высадившись с кораблей, ударит гитлеровцам в спину. Бойцы слушали, затаившись.

После беседы Головко подозвал к себе сержанта Кислякова и поинтересовался, откуда он. Тот лихо доложил, что родом он из Коми АССР, плавал по Печоре кочегаром на пассажирском судне и потому был призван на военный флот.

– Комсомолец? – осведомился командующий. И услышал:

– Так точно!

– Надеюсь, не видать фашистам Мурманска? Так, моряки?

– Так точно! – хором ответили молодые голоса.

И, протянув на прощание руку командиру десантного отряда, Головко сказал:

– От вас многое будет зависеть.

– Понимаю.

– Хотя и на суше драться будете, а желаю по-морскому – счастливого плавания!

Двадцать четыре ноль-ноль. Тяжело дышат моторы. Отданы швартовы. Корабли уходят в неизвестность.

Осиротел и казался теперь совсем диким этот скалистый берег. Можно возвращаться на КП.

* * *

Они высадились на берег и заняли господствующую высоту, откуда просматривался большой участок местности. Цель достигнута: внезапное появление десанта огорошило врага. «Держаться любой ценой!» – приказал командир, а сам поспешил дальше – проверять боевые порядки. И скоро у подножия сопки замельтешили темные фигуры. Мина разорвалась на высоте, еще и еще. А фигурки уже карабкались вверх, маскируясь за камнями. «Огонь!» – скомандовал Кисляков. Гитлеровцы, преодолев половину расстояния, повернули обратно. Наступило затишье.

За первой – новая атака. Тактика у Кислякова нехитрая: подпустить ближе и тогда открывать огонь. «Если патроны кончатся, гранатами, когда скомандую!» Таким способом отбили и вторую атаку. И тут обнаружилось: патронов всего ничего и считанные гранаты. На свой страх и риск он принял решение: остаться с двумя бойцами, остальным вернуться обратно. На сопке остались трое с пулеметом, пятью дисками к нему, шестью гранатами и несколькими десятками патронов. В таком составе они отбили третью атаку. Вот кончились патроны и у его друзей. Василий и им приказал ползти вниз. Остался один. Втащил пулемет на самую вершину и, притаившись, ждал решительного момента. Обзор прекрасный. Хорошо видны фигуры гитлеровцев, подползающих к нему с трех сторон. Кисляков нажал на гашетку, выпустил все пять дисков. Не помогло. Пустил в ход гранаты. И тут подоспели бойцы. Так высота осталась непокоренной… На пирсе снова произошла встреча Кислякова с командующим. Он обнял Васю и сказал:

– Вы первым на Северном флоте представлены к званию Героя Советского Союза.

«Свое дело мы сделали… – заключает адмирал Головко. – В столь неблагоприятных условиях мы не только выстояли, не только задержали противника на месте, контратаковали его и вынудили окопаться, но и смогли нацелить соответствующие силы флота на решение той специальной задачи, которая с каждым месяцем войны приобретала все более и более первостепенное значение».

Союзники

К командующему Северным флотом прибыл с визитом английский контр-адмирал Вайан. Он вошел, высокий, худой, розовощекий, представился, уселся возле окна и закинул ногу на ногу.

– Весь мир склоняет голову перед мужеством вашего народа. И я счастлив сообщить вам о своем прибытии сюда с почетной миссией – установить с вами непосредственный контакт.

Головко кивнул.

Британский контр-адмирал, прищурив глаза, внимательно рассматривал своего русского коллегу и, должно быть заметив на его висках седину, неожиданно спросил:

– Скажите, господин адмирал, каким кораблем вы командовали в русско-японскую войну?

Головко улыбнулся:

– Меня тогда и на свете не было.

– Неужели? – с искренним удивлением отозвался англичанин. – А я думал, вы старый русский моряк царского флота.

Затем, без видимой связи с предыдущим, контр-адмирал Вайан рассказал о ночных налетах на Лондон, о трудностях и лишениях, которые приходится претерпевать англичанам, спросил, где будет располагаться английская миссия, какие намечаются развлечения для англичан, кто будет поставлять свежие овощи, откроют ли для английских матросов специальный дом терпимости.

– Вот видите, – сказал Вайан кокетливо, – чем я вынужден интересоваться в свои шестьдесят лет.

Головко мельком взглянул на гостя.

– Вы выглядите моложе. Но я хочу ответить на ваши вопросы по порядку. Мы предоставим вам хорошее помещение. Лучшее из тех, что у нас имеется. Двери наших клубов, кинотеатров для вас всегда открыты. Насчет свежих овощей у нас трудновато. Едим сушеную картошку…

– Это непитательно, – заметил британский гость.

