Текст книги "Северные сказки. Книга 1"

Автор книги: Николай Ончуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Пришол в город, сказал: «Я бы про царску смерть знал». Все донесли до царя, от царя послали розыскивать и нашли его. Привели к царю, царь на кровати лежит. Зашол, Богу помолилса, на царя посмотрел и отцова друга увидел, сидит у головы. Молодец поклонилса царю. «Вашо царско величество, трудно хворали, тежело, Господь дас здоровья, будите живы». Царю мимо полеще стало. Оградил царь его крестом и послал в банк. «Скольки надо денег, возьми». Пошол, взял немного. Ушол из городу, сошлись с отцовым другом опять вместях. Отцов друг спросил: «Много-ле денег взял». Показал. «Эво скольки». – «Ну, умеренно взял. Ну поди, в другой земли царь худ, скажись, што я бы про царску смерть знал. Ты увидишь меня, в ногах сижу, ты царю скажешь: «Вы умрите». Он тебя крестом оградит и тебе долга-живота на царстве сидеть. Будешь триццеть лет царствовать и, в которой час корону примешь, в тот же час и помрёшь, припасайся к тому времени».

Молодец ушол в город и весь провёл: «Я бы про царску смерть знал». Дошла весь до царя. Этого человека привели к царю. Молодец поглядел, увидел отцёва друга, сидит у ног. «Ваше Царско величество, ели-ели у вас душа в теле, помрите». Царь крест сложил, оградил его. «После долга-живота моего тебе на царство сидеть». Успел слово сказать, и с плец голова покатилась. Помер. Царя похоронили, а молодца на царство посадили.

Вот он живёт и хорошо дело управлят. Хватилса, прошло двадцеть лет, остаетця десеть лет и стал печалитце. «Ах, мне смерть близко». На его тоска нашла, печаль стала долить. Стало времени один год, и стали синаторы и вси удумывать: «Што жо у нас царь худ стал, одва живой». Што бы с ним царь не говорит, веселья нету, об одном думат: «Смерть приходит». Между тим пришли последни сутки, пришол тот час, в которой и корону принел. «Пойду ище в сады, прощусь». На пороге отчёв друг стретилса. «Куда пошол». – «Я жду тебя, а пошол в последней час простичча с садами». – «Тебе сказано было, што раньше ты поправся, я не дам тебе шагу шагнуть больше». – «Пойдём со мной товарищом, некуды ведь я не уйду». – «Ну, давай, пойдём». Походили в садах, прощалса, подходят к городу, спрашиват царь у отцёва друга: «А што у нас в городи плачут?» – «Ревут: где мы с тобой говорили, тут царь и помер, а ты ведь ходишь одна душа».

41

Поп и Николай чудотворец

Жил-был поп. У попа были жона да дочь. Нанел он робочего. Этот робочей с поповой доцькой и сжились. Девушка роботника сметанкой покармливат. Попадья дозналась, а куда деватця, не знат; попу и говорит:

– Што же, бачко, нам нечем вымазатця, сметана теряитця.

– Попадья, накопи ведёрко, я в церковь снесу, Миколы на сохраненье положу, вот там не хто не съест.

Накопила ведёрко, поп снёс в церковь, поставил перед икону, Миколу-светителя. Этот роботник и говорит:

– Ах, любушка, как же ты не стала меня кормить сметаной?

– Откуль я возьму? Папаша сметану в церковь снесли, перед икону светителя поставили.

– А дай мне хлеб, да дай клюци, я пойду наемся. Дала ему хлеб, дала клюци, пошол в церков, сметаны наелся, взял у иконы усы вымазал, на бороду накапал, на грудь накапал, замкнул и ушол.

Пришол празник, поп пошол в церков. Заходит, на икону взгленул – икона в сметаны, а ведро пусто.

– А! Вот, на того да на другого грешим, а эва хто сметану-то ес.

Взял икону, на пол бросил, икона роскололась. Схватил ведро, побежал домой.

– Попадья! Я Миколу светителя росколол – сметану ес, я застал, он только рот запереть поспел, обратця не мог, всё в сметаны.

Попадья и говорит:

– Поп, ты ведь неладно сделал, ты икону росколол, тебя ростригут.

– Попадья, испеки мне подорожников, я лучше сбежу. Попадья испекла подорожники и две просвиры, поп и пошол.

Идёт по дороге, сошелса с им белой старицёк.

– Куды, поп, пошол?

– А пошол я... вот эдак-эдак сделал, – росказал всё подробно. – Ну пойдём местях.

