Текст книги "Побратимы
(Партизанская быль)"

Автор книги: Николай Луговой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

На земле священной
(Вместо эпилога)

Не вы говорите о заслугах, а пусть люди о вас говорят – это лучше.

М. И. Калинин

Утро девятого мая 1965 года. С тех пор, как над рейхстагом взвилось Красное Знамя нашей победы, прошло уже двадцать лет.

Радостное утро! Много солнца, много тепла. В садах бушует весна. Крымская весна!

По шоссе Симферополь – Ялта мчится колонна машин: автобусы, грузовики, «Волги», «Москвичи». Полощутся знамена. На бортах машин красные транспаранты с призывами:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДВАДЦАТИЛЕТИЕ ПОБЕДЫ!

СОВЕТСКОМУ НАРОДУ – ПОБЕДИТЕЛЮ СЛАВА!

ПАРТИИ КОММУНИСТОВ СЛАВА!

Быстрее колонн летит песня:

 
Мы повергли фашистские орды во прах —
Это каждому в мире известно…
 

Там, где лента шоссе входит в лес, колонна останавливается. Из машин высыпают люди. Их много – седоусые ветераны, молодежь, дети. Они несут венки, цветы. Много цветов…

Все сходятся к площадке, выстланной мозаичными плитками. Здесь, у дороги стоит памятник. На серой диоритовой плите высечены слова:

«Партизанам и партизанкам, павшим смертью храбрых в боях против немецко– фашистских оккупантов».

Другая диоритовая плита навечно запечатлела имена: Петр Лещенко. Нина Кострубей. Алексей Орлов. Георгий Красовский. Владимир Неклепаев. Алексей Неклепаев. Ураим Юлдашев. Петр Удовицкий. Иван Егоров. Георгий Годлевский. Михаил Михеенко…

В одном ряду с именами советских людей стоят имена их зарубежных побратимов: Венделин Новак. Франтишек Шмид. Ян Новак. Иозеф Хоцина. Ян Дермен. Штефан Дудашик. Франтишек Сврчек. Ян Замечник. Франтишек Бабиц. Бенхасмих Асунсион.

Сорок имен. Сорок героев партизанской страды. На этих дорогах они храбро сражались с врагами Советской Родины, отдали за нее самое дорогое – жизнь.

А в центре памятника – скала. На ее голубовато-серой плоскости косая алая лента из мрамора. Словно склоненный стяг, она спадает с вершины до самой земли. Красный цвет – цвет советского знамени, под которым сражались партизаны, честь которого не посрамили, цвет частиц знамени – косых ленточек, что по праву носили партизаны на головных уборах. Это – и цвет крови, пролитой патриотами, и цвет пламени партизанских костров, девятьсот дней и ночей пылавших на полуострове, и цвет зари, веры и надежды, неугасимо горевшей в сердцах советских людей.

Да и сама скала – символ. Ведь партизаны стояли скалой. И выстояли. Дорогой смерти для врагов была эта трасса. В те грозные годы гитлеровцы ставили тут свои «памятники». Со щитов вопили предупреждения: «Держи винтовку наготове!», «Опасно: кругом партизаны!», «С 5 часов вечера до 5 часов утра ходите только группами!», «Смерть, направляемая невидимой рукой, витает повсюду!»

Люди в благоговейном молчании кладут венки, цветы. И вот партизанская скала утонула в море цветов. А вокруг колышется людская масса. И кажется, что павшие ожили и становятся рядом. Встали те сорок, чьи имена высечены здесь, на граните, встают и другие, памятники которым воздвигнуты по всему полуострову.

