Текст книги "Бремя «Ч»"

Автор книги: Николай Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Монитор выдал четкий портрет и подробную характеристику Бо. Я вскрикнул от удивления:

– Разве не освободили?

– Приказа не было.

– Завтра будет, – заверил я. – Но властелина интересует еще один… Он прибыл в тот день, когда за мной прислали авто. Помните?

– Еще бы! Не за каждым присылают.

Нач заторопил монитор с портретами, и наконец, я обнаружил Вора!

– Стоп! Этот.

– Этот? – не поверил Нач. – Этот буян в карцере.

– Только и всего?

– Работать не любит.

– А вы любите? – возмутился я. – Немедленно приведите!

Нач, о чем-то раздумывая, за сопел и вдруг рявкнул:

– Собственно, кто ты такой?

– Я – человек. А ты червь тюремный! Небось когда-то был отзывчивым, умел радоваться, умел сострадать! Неужели душа твоя засохла? Не осталось ни листочка?…

– А, травка растет. – Нач явно смягчился. – Поливаем! – Он четко произнес, задрав голову: – Блок номер четырнадцать! Заключенный две тысячи триста двенадцатый! В караульную!

Заложив руки за спину, Нач с любопытством прогулялся вокруг меня. Вернулся в кресло, зевнул.

– Где мотор? Который поднимает?

Я неопределенно махнул в сторону:

– Там.

– Допустим, – согласился Нач. – Приведут дружка – разберемся. А еще лучше – пошлем запрос. Не возражаешь?

– Запрос – прежде всего, – заявил я. – Медлить опасно!

– Ой, раскомандовался, – покачал головой Нач. – И откуда ты такой?

С лязгом распахнулась дверь – стражники втолкнули Вора. Лысина понеслась прямо на меня, но Вор на ногах удержался, мы встретились глаза в глаза. Естественно, человек ошеломлен, пытается оценить обстановку. Но времени нет! Под слишком пристальными взглядами стражи четко говорю:

– Слушай и запоминай. Она тебя ждет, без тебя погибнет!

– Она?… Ждет?… – Вор часто-часто заморгал, ресницы засеребрились. – Но что я могу?…

– О, господин Карл великодушен. Он прислал спасение. – Я отщелкиваю пояс и подаю Вору в нерешительные руки. – Немедленно надевай! Играй на кнопках, как на гармошке. Слева – вверх-вниз, справа – в любую сторону. Но господин Карл просил вернуть. Без промедления! Да так, чтобы он не видел. Запомнил?

– Да. Спасибо господину Карлу.

Нач прослушал мои наставления, не шелохнувшись. Стражники изо всех сил старались вникнуть в суть происходящего, упоминание высочайшего имени, похоже, сбило их с толку. Я развернул Вора лицом к выходу и подал команду:

– Пропустить!

Стражники отпрянули от дверей, и я успел прошептать в лысину:

– Выйдешь за дверь, нажми крайнюю кнопку слева!

Нач с ревом «Держите!» вдруг рванулся догонять, но было поздно: Вор круто взмыл в поднебесье и растворился в ночной темноте. Как щупальца гигантского чудовища, засновали прожектора, однако беглеца обнаружить не удалось.

Разъяренный хозяин караулки распорядился надеть на меня наручники и поспешил к компьютеру. Толстые неловкие пальцы зашлепали по клавиатуре; через томительную минуту монитор выдал ответ.

– Так и знал! – заорал Нач. – Доверился шарлатану! – Он готов был разодрать меня на кусочки.

– А я вами восхищен, – сказал я. – И вообще – игра не закончена.

– Какая еще игра! – кипел Нач. – Объегорил меня, как мальчишку!

– Завтра за мной приедут, – спокойно продолжал я. – А может быть, прилетят! Советую браслеты снять, – я поднял закованные руки, – и как полагается джентльмену, извиниться.

– Чего-чего? – захрипел Нач. – В карцер! Вместо две тысячи триста двенадцатого. Теперь это твой номер!

