Текст книги "Еще один баловень судьбы (СИ)"

Автор книги: Николай Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава шестьдесят девятая. Раненый и его сиделка

Беда по своему отвратному обыкновению случилась неожиданно. В кои веки Антон вырвался из Казерты и помчал в своей коляске в Неаполь (с Мэтью на запятках). Формальным поводом для поездки стала необходимость привезти из палаццо Караманико некоторые секретные документы, которые понадобились Бернару, на деле же Антон ехал на встречу с Антуаном Филомарино по его настоятельной просьбе. Он уже подъезжал к зданию естественно-научного факультета, как вдруг увидел перед входом десятка два возбужденных лаццарони, которые тесно обступили Антуана и Клементе и уже рвали с них одежду.

– Работаем кистенями! – крикнул Антон Мэтью и бросился из коляски к толпе. Их нападение привело к падению на мостовую более десятка негодяев, но один из оставшихся выхватил вдруг из-под полы пистолет и выстрелил в неожиданного защитника в упор. Антон успел среагировать и уклонился в сторону, но пуля все-таки попала ему в бок. Болевой шок оказался сильным и бравый доселе попаданец рухнул у двери без сознания. Поэтому он не видел, как озверевший Мэтью стал рассылать клинки из своей разгрузки в шеи и тушки бандитов и как он упал, сраженный выстрелом в спину. Не видел он и гибели Антуана и Клементе, которых тоже расстреляли два последних лаццарони. Они же ринулись к коляске, оглушили Винченцо и умчались на ней от места преступления, прихватив кучера. В это время факультетская дверь распахнулась и на порог выскочила Элеонора де Фонсека…

Когда Антон пришел в себя, то осознал два обстоятельства: он лежит в чужой постели, и он так слаб, что может шевелить только пальцами. Видел он, впрочем, неплохо, и когда дверь в комнату открылась, то сразу узнал прекрасную революционерку.

– Это Вы меня подобрали? – хотел спросить он, но горло ему тоже отказало, издав лишь слабый сип.

– Лежите спокойно, Антуан! – встревожилась дама. – Врач запретил Вам напрягаться. Пулю он извлек и сломанное ребро зафиксировал, но Вы потеряли много крови и надо просто ждать, пока ее количество у Вас восстановится. Для этого надо пить красное вино. Я принесла бутылку со стеклянной трубкой, но сможете ли Вы глотать? Попробуйте…

Антон втянул в рот вино из трубки, но проглотить не смог и посмотрел умоляюще на свою сиделку.

– Ничего, выпускайте вино наружу, я вытру его с Вашего подбородка, – успокаивающе сказала дама. – Лучше Вам пока поспать. Спите, спите…

В следующее пробуждение Антон чувствовал себя получше, смог шевелить руками и говорить. Рядом с ним сидела простоватая итальянка средних лет – видимо, реальная сиделка. Первый его вопрос был о синьоре де Фонсека, и сиделка ответила, что "джентиле синьора" (уважаемая госпожа) пребывает в своем кабинете.

– Так я нахожусь в ее доме? – осознал раненый и получил подтверждение.

– А где мой товарищ, которого зовут Мэтью?

– Здесь больше никого нет, только мы, слуги пресветлой госпожи.

Но тут на звуки голосов примчалась хозяйка дома, обрадовалась улучшению самочувствия пациента, но тут же ухудшила его, сообщив о гибели и Мэтью и последних потомков герцогов делла Торре.

– А кучера среди убитых не было? – спросил через время Антон, оправившись от шока.

– Не было ни кучера, ни Вашей коляски – только убитые и раненные лаццарони.

– Значит, Винченцо просто сбежал, все рассказал Бернару и меня уже начали искать, – заключил пациент. – Это хорошо, потому что я не хочу быть Вам в тягость.

– О какой тягости Вы говорите?! – возмутилась дама. – Я так рада, что Вы остались живы, а буду рада еще больше, если смогу Вас выходить. Вот, кстати, вино: раз Вы можете говорить, то сможете, надеюсь, и пить. Ну-ка принимайтесь за лечение! А потом будете пить куриный бульон…

– Хорошо. Но прошу Вас об одном: пусть меня ворочают Ваши люди. Я категорически не хочу демонстрировать Вам свои выделения!