Пошли местях, шли по дороге долгонько, дотуль шли, захотели ись. Сели закусывать. Закусили, захотели пить. Старицёк говорит:

– Поп, иди жо за водой, пить захотелось.

– Что ты, старицёк, подобает разе попа нарежать? Поп может наредить тебя, а не ты попа.

Старик и пошол по воду. Поп усмотрел у старика в мешке три просвиры.

– Как так? Я поп, да у меня две, а у него три.

Одну и съел. Принёс старик воду, сели ись, а просвиры нету.

– Ты, поп, у меня просвиру не брал?

– А много-ле у тебя было?

– Три, а нынче две.

– То я тибе не верю: я и поп, да у меня две, а у тебя было три?!

Пошли вперёд. Пришли до озера, а времё – ночь, темно; за озером огонь видно. Старик и говорит:

– Поп, што этта заделам?

– Оботти кругом надо.

– Куды-жо пойдём, озеро большо.

Старик пошол по воды, поп за ним. Шли, шли, старик вышол на бережок, а поп по серёдке, в рот вода заливатця. Старик и говорит:

– Поп, быват и утонешь, покайся: просвиру не ты-ле съел? Поп думал, думал – стыдно.

– Нет, просвиру я не ел, хоть утону, да не ел.

Поп пошол и помельче стало. Вышол из озера, пошли в дом, где огоницёк был, зашли на крыльцо, двери заложены. Колотитця стали, вышол хозяин.

– Нельзя запустить, у нас брат лежит третей год во гноище.

– Запустите, человека видите, за человеком не видите: мы, можот, и полечить можом, – говорит старик.

Запустили в избу. Взял старик, посмотрел, по спаям вырезал (больного).

– Несите из озера воды.

Принесли воды, куски все в воды перемыл, склал на полотенчо, из кормана бутылоцьку вынел; раз брызнул, – челой стал; другой раз брызнул – здрогнул, третей раз брызнул – стал.

– Ах, как плотно спал, стал, слава Богу, не цё не болит. С этой радости – брат здоровый стал – дали им денег много. Тим же манером они в трёх местах были и трёх человек вылечили, и денег им много надавали.

После того поп один пошол, нашол посудинку таку, как у старика и почерпнул водычки. Шол поп и увидел огоницёк горит, постучался.

– У нас брат лежит третей год во гноище.

– Вы человека видите, а за человеком не видите, можот, я вашего брата и вылечу, – говорит поп.

Запустили. Как старик делал, так и поп. Стал мужика резать, мужик ревёт:

– Ой, ой, ой, каравул, зарежот! Што вы дали меня резать-то?

– Ты пошто ино так-то? Зарежошь ведь брата-то?

– Молците, я ведь не первого лецю.

Стих и реветь перестал. Вырезал по спаям, куски вымыл, расклал на полотёнышко спай к спаю, как следует быть, из кормана бутылку вынел, раз брызнул – ницего; другой брызнул – нет ницего; третей брызнул – как было, так и есть. Всю бытылку вылил.

– Што хотите надо мной делайте, больше не цё не могу пособить.

Братья говорят:

– Што станем теперь делать над тобой?

Затопили пецьку, изба была цёрная, попа в дым на потолок за ноги и повесили. Попу худо стало. Вдруг здучитця у дверей. Отворили, пришол старик.

– У нас неладно, поп брата зарезал.

Старик и говорит:

– Поп, можот, и умрешь, покайся: ты третью просвиру съел?

– Нет не я, хоть в дыму задохнусь, не я. Старик велел попа спустить.

– Я дело поправлю.

Сделал старик так, как и с первым, мужик ожил. Вышли из избушки, пошли по дороге, пришлось вперёд дороги. Старик и говорит:

– Поп, разве о себе пойдём ноньце?

Поп себе думает: «Один бы ходил, эти деньги все бы мне». Старик розделил деньги на три кучи, поп стоит и думат:

– Кому жо он третью куцю делит? Неужлй себе две, а мне одну? Ах, спросить бы.

Да и стыдно. Насмелилса:

– Старик, кому третью куцю делишь?

Старик и говорит:

– А тому, кто третью просвиру съел.

– Старик, я ведь съел.

– Ну, на возьми, коли ты съел. Да вот што, поп: иди домой, икона-то цела, не ростригут тебя, только не говори наперво, што я сметану съел; сметану съел роботник, а ты роботника-то не наказывай, а жени его на дочери, дочь-то с брюхом от него.

42

Поп и три брата работника

Жили три брата, прежде они жили хорошо, а нонце плохо стали жить. Большой брат и говорит:

– Кому-небуть надо итти в роботу.

Пошол меньшой брат в роботу. Идёт по дороги, стретилса поп.

