Текст книги "Только звезды нейтральны"

Автор книги: Николай Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

Когда Душенов переезжал с места на место, в чемоданах с собой он вез только самую необходимую утварь и множество разных книг. Поэтому его неприятно поразило отсутствие книг на флагманском корабле, тем более что здесь много молодых людей. А они, как правило, любознательны и жадны до знаний. Хотелось вслух выразить свое удивление, но удержался: жизнь научила не делать поспешных выводов.

Он вышел на палубу. Рядом с ним оказался Захар. Некоторое время они молча оглядывали далеко раскинувшийся порт, лес мачт рыболовных траулеров, угловатые горы деревянной тары на берегу. Воздух был предельно насыщен запахом тары.

– А почему вы так прочно осели здесь? Что с Полярным? – спросил Душенов о главной базе флотилии.

– Строится. Знаешь, как у нас? Сто лет будут строить.

– А прибрать строительство к рукам ты не пробовал?

– Пробовал… – неуверенно сказал Захар и, почуя укор, перешел в наступление. – Вот ты, поди, думаешь: безрукий руководитель! Ничего за два года не сделал. А строители меня во как держат! Не дают Полярного! И судоремонтный завод черт знает какими темпами строят. Что тут будешь делать? На море штормы десять – двенадцать баллов, попробуй выйди вот с таким флотом. Обратно придут одни железки. А ремонтировать где? Где? Я тебя спрашиваю! Пишу, кричу на всех собраниях: дайте судоремонтную базу! А меня только обещаниями кормят: будет завод. А когда он будет черт знает!

Захар отвернулся.

Душенов посмотрел на квадратные плечи друга и миролюбиво сказал:

– Чудак ты, вздумал один гору свернуть. Забыл, что есть обком партии? Если партия возьмется – любое дело можно поднять… – И, помолчав, добавил: – Послушай, Захар, случись война, если у нас не будет хороших баз, если мы не научимся плавать, тогда тонуть будем сами, без помощи противника…

Захар мотнул головой, но ничего не ответил.

К ним подошел невысокий моряк с черными цыганскими глазами в густых ресницах, с широкой золотой нашивкой на рукаве, отрекомендовался:

– Член Военного совета Байрачный. – Он энергично пожал Душенову руку. – С приездом! Как вам, нравится у нас, товарищ командующий?

Он говорил медленно и раздельно, будто после каждого слова ставил точку. Душенов ощущал себя рядом с членом Военного совета Гулливером и немного отодвинулся.

Высокий, большой, он почти всегда возвышался над людьми, стоявшими рядом, и от этого чувствовал себя неловко.

– Нравится, – ответил он. – Воздух свежий, море мятежное – что еще надо нашему брату? – Он окинул взглядом подвижную сухопарую фигуру Байрачного и неожиданно спросил: – Вы спортом занимаетесь?

– Занимаюсь. Правда, несколько своеобразным спортом – играю в шахматы.

– Шахматы – это тоже своего рода спорт, – вежливо заметил Душенов. – Отличная тренировка для ума.

Сам я, к сожалению, не силен, а то бы составил с вами партию.

Байрамному пришлось по душе такое признание.

– Было бы желание. Научим! Ничего мудреного нет… Когда будете принимать дела?

– Через неделю, думаю, не раньше. Надо осмотреться. Что ты скажешь, Захар?

Он с умыслом обратился к Захару по имени, чтобы подчеркнуть близость их отношений.

Байрачный это оценил: еле заметно кивнул, прикрыв глаза густыми черными ресницами.

– Не знаю, дело ваше, хозяйское…

Душенов подумал: «Цыган или не цыган?» Байрачный сразу ему понравился.

Все трое вернулись в салон.– Пока сервировали стол к обеду, Байрачный отозвал Захара в сторону и в чем-то убеждал его. Душенов подошел к карте. Его всегда привлекали географические карты. Еще мальчишкой он любил рассматривать синеву морей, тонкие контуры берегов, мысы, островки, бухты, и никто никогда бы не догадался, какие картины встают при этом в его воображении. Сейчас он видел большой кружочек с надписью «Мурманск», потом перевел взгляд на Полярное и подумал: «Закрытая бухта, как будто самой природой создана для подводных лодок». Он все внимательнее вглядывался в голубую полосу Кольского залива. А вот, судя по рисунку, место, пригодное для главной базы будущего флота: открытая глубоководная гавань, удобный рейд. И рядом море. Чего лучше! Он прочел мелкую надпись: Ваенга.