Два стражника подхватили меня под руки и поволокли через двор в полуподвальное помещение. Втолкнули в цементный куб чуть выше моего роста, без сиденья, с ровными стенами и пустым потолком. Дверь за мной затворилась, я оказался в полной темноте.

Делать нечего – буду отсыпаться. В камере холодно, сыро, пахнет нечистотами, но выбирать не приходится. Снимаю куртку, складываю в два слоя на ледяном полу, осторожно ложусь… Никаких воспоминаний, никаких размышлений, только спать, спать… Закрываю глаза и где-то сбоку замечаю знакомое лицо… Ри! Пришла меня навестить…

Резкий свет заставил пробудиться. Я долго щурился, не в силах сообразить, кому понадобились мои ноющие руки. Наконец, понял: Нач снимает наручники. Это обнадеживает! Шутливо кидаю вопрос:

– А вдруг убегу?

– Беги! – разрешает Нач. – За тобой прилетели.

– Я же говорил! – Отряхиваю куртку, бодро одеваюсь. Нач наливает из термоса в чашечку горячее питье.

– Выпей. Отличный кофе. Сам употребляю.

Вот так перемены! Выхлебываю ароматный напиток и вслед за начальником стражи выхожу на площадь. Судя по караульным вышкам, освещенным солнечными лучами, уже довольно позднее утро – заключенных давно угнали на шахту. Долго же я спал!

В центре площади нельзя было не заметить геликоптер: нахохлился, как хищный кондор… Неужели пожаловал Карл?… Что-то не верится. Вероятнее всего, он прислал пилота…

Нач любезно попросил зайти в караульный блок. Понятно! Пилот ожидает там.

Оказалось, пилот прилетел не один. Но с кем – я бы ни за что не догадался! Меня встречали кинозвезда и ее муж. Грудь Опа украшала кинокамера. Под бровями, однако, метался гнев.

– Что ты наделал! – набросился на меня Оп. – Хорошо, хоть вернул пояс!.. Не то бы – конец!..

«Молодец, Вор! – порадовался я. – На тебя можно положиться!»

Ле вскинула руки на мои плечи и с чувством поцеловала. Кажется, в щеку… Мужу она сказала:

– Не сгущай краски. Все хорошо, что хорошо кончается.

– Разве это конец? – недовольно ответил Оп. – Примет ли господин Чек условия главрежа!..

– Примет! – заверила Ле. – Куда деваться?

Начальник стражи рассадил нас по скамьям. Я, естественно, интересуюсь:

– Условия? Ну-ка, ну-ка.

– Как бы точнее выразиться, – осторожно начал Оп. – Вы, так сказать, устроили побег опаснейшему преступнику…

Я возмутился:

– Что, что?! Он даже булавки не украл!

– Ладно, – согласился Оп. – Просто преступнику.

– Он совершенно не виноват! – настаивал я.

– Вот видишь… – Оп тоскливо посмотрел на жену. – Я же предупреждал!..

– Виноват, не виноват! – встрепенулась Ле, очаровательно раскрыв хрустальные очи. – Нам-то что за дело? Мы прилетели снимать кино. Берешься за это? – Неожиданный вопрос адресован мне. Не знаю, что и ответить.

– Что я должен делать?

– Сочинить сценарий, руководить съемкой! – Красавица Ле неотразима.

– Но я же… никогда!.. – пытаюсь робко сопротивляться. Оп обреченно повторяет:

– Я же предупреждал!

Ле ласково обращается ко мне:

– Ты ведь не захочешь здесь остаться, правда? Ну, сочини что-нибудь.

– Договорились! – Я мгновенно созрел для подвига. – Господину Карлу понравится.

Довольные супруги захлопали в ладоши, а Нач строго поинтересовался:

– Вы что задумали?

Я встал и распорядился, обращаясь к начальнику стражи:

– Немедленно сообщить господину Карлу: Чек согласен. Но мне, во-первых, должны подчиниться. Надзиратели, стража – все без исключения. Во-вторых, предстоит выход на шахту. В-третьих, срочно доставить на место съемок два ящика крепких напитков. И наконец, сообщите господину Карлу название фильма: «День рождения любимой». Главреж должен утвердить.