– Куды, молодец, пошол?

– Пошол я в роботники наймоватця.

– Наймися мне.

– Наймусь.

– Ну, што просишь?

– Прошу сто рублёв в год.

– Дам сто рублей, только положь залог: ежели ты вперва осердисся, платы прост, а я осержусь, из спины ремень, из жопы пряжка.

– Ладно, согласен.

На восток Богу помолились и поехали жить к попу.

У попа были дети, был сын прокаженной; седут ись, сын заревёт: «Я страть хоцю». Роботник потащит в нужник, воротитца, а со стола обрано, а роботник недоел. Так и до полугоду живёт, и стал роботник вовсе слаб. Поп заметил:

– Што же ты, роботник, не весел?

– Бачко, ты кабы был в моём мести, ты бы с первого дня осердилса; я больше половины году терпел, топере осерди лса.

– Ну, осердилса и ладно.

Живут, и год прожил. Расцот надо бы с хозяина получить.

– Хозяин, отдай расцот. Поп и говорит:

– У нас ведь с тобой залог был положен: платы прост, ежели ты вперва осердисся, а я осержусь, из спины ремень, из жопы пряжку.

Робочему нецё стало говорить, от попа пошол не с цем. Пришол домой, принёс ницего. Братья спросили:

– Где ты был, што принёс?

– А где жил, тут и осталось.

Братья говорят:

– Это-ле наша не беда! ждали с деньгами, а пришоашне с цем.

Большой брат и говорит:

– Иди ты в роботу, нецем стало жить у нас.

Пошол средней брат в роботу. Идёт по дороги, стретилса сам жо тот поп.

– Куды, молодец, пошол?

– Пошол я в роботы наймоватца.

– Наймися мне.

– Наймусь.

– Ну, што просишь?

– Прошу сто рублей в год.

– Дам сто рублей, только полож залог: ежели ты вперва осердисся, платы прост, а я осержусь, из спины ремень, из жопы пряжка.

– Ладно, согласен.

На восток Богу помолились и поехали жить к попу. У попа были дети, был сын прокаженной; седут ись, сын заревёт: «Я страть хоцю»... (совершенно так же, как в первой раз).

Пришол и средней брат домой опять не с цем. Братья спросили:

– Ну, брат, жил ты, где деньги?

– А где жил, тут и осталось. Большой брат говорит:

– Ну нецего делать, братья, оставайтесь, пойду я в роботу. Пошол по дороге, стретилса сам жо тот поп.

– Куда, молодец, пошол?

– Пошол я в роботы наймоватца.

– Наймися мне.

– Наймусь.

– Ну што просишь?

– Сто рублей в год.

(И пр. по-старому, поп также морит голодом работника...)

Живёт до плугода, стал плохой на лице. Поп заметил, невеселой.

– Што ты не весел стал, сердишься-ле што-ле на меня?

– Да батюшко, ты бы в моём месте был, с первых дён осердилса, а я не сержусь на тебя нескольки.

У попа было три сына, первой прокажённой, второй Лука, третей Пёрша. Робочий наутро раненько стал, кол навострил, с обех кончей, из нужника заткнул в землю, а другой конеч на верху. Сели обедать, прокажённой ревет:

– Страть хоцю.

– Роботник, тащы.

Робочей потащил и посадил дырой на кол, да и придавил и заскоцил крутенько в избу. Попа с попадьей застал за столом и сел ись, в первой раз ищэ. Попадья и говорит:

– Ты куды ино парня-то девал?

– Молци, попадья, ваш сын у места сидит, звезды цитат. Поп и говорит:

– Што-жо, попадя, не бежишь, не смотришь? Каки звезды там цитат?

Попадья побежала, у робёнка ротом кол вышол. Забежала.

– Поп, што-жо ты сидишь, каки жо звезды цитат – ротом кол вышол.

Поп побежал, роботник сзади, поп с кола сымат, роботник и говорит:

– Батюшко, не осердились-ле?

– Нет, каки осердились, не осердились. Прокажённаго похоронили. Топере живут прекрасно, от стола не оддёргивают, роботник сытой, весёлой. Поп ушол в гости, роботнику наказыват.

– Роботник, смотри анбарни двери карауль, пускай не украдут.

Робочей после их анбарни двери снял с крюков и братьей наказал. Скорешинько братья приехали, из анбара што было увезли. Роботник с дверями пошол, где поп в гостях, двери на полати запихал, на двери сам лёг. Поп посматриват: «Как быть мой роботник». Гостей хороших много, реветь стыдно, и насмелилса.

– Што, роботник, не ты-ле тут?