– Договорились, un homme difficiel (привередливый мужчина). Хотя я Вас уже обмывала…

Через две недели Антон смог вставать с постели и ходить кое-как по комнате, а также "отправлять естественные надобности". В ходе разговоров с Элеонорой (она предложила так себя называть) они пришли к выводу, что в Казерте ничего не знают о случившейся с пронырливым атташе беде. Элеонора тотчас вызвалась съездить туда и все рассказать, но Антон вдруг остановил ее: ему пришла в голову мысль о том, что этот случай может помочь ему избавиться от того самого "плена". Деньги на то, чтобы добраться морем во Францию и далее до Равьера, у него были – так почему бы не сбежать с поднадоевшей дипломатической каторги? Но следовало обязательно предупредить Констанцию о том, что он остался жив и о том, чтобы она об этом никому не говорила.

Письмо ушло в Равьер в конце мая, Антон же остался в доме де Фонсеки набираться сил. Они стали много говоритьть с Элеонорой на самые разные темы, и Антон вскоре осознал, как ему не хватало эти годы вполне развитого, серьезного собеседника и как повезло в этом смысле с Элеонорой. Она стремилась к энциклопедическим знаниям, во всех областях человеческих исследований и с жадностью вбирала знания новые, которыми полегоньку стал делиться Антон. Он, впрочем, быстро осознал, как мало у него конкретных знаний, пригодных именно для этой эпохи.

Удивлять Элеонору он начал с простенькой математической забавы, которая поразила его в детстве.

– Я знаю, что Вы сильны в математике, – сказал он, – а я помню из нее только таблицу умножения и уравнения с одним неизвестным. Тем не менее, я могу математически определить Ваши день и месяц рождения. Продемонстрировать?

– Попробуйте, – снисходительно улыбнулась де Фонсека.

– Тогда умножтье Ваш день рожденья на 2, прибавьте к полученному числу 5, умножьте эту сумму на 50 и прибавьте еще свой месяц рождения в виде порядкового номера. Что у Вас получилось?

– 1551

– Итак, Вы родились 13 января, – сказал, улыбаясь почти до ушей, Антон, – а уж какого года – об этом моя математика умалчивает. Я ведь не ошибся?

– Нет, – засмеялась дама. – А раскрою Ваш секрет я сама, ибо это и в самом деле уравнение с одним неизвестным. День рождения принимаю за Х и пишу: (Х х 2 +5) х 50 = Х х 100 +250. Значит, если отсюда вычесть Ваше "секретное" число 250 и подставить мой день получится 13 х 100 – все на виду. Ну, а номер месяца будет всегда стоять в конце этого числа. Браво, мсье Антуан! Чем Вы еще можете меня удивить?

– Проект чудо-дороги подойдет? По которой можно будет ехать со скоростью от 20 до 40 римских миль в час? (римская миля – около 1,5 км)

– Вы шутите?

– Ничуть. В Англии уже думают о прокладке таких дорог, которые будут состоять из двух параллельных бесконечно длинных чугунных или стальных полос (рельсов по-английски), уложенных на специальной насыпи. Люди и грузы станут передвигаться по ним в вагонах, снабженных стальными колесами и влекомых специальным механизмом под названием локомотив, основной частью которого будет паровой котел. О котлах этих Вы ведь знаете?

– Я даже читала, что во Франции был построен паровой движитель, которым собирались возить пушки, но дальше опытного образца дело не пошло. И никаких рельсов к нему не предусматривалось…

– Механизм без рельсов называется в Англии "стим кар", но он тоже существует пока только в воображении изобретателей…

– В Англии Вы не теряли время зря, – сказала с язвинкой Элеонора, – не то что в Неаполитанском королевстве, Видимо, там было меньше отвлекающих факторов в виде приятственных дам…

– Дам, подобных Вам, там точно не было, – ответил Антон в стиле "откровение".

– Это каких же? – сдвинула брови де Фонсека.