Из бессмертия приходит Григорий Орленко. Это он своей встречей с группой словаков в камере фашистской тюрьмы положил начало боевому содружеству советских и словацких партизан. После вторичного ареста Григория пытали. В здании Европейской гостиницы устроили расправу, назвав ее «показательным судом». Приговорили к расстрелу. И когда выводили из гостиницы, то толпа видела: боялись его фашисты. Руки Григория, заложенные за спину, они заковали в стальные наручники. От наручников тянулась цепь к ножным кандалам. Восемь автоматчиков. Два жандарма с овчарками. Два мотоциклиста с пулеметами впереди, два – сзади… Рядом с Григорием, также закованный в цепи шагал его племянник Алик. Вместе с дядей Гришей юный пионер вынес пытки. Прошел фашистское судилище. В ногу с Григорием Орленко прошагал и к месту казни. Достойно принял смерть. И тоже вошел в Бессмертие.

В памяти сердец живет Валентин Сбойчаков, расстрелянный гитлеровцами весной 1944 года; зверски замученные семьи Семена Бокуна и Василия Григорьева.

– Женя! – задумчиво говорит Николай Антонович Клемпарский, обращаясь к Островской. – Как жаль, что не дожил Гриша до этих партизанских встреч!

На лицо Жени ложится тень скорби. Она вспоминает.

После войны в Крыму Гриша служил на флоте, добивал фашистов в Румынии и Болгарии, а Женя училась в медицинском институте. Позже возглавила противотуберкулезную больницу в Якутии. Нашлось там дело и моряку: Григорий Гузий стал заместителем начальника по политической части в крупной экспедиции.

Но война не закончилась для Григория. Сказались ранения, обморожения. И вот: одна ампутация… другая… третья… за нею – смерть. В тот же год похоронила Женя мать свою и отца.

На рыболовецком траулере Островская ушла с моряками в море. Плавала многие годы, обошла на корабле весь свет. Потом Евгения Емельяновна Островская стала главным врачом Ялтинского детского санатория «Ласточка»…

А вот Алексей Калашников. Он и жена его Лидия Котлярова вспоминают Александра Балацкого: не уберег-таки себя Саша в разведке под Баксаном. Но в сердцах друзей он живет.

В памяти сердец живут и наши побратимы – Микулаш Данько, павший в бою за город Проскуров, Клемент Медо, что погиб на Дукле. Штефан Малик, тоже не дождавшийся победы.

Уже после войны мы узнали кое-что о дальнейшем боевом пути Малика. Опыт партизанского разведчика вместе с крымской аттестацией открыл Штефану дорогу в ШОН-2 (школу особого назначения) при Украинском штабе партизанского движения. После школы Малик – в десантном отряде А. Садиленко разведотдела штаба Второго Украинского фронта. В составе этого отряда сброшен с парашютом в тыл врага западнее Чехословацкого города Кошице. Здесь действовал в рядах партизан капитана Мартынова. Мужество и геройство, проявленные в боях с гардистами и эсэсовцами, были оценены по достоинству, и Малик становится разведчиком при особом отделе. С документами пленного ефрейтора войск СС Малик проник в шпионскую школу абвера, и, наведя на нее советские самолеты, помог полностью уничтожить ее. Под видом обер-ефрейтора войск СС, сопровождающего в Германию сынка погибшего полковника, Малик вместе с юным партизаном Иржи Томаном пробрался в офицерский вагон берлинского поезда. На одной из станций вагон взорвался, а Малик и Томан, уничтожив еще четыре офицерских вагона в других поездах, благополучно возвратились в свой отряд. Таких операций на счету Штефана Малика много. Проник он и в особо секретную школу гестапо. Прислал оттуда два важных сообщения. Но… кем-то преданный, был схвачен гестаповцами, подвергнут зверским пыткам и, никого не выдав, пошел на расстрел.

– Светлую память героев, павших в боях за честь, свободу и независимость Советской Родины, почтим минутой молчания.

И тысячи людей стоят в безмолвии. Над толпой нависает тишина – глубокая, как память о боевых друзьях, торжественная и величественная, как сама Победа.

К микрофону подходит словацкий гость. Вся его грудь в орденах.

– Драги приятели! Советски друзья! Горячее приветание вам од словаци-побратимов, од рабочих, инженеров и ударников Пражского завода стоматологического оборудования и од усех людей социалистической Чехословакии.