– Да, вероятно, – согласился Головко и, подумав, добавил: – У нас в подсобном хозяйстве есть парники. Я, правда, не знаю, в каком они состоянии. Ну ничего, постараемся обеспечить вас свежими овощами. Что же касается домов терпимости, должен вас огорчить, – их в нашей стране нет и не будет.

На лице гостя появилось недоумение. Головко перевел разговор на другую тему.

– А помощь ваша сейчас придется очень кстати. Прежде всего нужно ударить по базам немцев в Петсамо и Киркенеее.

Англичанин привстал, подошел к карте и, вынув из кармана крошечный циркуль, прикинул расстояние.

– Я передам вашу просьбу первому лорду британского адмиралтейства.

– Имейте в виду, – продолжал Головко, – зенитная оборона там очень сильная. Кроме того, у немцев много истребительной авиации. За несколько минут они могут поднять в воздух больше ста самолетов.

– Вы еще не знаете, сколько может оказаться в воздухе английских самолетов, – грубо, с ехидством заметил Вайан.

– Не поймите меня превратно, – сказал Головко. – Мы хорошо знаем, что британский воздушный флот не уступает немецкому. Я считал своим долгом вас предупредить.

Противовоздушная оборона поставлена у немцев основательно.

– Благодарю. Это, конечно, важные сведения. Но наши парни пробьются…

Вскоре после этого разговора члены миссии осмотрели аэродромы, познакомились с условиями летной работы на Севере и улетели в Лондон.

Через месяц командующему доложили:

– Над Петсамо и Киркенесом идут воздушные бои.

Головко точно не знал, но догадывался, что это английские самолеты поднялись с авианосца и бомбят вражеские порты.

Береговые посты с полуострова Рыбачьего доносили о крупном воздушном сражении, развернувшемся над морем. Головко вызвал командира охраны водного района и приказал выслать в район воздушного боя катера – искать британских летчиков, которые могут быть сбиты, выбросились на парашютах и теперь плавают в море.

День прошел в бесплодных поисках. Был получен приказ возвращаться на базу. Когда шли на траверзе полуострова Рыбачьего, сигнальщик в вечерних сумерках едва различил среди волн темную точку. Катера сделали поворот. Да, сигнальщик не ошибся. В бинокль было видно, что волны подбрасывают резиновую лодчонку. В ней стоял рослый человек с непокрытой головой, размахивал руками, что-то кричал.

Головной катер приблизился, застопорил ход. Бросили конец. Рослый парень поймал его, закрепил, и шлюпку подтянули к катеру. В шлюпке был еще один человек. Он лежал с посиневшим лицом и закрытыми глазами, сжимая правой рукой запястье левой.

Оба они были в кожаных комбинезонах на меху, в высоких, до колен, ботинках. Эту форму английских летчиков уже знали на Северном флоте.

Рослый парень с трудом забрался на борт катера.

– Рашенс… Рашенс… – повторял он, обнимая матросов, улыбаясь, что-то объясняя.

Его товарища матросы подняли из шлюпки, на руках втащили в кубрик. Летчик был слаб, говорить не мог. Вены на левой руке у него оказались перерезанными. Вот почему он сжимал свою руку! Ему сделали перевязку. Рослый объяснил знаками, что его товарищ перерезал вену сам перочинным ножом, боясь попасть в лапы бошей.

Летчиков переодели в сухое, дали им по стопке спирта, укрыли теплыми одеялами. К ночи доставили в Полярный, сдали в госпиталь. А на утро Головко вместе с переводчиком пришел их проведать. Он зашел в светлую палату, поздоровался с летчиками, спросил, как они себя чувствуют.

– О'кэй! – отвечали англичане.

– Что же с вами произошло? – спросил Головко.

Обрадованные тем, что с ними говорят на родном языке, англичане, перебивая друг друга, рассказывали о своих бедствиях. Они поднялись с авианосца, чтобы бомбить Петсамо, но на пути их перехватили немецкие истребители, вклинились, разбили строй, а затем атаковали поодиночке.

Стрелок– радист -этот рослый вихрастый парень – отстреливался, как мог. Но самолет загорелся, и командир экипажа приказал покинуть машину. Они двое сумели выпрыгнуть и повисли на парашютах. Никто не знает, что стало со штурманом и еще одним членом экипажа.