– Я.

– Как ты тут, я велел тебе анбарни двери караулить, а ты здесь.

– Анбарни двери ведь у меня здесь, эво подо мной. Поп подумал:

– Это-ле не беда.

Не охота было итти, надо итти. Роботник с полатей двери добыват, пробивается меж людьми, попадья сзади. Пришли, в анбаре уж мало дело увезено. Попадья и говорит:

– Поп, это-ле нам не беда! Роботник говорит:

– Батынко, не осердился-ле?

– Нет, зацем осержусь.

Опять жили-поживали, живут согласно. Попа с попадьей зовут в гости опять. Пошли, попадья роботнику наказыват:

– Роботник, ты испеки пирог месной, накроши луку да перчу, завтра нам гости будут.

Ушли в гости, он поймал робяток, убил, отрезал от их меско, в пирог запёк, остатки в погреб бросил. Поп с попадьей домой пришли, робяток нету, должно, у дедки и бабки спят. Наутро стали, созвали гостей, погостили, всяки ествы ели, до этого пирога дело дошло.

– Поп, ты режь пирог, да оставь Луки да Перши по кусочку.

Работник на полатях лежит.

– Попадья! Луки да Пёрши нету, ты ведь Луку да Пёршу велела выкрошить на пирог.

Гости и за стола стали вон походить, по домам. Ушли. Поп спрашиват:

– Де жо робята-ти, убиты-ти?

– Робята в погребу.

Попадья говорит:

– Поп, да всё жо остатки-то похоронить надо.

Роботник и говорит:

– Поп, колодоцьки делайте, а я пойду могилу копать.

Роботник спрашиват:

– Батюшко, ты не осердилса-ле?

– Нет, не осердилса.

Робяток похоронили, пришла ночь, легли спать, комната одна. Поп с попадьей на кравати, роботник на полу. Попадья попу и говорит:

– Поп, што-жо будет делать нам? Это-ле нам не беда! У нас ведь житьё было хорошо, нынче нецёго не осталось, один скот. Прокажонной ты, прокажонной! Лука да Перша были безвинны, да и тех погубил у нас, кабы нас не погубил. Пошлём его в чисто поле, там ходит медведь-людоед, скажем ему, што у нас цёрна корова не пришла.

Наутро стали, поп роботнику и говорит:

– Роботник, у нас цёрна корова не пришла, поди пригони. Роботник был послушен, мимо и пошол.

Приходит в чисто поле на самого медведя, медведь на задни ноги стал. Молодец говорит:

– Михайло, много-ле ты у меня уешь? Поди к моему хозяину трепущаго мяса ись.

Медведь и пошол. Молодец позади идёт. Догонил до дому, отворил вси двири в хлевах.

– Полезай, будет этта тебе ись.

Сам пошол в дом. Поп спросил:

– Роботник, пригонил-ле корову-ту?

– Пригонил.

Попадья и заревела:

– Што жо, поп, будет! Корова-то ведь у нас дома была, кого же он пригонил?

Попадья кинулась во хлев, заглянула, медведь ходит:

– Поп, это-ли не беда! Ведь он медведя пригонил, скота всего придавил. Поп говорит:

– Роботник, пожалуста, поди выгонь медведя назад. Роботник вышол.

– Михайло, наелса, дак поди прочь.

Медведь ушол. Роботник зашол в избу.

– Батюшко, не осердилса-ле на меня?

– Нет, как, зачим осержусь.

Пришел вецер, ложится спать стали, поп с попадьей на кравать, роботник на полу. Ноцью попадья попу и говорит:

– Поп как же будем делать? Роботник доциста у нас всё упёк, кабы нас не упёк. Утром испекци надо хлеба, да сбежать, цёрнаго, да белаго склась в мешки, побольше ты тащишь, поменьше я.

Роботнику худо спитця, слышит ихной розговор. Утром попадья стала стряпатця. День проходит, наступат вецер, ложатця спать, мешки с хлебом в сенях лежат. Роботник ноцью взял малицу, завертел под одеяло, окутал, сам вышол, из мешка хлеб высыпал, в мешок сам забилса. Попадья ноцью прохватилась.

– Поп, ставай, Бога ради, круце.

Выбежали в сени, оделись, поп большой мешок схватил, попадья малой, побежали. Бежали, бежали, стретилась рецька, груба-река. Мешки бросили, попадья и говорит:

– Слава тебе, Осподи! Убежали от злодея.

Поп и говорит:

– А слава Богу, убежали же.

Роботник из мешка выбиваетця.

– Поп, я ведь здесь.

– Але ты, роботник, здесь?!