Ле и Оп с восторгом поддержали мои условия; обескураженный Нач сел за компьютер.

Полученный приказ гласил: во время киносъемок на территории тюрьмы всю полноту власти передать в мои руки, название фильма утвердить. Вместе с тем выражалось недоумение по поводу крепких напитков. Я настоял на обязательном исполнении третьего пункта, ибо в фильме господина Карла не должно быть ни малейшей фальши, будет праздник! Монитор немного подумал и согласился: напитки доставим! «Браво! Самоуверенность творит невероятное!»

Геликоптер отправился в город за спиртным, но прежде Оп отснял начальный, весьма важный момент – прибытие в тюрьму журналистки. Она выпрыгивает из кабины геликоптера, растерянно оглядывается; начальник стражи галантно подает красивой женщине руку, ведет в караульное помещение… Ле мастерски справилась с ролью, я доволен.

В сторожевом блоке Оп прикрепляет к стенам привезенные светильники и взлетает под потолок. Съемки продолжаются. Журналистка ведет непринужденную беседу, слегка флиртует; начальник стражи охотно рассказывает о проделках заключенных, бесконечных побегах, смертельных драках; молодая женщина пугается, но Нач уверенным тоном успокаивает: не надо бояться! Тюрьма пустая, всех преступников выгнали в шахту, пусть трудятся, размышляют о своих скверных поступках… Журналистка просит показать камеры, в которых несчастные обитают, и съемки выкатываются на площадь, а затем в тюремные бараки. Вспыхивают вспомогательные лампы, актеров просят выход повторить. Оп носится, как угорелый, выхватывает на ходу крупный план, скользит по бетонным стенам, создавая художественный образ исправительного заведения…

Я откровенно любуюсь оператором – редкий талант! Нач тоже оказался способным артистом, умеющим не замечать глазок камеры. Он, чувствуется, всерьез заинтересовался кинозвездой – это особенно ценно и должно поработать на раскрутку сюжета.

Объявляю перерыв. Посматриваю на часы, жду геликоптер. Ле оторвалась от начальника стражи и прилипла ко мне. Она обвила мою шею теплыми руками. Поцеловала. Теперь, кажется, в губы… Ни жив ни мертв глянул на Опа, но тот, скрючившись в кресле, дремал. Мне нехорошо – не привык я к подобным вольностям. Под удобным предлогом (разработка сценария!) выбираюсь на пустую площадь, прогуливаюсь по знакомым дорожкам, посматриваю вверх.

Наконец геликоптер вернулся. Две огромные коробки отличнейшего рома выносить из кабины не стали: они понадобятся потом.

Приказываю начальнику стражи подготовить весь личный состав для прогулки на шахту. Нач взбрыкнулся, но Ле объяснила строптивцу:

– Так нужно по сценарию. Вспомните, как называется фильм – «День рождения любимой»!

– Любимой?… – пролепетал Нач.

– Очень любимой! – Ле заиграла глазами. – Будем праздновать! На природе!

Приступили к съемкам эпизода: журналистка, прогулявшись по тюремным баракам, возвращается в караулку. Непринужденная беседа с начальником стражи продолжается. Бесхитростная молодая женщина проговаривается: ее шеф, главный редактор, совсем бесчувственный. Даже в день рождения отправил за очерком, как будто собрать материалы нельзя в другое время. Начальник стражи сердечно посетовал: не возбранялось бы, дескать, отметить у нас, но, к великому сожалению, нет ни шампанского, ни самого паршивого вина. О, журналистка предусмотрела! Прихватила с собой на всякий случай вкуснейший ром. Хватит на весь гарнизон. Конечно, понемножечку. Человек десять наберется? Откуда – десять? Всего четверо – на сторожевых вышках. Остальные двенадцать на шахте. Зовите всех – будем праздновать! И знаете что: давайте отправимся на эту самую шахту, соберем мужчин, вот будет веселье!

– Заключенных нельзя! – возразил начальник стражи. Журналистка уточнила:

– Только охрану. Разведем костер и попляшем! Я так мечтала об огромном пылающем костре!

