Текст книги "Побратимы
(Партизанская быль)"

Автор книги: Николай Луговой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

В лес, к партизанам!

 
Большое его дело – породнить
Людей между собой.
 

М. Горький

Поднялись мы в половине первого ночи. Негромко переговариваясь, чтобы не будить отдыхающих, собрались у костра на кухне: Николай Колпаков, начальник разведки из отряда Федоренко; Сейдали Курсеитов, помощник Колпакова, Николай Парфенов и мой неразлучный спутник Вася Буряк. С нами опять Иван Бабичев. Он недавно вернулся с Большой земли и вновь окунулся в дела подполья.

Тихо оставили лагерь и вскоре зашагали по знакомой дороге, ведущей от партизанской водяной мельницы к Зуйской заставе. Дорога избита конскими копытами, накатана колесами повозок и машин. Еще бы! По этой дороге непрерывно идут в лес горожане, едут на повозках крестьяне, катят машинами перебежчики.

Наши отряды растут, как на дрожжах. Но и нажим врагов на лес усиливается. Бои в горах теперь гремят все чаще и сильнее.

Радио приносит новые и новые радостные вести. 7 октября сводка Совинформбюро сообщила, что наши перешагнули за Днепр и заняли на Правобережье три плацдарма. 9-го вышли к Керченскому проливу; а вчера, 27-го, заняли восемьдесят девять населенных пунктов и нацелились на Крым. Гитлеровцы нервничали: ту землю, по которой им приходилось бежать под ударами Красной Армии, все сильнее охватывало пламя партизанской войны.

На днях в подпольном центре подсчитали: бригадой и автономными отрядами за двадцать дней октября сделано сорок два разведывательных рейда, четырнадцать диверсий на железной дороге, три набега на колонны противника. Шесть групп диверсантов и сейчас находятся в рейде. Вчера отправили еще восемнадцать.

Активнее стали действовать и подпольщики. Только симферопольцам на днях отправили пятьдесят мин да Ивану Андреевичу Козлову вчера дали десять маломагниток и пятьдесят четырехсотграммовых толовых шашек. Это в несколько раз больше, чем посылали два-три месяца назад, но все же недостаточно. Ведь подпольное движение ширится с каждым днем. Женя и Гриша, вернувшись в лес, передали, что подпольщики ждут новых мин.

Не сегодня-завтра начнутся бои за Крым, и тогда от партизан потребуется неизмеримо больше действий и сил. Для этого всех, кто хочет и способен воевать, надо поставить под ружье. Но в партизанском арсенале иссяк запас оружия. И хотя он все время пополняется поставками с Большой земли и за счет трофеев, потребность в оружии растет быстрее, чем снабжение. Мы вынуждены предупреждать патриотов, направляющихся в лес, чтобы они по мере возможности вооружались самостоятельно.

С этой целью и идет сейчас наша группа на встречу с подпольщиками Зуйского и других районов. Важно выяснить: сколько человек хочет вступить в ряды партизан и какие у них есть возможности добыть оружие.

Время нашего марша рассчитано до минуты, но пройти мимо свежего земляного холмика с фуражкой на нем не можем. Обступив могилу, молчим. Молчит и лес. Будто задумавшись, он стоит на страже у одинокой могилы, окутанной синевою звездной ночи. Кто-то не сдерживает вздоха. Да, еще один рубец на многострадальной земле, еще один рубец на сердце. Сколько их появилось за эти годы!

– Пошли, ребята!

И снова шуршат подошвы по дороге, петляющей меж воронок и каменных торосов Долгоруковской яйлы.

– Не из робкого десятка был Неклепаев, – замечает кто-то:

– Да, спину врагу не показывал.

И опять каждый молча несет свою думу.

…25 октября 1943 года отец и сын Неклепаевы были на яйле в дозоре. Владимир Иванович, большого роста и крупной кости человек, лет пятидесяти, сын Алексей – семнадцатилетний юноша, вытянувшийся, но еще не окрепший. Опыта партизанской войны у них почти никакого – в лесу всего неделю. Внезапно появился целый отряд фашистов – десятка четыре. Заметив на открытой яйле дозорных, немцы растянулись подковообразной цепочкой, охватывая партизан в кольцо. Если бросить пост и кинуться наутек, то, пожалуй, можно было бы выскользнуть из кольца. Но Неклепаевы не побежали.