Сели ужинать, и роботник вместе, роботнику не есса, не шипко пристал. Роботник скоро наелса и ушол на свою нужду к рецьке. Угорыш крутой, попадья и говорит:

– Ты, поп, на гору ляк, а я под гору, а роботника возле Меня повали. Ты сосни, да прохватись, да меня пихни, я его ищэ пуще пихну, он в воду-то улетит, утонет.

Легли спать, поп на гору, попадья пониже, роботник ищо того пониже. Поп с попадьей устали, заспали, работнику не спится. Взял попадью, пошевелил, попадья откатилась, сам в серёдку лёк. Роботник лежит ждёт: «Когды, когды поп меня пихнёт». Поп проснулса, роботника пихнул, тот ищо того пуще попадью толкнул, попадья улетела в воду, буртыхаетца.

– Попадья, ставай, ставай, утонул, слава Богу!

Роботник скочил.

– Поп, да ведь попадья утонула!

Поп молчит, роботник и говорит:

– Поп, не осердилса ли?

– Ах ты, дурак ты, дурак, хоть век бы ты меня упёк, ищо бы я не осердилса, а то попадью упёк, нынце осердилса.

– Поп у нас было о цём залог положенной?

– Был, да ведь ты у меня уже всё упёк.

– И я бы тебе нецего не сделал, да мы на восток Богу помолились, грешно будет, давай ложись.

Попа повалил, стал кроить из спины ремень, из жопы пряжоцьку. Прошол проць оттуль, до дому дошел, остатки увезли всё.

43

Поп и прохожий

Жил-был поп. Поп с попадьей сидит, ужинат, пришол к ему прохожай. Поп отужинал, прохожая накормить нецем. Пошли спать в особу комнату, прохожай осталса в избе. Прохожай зашол на полати, самому не спитця, пошол по грядке, нашол книгу. Книгу взял цитать, а сам неграмотной, не знат, што и цитат. Поп услыхал – читал вслых.

– Што, молодеч, вы не грамотны?

– Как, батьшко, мы грамотны.

– Не можете ли вместо причетника службу сослужить у нас?

– Как, батьшко, это дело, на то мы довольни петь и читать.

– А как у вас свято имё?

– У нас, батюшко, Светкакофей.

– Как?

– Светкакофей.

– А, Светкакофей, ну топерь понял. Мамочка ставай! Мужика покормить чем-нибудь надо.

– Бачка, да у нас хлеба-то нету.

– Да нет-ле опары?

Налили в чашу солодовой опары, он нахлебалса досыта. Прохожай давно не едал, его пробирать стало, дристать зачал. Ночью не удалось ему спать, он наутре и заспал. Поп стават, времё в церков итти.

– Светкакофей, ставайте.

Тот спит.

– Какофей, ставайте.

Тот и прохватилса.

– Што, батьшко?

– Да времё к заутрене итти.

– Эка парень, батьшко, да у меня гуня-то худа.

– Да, мамочка, тащы ему подрясник.

– Эка парень, батьшко, у меня сапоги-то худы.

– Пападья, тащы сапоги ему.

– Батьшко, у меня шапчёнка-то худа.

– Да, попадья, тащы ему картуз.

Пошли в церковь, зашли, поп пошол на своё место, а Светкакофей стал на крылос. Поп:

– Во имя отца и сына и святого духа. Какофей, читай, давай.

Молцит. Времё идёт, церков полна народу набралась. Поп не один раз говорил ему: «Цитай, Какофей». Наконец поп сказал:

– Да што же, Какофей, нашого приходу стыдисся? А нет, дак пой.

Тот и запел:

– Солнце на лети,

На запади, на закати,

– Тащите дурака вон!

Вон вытащили, побежал к попу в дом.

– Попадья! Ведь поп-от беду сделал, просил денег все, откупитця ладит.

Та побежала в горницу, а прохожай срать захотел, взял шапку со спицьки, надристал и назад повесил на спицьку.

– На цетыре тысеци, тольки и было, бежи, Бога ради, скоре!

Тот побежал, куды себе путь гледит, тут и убежал. Поп пришол из церкви.

– Попадья, дурак-от не приходил сюды?

– Как не приходил, деньги все утащил, сколь в коробке было.

Поп испугалса, на улици мороз, платье церковно скинул, худяшшу малицьку оболок, взял шапку со спицьки, на голову наложил, с испугу не знат, што есь, побежал доганивать. Из церкви народ шли, скопились в куцьку, стоят. Поп прибежал.

– Молодцы, не видали-ли Какофья?

– Да што ты, батюшко, в говнах.

– Да, как вы, дураки, не видали-ли Какофья?