Начальнику стражи все же пришлось оставить на весь тюремный простор одного охранника – ворота закрывались только изнутри. Да и совсем без присмотра не положено! Трое вооруженных верзил погрузились в бронированное авто, а Нач с журналисткой, обмениваясь пылкими взглядами, вслед за пилотом поднялись в геликоптер. Я держался в стороне, ибо не должен попадать в кадр; Оп с кинокамерой привычно зависал над актерами, фиксируя действие.

Я и Оп, наконец, сели в геликоптер, и тяжело нагруженная машина поднялась в воздух. Съемки не прекращались и в полете. Камера жадно следила за развитием контакта между журналисткой и начальником стражи, не упуская при этом дорогу на шахту, по которой пылил тюремный автомобиль.

Прошу оператора камеру выключить. Пусть отдохнет. Через пару минут сядем, работы будет предостаточно.

Нач забросил руку на плечо журналистки, они мило щебечут.

Тихо, одними губами, спрашиваю у безразличного ко всему человека с камерой:

– Дети у вас есть?

Из внутреннего кармана Оп достал портмоне, а из портмоне – фотокарточку. Синими глазами на меня взглянула смешливая девчушка лет пяти.

– Моя радость. – Оп светился, стараясь угадать произведенное впечатление.

– Прелесть, – улыбнулся я.

Оп посчитал, что я полюбовался достаточно, вернул карточку в портмоне, а портмоне – куда-то под сердце. И опять натянул маску безразличия.

Геликоптер приземлился на ровной каменистой площадке, недалеко от шахтных нор. Охрана высыпала наружу, выставив колючками огневые стволы. Первым из кабины выпрыгнул начальник стражи – панику погасил. Оп, естественно, заметался с камерой над головами. Конвою объяснили: не дергайтесь! Идет киносъемка!

Журналистка потребовала экскурсию под землю. Быть рядом с шахтой и не побывать в самой шахте? Так не бывает! Давайте же, пока броневик в пути, посмотрим! Нач, однако, спускаться к заключенным отказался, ему хватит забот по организации праздника. Он разослал подчиненных на поиски дров для костра и лично проводил журналистку до штольни.

Штольня оказалась новой и должна напрямую привести к месту выработки.

Оп сунул мне в руки фонарь с мощным осветительным элементом и, крикнув «Помогай!», пристроился к журналистке. Мы двинулись в темень по наклонной насыпи; я манипулировал фонарем, освещая не только путь, но и фигуру героини, рассчитывая на художественный эффект.

Пришли на место; вдоль неровных покатых стен шевелились тени; слабые огоньки лишь обозначали их, человека не увидеть. Я объявил:

– Кончай работу! Будем снимать кино!

Тени выпрямились; луч фонаря побежал по серым удивленным лицам. Журналистка, как я велел, приблизилась к трудягам, стала пристально вглядываться в каждого, явно кого-то высматривая.

Резкий вопль заставил журналистку вздрогнуть:

– Кто посмел остановить работу!..

Фонарик высветил разъяренного инженера, не так давно пытавшегося меня загнать на врубовую машину.

– Сегодня праздник! – лучезарно объяснила журналистка. – Господин Карл велел подняться наверх и выпить на мое здоровье.

– Что за чепуха! Кто ты такая?! – не успокаивался инженер.

– Там все-все узнаете! – Журналистка загадочно плеснула рукой. – Будет костер, будут танцы!

В полном недоумении инженер растворился в темноте; киногероиня, в соответствии с моим сценарием, продолжала вглядываться в лица заключенных.

Вдруг я высветил Бо! Он безразлично взглянул на меня, кажется, не узнал. Его лицо заметно вытянулось, щеки ввалились; грязные пряди волос комками лежали на плечах… Бо кого-то напоминал. Но кого?… Я понял – кого. Остановил съемку, велел оператору с киногероиней отступить на несколько метров и приготовиться. Потребовал коробочку с гримом – Оп немедленно подал.

Я наклонился к самому уху Бо и тихо, только для него, стал говорить:

– Здравствуй, дорогой Бо! Это я.

– Здравствуй… – прошелестел ответ. – Какими судьбами?…

– Через несколько часов ты будешь на свободе…

– Бежать?… Я еле хожу…

– Полетим на геликоптере. Но сейчас ты должен сыграть… Мы снимаем фильм, ты понял?… Подними-ка подбородок. Так! – Под носом Бо я нарисовал две черточки – усы! Сходство с главным героем карловского сериала усилилось, можно кричать «Мотор!» Но прежде – последние наставления: – К тебе подойдет журналистка, видишь ее? Она скажет, что пришла тебя освободить. Это правда! По ее сигналу ты выведешь людей наверх, все разбегутся, а ты и журналистка сядете в геликоптер.

Дальше все так и было. Вокруг гигантского костра прыгали и орали что-то несвязное пьяные охранники и повеселевший инженер; окосевший начальник стражи устроился возле теплого камня вздремнуть; не держался на ногах пилот геликоптера… Последнее обстоятельство грозило провалом, но выручил Оп: он умел управлять геликоптером.

Нет смысла описывать подробно наше возвращение. Замечу только: Ле, одурманенная хмелем, сразу же уснула; я тоже чертовски устал и тоже был не прочь завернуть в гости к Морфею; только Бо, поверивший, наконец, в свое освобождение, откровенно радовался, вспоминал о киносъемках. Нарисованные усы так и остались на верхней губе – разлетались и прыгали, замирали и падали, как стрелки чуткого прибора, показывающего настроение. Оп сосредоточился на полете – в ночных условиях, я понимал, вести машину крайне тяжело. А когда Оп посадил геликоптер возле калитки моего дома, мне захотелось этого все умеющего человека обнять; я сдержал себя, но слов благодарности не пожалел.

Геликоптер, высадив меня, упорхнул, и я, входя в комнату, с удовольствием подумал6 «Наконец-то смогу отдохнуть, привести мысли в порядок. Я вернулся! Я дома! Я!..»

Телефонный звонок все испортил. Карл зловеще прошипел:

– Отдыхай. Через часок, другой загляну. Да без фокусов!

Да, я дома. Но дом, к сожалению, не мой…»

Без энтузиазма поплескался в ванной, что-то на кухне пожевал. Подсел к письменному столу. Приказал себе: не раскисай, возьми себя в руки! Я должен думать о том, что увидел, и не потому, что об этом распорядился Карл. Случившееся со мной кровно меня волновало. Все это каким-то образом связано с моим нелепым пребыванием в страшном, уродливом мире. Я не могу понять одного: неужели человек может мириться с голодом и унижениями, с тысячью несправедливостей, главная из которых: у кого-то все, а у кого-то ничего. Неужели нельзя устроить так, чтобы всем было хорошо?

«Странно, – подумал я. – Мысли мои не вернулись в шахту, к нелепому костру, а перескочили в другую плоскость… Но разве эти плоскости живут сами по себе, между собой не связаны?… Кинозвезда и Оп, Вор и освобожденный Бо?… А куда запропастился Роб, вот бы кого сейчас увидеть!..»

Мысли переключились на Роба. В самом деле – где он? Может быть, найти самому?… Нет, нет, только подведу его, наведу на след. Буду сидеть тихо, смотреть, запоминать, авось наблюдения мои пригодятся…

Ри мне поможет…

Ри?… Чувствую, мысли опять потекли по новому руслу. Чем она сможет помочь? Не помешала бы…

Нет, размышляю, Ри может помочь. Но не сразу, наверное. Что-то в ней есть. Но никак не рассмотрю. Мешает мне, наверное, то, что она очень симпатична, субъективизм туманит верную оценку, уводит в сторону…

Шорох! Я обернулся. Оказывается, Карл уже в кресле, изучает меня!

– Ну, господин преступник, кайся! Чем неистовей, тем лучше. Лоб разбей!

Я пожал плечами.

– В чем каяться?

Карл побагровел, заворочался в кресле, глаза опасно сверкнули.

– Ты должен валяться у меня в ногах!

– Не понимаю, – вздохнул я.

– Волновик для полетов не воровал!.. Заключенных не подстрекал к побегу!.. Страшно подумать: вся тюрьма разбежалась!

– Волновик не воровал, Это точно. Взял и… сразу вернул. А что касается тюрьмы… Шли съемки, я за конвой не отвечаю.

– Ай да умник! Но хоть за что-то отвечаешь?

– Конечно. На свой страх и риск пригласил в геликоптер Бо. Но, заметьте, по вашей наводке. Вы обещали своего лучшего клерка освободить.

– Ладно, – отмахнулся Карл. – Своими фокусами ты изрядно надоел. Только талант, только творческие возможности удерживают господина Чека от каторги. Помни об этом!

– Хорошо, господин Карл.

– Все же хочу похвалить.

– С удовольствием, господин Карл.

– Я просмотрел отснятую пленку, и знаешь, неплохо получилось. Бо оказался подходящим дублером. Не ожидал!

– Поэтому я о нем позаботился.

Карл жестко парировал:

– Определять буду я, о ком или о чем заботиться.

– Да, господин карл.

– Сейчас ты мог бы позаботиться о своем творческом имидже. Как сценариста, я тебя оценил. Неплохо начинаешь и как режиссер. А с поэтической стороны? Ну-ка блесни.

– Давайте вместе. У одного, знаете ли, не так выразительно…

– Что ж, давай.

– Предлагайте тему.

– Ты, кажется, любовался моей охотой. Годится?

– Есть уже одна строчка!

– Даже так? Какая же?

– «О, соколиная охота!» Можно продолжить – пустяк, мол, для кого-то.

Карл оживился и продекламировал:

 
О, соколиная охота!
Пустяк, наверно, для кого-то!
 

– Ура! Опять пришла суббота! – подхватил я и предложил рифмовку: суббота – ворота. Мол, открывай ворота.

Карл опять соединил две строчки:

 
Ура! Опять пришла суббота!
Приятель, открывай ворота!
 

Таким способом мы придумали целое стихотворение. Наиболее удачными, с точки зрения Карла, были такие строчки:

 
Сложнее с соколом охота,
Чем с гарпуном на кашалота!
Гонись за уткой, лезь в болото -
Работа до седьмого пота!
 

– Ну, Чек, – ликовал Карл, – давно я так вдохновенно не работал. Еще чем порадуешь?

– Прошу включить диктофон. – Замерцали лампочки, и я стал рассуждать о работе гениального скульптора, которая, безусловно, принесет бессмертие Карлу Великому. Коснувшись художественных достоинств гигантского изваяния, я не мог не отметить скромность человека, с которого вылеплен столь выразительный портрет. Отдельно я говорил о карловском лице, отдельно – о жесте левой руки, отдельно – о жесте правой. И конечно же – о могучих ногах, которые прекрасно несут прекрасное тело. Особого внимания удостоилась надпись «Это я. Отныне и навсегда» и предполагаемый ландшафт, где будет установлен редчайший монумент…

Карл слушал, покачивал головой и наконец сказал:

– Неужели, Чек, ты и вправду так думаешь? Обо мне? После твоих пакостей трудно поверить… Тем не менее, Чек, на добро я отвечаю добром. Знаю, ты терпеть не можешь, когда твой дом охраняют. Отныне ты предоставлен самому себе. Никто тебя оберегать не будет.

Карл гордо удалился, не разрешив себя провожать. Я опять остался один, наедине с мрачными мыслями. Что же происходит со мной? Очень похоже на испытание. То и дело содрогаюсь я, размышляя о человеческой низости, о дрянных поступках самого совершенного земного создания. Не перестаю удивляться: как высоко может вознестись человек и как низко себя уронить…

Уже поздняя ночь, но сна ни в одном глазу. Оделся, вышел на свежий воздух. Людей за калиткой и впрямь не видать, полная свобода!.. Ни в шахту, ни в тюрьму возвращаться не хочется…

Негромкий свист заставил вздрогнуть. Неужели Роб?… Я кинулся на улицу и наткнулся на… Вора!