Его позвали к столу. Обычно он был приятным собеседником и умел поддержать разговор, но на этот раз больше молчал. Из головы не выходило странное и вместе с тем притягательное слово: Ваенга.

«Здесь будет город заложен»

По земле, как говорят поморы, стлался морок. Пасмурно и мрачно. Скалистые гранитные сопки были скованы льдом, только рыжели их обнаженные вершины, да рыскал над ними сквозной ветер-морянка. Ударит в кипаки{1}, возьмет повыше и летит дальше, свистя и завывая, над сопками…

Над океаном висела плотная стена тумана. Временами в нее врывались стремительные вихри снежных зарядов.

Эскадренный миноносец осторожно шел вдоль берегов Кольского залива. Вскоре и берег утонул в тумане. И впереди, по бортам, за кормой, – не стало видно ни зги.

Ходовой мостик был затянут парусиной, чтобы люди, находившиеся в укрытии, не заледенели. Но мороз забирался под парусину и ложился инеем на рукавицы, воротники, брови людей. Зато парусина не пропускала ветер, и он трепал поверху, бился, свистел, но достать до людей не мог. А людей на мостике было трое: Душенов, командир миноносца, очень высокий, голубоглазый и белобородый Говорков и Юра, который накануне получил в школе пятерку по математике и в виде поощрения получил разрешение участвовать в походе.

Мальчик держал бинокль, всматривался в берег, и трудно было поверить, что он может что-нибудь разглядеть в густом молочном тумане.

Потянувшись к Говоркову, мальчик доверительно сказал:

– Когда кончу школу, буду моряком, как папа… И вы…

Говорков смотрел на сурового, затянутого в кожаный реглан Душенова и думал: какая трогательная дружба между отцом и сыном.

Юра поднял бинокль к глазам и сообщил:

– Вижу Зеленый Мыс! Папа, а это что за огонь там на пригорке?

– Наблюдательный пост СНИСа, – ответил Душенов. – Вышка и прожектор. Мы там были с тобой недели две назад. Забыл?

– А-а-а… макароны по-флотски, – засмеялся Юра и опустил бинокль.

– Точно, были там макароны по-флотски. – Бегло взглянув на Говоркова, Душенов спрятал улыбку.

– Здорово вкусные макароны, папа…

От разговора о макаронах у Говоркова засосало под ложечкой. И не потому, что на него пахнуло вкусным запахом флотского камбуза. Он вспомнил, как месяц назад вместе с Душеновым тоже ел макароны по-флотски.

…Тогда был шторм и сильная качка. Корабль клало на борт так, что не хватало сил удержаться на ногах. Волна накрывала полубак и оттуда с ревом неслась по палубе чуть не до самого ходового мостика. Говорков так же, как и сейчас, стоял на мостике рядом с Душс-ковым. Часа через три командующий посмотрел на свои ручные часы, ярко светившиеся в темноте, и сказал:

– Не плохо бы похарчиться.

«Закусывать в такой обстановке?» – подумал Говорков и решил, что командующий рисуется. Хочет показать, будто шторм ему нипочем…

Он вызвал вестового и приказал принести еду прямо сюда, на мостик. Им подали второе, и Говорков исподтишка наблюдал, как плотно и крепко держался командующий на ногах и спокойно уничтожал макароны по-флотски. Нет, кажется, Душенов не рисовался. Его действительно качка не берет.

И вдруг – толчок, удар, скрежет… Тарелки вылетели из рук Душенова и Говоркова и белыми дисками завертелись под ногами. Корабль ложился на левый борт. Беда!

Они метнулись с Душеновым и одновременно оказались на палубе.

«Неужели напоролись на камни?!» – с ужасом подумал Говорков. На трапе образовалась давка, на палубе – суета. Душенов гаркнул так, что у Говоркова, стоящего рядом, заложило уши:

– По местам стоять! Слушать команду!

Миноносец, будто выполняя приказ, начал выравниваться, набирать ход и вот уже как ни в чем не бывало шел прежним курсом.

Душенов и Говорков облазили весь корабль, но так и не смогли определить причину толчка.

Таинственное происшествие. Говорков терялся в догадках. В прошлые годы в штормовую погоду плавать не приходилось, и теперь он с досадой думал о том, какой черт принес Душенова в эту дьявольскую ночь именно на его корабль?! Теперь можно ожидать чего угодно…

Кто– то пошутил:

– Может, ведьмы озоруют? Командующий мрачно усмехнулся. Подошли к якорной стоянке. Было приказание:

– Снять штормовое крепление!

Матросы из боцманской команды бросились к лебедке, оглянулись, посмотрели сначала на Душенова, потом на Говоркова и замерли в растерянности. Вид у них был преглупый.

Перед Душеновым и Говорковым предстал усатый боцман.

– Разрешите доложить. Штормовое крепление вместе с якорем сорвало за борт.

Говоркова так и подмывало пустить крепкое словцо, и если бы не командующий… Но Душенов, к удивлению, даже не повысил голоса.

– Эх вы, моряки! Чтобы потерять якорь?… Сказал и повернулся к трапу.

Потом, на разборе похода, Говорков оправдывался:

– Якорь был втянут в клюз… По всем правилам… Душенов с досадой перебил:

– Брюки вы тоже на ягодицы натягиваете по всем правилам, однако, не подпоясавшись ремнем, на улицу не выходите.

Вернувшись на корабль, Говорков устроил боцманской команде «жаркую баню». И хотя на миноносце несколько дней проверялись все крепления, корабль мыли и драили, как бляшку на поясе, а команда ходила по струнке, Говорков долго не мог успокоиться…

С тех пор прошло много месяцев, а воспоминание о том, как стоял он перед командующим бесштанным мальчишкой, не забывалось. А сам Душенов, казалось, забыл. Ни разу не напомнил. К Говоркову относился ровно, благожелательно и этим еще больше вводил командира эсминца в заблуждение. Теперь выяснилось: не забыл. И стало ясно: этот долго помнит…

Душенов поднял меховой воротник, сунул рукавицы за борт кожанки и потер замерзшие руки. Говорков управлял кораблем и вместе с тем следил за каждым движением Душенова, думая о том, что это счастье служить под началом такого спокойного и требовательно-справедливого командующего и общаться с ним не в кабинете, а в самой гуще жизни – в море, на корабле, где выявляются истинные качества моряка…

– Ну-ка, Юрий, дай бинокль, – сказал Душенов сыну.

Сквозь линзы он увидел неровный скалистый рельеф пустынного и безлюдного берега. Давно ли флотилия ютилась у мурманских причалов, под крылом рыбаков и торгового флота, а вот – оторвались же, вышли в Полярное, навстречу морю. А ему, Душенову, уже тесно. Чувствует, что одного Полярного мало для растущего флота. Нужна открытая глубоководная гавань. Ваенга! Лучше не найдешь. А Полярное останется за подводными лодками.

Он шел в Ваенгу, чтобы увидеть ее не карандашным наброском на карте, а живой землей со своим пульсом и дыханием.

Больше всего Душенов любил такие поездки. Не парады, хотя он их тоже признавал, не учения, хотя без них не обходилось, а вот эти поездки в новые, неосвоенные места, первую встречу с природой, которую предстоит заставить служить Родине. И корабли он любил особенно за то, что они помогали покорять стихию.

Нелегкая доля командующего: почти круглые сутки в неукротимом потоке дел и забот. Они начинались почти с рассвета и не кончались даже во сне. Ночью, вернувшись домой, сидя с Лелей за ужином, расспрашивал о Юрке. Потом вдруг о чем-то вспоминал, отодвигал тарелку в сторону, брался за телефонную трубку и кому-то звонил, что-то узнавал, давал какие-то поручения… Но в нем жил и романтик. Он просыпался в Душенове чаще всего тогда, когда он сталкивался с природой.

И сейчас, глядя в бинокль на таинственную Ваенгу, он мечтал о том, как встанет на лыжи и обойдет весь этот район. И, как всегда, будет чувствовать себя первооткрывателем. Он сунул бинокль Юрке в руки и нахлобучил ему на лоб шапку, засмеялся.

Катер доставил их к берегу и долго маневрировал в поисках места, куда можно причалить. Никакого пирса, понятно, здесь не могло быть, и даже хрупкие мостки при очередном отливе снесло бы в воду. Пристали к гранитным валунам.

Прыжок – и Душенов, чуть покачнувшись, встал на камень. Протянул Юрке руку, и сын прыгнул следом.

Юрка, с покачивающимся на животе биноклем, оглядывался по сторонам.

– Папа, здесь ничего же нет, – разочарованно протянул он, – избушки на курьих ножках…

– Дикое место. Но здесь мы построим город.

– Так это еще когда будет?

– Закроешь глаза, потом откроешь и увидишь дома, школы, спортивный стадион…

Юра недоверчиво глянул на отца:

– Таких чудес, папка, не бывает… Душенов тронул сына за плечо:

– Ты прав, не бывает. Лет шесть – восемь уйдет. А что такое восемь лет в истории народов, насчитывающих тысячелетия? Один миг! Понимаешь? Идем!

Они осматривали Ваенгу. Это был даже не поселок: несколько скученных у берега избушек. В ближайшем домике – огонь. Зашли, стряхнули шапки в сенях и, стуча сапогами, прошли в комнату. Навстречу им вырвалось приятное тепло. Посреди комнаты топилась буржуйка, и дым гудел в комнатной трубе.

Из– за стола поднялись двое в свитерах и оленьих пимах, и сразу в комнате стало тесно. Один, с впалыми щеками, поросшими колючками, сосал мундштук и, не вынимая его изо рта, представился:

– Архитектор Борисоглебский.

Второй, с глубокой ямкой на подбородке, вытянулся, козырнул и застенчиво улыбнулся.

Душенов обоим подал руки, немного обогрелся возле печурки и предложил:

– Не хотите пройтись?

Архитектор пожевал мундштук:

– Можно. Не боитесь завязнуть? Душенов усмехнулся:

– На лыжах-то?

– Вы не шутите? – оживился архитектор. – Тогда пошли!

– Сергей Степанович, – обратился Душенов к Говоркову, – вы останетесь здесь. И ты, Юра…

Говорков обрадовался: на лыжах он ходил плохо, и плестись в хвосте не хотелось. Юра надулся. Как папа не хочет понять, что ему надо все увидеть своими глазами!

– Папа, – горько сказал он. – Папа!… Ты…

И не договорил. Суровый взгляд отца остановил его: не уступит. Юра знал этот взгляд. Папины глаза сразу вдруг становились холодными, чужими. Мама это объясняла так: «Папа хозяин своему слову. Прежде чем произнести это слово, он обдумает его».

Юра сидел опустив голову. Говорков сочувственно спросил:

– Худо, брат? Ничего, переживем! Выше нос! Хочешь с ними? Рано еще. У тебя все впереди. Находишься и на кораблях, и на лыжах… Тебе отец не рассказывал, какой случай был прошлой зимой вот в этих самых местах?

– Не-ет…

– Пошел на лыжах краснофлотец хворост собирать на растопку. Ходил-бродил несколько часов, ни одного сучка не мог найти. Ушел далеко, а тут снегопад начался. Ну, он и заблудился, обессилел, вырыл окопчик в снегу и заснул.

– А потом? – нетерпеливо спросил Юра.

– К вечеру хватились – нет человека. Послали лыжников на розыск. Нашли полуживым, в госпиталь отправили. Вот, брат, что такое Север. Не надо на отца сердиться. У него знаешь сколько дел? А ты живи, брат, и пока присматривайся, пригодится.

– Значит, папка с архитектором тоже могут заблудиться?

– Не заблудятся, у них с собой компас. Юра осторожно спросил:

– А вы читали книгу «Приключения капитана Гат-тераса»?

– Как же не читать? Читал.

– Это взаправду было или так просто, выдумка?

– Жюль Верн изучал дневники полярных путешественников. Стало быть, правда!

– Во здорово! – воскликнул Юра. – Расскажите еще что-нибудь, Сергей Степанович. Про моряков, пожалуйста.

Говорков подсел к печке на корточках. Железным прутом шевельнул дрова – и они вспыхнули ярко, как бумага.

Юра с нетерпением смотрел на раскрасневшееся белобровое лицо Сергея Степановича и вдруг сказал:

– А хорошо, что мы не пошли, правда?

– Конечно! Я рад, что ты это понял. Слушай, Юра, недавно был такой случай…

А в это время Душенов встал на лыжи, распрямил свои широкие плечи, полной грудью, до боли, втянул в себя морозный воздух. На лыжне он переставал стесняться своего роста, широкого шага, стремительности движений, которые в обычное время сдерживал. Здесь он не испытывал никакой неловкости от того, что скроен природой со щедрым расходом материалов: высок не в меру, широкоплеч и громоздок. Он всегда, всюду чувствовал себя неуютно, все вещи рядом с ним казались хрупкими и невыносимо мелкими. И он боялся или что-то поломать, или уронить. Здесь же он шел легко, чуть наклонившись вперед, с силой отталкиваясь палками. Ничто не стесняло его движений, он ощущал себя летящим по воздуху.

Еще в Севастополе, собираясь в дорогу, они с Лелей заказали лыжные костюмы, шапочки и рукавицы. Лыжи купили в Москве. Леля совсем не умела ходить в первые дни. Сейчас, хотя падать перестала, держится молодцом, хоть ноги все еще часто разъезжаются. Душенов смеялся от души, Леля сердилась:

– Погоди, еще месяца два – и ты меня не догонишь! «Приедем сюда вместе, – решил Душенов. – Она будет рада».

Он долго катился, согнув ноги в коленях, потом бежал, быстро перебирая палками. Давно он не испытывал такого наслаждения и душевного покоя.

Архитектор, судя по всему, тоже знал, что такое лыжи, но с трудом поспевал за командующим, любуясь его статной фигурой в обычных флотских брюках, заправленных в носки, плотном темно-синем свитере с белой полосой на груди и в синей вязаной шапочке.

Душенов останавливался, опираясь на палки, и терпеливо ждал спутника. Лицо у него раскраснелось, из приоткрытого рта струились белые клубы. Вокруг суровая, изрытая сопками земля, прикрытая снегом.

Ловко сделав поворот, подъехал архитектор. Он махнул рукой в сторону далекого горизонта:

– Не знаю, как вы полагаете здесь развернуть город? Ведь рельеф-то, рельеф, взгляните!

– Сопки?

– Вот именно, сопки.

– А мы их сроем!

– То есть?…

– Снесем. Подложим динамит – и, пожалуйста, ровная площадка для постройки города. Устраивает?

– Вы, по-видимому, не представляете, сколько это будет стоить? Сколько тола, рабочей силы, грузовиков потребуется для такого дела?

– Верно, не знаю. А вы уже подсчитали?

– Нет еще, но можно прикинуть. Имейте в виду, эта затея дорогая!

– Нет, не слишком дорогая. – Душенов уверенно тряхнул головой. – Вы понимаете, что значит флот для укрепления обороны здесь, на Севере? Деньги многое решают в нашей жизни, но не все.

Архитектор рукавицей вытер лоб:

– М-да… Но площадка – это еще не самая большая трудность. Вы не представляете, какие проблемы встанут при решении города на таком вот месте. Возьмем, к примеру, проблему воды.

– Проблемы, проблемы… Так ведь это хорошо, что встанут проблемы! И чем их больше, тем лучше. Разве плохо браться за то, что оказывает сопротивление? Материал сопротивляется, а вы подчините его себе. С какими только проблемами я не сталкивался в жизни! И не раз убеждался, что нет проблемы, которую нельзя было бы решить.

Архитектор согласно кивнул:

– Если того требует необходимость, если на всем побережье нет места лучшего, чем Ваенга…

– Нет, – заверил Душенов. – Будь другие места, я бы вас сюда не позвал.

– Значит, вопрос решен?

– В принципе, да. На днях поеду в Москву докладывать наркому обороны.

– Тогда давайте говорить конкретно…

…Они возвратились через несколько часов. Белые колючки смешно торчали на красном лице архитектора. Душенов был в приподнятом настроении, сел рядом с сыном, обнял его, спросил:

– Я потом тебе все расскажу, сын. Подробно. А сейчас угостишь нас чаем? Да погорячее…

Юра кинулся к свистевшему на буржуйке ясно-голубому чайнику. Он уже забыл про обиду. Сергей Степанович рассказал ему столько интересных историй, куда там до них капитану Гаттерасу! Теперь скорее бы домой, надо написать друзьям в Севастополь. То-то они будут довольны!