– Да ты, батюшко, сам не одичал-ле? Ты весь в говнах. Охватил рожу, весь в опаре, вонь услышел, не можот и терпеть. Обратно воротилса домой. Попадья увидала.

– Да што ты, поп, в говнах?

Малица, шапка, всё в говнах, выбросили вон. Поп хватилса.

– На што было бежать, цёрт с ним, страм от людей, стыд!

Тот ушол с деньгами.

11. Чуресанова Матрена Андреевна

Одна из моих таких сказочниц, которых я встречал случайно, у хороших сказочников и от которых, между прочим, записывал одну-две сказки. М. А. живет в селе Среднем Бугаеве на Печоре, но родом она с реки Мезени, из дер. Белощельской.

44

Сестра-убийца

Бывало-живало, был старицёк, да старушка, а у их две доцери. Они послали их в лес по ягоды – котора в лес пойдёт, золотой камешок найдёт, той цветно платье заведём. Мала-то сестра туесок ягодок набрала и золотой камешок нашла, а старша берёт, берёт, у ей всё убыват. Больша сестра убила малу, под берёзку положила, башмачком притопнула, а золотой камешок себе взяла. Старша сестра пришла домой, мати и отеч баенку затопили, отеч в баню пошол.

– Дитетко, дитетко!

Поди, домой.

Тебе баенка истоплена,

Свежа вода наношена.

– Татинька, татинька!

Меня сестра юбила,

Под берёзку посадила,

Башмачком притопнула,

Каблучком привалила.

Пошол брат и стал кликать:

– Сестрича, сестрича!

Поди-ко домой.

Тебе баенка истоплена,

Свежа вода наношена,

Твой веничек

На полку в уголку,

Подо крышечкою.

– Брателко, брателко!

Меня сестра юбила,

Под березку посадила,

Башмачком притопнула,

Каблучком привалила.

Пошла мати.

– Дитетко, дитетко!

Тебе баенка истоплена,

Свежа вода наношена,

Твой веничок

На полку, в уголку,

Подо крышечкою.

Она отвечает:

– Маминька, маминька!

Меня сестрица юбила,

Под березку посадила,

Башмачком притопнула,

Каблучком привалила.

Нонце и сестра пошла.

– Сестрица, сестрица!

Тебе баенка истоплена,

Свежа вода наношена, и пр.

Она отвечает:

– Сестрица, сестрица!

Меня сестрица юбила,

Под березку схоронила,

Башмачком притопнула

Каблучком привалила.

Из байны пршпли домой, спать лежатся, легли. Убита к воротам пришла, стала плакать:

– Брателко, брателко!

Отворь ворота.

Отворь широки,

Первы волки через тын гледят,

Вторы волки через лес гледят.

Третьи волки съись хотят,

По ручкам, по ножкам,

По ретивому сердечку.

Брат вышол.

– Назови мужом, дак запущу, а не назовёшь – не запущу. Она не назвала, он не запустил ей. Она стала второго брата кликать. Он вышол.

– Брателко, брателко!

Отворь ворота,

Отворь широки и пр.

– Назови мужом, дак запущу, не назовёшь – не запущу. Она и назвала.

– Пущай мне-ка муж ты.

Он ее запустил. Она прошла в шолныш, и сделала две куколки. Эти куколки выскочили, на порог сели, поскакивают и выговаривают:

– Стыд да страм!

Брат сестру

На место зовёт,

Жоной почитат.

Она тут сидела, сидела да и сквозь землю просела.

Бежала, бежала, стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке. Згленула в окошко, бабушка сидит, спросила у бабушки:

– Ой бабинька, туча катитча.

– Нет, дитётко, не туча катитча, а из чистаго поля Ягабиха идёт.

– Мы куды девамся?

– А закроемся под иголку.

Закрылись под иголку. Ягабиха прокатилась тучей. Девушка вышла и опеть побежала; бежала, бежала, опеть избушка стоит; она в эту избушечку зашла, бородатой старичёк сидит.

– Дедушко, спусти меня погретця.

– Грейся, грейся, пошто я дорожных людей не спущу. Сидит, в окошко гленула.

– Ой, дед, туча катитця.

– То не туча катитця, то Ягабиха идёт.

– Мы куды, дед, девамся?

– Мы под кремешок закроемся.

Под кремешок закрылись и побежали, она оглянется, Ягабиха бежит за има.