Заняв вершину холма и укрывшись за валунами, партизаны вступили в неравный бой. Фашисты стали сжимать кольцо. Дозорным пришлось держать круговую оборону, переползать от одного камня к другому. Вскоре при смене позиции отцу перебило ногу. Раненый, он стрелял, пока его не сразила пуля. Оставшись один, Алексей продолжал обороняться: огнем из своей винтовки он прижимал к земле врагов, наступавших на его сектор, а затем переползал на другую сторону, хватал отцовский автомат и строчил из него.

А вскоре на подмогу прибежала группа Яши Кушнира. Немцы попятились назад. И тут с яростным криком «ура!» первым бросился в контратаку Алеша. Преследуя немецкого офицера, он пригнал его к скале, где лежал отец, и, не жалея пуль, отплатил за смерть отца полной мерой. Так в бою сын принял из рук отца автомат как боевую эстафету и приумножил воинскую славу партизан…

В разговорах и раздумьях не заметили, как прошла ночь. Небо на востоке стало светлеть. Мы заторопились: до рассвета надо было перемахнуть через Долгоруковскую, чтобы на открытой местности нас не заметили блокировщики или разведывательные отряды, которые все чаще пытались прорваться в наши края.

Идем дорогой, по которой вчера вечером прошагал Иван Андреевич Козлов. И хотя его переход в Симферополь был тщательно подготовлен и в провожатые ему даны пять самых надежных партизан – Григорий Гузий, Женя Островская, Григорий Костюк, словак Клемент Медо и Николай Плетнев, недавно прилетевший из госпиталя, – мы все-таки настороже: не наткнемся ли на какие-нибудь условные приметы, оставленные Козловым на дороге, сигнализирующие о неблагополучии.

Вот и лес. Утро выдалось погожее, ласковое. Поднявшееся над горами солнце лишь временами прячется за тонкую, прозрачную пелену наплывшего облачка, слабый ветерок чуть-чуть покачивает ветви, играет листьями, и лес сказочно красиво переливается всеми красками осени. Позолотились кроны бука, граба и липы. У ясеня, свидины и кизила уже поредевшая листва приобрела густо-лиловую окраску. У дубов потемневшие листья словно выкованы из меди, узловатые сучья раскинуты – богатыри русские да и только! На кончиках резных листьев клена висят прозрачные капли. В каждой капельке алой зорькой горит солнце. На склонах гор то тут, то там густым багрянцем полыхают кусты скумпии. По земле, куда ни глянешь, золотистым ковром расстелилась опавшая листва. Действительно, золотая осень…

В сегодняшнем походе нам предстоит встреча с власовцами, которые решили перейти на нашу сторону.

История их перехода не проста. 22 октября из Симферополя вернулся наш связной Леня Ящук. Вместе с ним пришли трое словаков, направленных к нам Беллой, двое военнопленных, бежавших из лагеря, и одна подпольщица. Прибыл с Ящуком и Василий Кутищев, возглавляющий группу подпольщиков в Симферополе. О нем мы уже знали от Алексея Лазоркина, а это немало.

Кутищев предложил нам забрать в лес отряд бывших власовцев. Командовал им житель села Тавель Леонид Андропов. С подпольщиками Симферополя Леонид связан давно, по их поручению организовал тайный сбор и ремонт оружия, которым вооружил двадцать восемь военнопленных севастопольских моряков. Вместе с моряками он хочет привести свой отряд в лес.

Не доверять Кутищеву оснований нет. Андроповцы тоже проверены делом. Самое же важное – двадцать восемь севастопольцев. И с оружием. Решили принять. С Кутищевым послали письмо, в котором изложили условия перехода. Подчеркнули, что желательно явиться к партизанам, имея на счету хотя бы одно хорошее дело, сделанное на благо Советской Родины. Одобрили их намерение напасть на тавельский вражеский гарнизон.

Вчера Андропов прислал своего связного с письмом. Мы дали им проводников – Ивана Сырьева и Анатолия Смирнова, условились, что встретимся утром 28 октября в сосняке вблизи аэродрома.

И вот подходим к месту встречи. Наш постовой Сеня Курсеитов еще издали заметил движущийся по лесу отряд. Выбегаем на пригорок. Из Соловьевской балки поднимается человек семьдесят. Все с винтовками. Впереди шагают Сырьев и Смирнов.

Командир остановил отряд в полукилометре и вместе с проводниками идет к нам парламентером.

– Идите все! Все сюда! – машем им руками.

Подошли все. Даже по внешнему виду отряд можно разделить на две части: одна из них – упитанные парни в добротном обмундировании, при однотипном оружии; на другом фланге люди худые, бледные, рано постаревшие, в ветхой разномастной одежде, оружие у них разное: немецкое, румынское, советское. Те, кто хорошо одет и вооружен, отводят взгляды в сторону, а бывшие пленные смотрят в глаза открыто, не скрывая радости.

Неожиданно бывшие власовцы делают шаг вперед, кладут винтовки на землю и без оружия возвращаются в строй.

– Я не приказывал обезоруживать вас! – говорю перебежчикам.

– Это наше решение, – отвечает их командир, беря под козырек. – Оружие мы взяли из рук врага. Повернуть его против оккупантов не удалось – наше нападение на тавельский гарнизон сорвалось. И мы думаем, что оружие врага надо сдать. Просим принять нас в партизаны. И доверить нам оружие. Обещаем, что партизанской чести не посрамим.

Подхожу к тем, кто сложил оружие, поднимаю с земли винтовку за винтовкой и вручаю их новым партизанам. При этом ловлю себя на мысли, что придуманный Андроповым ритуал перехода не лишен смысла.

После этого обращаюсь к новичкам:

– Здравствуйте, хлопцы!

– Здраст!..

– Содействовать такому хорошему делу, как возвращение в строй советских воинов, конечно, приятно. Особенно радуемся, когда среди вступающих встречаются севастопольцы – старые боевые друзья партизан. Надеемся, что оружие, ставшее с этой минуты партизанским, никто из вас не опозорит. А чтобы успехи ваши были большими, вместе с винтовками принимайте на вооружение и нашу веру в неизбежность победы советского народа. И носите с собой веру эту, как носят партизаны, нигде и никогда не теряйте ее. И еще одно: принимаем вас, как видите, по-честному, с полным доверием, говорим вам прямо: воюйте за Родину без оглядки, деритесь с врагом в полную меру ваших сил, и все будет хорошо.

Лица парней оживились. Видимо, откровенность, с какой мы заговорили, пришлась им по душе, ледок настороженности, не покидавший власовцев, сломался. Им захотелось поговорить откровенно, и, чтоб не маячить на открытой местности, мы направились в лес. Тут под кроной дуба завязывается разговор о делах на фронте, о жизни на Большой земле, о партизанском житье-бытье. Интерес новичков к вестям с Родины, к жизни партизанского леса безграничен. Но время не ждет.

– На сегодня хватит, товарищи. Еще наговоримся. Ведите их на гору Дедов Курень, – говорю Ване Сырьеву и Толе Смирнову. – Располагайтесь отдельным отрядом. Ставьте посты, высылайте дозоры. Начальнику штаба передайте, чтоб принял отряд на довольствие и помог хозяйственным инвентарем: топорами, пилами и кухонной утварью.

Новые партизаны уходят лесными опушками в Тиркенский лес, а мы какое-то время стоим, провожая их молчаливыми взглядами.

– Моряки, видать, хлопцы наши, – ни к кому не обращаясь, говорит Николай Парфенов. – А к ндсовцам, откровенно говоря, сердце пока не лежит.

На Чуунче у политрука Клемпарского дел невпроворот. Каждый день приходят подпольщики. Они осаждают просьбами: берите людей в лес. Со вчерашнего дня ждет румынский офицер – он тоже пробивается к партизанам. Его привел «Сосед»[62]62
  «Сосед» – подпольная кличка Ильи Берегового, руководителя группы патриотов села Фриденталь (Курортное).


[Закрыть]. Он знает румына и ручается за него.

Приглашаем гостя.

Молодой, среднего роста, черноволосый румын на ломаном русском языке говорит, что не хотел и не хочет воевать против советского народа, давно искал способ перейти на советскую сторону и теперь просит дать ему возможность повернуть оружие против Гитлера и его грязного прислужника Антонеску.

Виталий Караман – сублокотинент, ветеринарный врач кавалерийского полка румынской дивизии. В Крыму он чуть больше полугода, но успел проявить себя. Многим жителям Розенталя и Фриденталя он помог получить фиктивные документы, выдал справки о тяжелых заболеваниях и этим спас их от угона в Германию. Виталий перечисляет фамилии спасенных им жителей, которые находятся у нас. В полку есть его единомышленники– антифашисты. Это – Николареску Константин, сублокотинент, Полоцано Георгий, капрал, Мокогоняно Георгий. Румыны хотят уйти в лес, но желают знать, как решат партизаны: сразу заберут в отряд или поручат вести антифашистскую работу в полку. Ответ можно передать через фридентальского полицейского. Солдаты из антифашистской группы называют его партизаном, воюющим против Гитлера на немецком довольствии.

Вместе с Виталием Караманом обсуждаем запрос антифашистов и решаем: пока позволяет обстановка, продолжать работу в полку, готовить переход на сторону партизан возможно большего числа солдат или всего полка. А Караману держать связь с полком. Под конец беседы румын просит дать ему солдат, чтобы помогли доставить в партизанский лагерь имущество. Он, оказывается, притащил с собой целое хозяйство: радиоприемник, запас электрических батарей, две винтовки с ящиком патронов, чемодан с вещами и мешок продуктов.

– Фундаментальная подготовка к переходу! – смеемся мы.

Румын уходит, а через полчаса у нас новая встреча. Из села Баксан пришел наш разведчик «Алексеев»[63]63
  Карпов Гавриил Никитович, коммунист с 1927 года, бывший комиссар 2-й противотанковой бригады, окруженец.


[Закрыть], постоянно живущий в баксанском осином гнезде.

«Алексеев» рассказывает, что в среде баксанских полицейских царит заметное уныние. Поговаривают о переходе на советскую сторону, но боятся возмездия. На этом страхе пытается сыграть немецкая пропаганда; она во всю раздувает угрозу «большевистской кары». Баксанцы поговаривают об официальных условиях перехода на сторону партизан, думают заручиться документом. Что ж документ, так документ. Диктую эти условия. «Алексеев» и Вася Буряк записывают.

«Наши предложения:

…разоблачать и отвергать фашистскую демагогию о невозможности возврата („добровольцев“ на советскую сторону)…

Поверить в искренность заверений Крымских правительственных органов…

Поверить в то, что наша (Коммунистическая) партия и советский народ серьезно заинтересованы в том, чтобы как можно большее количество обманутых немецкими бандитами людей вернуть в свои ряды, представить им возможность искупить свою вину перед Родиной и смыть позорное пятно черной измены и подлого предательства…

Только немедленный разрыв с немцами, беспощадная месть и борьба является единственно правильным выходом из тяжелого положения „добровольцев“…

Возможность перехода (к партизанам) есть и у баксанцев. Не тогда (конечно), когда Красная Армия будет в Карасубазаре.

Наши условия перехода:

…зачисление в партизаны;

создание баз продовольствия и вооружения, передача их партизанам;

наше содействие в переброске семей „добровольцев“ (ставших партизанами) на Большую землю;

подготовка и проведение серьезных боевых операций против немцев и открытый переход к партизанам;

всемерное содействие партизанам в борьбе против оккупантов;

Дополнительные задачи:

…советская пропаганда среди татарского населения;

укрытие и предотвращение вывоза немцами хлеба, скота, имущества;

предотвращение угона в Германию населения;

форсированное проведение сева и других сельхозработ;

усиленный саботаж сбора немцами сельхозпродуктов и других их мероприятий»…[64]64
  Партархив Крымского обкома Компартии Украины, ф. 156, ед. хр. 5063, л. л. 6, 7 и 8.


[Закрыть].

Следующая встреча была с «Соседом» – Ильей Береговым. Он начал с угощения: разрезал буханку хлеба. Там обнаруживаем записку. Складываю кусочки бумаги и читаю: «Привет из Фриденталя дорогим товарищам и родным сынам. Привет от полицейского Фриденталя». Подпись неразборчива.

«Сосед» смеется.

– Это наш подпольщик Иван Вернигоров. Хотел сам явиться в лес и лично пожать вам руки, но я не пустил его. Тогда он придумал эту депешу.

– Немцы не подозревают его? – спрашиваю Илью.

– Пока вроде все в норме, – став серьезным, отвечает он. – Но удерживать Ивана от опрометчивых поступков становится все труднее.

Илья рассказывает, что, действуя в роли полицейского, Иван Вернигоров связался с антифашистами румынского кавалерийского полка, который стоит в Розентале. С помощью румын удается доставать оружие и боеприпасы. На днях Иван показал Илье две оружейные базы – на чердаке церкви (в противопожарных ящиках, наполненных песком) и в лесу. В них хранятся пулемет «максим», к которому приделана тренога вместо утерянных колес, девять винтовок, три гранаты и две тысячи патронов.

После беседы с Береговым появляется помощник Клемпарского словак Александр Гира и сообщает, что в Балановской балке ждут встречи подпольщики. Идем вместе с Гирой.

Еще издали узнаю широкоплечего, двухметрового роста смугляка Широкова и его неразлучного друга Матвеева[65]65
  Широков – Устин Гончаров, руководитель группы подпольщиков села Нейзац (с. Красногорское). Матвеев – Иван Медведев, организатор подполья в Зуйском лесхозе.


[Закрыть].

– Настроение у наших людей боевое, – говорит Матвеев, и его мягкое, добродушное лицо с умными светло-серыми глазами становится необычно серьезным.

– Давайте оружие, и отряд сотни в полторы бойцов сколотим в одну ночь. Поднимемся потихоньку – и в лес.

– Оружие, говорите? И в одну ночь? А скажите, Иван Матвеевич, люди эти проверенные?

– Да. Люди отобраны. С каждым был разговор. Намечена разбивка на десятки. Есть прикидка, кого ставить старшим в десятках.

– Давайте оружие и убедитесь! – настаивает Широков.

– А чем кормить людей будете? С семьями что делать? Их в два счета перестреляют.

Трудных вопросов возникает немало. И все-таки самая трудная задача – это оружие. Обстановка ведь сложнейшая. В каждом селе – гарнизон. Дороги и тропы, ведущие в лес, патрулируются. Дома зорче собак стерегут полицейские. Заметят, что двинулись в лес, – назад возврата нет, надо пробиваться силой. Настигнут в лесу – тоже миром не разойдешься. Выходит, что без оружия и шагу не ступи.

– Неужели лес не даст нам хоть сотню винтовок?! – продолжает убеждать нас Широков.

Я слушаю Широкова, а сам думаю о том, что секретарь обкома Ямпольский, комиссар Егоров, Степанов и Колодяжный сегодня тоже встречаются с посланцами городов и сел. Разговоры там, конечно, такие же: принимайте, вооружайте, давайте боевое дело.

– Думайте, товарищи, каким способом получше проверить и подготовить людей, – советую собеседникам. – Не на пикник собираетесь. Мужик едет в лес за дровами на день, а харч берет на два, пилу наладит и топор, осмотрит телегу. Вы же собираетесь не на день, да и идете массой.

Подпольщики, конечно, согласны. Подготовительных дел еще много. Особенно сложно с семьями. Хорошо бы отправить их в степные районы или на Украину. Но власти не дают пропусков. А обстановка с каждым днем накаляется. Село сейчас, как пороховой погреб, одна искра – и все поднимутся. В борьбу вступили даже дети. Создали свою подпольную организацию. Пишут и расклеивают листовки. Всячески вредят немцам. В бензиновые баки автомашин набросали мыла и всю автоколонну вывели из строя. Под автомобильные покрышки подбрасывают гвозди и самодельные ерши. Недавно фашисты схватили четырех мальчишек, хотели запугать и заставить выдать всех, привели ребятишек на кладбище и приказали рыть себе могилы. Мальчишки вырыли, стали у могил, разорвали рубашки на груди: «Стреляйте, бандиты!» Немцы даже опешили, а потом начали бить детей, поломали им руки и ноги и, побросав полуживых в кузов грузовика, увезли в зуйскую комендатуру.

Дослушать рассказ не удается: словно в подтверждение слов подпольщиков о назревающем взрыве, у села внезапно вспыхивает жаркая перестрелка. Наскоро условившись о месте и времени следующей встречи, отпускаем ходоков. Сами же бежим на пригорок, где, обвешанный ветками, стоит часовой Курсеитов.

Перестрелка доносится со стороны дороги из Зуи в Нейзац. Похоже, кто-то с боем пробивается в лес. Бросаемся на помощь в сторону выстрелов. Напряженно ищем между кустами и деревьями. Но не находим никаких следов боя. Только в воздухе пахнет пороховой гарью. Вдруг недалеко от холма, где был наш часовой, взревел мотор машины. Перемещаясь все дальше в глубь массива, он тонет в лесной глуши…

«Повернулась пулюшка на дороге смерти»

 
Клянусь, я честно ненавидел!
Клянусь, я искренне любил!
 

Н. Некрасов

…Присивашье. Пустынная серая степь. Хмурое октябрьское утро сумятицей ворвалось в полки «Рыхла дивизии».

Этим утром солдат подняли по тревоге и быстро построили. Рядом со словацкими командирами встали надсмотрщики – гитлеровские офицеры. В шеренги пристроились новички. Их сразу же распознали: под словацкими мундирами скрывались «арийцы». По рядам поползло:

– Немцы в словацкой форме!

– Шпионы!

Солдат посадили в машины, и двинулась словацкая дивизия по крымской земле. Словаков волновала неизвестность.

Что решил Гитлер? Куда гонит их? Направление взято на север. Впереди – Турецкий вал. А затем куда? На восток, к фронту? Или на запад, в тыл?

– Мы ему навоюем!

– Расквитаемся. И за Кангил. И за пытки!

– Стрелять в одну сторону – в фашистов!

Последние минуты находится «Рыхла дивизия» на крымской земле. Солдаты тянутся взглядами к головному полку: скоро ли он достигнет Турецкого вала? Куда повернет? И когда, наконец, полк повернул у критической черты, от роты к роте покатилось:

– На запад!

– В тыл!

– Подействовало!

Слышится и другое:

– Не размагничиваться! Сегодня – на запад, завтра – скомандуют «кругом»!

Вздохов облегчения среди словаков не слышно. Угроза столкновения с Красной Армией не отпала. Террор в дивизии продолжается. Вот и сейчас в хвосте колонны катятся крытые грузовики. За решетками окон арестованные словацкие солдаты. Среди них и те, кого схватили под Кангилом. Оттого словно за решеткой чувствует себя каждый солдат, вся дивизия. Не сегодня-завтра гитлеровцы соберут все «грехи» непокорных «союзников» – и отказ их воевать против русских, и советский десант, пропущенный словаками в Приазовье, и русских девушек, выпущенных из эшелонов смерти, и перебежчиков к крымским партизанам – и подвергнут «Рыхла дивизию» массовым репрессиям. Расстреляли же фашисты этим летом в районе Мелитополя сотни румынских солдат за пораженческие настроения!

С тяжелыми думами прибыли словаки в Цюрупинск и приднепровские села: Большие Копани, Чалбасы. Из арестантских машин фашисты извлекли страшный груз – недобитых под Кангилом словацких солдат, почти до смерти замученных арестантов – и, как только наступила ночь, вновь принялись за свое черное дело.

На село Большие Копани опустилась осенняя непроглядная ночь. Небо сеет мелкую капель. Под козырьком над дверью хаты раскачивается закопченный фонарь.

Это одиннадцатая полевая пекарня «Рыхла дивизии». Возле дверей торчит солдат в фартуке. Медленно орудуя скребком у опрокинутой набок квашни, он то и дело поглядывает по сторонам, прислушивается.

Вот раздались чьи-то шаги, и солдат начинает энергично скрести квашню и тихо петь:

 
Мертво у нас и душно,
Словно в солдатском ранце…
Отвори окно и слушай
Песенку новобранца…
Слушай, пулюшка, слушай:
Пока не замрешь под сердцем,
Подумай про нас получше,
Повернись на дороге смерти!
 

И лишь прохожий исчезает в темной улице, сразу опускается скребок в руке солдата и обрывается песня. Но раздаются новые шаги, и у двери пекарни вновь слышится:

 
Разлетись, размечи по краю
Их трусливую стаю,
Пулюшка моя молодая,
Пулюшка стальная!
 

Вряд ли кто из прохожих обращает внимание на пекаря-полуночника. Нет им дела и до песни, которую тот мурлычет себе под нос. Зато с особым вниманием прислушиваются к ней за дверью.

Там темно и тихо. Только чуть светит огарок свечи да пламя пылающей печи выхватывает из полутьмы взволнованные лица. Слышится шепот. Но слух каждого улавливает не только шелест слов, а и песню во дворе.

Застучал солдат скребком, затянул: «мертво у нас и душно», и пекари расходятся по рабочим местам. Они рьяно месят тесто, рвут его, закладывают в формы. Умолкает за дверью песня, и пекари, возвратясь в темный угол, опять ведут тихий разговор.

Здесь на мешке с мукой, на клочке оберточной бумаги чья-то рука старательно выводит букву за буквой, слово за словом:

– «Я, сын поруганной Словакии, друг советского народа, клянусь: при любом принуждении не поднимать оружия против Советского Союза, первого в мире государства рабочих и крестьян; при первой же возможности я поверну оружие против фашистов – выродков человечества и перейду на сторону советского народа».

Со двора врывается:

 
Слушай, пулюшка, слушай!
Пока не замрешь под сердцем,
Подумай про вас получше,
Повернись на дороге смерти!
 

Но вот замирает песня, и за дверью в углу снова звучат клятвенные слова:

«Поверну оружие против фашистов – выродков человечества и буду уничтожать их до полной победы мира и труда или до последнего удара моего сердца. Клянусь умереть, но не выдать своих товарищей!»[66]66
  Партархив Крымского обкома Компартии Украины, ф. 157, оп. 1, Д. 2667, л. 42.


[Закрыть].

– Все согласны? – спрашивает приглушенный бас.

– Согласны!.. Все…

– Скрепим эту клятву своими именами!

Под строками клятвы ставятся подписи: Жак Юрай, Лилко Павел, Томчик Рудольф, Capo Штефан, Кленчи Клемент, Горной Николай, Алексенко Иван, Замечник Рудольф, Иванов Леонид, Новак Виктор, Бакеа Грегор.

Жак говорит:

– Capo! Пойди во двор, подмени постового.

К дверям движется рослая фигура. Вскоре оттуда появляется другая, приземистая.

– Франтишек! Дело наше мы скрепили клятвой. Вот она. Читай и, если согласен, подписывай.

Согласен ли он, Франтишек Шмид? Этого Юрай мог бы и не спрашивать. Не сегодня и не под дверью пекарни начал Франтишек уговаривать пулюшку повернуться против насильников. И не одну солдатскую душу повернул на путь борьбы с ними. Не один его друг уже шагает партизанскими тропами.

Солдат берет бумагу и, не читая, подписывает.

– Прочитай, Франтишек.

– А я давно уже прочитал… в ваших душах.

Жак берет бумагу. На ней двенадцать имен. Нет, это не просто имена стоят под клятвой – тут поставлены жизни. Ведь пишется та клятва в фашистской неволе. Словацкие парни добровольно встали рядом. Теперь двенадцать жизней надо вручить кому-то одному.

– Кому, други, хранить доручим?

– Тебе, Юрай.

– Тебе вверяем.

– Кому командовать?

– Командуй ты, Юрай.

– Спасибо, други. Постараюсь.

…Спят Большие Копани, широко разгнездившись в песчаной степи. Над селом свирепствует ветер. Он сердито шумит в кронах деревьев, постукивает по крышам, тянет свою песню, то уныло-безнадежную, то прерывистую и звонкую.

Разгулялась ненастная ночь. Неспокойны, как эта ночь, и думы словаков.

Их пока горстка. Это простые солдаты: стрелки и пулеметчики, шоферы и пекари. Они искренне любят народ и ненавидят врагов, потому и восстали против зла и начали служить высокому долгу.

Национальное единство. Солдатская солидарность. Этим моральным силам придана антифашистская направленность. С огнем гнева в сердцах и с оружием мести в руках многие сыны Словакии уже перешли на советскую сторону и служат делу освобождения и своей, словацкой, родины.

Есть чем гордиться подпольщикам. Есть о чем подумать. Стоят они на новом рубеже своей жизни. Настало время и им, организаторам солдатского подполья, повернуть против Гитлера оружие. Возможности их нелегальной работы в дивизии исчерпаны.

Жак давно уже подпольщик. Он, как и Виктор Хренко, Войтех Якобчик и многие другие антифашисты, покинувшие «Рыхла дивизию» или ушедшие в подполье, заочно приговорен к смертной казни. Выход один: передав дела подполья тем, кто вне подозрении, уйти. Куда? Проторенные дороги в крымские леса не закрыты. Они только удлинились. Туда надо двигаться, к партизанам, в строю которых уже стоят словаки. Уходить нужно немедленно. Пройдет два-три дня, и будет поздно.

Спят Большие Копани. Шумит, воет ветер. Моросит осенний дождь. Степь плотно окутана тьмой. А по пекарне движутся тени.

– Каждую минуту будьте готовы, – приказывает только что избранный командир.

– Да, да, Юрай.

– Вы, Томчик и Лилко, автомашины держите наготове.

– Все будет, Юрай.

– Шмид и Дудашик! Вы берете пулемет… А вы, хлопцы, делаете запас патронов и гранат!..

– Будем стараться.

– Николай! А проводники будут?

– Будут, Юра. Проводники готовы.

Николай Горной отводит командира в сторону.

– Юрай! Тут скрывается один словак по имени Цирил. Я хочу познакомить тебя с ним: может, и его в лес возьмете?

– Как его фамилия?

– Не узнал. Он скрывает фамилию.

– Бери и его.

Кончив работу, они покидают пекарню; группами и в одиночку исчезают в плотной темени ночи.

…Знакомым, скрытым ходом Николай Горной взобрался на чердак. Разбудил Цирила и раскрыл принесенную сумку с едой.

– Дякую, пекне, – сразу набрасывается на еду словак.

– Цирил, как твоя фамилия?

– Я уже поведал тебе. Ако найду проводника на крымский лес, тогда скажу. И еще скажу. Николай! Ты русский человек. Что не убегаешь до партизан? Куда клонишься? Я не русский, але клонюсь до русских. Не служу гитлерови, седем раз арестованный був.

Так и не назвал опять Цирил свою фамилию. А Николай не открыл ему тайну о Жаке, тоже скрывающемся то у местных жителей, то на квартирах у солдат.

Двадцать первого октября поехали мотоциклом в Воинку: Цирил в коляске, Николай на заднем сидении, за рулем словак Иозеф Грман.

Когда подъезжали к Воинке, Грман на ходу крикнул:

– Може, прямо на лес, до партизанов двинемо?

И весело засмеялся.

В Воинке Николай привел Цирила во двор сапожной мастерской, оставил за сарайчиком. Скоро пришел с широкоплечим мужчиной среднего роста в комбинезоне и фартуке мастерового.

– Саша, сапожник, – так представился хозяин мастерской. Выслушав просьбу Цирила о проводнике в лес, пожал плечами.

– Не скажу точно. Но молва ходит, будто есть тут партизанские проводники. Поищи, может, найдешь.

Потом добавил тихо:

– Слышал я, будто по одному перебежчику они не водят. Ты подбери группу, тогда…

От этих слов у Цирила на сердце стало легко-легко. Захотелось обнять сапожника, расцеловать, как самого любимого человека…

…Пришел двадцать второй день октября. Воскресенье. В общинном дворе играет оркестр. Командиры пытаются поднять настроение словацким солдатам.

Кое-кто из солдат пришел. Появились и девчата. Начинаются танцы.

Тут как тут и пекари. Только пляшут они не с девчатами. Танцуют и:

– Павел! Твое авто наготове?

– Да.

В другой солдатской паре то же:

– Франтишек! Пулемет будет?

– Будет.

То один, то другой уходит в глухой конец двора, там через лаз проникает в сад, скрывается в кустарниках. В зарослях шелестит шепот:

– Юрай! Все наготове.

А перед самым вечером вдруг новости:

– Юрай! Возьмем и вот этого парня, Грмана Иозефа. Дуже он хочет в лес, – просит Николай Горной и тут же представляет своего помощника-мотоциклиста.

А Грман добавляет:

– И моего приятеля возьмите, Иозефа Белко. Я ему рассказал.

– А кто тебе разрешил? – обеспокоенно спрашивает Жак.

– Мы клялись вместе убежать.

– Клятву принимали?

– Да.

Когда стемнело, Жак зашел на квартиру к Николаю Горному. К подпольщику подошла дочь хозяйки Елена.

– Юрай! Желаю тебе и всем вам удачи.

– Дякую! Але про яку удачу ты ведаешь?

– Про крымскую, партизанскую.

Жака бросило в пот.

– Ты чо кажешь? У нас нема думок про партизанов.