Уже первые слова оратора, зазвучавшие для многих так знакомо, всколыхнули людскую толпу:

– Это Жак, ей-богу, Юра Жак! – раздались возгласы.

А Жак продолжает:

– Вы, драги советски приятели, научили нас по-настоящему любить родину, а ненавидеть ее врагов. Научили боротись, ако треба. При полному доверии прийняли нас до свого строю. Поставили рядом. А кдо стояв на тех рядах?! Прославлени партизани, таки ако Петр Ямпольский та Федор Федоренко, Мирон Егоров та Микулаш Сорока, Василь Буряк, Микулаш Шаров, Александр Старцев, Василь Бартоша… Драги приятели! Кдо на свете не знае севастопольцев? Аки они смелеви, аки геройски. А вы поставили нас на один ряд з севастопольцами. И мы побраталися з Григорием Гузием та Володимиром Марковиным, Алексеем Калашниковым та Александром Балацким. Ако ж цим не гордитысь, драги друзья! Мы гордимось, и мы щиро-щиро дякуемо вам, советским приятелям. Спасибо! Спасибо! И ще спасибо!

Сотни ладоней рукоплещут, согни голосов скандируют:

– Дружба!

– Дружба!

– Дружба!

На трибуне молодой севастопольский моряк Палажченко, сын партизанского комиссара. С глубокой благодарностью он передает ветеранам Отечественной войны ларец из стекла и стали. В нем – горсть священной севастопольской земли, земли советских героев.

Другой моряк подходит к ветерану партизанской борьбы, старому большевику Ивану Генову и через него вручает партизанскому кругу военно-морской флаг СССР – подарок моряков Тихоокеанского флота.

Слова партизанского привета принесли бывшие партизаны, приехавшие из города Ленина, Украины и Белоруссии. Много было сказано в тот день.

Мир залит солнцем и радостью. Радость на лицах, в глазах, в блеске и звоне орденов и медалей, сверкающих на груди партизанских ветеранов. Горит солнце и в звезде Героя Социалистического Труда партизанки Вали Годлевской, теперь Вали Козиной. С тех партизанских дней она – жена Октября Козина, и в их счастливой семье растет новое поколение Козиных.

Словаки окружают Валю. Здесь Жак, Якобчик, Слобода, Ланчарич, Гира, Зоранчик, Багар, Фус, Пухер, Лилко, Грман, Земко, Сегеч. Тут и руководители делегации, представители ЦК Компартии Чехословакии – Любор Чундерлик и журналист Роман Копия.

На партизанском столе – расстеленных на траве палатках – рюмки, бокалы. И, как тогда, во время первой встречи со словаками в лесу, звучат тосты.

– За вечную, нерушимую советско-чехословацкую дружбу!

Тот же крымский лес. Те же советские и словацкие парни, что и двадцать с лишним лет назад. И те же слова, звучащие, как клятва. А рядом встает сегодняшнее, трудовое.

– Валя! Ми повини знати, а на Словакии поведать: за что ты геройску звезду маешь?

– За труд, хлопци.

– Она одна с двадцатью тысячами кур управляется! Всех обогнала во всей нашей стране!

– В мире! Во всем мире!

Юрай Жак чокается с героиней, за ним все словацкие друзья. А Войтех Якобчик берет Валины руки в свои, целует их.

– Молодец, Валя! Сама мала, а молодец великий! Я помню, ако ты заявилася на лес, и тебе не допускав до отряду наш лесный военком Григорий Гузий!

– Правда! Браковали меня в лесу. Вот и Октябрь по началу от казанов никуда не пускал.

– Валя! А чо я помню: кедь мы шли на Шумхайску операцию, то усю нашу бригаду проводював один проводник. И на спуску бригада остановилась. Федоренко прибиг на голову колонны, лаявся на проводника, аж на ушах лящилося. А кедь явився проводник, так вин и онимив. Перед грозным комбригом стояло маленьке дивча. То ж, кажется, була ты, Валя? А?

Да. Тем проводником была она, Валя Годлевская. И было ей тогда только шестнадцать.