«Ой, дедушко, близко съес». Крута гора стретилась, старик да девушка сквозь гору прошли, а Ягабиха не может протти и говорит: «В чистом поли тупичку да лопатку забыла». Сходила назад, принесла, роскопала гору и прошла, и опеть нагонеть стала. Стретилась рецька, этим не протти не проехать. У их была трубка портна, оне это портенко разостелили и хотят по нему переехать. Ягабиха наконец заскочила. Они портено отрезали, Ягабиха и бух в воду, и погибла. Перешли реку, стоит императора самого дом, зашли, слезно росплакались. Просят на фатеру...

(Больше не знает).

12. Кисляков Иван Никитич

Тоже из серии случайных сказочников; старик, живет в дер. Нижнее Бугаево; видел И. Н. случайно, сказку записал в ожидании парохода.

45

Муж-еретик и разбойники

Был-жил крестьянин на пустом месте; было у него два сынка – в зыбке и годовой – и доцька трёх лет. Он сказал хозяйке: «Я завтра помру, повали меня под образа и трои суток кади». Мужик помер, жона двои суток кадила, а третьи забыла. Ходит девушка трёхлетная и говорит: «Маминька, маминька, отец-от ожил, сел». – «Што ты дика кака – сел, помер ведь». Хозяйка зглянула, муж на лавке сидит, зубы брусом тоцит. Хозяйка схватила двух робёшков и на пець заскоцила, осталась девушка на полу. Покойник схватил из зыбки пелёнки и съел, и девушку съел, и стал пець грызь, а на пець не заходит. Тогда покойник схватил одного младенца и съел. Хозяйка змолилась всем святым угодникам: «Принеси кого-ле, господи, крешшоного человека, спаси меня». Отворелися двери, заходил Егорей святыя храброй, взял свою стрось, ударил пакойника по головы, сказал: «Проседь ты сквозь пол и сквозь землю, в превечную муку, окаянной, нечестивой». Покойник просел сквозь землю и нестал. Тогда возмолилась эта женщина, не знала, думала, пгго простой мужик (святыя Егорей храброй был). Змолилася: «Человече, я не смею этта жить, он придёт съес меня». Сказал Егорей: «Ты не смешь жить, поди в город». – «Как, покуль итти?» – «Иди по этой дороге, стретятся растани по дороги, поди по правой, а по левой не ходи отнюдь». Тут и разлучились, она пошла в путь, а он потерялса.

Шла женщина дорогу до растаней и хоцёт она по леву итти. Мальчик и сказал ей: «Мамонька, старицёк по правой велел итти». Сказала матушка: «Дыру он знат!» Пошли по левой. Шли, шли, увидали дом на столбах стоит высокой, дом преогромной. Вышли из дому старицёк и старушка, кланяютця низко. «Заходите пообедать». Зашли, налили штей и принесли белого хлеба, принесли говядину, целовецьки руки и ноги варёны. Женщина испугалась. «Мы, оннако, попали к розбойникам». Не стала кушать и мясо. Мальцик кушат. Накушались и повели их в странную горницу. «Отдыхайте с дороги, с пути». Вецер стал. Наехали ихны дети-розбойники. Шум, гром, хлопкотня, говоря; иной хвастат: «Я убил человека, деньги ограбил». Иной хвастат: «Я скотину увёз». Все хвастают, всяки наделали людям изъяны. Старик да старушка и говорят: «Мы и некуда не ходили, не ездили, а две тетёрки нам сами прилетели». Говорят разбойники: «Покажите каки-таки тетёрки». Побежали в странную комнату, тащат мальчика за махало в куфню. Топитця пецька и чугун кипит. Мальцика пихнули в цюгун и сварили ужину. Закричал мальчик по-худому и недолго кричал, умертвилса. Вынели мальцика на торелку, сели кушать; накушалися и успокоились спать.

Эта женщина боятця стала. Когда заспали розбойники, она изломала окольници, спустилася на землю. Вередилась – обезумела; пролежалась и пошла к городу ближе. Шла она, стало светать. Убоялася розбойников и зарылася под мох. Розбойники утром стали, окольница сломана, нету. Седлали коней, брали собак, настигать поехали. Ехали, где она зарылась, тут искали – не нашли; оступились, уехали. Женщина вышла и пошла в город. Пришла в город, заевила начальству: под которым ветром дом стоит. Чиновники сказали: «Отведи нас, женщина, не врёшь-ле ты». Поежжать стали, клали пять боцёк с порохом, брали войска. Приехали к дому, розбойники окнами валят золото и серебро. «Не замайте нас, впредь таковыми не будем». Чиновники не принимают не золота, не серебра, подкатывают боцьку пороху под дом и зажигают порох. Тогда разлетелса дом на пять частей огнём и пылью; тогда и пеплу не стало ихнова.