Командир и его стрелок опустились в море. Резиновая спасательная лодка наполнилась воздухом, и они много часов болтались на волнах, а когда вдали появились катера, командир экипажа почему-то решил, что это немцы, схватил нож и вскрыл себе вену.

Катера приближались. «Это русские», – сообщил стрелок-радист, рассмотрев вдали на мачтах бело-голубые флаги. Тогда командир экипажа перехватил пальцами вену и сжимал ее до тех пор, пока не очутился на катере.

– Долго буду помнить этот проклятый полет, – с досадой проговорил он. – Никто не подумал познакомить нас с организацией немецкой обороны. Мы летели вслепую и были для немцев дешевой находкой…

Это сущая правда! Тридцать четыре английских самолета в тот день не вернулись на авианосец. Британское командование задумало нанести сокрушительный удар по двум крупнейшим гитлеровским базам на Севере, а удалось слишком дорогой ценой повредить лишь четыре немецких судна…

Британские летчики поправлялись. Они выразили желание выйти из госпиталя в форме советских моряков. По приказанию командующего, им выдали синие кители, черные брюки, фуражки с крабом. В этой форме они улетели домой и вскоре прислали командующему свою сердечную благодарность,

Командующий принимает решения…

Воссоздавая образ адмирала Головко, я использовал не только исторические документы и воспоминания моряков-североморцев. К счастью, сохранились дневники его военной поры, полные откровения. В них – сухой перечень событий. Хронику боевых действий флота сопровождают своеобразные комментарии, интереснейшие и поучительные рассуждения, глубокий анализ, критическое осмысление всего, что происходило на флоте. Эти записи послужили основой при создании мемуаров А. Г. Головко «Вместе с флотом». И то, что есть в книге, и то, что не вошло в нее, а осталось в семейном архиве, проливает свет на личность автора.

Тетради в твердом переплете, переданные мне сыном адмирала – штурманом капитаном третьего ранга Михаилом Арсеньевичем Головко, лежат передо мной. Я читаю записи – порой немногословные, всего в несколько строк, а чаще всего пространные и обстоятельные. И они возвращают меня в атмосферу той давней поры. За каждой строкой я точно слышу знакомый живой голос…

«Надо снова продумать, – записывает Головко, – всю боевую работу наших лодок. Надо осмотреться, возможно, многое упускаем, что немцы предприняли какие-то меры ПЛО (противолодочной обороны), которые мы не установили, – это ясно. Надо разгадать, какие именно. Боюсь, что тут мины. Глубины позволяют ставить мины вдоль всего побережья. В некоторых местах мины нужны специальные – глубоководные, но все же постановка возможна. Если ориентироваться на мины, то вдоль всего норвежского побережья нельзя плавать. Проще говоря, тогда надо отказаться от боевых действий. Это невозможно. Ведь немцы-то плавают. Стало быть, и нам нужно продумать свои действия, просмотреть, изучить пути, по которым ходят корабли противника. И ходить теми же самыми путями».

Вывод на дальнейшее: особое внимание разведке! В первую очередь воздушной. Надо знать все, что происходит на театре, предвидеть «намерения противника, учитывать его тактику и опережать его действия».

В первой части дневников автору их не раз приходится с горечью признаваться: «Увы, нам еще не хватает оперативности мышления в новых условиях и умения анализировать уже известные факты, сопоставлять их с возможными намерениями противника на театре».

Эта мысль подтверждается примерами. В районе Сюльте-фиорда наши миноносцы ночью буквально натолкнулись на германский конвой. На шедшем во главе конвоя корабле противника приняли советские корабли за свои и стали подавать опознавательные сигналы. В свою очередь с лидера «Баку» тоже сперва отвечали сигналами, а затем сблизились, послали торпедный залп и открыли огонь по транспорту. Судя по вспышкам огня на борту транспорта и миноносца, можно было предположить, что оба корабля получили крупные повреждения. Но тут открыли огонь вражеские береговые батареи, и нашим кораблям пришлось отойти мористее.

Головко, выслушав доклад, сделал вывод, что элемент внезапности, такой важный на войне, в данном случае был достигнут, но возможности не использованы до конца, требовалось поставить дымовые завесы и повторить атаку. Тогда наверняка удалось бы потопить оба корабля.