Вот Виктор Долетов, симферопольский подпольщик, лесной связной. Сейчас Виктор Степанович – главный врач областной стоматологической поликлиники. Шевелюра на его голове густо посеребрена сединой. Рядом его партизанский товарищ Яков Морозов – теперь инженер. Подходят еще трое друзей – Вася Бабий, Элизе Стауэр и Толя Косухин. Тогда Вася командовал диверсантами Симферопольского комсомольского подполья, теперь он – кандидат технических наук, старший научный сотрудник научно-исследовательского института в Москве. Его голову тоже не обошла седина. Элизе – тот самый паренек, который под кличкой «Павлик» был связным подпольного горкома и подпольного обкома партии. Сейчас Стауэр тоже кандидат технических наук. Анатолий Косухин, бывший командир СПО – Симферопольской подпольной организации – ныне доктор технических наук, ректор нового большого политехнического института в Тюмени. На его груди горят ордена Ленина и Трудового Красного Знамени. Орден Ленина сияет и у Васи Бабия. Появляется Федор Мазурец, бывший командир отряда. У него тоже вся грудь в орденах.

Встречи, встречи… Расспросы и воспоминания. А на эстраде – музыка, танцы, песни. Поют и за «столами»:

 
Мне часто снятся все ребята —
Друзья моих военных дней…
 

– Внимание! Внимание, товарищи! – раздается из репродуктора голос диктора. – Поступили еще телеграммы. Из Улан-Удэ поздравление шлет Степанов Евгений Петрович, наш комиссар Первой бригады, ныне редактор областной газеты. А из Москвы приветствует и поздравляет Николай Петрович Ларин, который был командиром Зуйского отряда, а теперь – полковник, старший преподаватель МГУ. Из Красноярска телеграмма от Степана Рака, нашего лихого диверсанта и начальника боепитания бригады. Есть еще одна – из Бухареста, от румынских побратимов – Михаила Михайлеску, Якова и Тани Булан, Константина Донча, Виталия Карамана, Ивана Хешана. А докладывает вам все тот же Павлик Рындин. Все. Спасибо за внимание. К веселью!

И Павел запевает у микрофона. Сильный голос певца громкоговорители разносят по всему лесу. Песню подхватывают за столами:

 
Снег ли, ветер,
Вспомним, друзья.
Нам дороги эти
Позабыть нельзя…
 

…На другой день колонна автобусов движется по Симферополю. На Феодосийской, у дома номер тридцать, остановка. Один из пассажиров стучится в дверь квартиры. Ему открывает стройная женщина.

– День добрый, – приветствует ее гость с нерусским акцентом. – Мя надо Скрыпко.

– Простите, может, Скрипниченко?

– Ано-ано! Скрыпниченко.

– Я – Скрыпниченко.

– Може, вы е дочка Людмилы?

– Да. Я ее дочь, Галя.

– А я Белла, ако тогда звали.

– Белла?

Женщина и гость крепко обнимаются.

– Ваша мама – моя однополчанка. Она и спасительница моя…

Там, в долине, где шоссе перебегает через мост, автобусы вновь останавливаются.

– Юрко! Жак! Узнаешь? – кричит Ланчарич.

Выйдя из машин, все окружают словаков, а те, указывая то на мост, то на насыпь, то на поселок живкомбината, рассказывают, как 4 ноября 1943 года шел тут жестокий бой.

В стороне Иозеф Грман. Он стоит на коленях. Рядом лежит его фуражка. Пригоршнями он сгребает землю и благоговейно ссыпает ее в фуражку.

Встал, и все увидели: на лице – слезы.

– Це та земля, – с трудом говорит он. – Она! Це тут Николай Горной… в висок себе… чоб не удерживать меня коло себе… Цю землю, политу кровью, повезу в Словакию…

…Село Опушки. Тогда оно называлось Толбаш. Вот тут гитлеровцы атаковали нас танками. А вон там на Ой-Яуле бригада разбила батальон карателей. Еще один батальон разбили у самой этой дороги и взяли в плен шестьдесят гитлеровцев. Тут геройски пал Франтишек Бабиц, пулеметчик наш, словак.

Яйла Долгоруковская. Холмы. Впадины. Каменные террасы.

– Узнаешь, Рудольф? – обращаюсь я к Багару.

– Узнаю. Вон гора Тирке, а то – Кара-Тау. – Взгляд его заблестевших глаз уставился в одну точку. – А это вот Колан-Баир… Родной… Кровью умытый, – говорит он. – Тут была наша оборона. Немцы вон оттуда лезли, из-за тех склонов.

Голос седого ветерана дрогнул и, отбросив стыд, Рудольф заплакал.

Потом он рассказал нам все о себе, рассказал об аресте за распространение листовок «К братьям-словакам», о фашистских застенках, о муках невообразимо жестоких пыток, с какими обрушились на упрямого партизана фашисты, о том, что не проронил ни слова во вред нашему делу. Затем – этапы арестантской пересылки, каторга, радость освобождения Красной Армией и встреча с воинами-освободителями. А после всего последовали месяцы и годы в госпиталях и больницах.

Трудный рассказ побратима неоднократно прерывается от волнения: его слова застревают в горле, а по щекам катятся слезы горечи, сейчас к ним примешиваются и слезы радости.

На опушку леса выходят четверо. Женщина подносит словакам хлеб-соль.

– Добро пожаловать, дорогие словацкие друзья! Таким, как вы, верным друзьям, мы всегда рады.

– Дякуем пекне, Наташо! – Растроганные словаки обнимают Наташу Гришанкову, Николая Клемпарского, Арсентия Бровко, Веру Ведуту. – Чо ви на лесе?

– Проводим продовольственную операцию, – смеясь, отвечает Арсентий. – А Наташа Гришанкова и Вера Ведута нам помогают.

Клемпарский и Гришанкова с той военной поры – муж и жена. Поженились и Вера с Арсентием Бровко, Алексей Ваднев с Верой Кудряшевой, Игнат Беликов с Тасей Щербановой, Федор Федоренко с Надей Водопьяновой… Трудно было в партизанском лесу. И голодно и холодно. И смерть ходила за плечами у каждого. А любовь и тут свое взяла, и здесь оказалась сильнее смерти.

– Петр Романович! Николай Дмитриевич! Кде будем идти?

– Куда хотите. Можно на Бурульчу.

– Ано-ано, на Бурульчу.

Не идем – бежим. Три километра отшагали – не заметили. Вот – последний спуск… желоб русла… вот и речка. Входим в воду. Прохладные струи плещутся, журчат. Жак набирает воду в ладони и жадно пьет. Его примеру следуют остальные.

– Знакомый вкус!

– Гарна вода. Така, ако була тоди.

Белла вспоминает:

– Це ж тут мы приваливали той раз, ако з Василием Бартошею шли?

Подходим к большой каменной плите. У ее подножья – заводь. В водной глади отражаются стройные стволы деревьев, крутые скалы, голубое бездонное небо. Притихли все, замерли. Слушают лесную тишину, говорок Бурульчи… А может, чудится кому-то голос Василия? Или шум водопада зазвучал глухим рокотом далекого боя? Или кто-то вспомнил сказ тети Кати про речку-партизанку?..

Не сговариваясь, поднимаемся на Яман-Таш. Высока гора! Крута! Едва одолели ее.

Все здесь знакомо! Все близко сердцу. Душу каждого из нас наполняет чувство благоговения и преклонения перед памятью героев, гордости за то, что принадлежал к партизанскому кругу и участвовал в завоевании победы.

Пристально всматриваемся в каждое дерево. В каждую скалу. И везде видим следы войны.

Вот пещера, где была партизанская типография. А вот металлический щит, возле него валик, еще какая-то деталь. Ваднев вспоминает.

– Это пушка. Мы сбросили ее вон с того обрыва, когда уходили с Бурмы, чтобы не досталась врагу.

…По верхнему обводу Колан-Баира – партизанские окопы. Вот ячейка, сложенная из камней, рядом другая, третья.