За чаем Душенов сказал Говоркову:

– Вы знаете, Сергей Степанович, место для строительства главной базы что надо. Вот послушайте…

Они проговорили до полуночи…

…Уходили под утро. Юру еле растолкали. Он проснулся окончательно, когда вышли из дома и в лицо ударил крепкий морской ветер.

На берегу Душенов оглянулся еще раз. Опять спустился густой туман и скрыл сопки.

«Ничего, скоро рассеется». Душенов посмотрел вперед.

Черная волна билась о камни, белая бахрома пены вздымалась как флаг капитуляции.

Именно здесь лежала будущая главная база Северного флота – нынешний город Североморск.

После Испании

Буксирный пароход, совершавший рейс между Мурманском и Полярным, пыхтя и натуживаясь, вошел в Екатерининскую гавань. Среди пассажиров на палубе стоял моряк, казалось захваченный всем, что открылось его взору. Нескончаемо длинной цепью тянулись заснеженные сопки. Двухэтажные деревянные домики, вроде птичьих гнезд, лепились на скалах. Ровные улочки спускались вниз к гавани. И над всем этим распростерлась густая синева неба.

Капитану третьего ранга Быстрову все еще виделся другой пейзаж: золотистые плоды в вечнозеленых купах апельсиновых деревьев, пальмы, кипарисы. И, как само палящее солнце, огненно-темпераментные испанцы, совсем теряющие рассудок во время корриды, когда на арену под ноги грациозному всаднику, гордо восседающему на красивом коне, летят шляпы, береты, перчатки…

«Мы связаны одной судьбой. Они в бою сегодня. Мы завтра, – думал он. – Могло и не быть «завтра», если бы все честные люди мира выступили против фашизма. Увы, этого нет…»

Пароход швартовался у ветхого причала. Два хриплых гудка разорвали тишину. Заскрипел деревянный трап. Быстров сошел на причал и осведомился у проходившего мимо моряка: «Где штаб флота?»

Моряк показал рукой на двухэтажный серый домик, возвышавшийся на скале, напротив причала. Командующего флотом в штабе не оказалось. Быстрова устроили в командирском общежитии, рекомендовали отдохнуть, познакомиться с Полярным. Он устал, лег на койку, по привычке натянул на голову одеяло и заснул.

…Было утро, когда постучали в дверь.

– Войдите, – спросонья отозвался Быстров.

В щель приоткрытой двери показалась бритая голова.

– Вы Быстров?

– Да, я.

– Быстро к телефону!

Дверь захлопнулась.

Звонили из отдела кадров: через сорок минут приказано быть в приемной командующего.

Не будем скрывать, Быстрову хотелось произвести должное впечатление. Парадная тужурка есть. Есть и белая рубашка с твердым воротничком и манжетами, и орден на груди. Все-таки Красного Знамени! Только в гражданскую войну люди получали такие награды. И то в редких случаях.

Он торопливо оделся. Правда, парадная тужурка не совсем ладно облегала плечи, а рубашка слишком бросалась в глаза кипенной белизной. Еще спросят, где купил. Скажешь, в Париже, не поверят. Начнут допытываться, как туда попал, зачем ездил?… Ах, воевал в Испании? И пойдет ненужный звон… Снял заграничную рубашку, засунул ее поглубже в чемодан и облачился в простенькую, форменную, привычную.

Не успел он подняться по широким ступеням и войти в приемную – его сразу же пригласили в кабинет, уставленный старинной мебелью. Командующий – огромный, широкий в плечах, настоящий русский богатырь – встал из-за стола и протянул руку. Золотые позументы флагмана флота первого ранга на рукавах кителя, казалось, дополняли его внушительный облик.

За сравнительно короткую по времени, но зато полную событий жизнь у Быстрова было немало встреч с крупным начальством, и всегда приходилось волноваться: а поймут ли тебя?

Вот и сейчас живые острые глаза цепко впились в Быстрова, и с этой минуты он безраздельно находился в их власти.