13. Марков Павел Григорьевич

76-летний П. Г., один из моих хороших сказателей былин: спел мне девять номеров былин и исторических песен и только случайно рассказал одну легенду про царя Соломона, которого на Печоре зовут и в былинах, и в сказках «Соломаном». П. Г. пустозер, и пустозер весьма характерный; живет он в дер. Бедовой, Пустозерской волости. Подробно об нем я говорю на стр. 330—331 «Печорских былин».

46

Сын Давыда – Соломан

У царя Давыда брат был слепой, у брата была жена, а у жены дружок. У ней на дереве кровать доспета была. Муж ее подозревал: охватил охабкой дерево, как жена заходит, а жена уж раньше дружка пустила. Давыд сидит с женой, глядит в окошко, говорит:

– Я Господу Богу помолюсь, брат у жены голову ссекёт. Жена у Давыда и говорит:

– Нет, она на землю спуститця, три ответа ему принесёт, дак не ссекёт голову у ее.

Соломан в брюхе (Давыдовой жены) и говорит:

– Бляди по бляди и клобук кроют.

Царь Давыд змолился Господу Богу, у брата и глаза етали, и заскакал.

– Ах, така-сяка! Спустись этта на землю.

Жена спустилась, он сторожит иё, она и говорит:

– Ужо, ужо, дай мне спустится, што я тебе скажу.

Спустилась и говорит:

– Посмотри-кось, ты сидел тридцеть лет без глаз, я над твоей головой согрешила, тебе Бог глаза дал.

Он и руки опустил.

Давыд куда-то отлучился, Давыдова жена без него и принесла сына, и говорит:

– Какой это мне сын будет? Он в брюхе што говорил, а выростёт, дак он меня убьёт.

Взяла его кузнецу и снесла, вместо того кузнечового сибе; взела. Дети ростут, Давыд куда пойдёт с сыном, сын и говорит:

– Эко, батьшко, место красиво, нам бы, кузничу ставить. А Давыд и говорит:

– Што ты, сын, ты бы говорил: «нам на эко место на красиво город ставить, да людей населеть».

Кузнеч пойдёт, найдут место красиво, сын и говорит:

– Батьшка, нам здеся город ставить, да людей населеть. А кузнеч и говорит:

– Што ты, сын, ты бы говорил: «На эко место на красиво кузнечу ставить».

Вот царь долго ли жил, коротко ли жил, здумал сына испытать; послал за кузнечом, пришол кузнеч.

– Царь Давыд, на што меня звал?

Давыд и говорит:

– Приди ко мне завтра, не наг, не в платье и стань не вон, не в избу.

Кузнеч пришол домой и сказыват, што говорит Давыд. Сын и говорит:

– Глуп ты, кузнеч, вот што, ты налож на ся матичу, на ноги налож лыжи, приди летами к сенецному порогу, а носками к избному.

Кузнеч так и сделал. Давыд говорит:

– Ах кузнеч, не твои это замыслы. Это замыслы сыновьи. Опеть кузнеча царь Давыд позвал и говорит:

– Уведи у меня быка, через эстольки поры, через эстольки время, што бы бык у тебя отелился.

Кузнеч пришол и закручинилса, и рассказыват сыну. Сын велел быка убить, и варят. Пришло то время, когда бык должен был отелитца, сын и говорит:

– Кузнеч, сёдни байну истопи.

Истопили байну.

– Ляк на полок и реви: «тошно мне стало, тошно мне стало».

Кузнеч сделал так. Идут слуги.

– Чего, кузнеч, ревёшь.

– А приношусь.

Слуги говорят:

Што ты, дикой, каки мужики приносятца?

А кузнец и говорит:

– А мужик не приноситца, дак и бык не отелитца.

Тем дело и кончилось то.

Царь Давьщ доспел для робят обед, всечины настряпали, наварили, набралася одна изба полна. Давыд говорит:

– Кто царь Соломан, выше садитесе.

А кузнечов-от сын научил робят:

– Все мечитесь за стол, хоть выломайте и кричите:

– Вси цари, вси Соломаны.

Вси робята мечутца за стол, так Давыд тут и не узнал. За столом ели, ели и спрашивают:

– Сыты ли робята?

А робята говорят:

– Чего ели, того сыты, чего не ели, того ище хотим.

– Хотите ли киселя, да пресного молока?

Они говорят:

– Киселю да пресному молоку будет место.

Вышли робята из-за стола, кузнецов сын с робятами играют, возьмут меж ноги полено, то, говорят, на коне ездим. Вот они ездили, ездили один у другова, которой-то полено украл, Соломан зачал судить и говорит: