Текст книги "Еще один баловень судьбы (СИ)"

Автор книги: Николай Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Глава семьдесят вторая. Равьер и опять проездом

Констанция бросилась ему на шею у порога и стала поливать обильными слезами. Когда ей стало полегче, она пояснила причину этих слез: сначала ей пришло письмо из Неаполя, в котором муж сообщал, что он жив и что все у него хорошо. А на другой день пришло извещение из Парижа о том, что ее муж, Антуан Фонтанэ, пропал без вести в Неаполе, и она растерялась: какому сообщению надо верить? Она верила больше то одному сообщению, то другому и, не придя к одному выводу, стала плакать. И плакала так до сегодняшнего дня.

– Ну, все, все, – поглаживал ее Антон, – Теперь вывод однозначен: я жив, здоров и очень хочу с дороги кушать. Мечи на стол все, чем богата.

– У меня есть только молоко – для нашей Флорушки. Я последние дни ничего не ела…

– А где же нянька?

– Я ее рассчитала, – покаянно сказала Констанция. – Она мешала мне плакать.

– Тогда я иду на рынок. Я быстро…

Однако быстро у него не получилось: он шел уже затаренным к выходу с рынка, как вдруг услышал женский оклик: – Мсье Фонтанэ!

Антон обернулся и увидел улыбающуюся ему Франсуазу Тюрро, которую сопровождал дюжий слуга с овощной корзинкой, наполненной наполовину.

– Бонжур, мадам Тюрро, – поклонился попавшийся "попаданец".

– Можете называть меня мадам де Линьер, – важно сообщила Франсуаза. – Прежние панибратские времена во Франции очень скоро закончатся…

– Вы состоите в прямой связи с Директорией, мадам де Линьер?

– Директория на последнем издыхании, милейший Антуан. Совет пятисот уже созрел для приглашения в Париж законного короля, Луи 18-го! Ведь там в большинстве наши люди, которых мы избрали законно…

– Невероятно! – преувеличенно округлил глаза Антон. – Парижских политиков повергли равьерские обыватели! А также авалонские, шомонские, дижонские…

– Совершенно верно, мсье. Вам сейчас смешно, но это так – нам надоели безродные выскочки, и мы дружно выступили против них. Пусть попробуют нам возразить – на нашей стороне избирательный закон, который они сами нам навязали.

– Что ж, мадам, – чуть развел руками Антон. – Чему быть, того не миновать. Надеюсь, король будет не суровее Робеспьера…

– Король обещает явить милость, но ряд голов, конечно, полетит с плеч и не только в Париже, но и по всей Франции.

– И в Равьере тоже? – ужаснулся Антон.

– Ну, я думаю, что королевские власти все же учтут мнение наиболее достойных людей Равьера по этому поводу… Но это все в будущем, а сейчас скажите, Антуан, надолго ли Вы прибыли к нам? И где Вы все-таки служите?

– Разве Констанция Вам ничего не говорила?

– Представьте, нет. На том основании, что служба Ваша очень секретна.

– Bonne tete! (Умница). Все сделала, как я наказал. Знаете, мадам де Линьер, я очень Вас уважаю, а какой-то частью своего существа даже готов обожать, но мое начальство настоятельно просило меня никому не раскрывать характер моей нынешней службы. Надеюсь, Вы простите меня за такого рода невежливость?

– Что ж, Антуан, Вы верны своему образу: явились сюда неизвестно откуда, а теперь уезжаете неизвестно куда… Тем не менее, мы верим, что Вы – человек достойный и в подлых делах не участвуете. Ведь так?

– Несомненно, Франсуаза. Позвольте теперь Вас покинуть: голодное семейство ждет вот этих продуктов…

– Бегите, Антуан. Передайте от меня привет Констанции и пожелание здоровья ей и маленькой Флоре.

– Непременно, мадам, непременно.

В течение нескольких дней слова мадам де Линьер о скорой реставрации монархии не шли у Антона из головы. Он нежничал с Констанцией, тетешкал Флору, благоустраивал быт, поручал адвокату оформление патентов на стальное перо, скрепку и кнопку (ручеек денег из министерства иностранных дел исчез!) – но внутри него неумолчно стучал метроном: вот срок существования республики уменьшился еще на один день… а вот еще на один… еще…

Чуткая Констатнция не выдержала и спросила день на пятый:

– Что тебя гложет, Антуан?

И Антон выложил ей свои страхи.

– Но разве ты можешь остановить колесо Истории?

– Я обязан попробовать! – заявил Антон.

– Что ж, – вздохнула Констанция, – отправляйся в чертов Париж и пробуй. Отговаривать тебя, я знаю, бесполезно. Только не вздумай там погибнуть!

Глава семьдесят третья. О чем говорят мужчины в ресторане?

Из письма Сен-Сира Антон знал, что он находится в штаб-квартире Рейнско-Мозельской армии, то есть в Страсбурге, а другой его товарищ, Бернадот, оказался со своей дивизией в Северной Италии, в армии Массены. Еще в мае эта армия вторглась в пределы Венецианской республики (воспользовавшись кровавой расправой крестьян приграничного селения над французскими мародерами) и свергла многовековую власть дожей. Массена объявил, что отныне аристократическая республика станет республикой народной и велел посадить на площади Сан-Марко «дерево Свободы».

В Париже Антон надеялся застать Моро, на которого Директория возложила общее руководство на Германском театре военных действий (Рейнско-Мозельскую армию перепоручили генералу Гошу, усмирителю Вандеи) и который должен был намечать с Карно возможные варианты ведения кампании. Однако когда Антон явился в Люксембургский дворец (являвшийся резиденцией Директории), то узнал в секретариате, что генерал Моро отбыл на прошлой неделе в Дюссельдорф, к Журдану. На вопрос, возможно ли встретиться с Карно, секретарь сухо сообщил, что время нынешнего главы Директории расписано "по минутам", хотя мсье атташе (Антон предъявил, конечно, свое удостоверение дипломата) может записаться к нему на сентябрь…

В полном разочаровании Антон отказался от этой возможности (переворот, насколько он помнил, был пресечен армией в начале сентября, а Карно, заподозренному в связях с роялистами, пришлось бежать за границу), повернулся и пошел к выходу, как вдруг был остановлен радостным окликом:

– Да это же Фонтанэ!

Он обернулся, заранее улыбаясь (так как узнал этот голос), и увидел еще более улыбающегося Шарля Бернадота, упакованного в шикарный генеральский мундир, а рядом с ним лейтенанта от инфантерии.

– Бог мой, вот это встреча! – быстро сблизился с Антоном Бернадот и обнял его с немалой силой. – Ведь я уже собирался ехать в Версаль, к милой женушке, но теперь, конечно, никуда не поеду. Этот день и вечер я проведу только с тобой!

– А капитана куда денешь? Он, поди, у тебя в адъютантах? – предположил Антон.

– Угадал. Франсуа, само собой, останется при нас. Но с ним проблем не будет: даже если он напьется, то просто упадет под стол. Проверено.

– Ну, тогда веди, – ухмыльнулся "шпак". – Я, к своему стыду, совсем не знаю злачных мест Парижа.

– В злачные мы пока не пойдем, – рассмеялся Бернадот. – Неподалеку, в углу Люксембургского сада, есть уютный ресторан под названьем "Королева Медичи" – вот там мы и посидим в свое удовольствие часа два-три, рассказывая друг другу, чем занимались в эти полгода…

Однако просто насладиться ресторанными услугами друзьям не удалось: Антон очень возбудился, когда узнал, что Бернадот только что побывал у Барраса и передал ему бумаги эмигранта, графа д, Антрега, которого самолично перехватил в Триесте в составе русской миссии Мордвинова, покидавшей гибнущую Венецианскую республику.

– Среди этих бумаг есть компромат на президента Совета Пятисот генерала Пишегрю? – спросил он встревоженно.

– Есть свидетельство о его переговорах в 1795 г с Фош-Борелем, эмиссаром принца Конде, – сказал Бернадот и спросил удивленно: – А тебе откуда известно про шашни Пишегрю?

– Из дипломатических источников, – стемнил Антон и продолжил: – Из них же мне известно, что Пишегрю отверг предложения Конде и кроме самого факта переговоров его обвинить не в чем. Кстати, агенты роялистов подкатывали с аналогичными предложениями и к другим командующим армиями – например, в прошлом году к Бонапарту. Что касается Моро, то его вполне могут обвинить в снисходительном отношении к поверженным германским правителям (курфюрсту Баварии, маркграфу Бадена, герцогу Вюртемберга), из которых можно было выдавить значительно больше денежек, чем выдавил Моро…

– Но Пишегрю после этих переговоров стал очень уж пассивен в военных действиях, что заметил Карно и потребовал его замены на Моро…

– А ты помнишь, что Моро был выдвиженцем того самого Пишегрю и остался его другом? Быть может, Пишегрю решил активно заняться политикой и договорился с Карно на такую рокировку? Решил, кстати, не зря, раз является сейчас президентом Совета Пятисот…

– Выходит, что я напрасно передал этот компромат Баррасу? – озадачился Бернадот.

– Очень зря, – убежденно сказал Антон. – В руководстве республики сейчас идет подковерная борьба, основными персонажами которой являются Баррас, Пишегрю и Карно. Вот ты дал козыри в руки Баррасу, который теперь вполне может арестовать Пишегрю как скрытого роялиста, да и Карно, как его пособника, и станет в итоге негласным диктатором. Но я спрошу вас обоих: популярен ли Баррас у народа?

– Очень популярен! – хохотнул Бернадот. – Он основной герой анекдотов про разжиревших и развратных нуворишей…

– Значит, он выдвинет вместо себя какого-то подлинного героя и скорее всего генерала – только ему подконтрольного. Еще вопрос: с каким генералом Баррас уже удачно сотрудничал?

– С Бонапартом, – выпалил Франсуа и густо покраснел.

– Бонапарт может его поддержать, – раздумчиво сказал Бернадот. – Вот только он сейчас воюет в Египте и Сирии, где завяз, похоже, надолго. Да и пулю или ядро шальное вполне можно там схватить…

– Есть еще Гош и Массена, – напомнил Антон. – Да и ты вполне известен и, к счастью, уже под рукой…

– Мне Баррас вдруг стал откровенно антипатичен, – замотал головой Бернадот. – Вот Карно я бы поддержал. Чтоб нам с тобой встретиться часа на три пораньше!

– Еще ничего не потеряно, – возразил Антон. – Я как раз шел к Карно с предупреждением о возможном роялистском перевороте, но меня не пустил к нему секретарь. Думаю, что с тобой меня все-таки к нему допустят?

Глава семьдесят четвертая. Заговор с Карно

Вечером 5 августа 1797 г Лазар Карно, временный глава Директории (на 3 месяца), беседовал с младшим братом в гостиной своих аппартаментов в нижнем этаже Люксембургского дворца. Вдруг в комнату вошел слуга с удивленной миной на лице и сказал:

– Простите, мсье, но к Вам посетители…

– Что же тебя так удивило, Люсьен? – спросил 44-летний директор исполнительной власти Франции.

– Они желают войти через окно!

– Это что, ротурьеры (простолюдины)?

– Нет. Один из них генерал и другой человек приличный…

– Что за ерунда! Где они?

– Стоят под окном Вашей спальни, мьсе.

– Ну, веди к ним!

За приоткрытым по случаю жаркой погоды окном Карно действительно увидел в вечерней мгле два силуэта, один из которых был в генеральском мундире.

– Что Вы хотите мне сказать, господа? – спросил Лазар с раздраженной ноткой в голосе.

– Многое, мсье директор, – ответил генерал. – Прошу Вас не сердиться, но мы очень хотим остаться незамеченными…

– Так это Вы, Бернадот? – спросил Карно удивленно. – Но как Вы сюда залезете? От подоконника до земли будет метра два с половиной…

– Легко! – хохотнул Бернадот, встал ногой на тотчас подставленные крест накрест руки Антона и, будучи подкинутым, мигом оказался на том самом подоконнике. Спрыгнул, повернулся, ухватился за конец веревки, заброшенной ему вслед, и втащил в окно ловко перебиравшего по стене ногами напарника.

– Я забыл, что имею дело с бравыми воинами, – поощрительно улыбаясь, сказал Карно. – Так мы пройдем в гостиную или Вы из соображений тайны будете говорить со мной здесь, в темноте шамбре ла куше (спальни)?

– Нет, нет, – улыбнулся Бернадот. – Мы опасались идти по коридорам дворца, где полно соглядатаев. Но позвольте представить моего спутника: Антуан Фонтанэ, бывший полковник штаба в корпусе Сен-Сира и бывший сотрудник Талейрана.

– Кругом бывший… – не преминул заметить Карно. – Впрочем, Ваше имя мне попадалось в военных сводках и всегда с похвалами: "обеспечил разведку позиций противника", "наладил связь между армиями", "бескровно захватил крепость", "разработал операцию по окружению и пленению имперской дивизии"… Но скажите, почему Вы зоветесь Фонтанэ, а не Фонтенэ?

– Это американизированный вариант французской фамилии, – нашелся Антон. – Я ведь родом из Луизианы, из-под Нувель Орлеана.

– Ого! Прибыли помогать праматери Франции?

– Именно так, мсье.

– Приношу Вам благодарность от французской Директории. Орденов и медалей в нашей республике принципиально нет, но наградное оружие я Вам обещаю. А почему у Вас не сложилась карьера в аффере энтранжер (МИДе)?

– Она вполне удалась, но в какой-то момент я решил оттуда уйти: стали раздражать тайные операции…

– Я вполне Вас понимаю, – сказал Карно, чуть передернувшись. – Хотя без них дипломатия часто буксует. Но к делу, господа. Что вы хотите мне сообщить?

Через полчаса Карно вполне осознал опасность, нависшую над республикой и персонально над ним: в бумагах д, Антрега оказалось письмо, адресованное Карно, в котором этот роялист просит выправить паспорта для его жены и детей.

– Что же мы можем предпринять? – озвучил Карно мучительный вопрос.

– Кто сейчас командует Парижским гарнизоном? – тотчас спросил Антон.

– Генерал Мену, креатура Пишегрю, – скривился Карно.

– Мне кажется, – продолжил свою мысль Антон, – что первым шагом к спасению стало бы назначение на пост начальника Парижского гарнизона "своего" генерала, причем угодного будто бы и Баррасу.

– Где же я возьму такого уникального генерала? – хмыкнул Карно и вдруг посмотрел на Бернадота.

– Да, да, – кивнул Антон. – Он только что добыл для Барраса ценные документы и, стало быть, ему лоялен. И если Вы завтра намекнете Баррасу, что скрытого роялиста Мену необходимо заменить, тот сам может предложить на этот пост генерала Бернадота. Который с радостью на это согласится, ибо будет служить рядом со своим версальским домом и миленькой женой. Не так ли, Шарль?

– Истинно, истинно так, Антуан! – заулыбался Бернадот.

– Ну, а не предложит Баррас, тогда кандидатуру Бернадота предложите Вы, мсье, и подберите веские аргументы…

– Ловко Вы это придумали, – согласился Карно. – Аргументы подберу. А каким Вам видится следующий шаг?

– В борьбе за власть в народной республике нельзя, я уверен, нарушать демократические законы, – очень серьезно заговорил Антон. – Поэтому с Пишегрю надо провести профилактическую беседу, после которой он сам предпочтет покинуть ряды активных политиков, а возможно, уговорит и своих приверженцев.

– Кто же возьмется его уговаривать? – спросил Карно иронически.

– Если позволите, то я, – предложил скромно Антон. – Ну, а если он моим уговорам не поддастся, тогда его уговорит генерал Бернадот. Но, повторяю, демонстративное силовое давление очень нежелательно: применишь его раз, применишь два, а там войдешь во вкус и незаметно для себя станешь диктатором, тираном.

– Совершенно с Вами согласен, мсье Фонтанэ, – сказал тоже серьезно Карно. – Но как поступить потом с Баррасом?

– Без роялистской угрозы он будет нам не страшен, – уверил Антон. – И станет всем понятно, что этого прожигателя жизни давно пора ротировать из Директории. Ведь так?

– Давно, давно пора, – с наслаждением произнес Карно. И добавил: – С Вами замечательно сотрудничать, Фонтанэ! Все проблемы, казавшиеся неразрешимыми, Вы решаете легко и быстро!

– Он такой, – веско подтвердил Бернадот. – Бывало, сидим мы в штабе и морщим лбы, как нам сокрушить неприятеля. Тут является он, бросает взгляд на карту и говорит: – А зачем его крушить? Давайте его окружим, он помечется в кольце, получит по ноздрям в паре направлений, подумает да и сдастся. Так и получилось с имперцами на реках Изар и Нааб… Думаете, зря его Сен-Сир к себе начальником штаба сманил? Кстати, что там с международной обстановкой? Скоро имперцы на нас опять полезут? И с кем будут теперь в сговоре?

Глава семьдесят пятая. Ужас на крыльях ночи

Три дня Антон, Франсуа и Гримо (денщик Бернадота, которого тот отдал в помощь своему другу) вели слежку за Пишегрю – из фиакра (с Гримо на козлах) или в толпе (с переодеваниями) или ночной порой (возле его дома на улице Вожирар) и выяснили, что он после заседаний Совета довольно подвижен (в один вечер был в роялистском клубе Клиши, в другой – в тайном обществе Филадельфов, которым руководил 17-летний Шарль Нодье, будущий поэт и мистик, в третий – у своей любовницы), однако ночевать приходил домой. Его всегда сопровождал слуга, здоровенный малый, но не очень подвижный – вероятно, бывший денщик. Женой Пишегрю до сих пор не обзавелся, что для заговорщиков тоже было хорошо – меньше хлопот при «профилактическом» разговоре. Ночью третьих суток и было решено воспользоваться.

Все сделал, конечно, сам Антон (Франсуа и Гримо караулили подходы к дому): поднялся среди ночи по стене к окну второго этажа и без проблем проник в него (тоже было приоткрыто в связи с жарой), вырубил кистенем проснувшегося было малого и связал его (с кляпом, конечно), спустился вниз и точно так же упаковал второго слугу, домашнего, а потом вошел в спальню к важняку, зажег свечу и разбудил его.

– Что? Кто здесь? – вскочил с постели Пишегрю, бывший в длинной ночной рубашке. – Вы кто такой, ле дьябле? Что это за маскарад!?

Антон, сидевший перед ним на стуле спокойно, но в маске, сказал:

– Маску я надел для Вашей безопасности, мсье Пишегрю. Ибо если Вы меня узнаете, то умрете.

– Жерарден! – закричал Пишегрю, но тотчас получил кистенем по плечу и был повален на постель с зажатым ртом.

– Два раза я повторять не буду, – грозно сказал Антон. – Ваши слуги связаны, помочь Вам некому, гражданин Пишегрю. Пока гражданин. Вы меня поняли? Если поняли, то покивайте!

Важняк полежал было без движения, но Антон резко его встряхнул с зажиманием носа и тогда Пишегрю закивал.

– Я Вас сейчас отпущу и мы сможем поговорить, – сказал "злодей", – но помните: Вы целиком в моей власти!

После чего отпустил страдальца и сел обратно на стул. Пишегрю остался лежать, глядя с ненавистью на ужасного визитера.

– Итак, я думаю, что Вы поняли, для чего я к Вам явился…

– Нет, – сказал сквозь зубы президент Совета Пятисот.

– Хорошо, я объясню. Вы совершили ошибку, вступив два года назад в переговоры с роялистами. Вторую ошибку Вы совершили этой весной, когда заручились поддержкой вновь избранных депутатов, желающих восстановления монархии. Я верю, что Вы не желаете возвращения прямых потомков Людовика 16 на трон Франции, однако Вашим идеалом является, похоже, Англия, где царствует король, а правит праламент. И если бы сын казненного герцога Филиппа Орлеанского объявил себя претендентом на трон, но именно в английском варианте, Вы первым поддержали бы его. Это так?