Получив приглашение сесть, он утонул в мягком кресле, стоявшем возле стола. «Удобно», – подумал и как будто начал успокаиваться. Теперь он видел лишь полное лицо, высокий лоб, две резкие черточки на переносице и сильные челюсти, сжимавшие мундштук трубки с изображением львиной головы.

Душенов вынул из ящика стола папиросы и протянул:

– Вы курите? Прошу. Москвичи в подарок прислали, а я трубку люблю, к табаку привык.

Быстров взял папиросу, закурил, но чувствовал себя по-прежнему не твердо.

– Значит, в Испании побывали?

– Так точно!

– Ну что там? Читаешь в газетах, вроде крепко дерутся, а вместе с тем республиканцы сдают один город за другим. Чем же это объяснить?

– Положение там сложное… Америка, Англия и Франция наложили эмбарго на ввоз оружия. А без оружия что без рук…

– Да-а-а… – Командующий покачал головой. – Мы от них слишком далеко, к тому же единственный путь сообщения морем. Должно быть, не поспеваем обеспечивать.

– В том-то и беда, – подтвердил Быстров и начал рассказывать, как день ото дня все труднее прорываться в Испанию нашим транспортам с оружием.

Флагман откинулся на спинку кресла и не спускал с Быстрова своих умных, изучающих глаз. Неожиданно он резко встал и прошелся к двери.

– Мне кажется, дело не только в растянутости коммуникаций. На мой взгляд, там нет единства – главного условия для победы. Кое-кто сознательно закрывает глаза на то, что фашизм встает на ноги. Если его не уничтожить сегодня, завтра он принесет миру неисчислимые бедствия.

– Это тоже справедливо, – подтвердил Быстров. – Республиканскому правительству не хватает решимости очистить армию от демагогов и предателей.

Отвлекшись от общего положения, командующий расспрашивал о морских операциях, его интересовало, как республиканский флот совершал прорыв на соединение со своими главными силами? Почему так быстро сдали Малагу? При каких обстоятельствах был потоплен мятежный крейсер «Балеарис»?

Эти события Быстрову были хорошо известны, а во время атаки на фашистский крейсер он находился на борту атаковавшего миноносца.

– Испания только прелюдия. Я убежден, в ближайшем будущем придется и нам иметь дело с немецкими фашистами. Называют другого потенциального противника, а мне кажется, – они, – жестко произнес командующий. – И только они! Их доктрина известна – план генерала Гофмана, война с нами, захват Москвы, Ленинграда, удары на север и на юг.

Быстров согласился:

– Пленные в Испании так и говорили: покончим здесь, а потом на восток.

Флагман поднялся, глянул в окно, о чем-то задумался; вернувшись, сел в кресло и медленно произнес:

– Не кажется ли вам, товарищ Быстров, что мы можем кое-что взять из испанского опыта?

– Очень многое. Взаимодействие флота с авиацией, оперативные готовности…

– Вам надо хорошенько об этом подумать и дать свои соображения.

Взяв в руки личное дело Быстрова, лежавшее на столе, флагман перелистывал страницу за страницей, вдруг остановился и поднял глаза на Быстрова:

– Хотели бы остаться в штабе флота или на корабль?

– Конечно, на корабль!

– Такое решение мне нравится. Определенно нравится! – с удовольствием повторил флагман и тут же сник, задумался, рассуждал как бы про себя: – Правда, должность командира корабля пока предложить не могу, а старпомом вас поставить вроде неудобно.

Он смотрел на Быстрова вопросительно.

– Почему неудобно?! Очень даже удобно… Послужу и старпомом. Дальше будет видно.

– В таком случае быть посему! – Флагман поднялся и очень уважительно пожал ему руку…

– На кораблях всегда интереснее, чем в штабе… Тем более сейчас… У стенки не стоим. Плаваем. Не зря флотом стали называться. Северным флотом! – весомо подчеркнул он, подвел Быстрова к карте, занимавшей почти всю стену, провел ладонью по синеве от Мурманска к Карскому морю, Новой Земле и дальше, к самому Северному полюсу. – Вот каков наш морской театр. Видите? Глазами не охватишь. А уж условия… Только у нас и оморячиться. Северный театр особый. В случае войны горячо придется. Правда, покамест мы бедны. Да, да, бедны, – повторил он. – Мало кораблей. Особенно подводных лодок. Морская авиация в зародыше. Надо строить и строить. Программа намечена большая. Не знаю, успеем ли?