– А тенто наш окоп, – вспоминает Зоранчик. – Тут я та Венделин Новак з пульометом лежали. Немцы вон оттуда знызу биглы на нас, а мы по ним били.

Сохранился и командный пункт бригады – три окопчика полуметровой глубины на самой вершине горы. В среднем находился комбриг Федоренко, слева – комиссар Степанов, справа – начальник разведки Павел Рындин.

Начинаем спуск по северному склону и – тут еще один, едва приметный след. Не окоп и не пещера – просто звериная тропа. Таких в лесу много. Но Вера почему-то здесь остановилась, вытирает слезы.

– По этой тропе мы носили пулеметчику Мише Капшуку патроны, – вспоминает Вера. – А когда немецкий огонь был сильным, то ползли. Шаг проползешь и замирай – рядом взрыв. А Миша зовет. У него кончились патроны. А тут снаряд за снарядом рвется. И страшно. И к пулеметчику надо. Ползу и реву…

…Высота «884». Вот тут стояли пушки. Вот одна позиция, вот рядом другая, третья. По сторонам окопы, в которых укрывались артиллеристы. А какой огонь гитлеровцы обрушивали на батарею – об этом говорят вот эти глубокие бомбовые воронки. Их здесь много. По размерам воронок и осколков можно судить: немцы сбрасывали на партизан бомбы большого калибра – до тонны весом.

Еще одна позиция. На ней раньше стояла партизанская пушка, теперь тут лесной музей трофеев – снаряды, мины, осколки.

Холмики могил. Вот холм повыше. Здесь похоронены восемнадцать партизан. Все из 18-го отряда…

Много их осталось тут, на безымянной высоте, бойцов Родины, до конца исполнивших свой долг, сыновей, которых ждут, но не дождутся матери: Николай Шаров, Анатолий Смирнов, Акакий Тварадзе, Петр Асланян, Павел Аудюков, Иван Медведев, Сергей Папхадзе, Кондрат Гордеев, Иван Бобылев, Сейдали Курсеитов… Словацкие соратники: Венделин Новак, Франтишек Шмид, Франтишек Сврчек, Штефан Дудашик, Ян Дермен, Иозеф Хоцина, Юрай Кленчик, Франтишек Бабиц, Ян Новак.

Помним! Помним вас, друзья боевые. Помним те яростные атаки.

– Хлопцы! – тихо говорит кто-то, – давайте соорудим тут памятную гору.

Все тотчас берутся за дело, и над братской могилой вырастает холм из диких камней и земли[116]116
  По почину советских и словацких побратимов на этот холм бросают теперь землю все, кто приходит на высоту героев. Курган партизанской славы продолжает расти. А на бронзовой мемориальной доске слова: «…По слезинке от вдов, по кровинке из ран, а смотрите, какой вырастает курган».


[Закрыть].

По просьбе словацких друзей рассказываем о Федоренко: уже почти тридцать лет служит он в Советской Армии. Окончил военную академию. Полковник. Вместе с Надеждой Водопьяновой растит двух дочерей.

За лесным столом собрался целый отряд.

– Приятели! – поднимает бокал Жак. – За светлу память тех, кто навечно остався в цому лесе!

– За светлую и вечную!

– И за дружбу, скрепленную кровью!

– За трудовое приятельство!

– За мир и дружбу на земле!

– Войтех, а Войтех! Как там Михаловцы ваши? Процветают? – обращается к Якобчику Николай Сорока. – Вернешься домой, жителям передай самый сердечный привет!

– Дякую. Передам. Але, поясни, будь ласка: чему именно Михаловцам?

И тогда Николай рассказывает. После освобождения Крыма военные дороги повели комбата Николая Сороку на Запад. Освобождал западные области Украины, Карпаты, Дуклю… Тут на Дукле плечом к плечу с советскими солдатами дрались чехи и словаки корпуса Людвика Свободы. Вместе брали трудный дуклинский перевал, вместе и в Чехословакию вступили. Взяли Кошице, Михаловцы. Но тут… ранило комбата Сороку. Иссекло осколками.