«Нужны серьезные мероприятия, чтобы сделать положение коммуникаций более устойчивым», – заключает Головко. Надо полагать, что эта мысль больше всего занимала его. Когда положение на сухопутном фронте стабилизировалось, гитлеровцы выдохлись в своем наступательном порыве и перешли к обороне, решив, что теперь борьба в основном должна развернуться на море. Не случайно на север Норвегии было переброшено боевое ядро немецкого флота – новейший линейный корабль «Тирпиц», тяжелые крейсеры «Адмирал Шеер», «Лютцов» и «Адмирал Хиппер», легкий крейсер «Кельн» да плюс к тому большая группа подводных лодок, эскадренных миноносцев, сторожевиков и кораблей сопровождения. И все ради того, чтобы нарушать коммуникации, нападать на союзные конвои, направлявшиеся в Советский Союз, топить транспорты и военные корабли.

Мысль командующего флотом начинает работать в одном направлении: что можно противопоставить врагу?

Главное решение: наступать безостановочно. «Использовать все наличные силы и средства, чтобы действиями, опережающими намерения немецко-фашистского командования, сорвать доставку резервов и снабжения для лапландской группировки. Пусть гитлеровцы забудут и мечтать о наступлении».

И тут разрабатывается план в первую очередь использовать подводные силы. Головко решает в ближайшие районы – Варангер-фиорда и Тана-фиорда – посылать малые лодки, прозванные «малютками»; к границам Баренцева и Норвежского морей – лодки среднего типа, так называемые «щуки»; большие океанские лодки – подводные крейсеры «катюши» – пойдут на дальние позиции. Не ждать, пока корабли противника будут разбойничать на наших коммуникациях, а перехватывать их, искать в бухтах и фиордах, даже попробовать прорываться в закрытые гавани и топить их прямо у причала.

И вот решения Головко приводятся в действие.

После предварительной разведки начинается необычный рейд: «Малютка-172» под командованием И. И. Фи-сановича при участии И. А. Колышкина в качестве обеспечивающего незаметно подкрадывается к Петсамскому заливу, прорывается в гавань Лиинахамари, атакует транспорт, стоящий под разгрузкой. Неудачно. Но по выходе из залива, встретив другое судно, топит его.

Дерзкий замысел и хитрость Головко оправдались. Секрет открыт, пружина однажды сработала, и больше не повторится, решают гитлеровцы, верные своим догмам. «Очень даже возможно», – мысленно отвечает им Головко и спустя короткое время в ту же самую гавань посылает «Малютку-171» под командованием В. Г.Старикова. Она топит транспорт. На обратном пути лодка попадает в противолодочную сеть и оказывается в смертельно опасном положении. Спасают спокойствие и находчивость. Вскоре оба командира – Фисанович и Стариков – удостоены звания Героя Советского Союза.

В копилку боевого опыта внес свою лепту и Магомед Гаджиев, горец из Дагестана, «человек без страха и усталости», как называл его Головко. Придя из первого похода, он доложил командующему:

– По моему убеждению, топить вражеские суда можно не только торпедами, но и с помощью артиллерии, которую надо пускать в ход.

Головко ухватился за эту мысль:

– Да, крейсерские лодки имеют сильное вооружение и вполне могут, когда возникнет в этом необходимость, всплыть и открыть огонь. Для других лодок такая тактика не подходит. А для «катюш» в самый раз…

И вскоре капитан третьего ранга В. П. Уткин попал в ситуацию, при которой не представилось возможным использовать торпеды. Тогда он всплыл и артиллерийским огнем уничтожил вражеский транспорт.

А уж Гаджиев мастерски пользовался этим приемом. И особенно запомнилось всем, как после потопления крупного транспорта корабли охранения засекли лодку и пытались потопить ее глубинными бомбами. Положение создалось опасное. Гаджиев всплыл, комендоры открыли прицельный огонь, и расстреляли сторожевые корабли на глазах у подводников. Лишь один катерок ушел…

Не из этих ли необыкновенно смелых действий родилось меткое определение Гаджиева, столь понравившееся Головко, что он привел его в своей книге: «Командир-подводник должен быть самым невозмутимым из самых хладнокровных моряков, должен иметь пылкое воображение романиста и ясный здравый смысл, присущий действиям делового человека, должен обладать выдержкой и терпением завзятого рыболова, искусного следопыта, предприимчивого охотника…»?

Не все подводники при входе в родную гавань победными выстрелами давали знать о потоплении вражеских кораблей. Нередко они приходили так, что никто не знал об их возвращении. Это означало: вернулись с пустыми руками. На разборе выяснялось: стреляли одной торпедой и… промахнулись. Для Головко стало ясно: стрельба одной торпедой малоэффективна. И он приказывает стрелять залпом – двумя, тремя, даже четырьмя торпедами, выпуская их с небольшими интервалами…