– Умопомрачительно красивых и широко образованных! – истово ответил Антон. – Интуитивно понимающих суть вещей и людей, но стремящихся подкрепить свою интуицию научными доказательствами…

– Да Вы льстец, де Фонтенэ, причем из самых опасных, – сузила глаза Элеонора. – Тех, что сами верят в произносимую ими лесть.

Тон у дамы был совершенно суровым, но Антон увидел все же в глубине ее глаз смешинку и счел нужным добавить ложку меда в бочку с медом:

– К Вам наверняка тянутся люди, хоть чаще мужчины. Вот и я на прошлом диспуте обращался исключительно к Вам. Надеюсь, Вы это помните?

– Это так, – была вынуждена признать де Фонсека. И тут же опечалилась: – Бедные братья делла Торре… Как Вы думаете, Антуан, их гибель была не случайной?

– Вероятно, да. Вряд ли лаццарони ходят праздно по улицам, держа под одеждой пистолеты. Вот я точно подвернулся им случайно…

– Вы бросились защищать едва знакомых Вам людей! – возразила Элеонора, сверкнув глазами. – Вы настоящий герой, Антуан! Иного я не стала бы выхаживать, забросив все свои дела…

Глава семидесятая. Обольщение ученой дамы

Жаркие споры (без дураков) возникли у них по поводу взглядов Руссо – того самого мыслителя, чьи представления об общественном устройстве легли в основу Французской республики. Элеонора им восхищалась, Антон же, взращенный на трудах более поздних мыслителей, пытался с ней спорить. Однако Элеонора вскоре поймала его на элементарном незнании текстов Жан Жака и подвергла презрительной обструкции. Тогда попаданец состроил смиренное лицо и попросил дать ему для прочтения какое-нибудь сочинение Руссо, только недлинное. На свою беду де Фонсека принесла «Рассуждение о науках и искусствах» – первый и весьма скандальный опус Руссо, хотя и получивший премию Дижонской академии наук. Антон по прочтении этого сочинения удовлетворенно хмыкнул и стал ждать визита Элеоноры.

– Вы, что же, разделяете и эти взгляды своего любимчика? – весело спросил он вошедшую покровительницу.

– Ну-у, не вполне… – спохватилась ученая дама. – Но написано все же сильно и многие мысли о людях науки и искусства справедливы.

– Особенно вывод хорош, – хохотнул Антон. – Страны, погрязшие в развитии наук и искусств, обречены на попадание в кабалу к странам, населенным невежественными и потому добродетельными и крепкими ребятами! Отпад, как говорят у нас, в Луизиане!

– Он же привел в качестве примера Спарту и Афины, а также много других соседних стран… – вяло засопротивлялась де Фонсека.

– Достижения науки первым делом используют вояки, – подпустил стали в голос ранетый гость. – Изобретение пороха враз поставило европейцев над другими народами. Теперь слабак с ружьем и тем более с пушкой может убить от двух до десяти здоровяков с копьями и саблями. На очереди создание морских пароходов, которые не будут зависеть от ветра, их можно будет делать огромными и к тому же стальными, а стоящие на них пушки станут расстреливать прибрежные города с расстояния в несколько миль!

– Невероятно! – сказала ученая дама. – Я имею в виду Вашу фантазию, Антуан. Ведь пока в мире не придумали ничего подобного! Даже локомотива парового в Англии вовсе нет!

– Нет, но будет непременно, – упрямо сказал Антон. – Но я бы хотел сказать о другой чудесной стороне науки: это же самое увлекательное занятие в мире! Что может быть для человека интереснее, чем выявлять природные или социальные закономерности, до него никем не понятые? Вам ли, синьора де Фонсека, этого не знать?

– Вот тут Вы правы, Антуан! – просияла Элеонора. – Об этом Руссо не подумал! Что значат все чувственные наслаждения перед упоением погружения в мир природных явлений, так еще мало изученных? Или в мир разнообразных идей? Вы молодец, Антуан, а я и Руссо оказались неправы! Теперь я думаю, что и в его "Общественном договоре" Вы отыщете недочеты?

– Если Вы дадите мне его почитать, Элеонор, – виновато сказал Антон.