– Там, под Михаловцами, я и отвоевался. Навсегда! – заканчивает ветеран свою повесть. – Думал и жизни моей конец, но врачи, спасибо, спасли. И жители Михаловцев поддержали меня. Каждый день появлялись в госпитале то матери, то девчата. Выходили, спасибо им.

Якобчик дополняет рассказ Николая Сороки:

– Только на Дукле было убито восемьдесят восемь тысяч советских воинов. Биля Свиднека они похоронены. А на всей Чехословатчине ваших осталось сто сорок девять тысяч человек. А про тебя Коля Клемпарский поведав нам, что ты маешь три ордена Красного Знамени и орден Александра Невского. Це правда?..

– Правда. Два за партизанство. А орден Александра Невского за Дуклю и Чехословакию… Так что дважды побратались мы с тобой, Войтех, и твоими друзьями: на нашей, советской земле, и на земле братских народов во время их освобождения.

На вершине горы ревет моторчик. Это дровосеки механической пилой пилят сухостой. Пила работает споро. Толстый ствол бука срезает сходу.

Вдруг: тр-р-р-р, дзинь!.. Моторчик заглох.

– Опять осколок! – в сердцах вскрикивает темноволосый здоровяк. – Уже третья пила пропала сегодня!

– Какой осколок? – интересуются бывшие лесные жители.

– Видите шрам? – указывает пильщик на рубец в коре дерева. – Сюда вошел осколок. Рана потом затянулась, остался рубец. А вот ниже еще…

Лесоруб ведет нас от дерева к дереву, и мы видим все по-новому. Эти дубы, буки, ясени, как солдаты, помечены рубцами ран, тела их начинены осколками. Лесорубы ворчат, нам же хочется обнять каждое дерево, радостно потискать его, поколотить по бокам, как делают однополчане, встретившиеся через десятилетия.

– Здравствуй, лес! Друг ты наш партизанский, защитник и помощник!

Захотелось побыть с близким и родным лесом один на один, послушать его мирную тишину и пение птиц, полюбоваться могучими, гордо устремленными ввысь друзьями– деревьями.

Но вот кто-то заметил меня и приближается.

– Не узнаете?

Он среднего роста, лет сорока. Коренаст. Под шапкой рано поседевших волос мужественное загорелое лицо, большие серые глаза, добрая улыбка.

Кажется, видел я этого человека, но где, когда?

– Честно говоря, не припомню.

– «Дровосека», надеюсь, не забыли?

– Кулявина Ваню? Помню.

– А я тоже зуйский.

– Правда? Очень рад!

Наш поход по местам партизанских боев состоит весь из встреч, но эта волнует всех сильнее.

Я вспомнил его и мы крепко, по-солдатски, обнялись. Он еще что-то говорит, но я слышу лишь одно: голос его дрожит от волнения. Пристально всматриваюсь в земляка и, задержав взгляд на груди, восхищаюсь: она вся в орденах и медалях, есть и медаль «За взятие Берлина».

– До Берлина дошагал, – поясняет он и добавляет – Бункер самого фюрера штурмовать довелось. Сполна, можно сказать, расквитался.

Вот, оказывается, как: от нашей партизанской Зуи до самого Берлина! Какой же мерой измерить величие подвига этого человека! Крепко жму его геройскую руку.

…Автобусы с побратимами катят по Южному берегу. С песнями, с шутками. Но подходят машины к памятному месту, и песни стихают.

– Внимание, товарищи! Позор! Позор![117]117
  Внимание (словацк.).


[Закрыть] Подъезжаем к Никитскому ботаническому саду. Здесь, на этом участке шоссе, четырнадцатого апреля сорок четвертого года партизаны отряда Алиева седьмой бригады разбили колонну отступавших гитлеровцев. Уничтожили факельщиков и спасли здания Никитского сада от разрушения…

Винкомбинат «Массандра».

– Внимание! В этом месте отряд Парамонова и Голдовского дал бой колонне гитлеровцев, разогнал факельщиков и спас «Массандру».