Слушая увлеченный рассказ командующего, можно было понять, что жизнь флота – это его жизнь…

– Служить вам на эсминце, – продолжал он. – Командир там капитан второго ранга Говорков, отличный человек. Со старшим помощником ему не повезло. Грубиян, матерщинник попался. Такому нельзя доверять воспитание. Готовить флот к войне – прежде всего готовить людей. Они должны понимать нас без окриков и понуканий. Старпом, сами знаете, главный двигатель корабельной службы. Значит, пока вы старший помощник командира, а дальше посмотрим. Флот у нас молодой, народ дружный. Люди с боевым опытом нужны.

Он глубоко затянулся и не спеша выпустил клубы дыма.

В кабинет бесшумно вошел адъютант и доложил:

– К вам инспектор из Москвы.

– Просите.

И он снова протянул руку Быстрову, давая понять, что визит окончен.

– Так вам ясно, – служить на эсминце старшим помощником командира. А дальше посмотрим…

Быстров вышел из кабинета в добром настроении. Спускаясь по ступеням гранитной лестницы, он слушал глухое эхо своих шагов. Ярко светило солнце. Безбрежная синева неба и длинные гряды невысоких сопок отражались в зеркале вод Екатерининской гавани. Не верилось, что это и есть Заполярье. Картина, открывавшаяся его взору, напоминала горное озеро где-то в швейцарских Альпах…

Доверие

Холодное полярное солнце заглянуло в окна домика командующего. Жена Душенова долго лежала неподвижно, нежась под косыми лучами, потом откинула одеяло, просунула ноги в теплые комнатные туфли и проскользнула в столовую. На диване, раскинувшись, безмятежно спал Юрка. Она задержалась, прислушиваясь к его дыханию, укрыла длинные мальчишеские ноги. Взгляд ее скольнул по фотографиям, висевшим над диваном. Совсем еще молодой Костя стоит во весь рост в матросской форме, опоясанный пулеметными лентами. Таким она увидела своего будущего мужа в Петрограде в глухую октябрьскую ночь 1917 года, когда он был избран секретарем судового комитета «Авроры». Ее отец – рабочий Балтийского завода, вместе с матросским патрулем обходил улицы Васильевского острова. Леля принесла ему в комендатуру хлеба и печеной картошки. Робко поставив корзинку на стол, собиралась уходить. Но длинный белокурый матрос удержал ее за руку: «Погоди, не торопись, поешь вместе с нами».

Леля поспешила снять платок, чтобы отец не отослал ее домой, и села к столу. Две толстые светло-русые косы упали на спину. Душенов восхищенно охнул. После отец посмеивался над ней: «Ты неспроста сняла платок, решила задурить голову матросу». И правда, в тот раз он не столько был занят едой, сколько рассматривал девушку. Так они и познакомились. Костя зачастил в деревянный домик на Гаванской улице.

С тех пор они неразлучны. Вместе скитались по Южному фронту, жили в Баку, Севастополе, Одессе и наконец вернулись в Ленинград. Но, увы, ненадолго – пока Костя учился в Военно-морской академии. И снова в путь-дорогу, по флотам, по далеким необжитым районам, везде, где только создавались новые военно-морские базы. Работали на субботниках, мерзли в нетопленных домах, болели цингой. Все было, через все прошли…

Как бы поздно ни возвращался Душенов, Леля не спит, ждет, греет чай. Стоит ей только взглянуть в глаза мужу – она уже знает, как он прожил день и что у него на душе.

Сегодня ей хотелось создать в доме обстановку небольшой торжественности. Она испекла пироги и, плотно укрыв их, включила радио. Дом наполнился звуками песен. Это не было в диковинку, каждый революционный праздник – а их не мало в году – в Полярном не переставая звучала музыка и песни. Правда, праздников, как этот, еще не бывало во всей стране, и особенно в семье Душеновых. Шутка ли сказать: первые выборы в Верховный Совет СССР! И отец семейства выдвинут в депутаты!