Ответом Антону было презрительное молчание Пишегрю, что его нисколько не удручило, и он продолжил:

– "Силенциум видетур конфессио" – говорили римляне, что означает в переводе на французский "Молчание – знак согласия". Или Вы понимаете латынь? Вижу и знаю, что понимаете, ибо учились-то Вы в монастырской школе. Откуда я это знаю? Как-нибудь расскажу при случае… Но продолжим диспут. Я был в Англии, заходил в парламент и мне не понравился стиль ее управления: странная помесь демократии и аристократии. Палата лордов там существует не для декорации, а реально влияет на принятие законов, а уж назначение министров идет, в сущности, только через нее. Что касается палаты общин, то место в ней можно спокойно купить – были бы деньги. А потом за деньги, получаемые от лоббистов, продвигать непопулярные в народе законы. Нет, наши Совет Пятисот и Совет Старейшин значительно демократичнее и честнее.

– Пока, – каркнул с постели Пишегрю.

– Может быть, но может наша система войдет в норму и уподобится правлению Римской республики.

– Которая переродилась в империю, – фыркнул Пишегрю.

– Да, но до того она существовала в течение 500 лет. Пожелать бы того же и Франции!

– Есть фактор цивилизации, – угрюмовато сказал важняк. – Перемены, происходившие тогда за 100 лет, сейчас происходят за 25.

– За одно поколение, это так, – согласился Антон. – Но наша цивилизованность и является основной причиной неприятия феодальной власти. Многие представители третьего сословия значительно образованнее и цивилизованнее большинства дворян. Да почти все наши ученые вышли из народа. Как же они станут подчиняться дурацким сословным порядкам?

– Среди дворян занятия наукой тоже стали популярны, – пробурчал Пишегрю.

– Я встречал таких ученых и они просили меня не титуловать их.

– Да кто Вы такой, мсье? В палате лордов он был, с учеными на короткой ноге, политиков учит управлению, а женщин, вероятно, учите любви?

– Вы никак не хотите осознать свое положение, мсье президент. А оно в глазах республиканцев таково: Вы камешек на дороге к светлому будущему Франции. Вас можно размолотить под колесом истории… Можно просто откинуть в кювет… Наконец, Вас можно поднять, почистить и вложить в фундамент республиканского здания. Выбор за Вами, мсье Пишегрю.

Пишегрю недоверчиво уставился на фантастического ночного гостя и нехотя спросил:

– А Вы что бы мне посоветовали?

– Вообще-то Вы в тупике, – сочувственно произнес Антон. – Вздумай Вы и вправду стать республиканцем, на Вас тотчас ополчатся друзья-роялисты: Вилло, Деларю, Дюсонвиль, Рамель, Обри… Останетесь на прежних позициях – будете гильотинированы или сосланы в Кайенну. Формальные основания у Директории для этого уже есть: в их руки попал шпион Конде с бумагами, подтверждающими факт Ваших переговоров с роялистами в 1795 году. В общем, я бы предпочел оказаться в кювете, то есть в вашем Франш-Конте, среди родных. Но есть и другой выход: отправиться в армию простым дивизионным генералом (ибо большего поста Вам сейчас не предложат) и там показать себя опять с лучшей стороны.

– Я подумаю над этими предложениями, – бесстрастно молвил Пишегрю.

Антон встал со стула и спросил:

– У Вас есть пистолеты?

– Зачем Вам? – опешил Пишегрю.

– Так есть?

– В ящике стола, – мотнул головой хозяин.

Антон подошел к столу, достал два пистолета и порох из них высыпал в окно.

– Во избежание соблазна, – сказал он и положил пистолеты обратно.

Уже в дверях он добавил:

– Утром ночные страхи часто кажутся преувеличенными. Но я не советую обманывать себя и продолжать активную оппозиционную деятельность. Этим Вы подставите под пули своих друзей. Надеюсь, больше мне не придется увещевать Вас.

После чего вышел из спальни и ушел через входную дверь.