Спуск в город.

– Здесь партизаны отряда Крапивного и Соханя вели бой за Ялту, предотвратили разрушение порта и здравниц…

Так по всему Южному берегу.

И все время волнующие воспоминания.

Что ни словак – сложнейшая судьба. И каждый просит передать привет и благодарность советским друзьям: в Симферополь, в Барабановку, в Баланово, в Фриденталь…

Дионис Слобода рассказывает про Аннушку Семенову, которая приютила его, солдата-скитальца, познакомила со своим отцом, вместе с ним показала путь в лес, к партизанам. Потом Антон Ланчарич ведет слушателей сложным маршрутом своих странствий…

А вот как сложилась судьба Яна Фуса.

С легионом Людвика Свободы Ян прошел сквозь огонь тяжелых наступательных боев. Был и в дуклинской операции. Потом в составе парашютно-десантной бригады приземлился в горах родной Словакии. Участвовал в знаменитом словацком национальном восстании. Командовал взводом, который впоследствии стал партизанским отрядом. С ним прошел по всей Словакии. Несколько раз был ранен. В последний раз миной раздробило пальцы правой ноги. Приказал отряду следовать по намеченному пути, а сам остался в оккупированном словацком селе Угорная. Приютил лесник, заботился о нем, кормил, поил. Но рана на ноге горела. Тайком позвал врача. Тот сказал, что надо ампутировать пальцы, но сам, не будучи хирургом, сделать операцию отказался. Ян кое-как добрался до родного села Загорска Вес. Дома, уйдя в подполье, снова обращался к врачу, но тот тоже отказался оперировать.

Яну грозила гангрена. Сколько раз отгонял от себя смерть! Неужели сейчас сдаться?! Нет. Самодельными инструментами Ян Фус ампутировал себе все пальцы на правой ноге. По одному в день. И так еще раз отогнал от себя смерть…

…Словацких гостей принимает Севастополь.

Беря меня за локоть, Пухер говорит:

– Знаете, что я думаю? На цому городи Севастополи каждый камень кричить: не лизь! Не сунься озброеный на совецку землю! Ако це зробыть, чоб уси прости люди земли знали цю севастопольску историю?..

Визит словацких друзей завершается приемом гостей в областном комитете партии. Их приветствуют секретари обкома, председатель облисполкома, члены бюро. Завязывается теплая беседа. Гостям рассказывают о том, чего они не успели увидеть. Расцвела крымская земля! Кровь пролита за нее не даром!

Каждому словаку вручается памятный адрес – алая книга с тисненным орденом Отечественной войны, партизанской медалью и лавровой ветвью. В ней написано:

«Дорогой товарищ! Крымский областной комитет Коммунистической партии Украины и облисполком горячо поздравляет Вас, боевой друг и соратник крымских партизан, с двадцатилетием Победы над фашистской Германией. В годину суровых испытаний Вы мужественно повернули оружие против фашистов и вступили в строй советских народных мстителей. На партизанских тропах Крыма, как и на других дорогах войны, родилось боевое интернациональное содружество воинов советского, чехословацкого, испанского, болгарского, румынского, польского и других народов. Закаленное в огне боев против фашизма и скрепленное совместно пролитой кровью, это содружество стало вечным и нерушимым. Участвуя в партизанском движении, вы достойно представляли чехословацкий народ в семье побратимов и внесли свой вклад в дело Победы над общим врагом. Желаем Вам и Вашей семье доброго здоровья, счастья и новых успехов в труде и в борьбе за мир на благо чехословацкого народа и всех народов социалистического содружества».

– Дякую! Дякую! – взволнованно говорит Юрай Жак.

– Дякую! – говорит дрожащим от волнения голосом Пухер.

– Дякую, – берет адрес Якобчик.

Звучат благодарные голоса словаков, тех, кто в трудную годину в Крымских лесах и горах побратался с партизанской дружной семьей, со всем советским народом.

Да, еще раз оправдались слова великого Ленина: «Мы – международники, мы интернационалисты».