В середине июня в Неаполь пришло сообщение об ультиматуме, предъявленном Британией правительству Франции: о возвращении Мальты под власть ордена Госпитальеров. Для подкрепления этого требования из Гибралтара к Мальте вышла Средиземноморская эскадра под командованием адмирала Нельсона. Одновременно Турция пропустила через свои проливы Черноморскую эскадру России под командованием адмирала Ушакова. В этих тисках Талейран сумел сманеврировать и уговорил Директорию на сдачу Мальты – в противном случае разгром Тулонской эскадры Франции был неотвратим, а там в условиях полной блокады последовала бы и сдача в плен Египетской армии. Вторая антифранцузская коалиция, уже готовая сложиться, все-таки не состоялась.

Антон Вербицкий тоже перевел дух: его физические кондиции были еще не так хороши, чтобы сорваться из гостеприимной квартиры де Фонсеки в морское путешествие до Марселя. Хотя он уже отваживался ходить по улицам и даже купался пару раз в море (у бережка), ибо жара в Неаполе началась несусветная. Но к большому удивлению Антона именно эта жара оказалась благотворной для его выздоровления: внутренности тела как-то отмякли от постоянного напряжения, от боязни боли, и стали менее ощутимы – почти как встарь, до ранения. К тому же появился еще один симптом здоровья: он стал недвусмысленно реагировать на Элеонору – особенно, когда она поворачивалась и выходила из его комнаты, пошевеливая ягодицами. Однажды ее интуиция сработала, она повернулась в дверях и наткнулась на его горящий взор и еще на его оттопыренные лосины.

– Что это? – растерянно спросила дама, моментально покраснела, но из комнаты почему-то не выскочила.

– Я давно обожаю Вас, Элеонор, – сказал Антон, краснея ответно. – Теперь я понимаю, что с первой встречи. Когда я очнулся здесь полумертвым и увидел Вас, то сразу подумал: "Какое счастье!". И все дни, проведенные мной в Вашем доме, я воспринимаю как необыкновенно счастливые. Об этом говорит мой разум, об этом сказало теперь и тело…

Он встретился с ней, наконец, глазами и утонул в их глубине. Но вот она совершила усилие, повернулась и тихо вышла за дверь. Он же долго еще стоял посреди комнаты с пылающими щеками и ее образом на зрительной сетчатке.

Ночью он проснулся при первом звуке отворяемой двери. Сердце его тотчас гулко забилось, а грешная часть тела явственно ожила. Когда дама подошла к нему, легонько села на кровать и склонилась к лицу, ее рука случайно эту оттопыренность задела и отдернулась.

– Боже! – сказала Элеонора и тотчас оказалась в кольце его рук, а ее губы – в слиянии с его губами. Далее стала происходить та восхитительная чехарда, которая никогда не надоедает людям, наделенным пылким сердцем и изощренным воображением.

В доме Элеоноры Антон провел еще неделю, наполненную безусловным счастьем. Однако день отплытия в Марсель был уже определен и место в каюте большого корабля куплено (на имя негоцианта Антуана Трюдо, документами которого друзьям де Фонсеки удалось разжиться). Напоследок он стал упрашивать отчаянную революционерку поберечь себя, прекратить ту самую пропаганду среди народа, которую требовал развернуть 3 месяца назад, но Элеонора в ответ лишь неопределенно улыбалась, а когда он слишком доставал ее, просила:

– Расскажи мне еще про то прекрасное будущее, которое всех нас ожидает…

И он рассказывал: про электричество, которое можно будет добывать из гальванических элементов физика Вольта, а также из проволочных катушек, внутри которых следует крутить магнит; о стеклянных колбах без воздуха ис вольфрамовыми спиральками, дающими под воздействием электричества яркий "вечный" свет; о полетах человека на парапланах и дельтапланах, а также на крылатых этажерках из фанеры; о получении фотографических изображений в камере обскура на бумаге пропитанной солями серебра и еще о многих возможных изобретениях человеческого ума… Элеонора жадно его слушала и многое записывала, а когда он заканчивал обещанные речи, говорила растроганно:

– Боже, какой ты фантазер! Но знаешь, я во многие твои фантазии верю. Так может быть и, стало быть, так будет! Да ты и сам часть из них можешь осуществить, особенно если свяжешься со специалистами!

– Нет, Элеонор, – говорил Антон. – Я гожусь только на роль генератора идей. Кропотливое созидание мне не интересно…

– Знаю я, что тебе интересно: чтобы все встреченные тобой дамы приятной наружности смотрели тебе в рот, а потом обнимали тебя и миловали. Подобно мне, дуре восторженной…

– Не смей равнять себя с теми дамами! – сердился Антон. – Ты – Элеонора де Фонсека, краса и гордость итальянской науки. И я, желая прославиться или разбогатеть, требую, чтобы ты написала мне пару писем во Францию, которые я буду хранить в заветной шкатулке и передам своим детям или даже внукам в наследство – и в черный день они смогут продать их на аукционе за очень хорошие деньги…

– Болтун Вы, мсье де Фонтенэ! Но мне действительно захочется написать тебе и узнать, как ты там устраиваешь свою жизнь, кого обольщаешь, кого вразумляешь и кого побеждаешь. Ибо ты герой, любовник и умница в одном лице. Таким и оставайся, Антуан!

Глава семьдесят первая. Морское развлечение

С погодой в морском путешествии Антону в этот раз повезло: над Западным Средиземноморьем дул ласковый ветер «леванте», который имел вообще-то западное и юго-западное направление, но при должном маневрировании парусами вполне способствовал продвижению торгового галеона на скорости 5–6 узлов в час. Капитан галеона имевшего название «La Canebiere» (видимо, в честь главной улицы Марселя, а не в честь конопли, когда-то росшей на месте этой улицы), заверил привилегированных пассажиров числом девять (тех, что заняли отдельные каюты), что если идти без остановок, то всего через четверо суток его «ласточка» была бы в Марселе. Однако шел он все-таки с остановками (в тех же Чивитавеккио, Ливорно, Генуе и Ницце), и потому «обрадовал» путешественников, что «вы сможете наслаждаться видами Италии целую неделю! И даже прогуляться по улицам этих городов».

"Прелестно…" – пробурчал про себя морененавистник Вербицкий, но тут же улыбнулся смотревшей на него милой девушке, оказавшейся среди заурядных попутчиков среднего возраста. Была она, конечно, при отце и матери (полноватых буржуа) и к ней клеился некий щеголь лет тридцати, похожий на дворянина, но малой знатности. Завидев Антона (одетого скромно и в буржуазном стиле), щеголь насторожился и в скором времени подошел к нему – видимо, с целью выяснения статуса опасного молодца.

– Антуан Трюдо, торговый посредник, – отрекомендовался Антон и выжидательно вгляделся в щеголя.

– Николя Сегюр, шевалье д, Орли, – вздернул личико недобитый роялист. – Живу в ожидании баронского титула.

– Вы совсем не боитесь за свою жизнь? – удивился Антон. – Вдруг я окажусь примерным гражданином и сдам Вас в Марселе полиции?

– А Вы совсем не в курсе перемен, произошедших этой весной во Франции? – сощурился щеголь.

– Вы имеете ввиду, что роялисты и им сочувствующие получили большинство в Совете Пятисот и Совете Старейшин?

– Именно. И успели издать закон о реабилитации дворянства, по которому все беглецы получили право на возвращение в страну.

– Поздравляю, мсье шевалье, – шутливо поклонился Антон и рассмеялся. – Но с какой целью Вы волочитесь за недостойной Вашего титула простолюдинкой? Или у ее папа и мама есть денежки, которых Вам очень-очень не хватает?

– Ваша ирония неуместна, мсье посредник. Впрочем, если Вы подсуетитесь как профессионал и уговорите родителей Ирэн отдать мне ее в жены, я буду считать себя Вам обязанным. В том числе финансово.

– Ирэн, стало быть, свое согласие Вам обещала?

– Практически да.

– А что у Вас имеется на родине: поместье или особняк? И где?

– И то и другое было. В Экс-ан-Прованс и рядом…

– Хорошо, я вступлю в беседу с этими ситэдьен (горожанами).

Никуда Антон, конечно, не пошел, а вызвал стюарда, попросил принести обед в каюту и сел читать томик "Общественного договора", подаренный ему Элеонорой. А потом преспокойно уснул до утра. Утром он вышел на палубу, порадовался тому, что удовлетворительно переносит продольную качку, и стал смотреть то на берег Кампаньи с рыбацкими деревушками и лесистыми конусами потухших вулканов на заднем плане, а то переходил на другой борт и осматривал безбрежный морской простор. Вдруг он услышал за спиной легкие шаги, обернулся и увидел идущую к нему Ирэн.

– Бонжур, мадмуазель, – сказал Антон с легкой улыбкой. – Вы так целенаправленно идете, что я насторожился: что-то Вы мне скажете?

– Я видела Вас в Неаполе, мсье, – сказала дева, глядя в упор. – В ложе театра, рядом с леди Гамильтон. Мне тогда сказали, что Вас зовут де Фонтенэ и Вы – французский дипломат. А теперь Вы – торговый посредник по фамилии Трюдо?

– С дипломатами такое бывает сплошь и рядом, милая Ирэн, – легко согласился с обвинением в обмане Антон. – Но скажите: Вы, в самом деле, собираетесь выйти замуж за Николя Сегюра?

– А что Вам за дело до этого, Антуан Не знаю кто?

– Это охотник за деньгами, мадмуазель. Я говорю на тот случай, если Вы этого не поняли…

– Я-то это понимаю, – досадливо сказала Ирэн. – Но мои родители готовы пойти этому дворянчику навстречу!

– Что ж, если Вы не против, я легко уговорю мсье Сегюра забыть о матримониальных планах относительно Вас.

– Чего ради Вам это делать, мсье?

– Поделюсь с Вами секретом: я вовсе не дворянин. А мы, не дворяне, должны держаться друг за друга. Иначе для чего мы делали великую революцию?

– Не очень убедительно, мсье, но ладно: разрешаю мне помочь!

Перед обедом к Антону направился уже щеголь.

– Так что, мсье посредник, Вы говорили с родителями Ирэн?

– Увы, шевалье, это очень разумные люди и они сочли Ваше сватовство несвоевременным.

– Как так? Почему?

– Титулы, оказывается, очень опасны, даже для жен титулованных особ. Сколько их было гильотинировано рядом с мужьями!

– Но так было 2 года назад. Теперь чернь осознала, что без дворянства государство бессильно, чему порукой стали весенние выборы!

– А где гарантии, что через год или два эта самая чернь не вернется к своим недавним убеждениям, что все зло идет от дворян? И якобинцы опять победят на выборах? Нет, шевалье, папа и мама решили, что в интересах Ирэн надо подобрать ей в пару ровню, из своего круга…

– Вы лжете, негодяй! Я спрашивал у мсье Годо: Вы вовсе не разговаривали с ними!

– Он так сказал? Ну, ему виднее. Но сути дела это не меняет: Вы, шевалье, очень сомнительная партия для богатой девушки.

– Подлец! Я приколю тебя на месте!

При этих словах щеголь выхватил шпагу, спрятанную до поры за полой его длинного сюртука, но тотчас выронил ее, получив удар по плечу песочным кистенем от готового к его агрессии Антона. Пару мгновений он стоял с выпученными глазами, потом согнулся и попытался поднять шпагу с палубы левой рукой, но Антон резко шикнул на него, топнул ногой – и бывший забияка побежал от него в сторону кают.

В Чивитавеккио Николя Сегюр счел за благо сойти с корабля на берег (тем более что Ирэн стала полностью его игнорировать), но спокойнее жизнь Антона Вербицкого не стала: благодарная Ирэн теперь хвостиком за ним ходила и заговаривала то на одни темы, то на другие… Ее родители стали вновь за нее беспокоиться: как бы их дочь не совратил теперь этот тихоня… Антон их взгляды поймал и тотчас стал рассказывать Ирэн о своей милой жене и о дочурке, которые ждут его в скромном Равьере и скоро дождутся. Взгляд у Ирэн попритух, но совсем не погас, сменив лишь спектр с красного на зеленый. Когда галеон прибыл, наконец, в Марсель, Ирэн очень тепло попрощалась с милым ее сердцу попутчиком и сказала:

– Теперь я знаю, каким должен быть мой муж!