– Я понял, – заговорил он жарко, загородив лысиной луну, – железная птичка могла высадить только тебя. Но зайти в твое жилище не решился.

– Правильно. Наткнулся бы на…

– Видел!.. И умолял судьбу помочь. Спасибо, пока не обижает!.. И тебе спасибо. – Вор волновался, и речь свою выдышивал рваными фразами. – Расшаркиваться не буду. Но знать мою душу ты должен!.. Я выполню то, что обещал. Принесу ключ!

На меня нашло озарение:

– Мне ключ не нужен.

– Как же без ключа? – Вор растерялся.

– В Ноосферу идут другим путем.

– Серьезнейший разговор! – воскликнул Вор. – А мы на улице! А мы топчемся на ветру!

– Денег нет, – сказал я.

– А в долг? Тебе дают.

Пришлось сознаться:

– Понимаешь, с некоторых пор я не пью.

– Хочешь обидеть? – не поверил Вор. – А ведь разговор – серьезней не бывает!

– Уговорил, – согласился я. – Только по одной.

В ближайшем ночном баре заказал два «бренди». Твердо предупредил Вора: больше не будет, обе рюмки твои. Вор одну осушил, а вторую сердито отодвинул.

– Давай про путь. Слушаю.

– Прости. – Мне показалось, Вор меня не поймет. – Эта сфера не для тебя.

– Это почему? – обиделся Вор.

– Нужна сила воли. Огромнейшее желание, наконец. – Нет, я уверился рецепты не для этого человека. Однако Вор не сдавался:

– Оскорбляешь! То и другое в избытке.

– Не заметил.

– Хочешь, докажу? – Он махом опорожнил вторую рюмку.

– Не докажешь. Потому что первое условие – отказ от… – Я выбрал словечко побольней. – От пьянства!

Вор заметно сбавил пыл, но согласился:

– Можно и без… согревающего.

Готовлю следующий удар: уж он-то сразит наповал.

– Второе условие – библиотека. Иди и совершенствуйся! Душа и ум сами приведут к священным вратам.

Реакция Вора была неожиданной – он рассмеялся.

– А, знаю, откуда ты взялся1 Жена не ошиблась!

– Извини, – сказал я Вору на прощание. – Хочу спать!.. Передай супруге мой поклон. И, пожалуйста, не провожай!

Не помню, как добрался до постели и уснул. Но явно не выспался, когда был разбужен телефонными трелями. Ри бодро приветствовала:

– Доброе утро!

– Доброе… – пробормотал я.

– Уже половина девятого!

Я бросился приводить себя в порядок и одеваться. Спасибо Ри, не то бы пришлось оправдываться перед Карлом. А когда вошел в приемную, первым делом поблагодарил девушку за побудку.

Вышел Карл, поманил меня за собой в кабинет без номера и назидательно произнес:

– Хочу, Чек, преподать тебе последний урок. Смотри и запоминай! Поблажек больше не будет.

В дальнейшем Карл действовал так, будто меня рядом не было и собирался в дорогу он один.

Он долго облачался в костюм, похожий на скафандр, тщательно застегивался и зашнуровывался. Я понял: то же самое надлежит сделать и мне. Костюм, предназначенный для меня, находился здесь же, на вешалке. Внизу, на подставке, массивные тяжелые ботинки взглядывали на меня блестящими металлическими пуговками – ну что ты медлишь, поторапливайся!

Карл, завершив одевание, подхватил прозрачный колпак, перенес его на согнутую левую руку и парадно зашагал на крышу к геликоптеру. Я, повторив действия Карла, поспешил вслед за ним.

Геликоптер мотал нас в воздушных потоках целых полдня. Карл стоически выдерживал эту пытку, хмурился и упорно молчал. Лишь однажды извлек из-под сиденья записную книжку, что-то черкнул в ней и произнес с назиданием:

– Видишь, Чек, мысль работает в любых условиях, даже в самых неблагоприятных. Пишу! А ты ленишься, любишь поспать. Нехорошо!

– Исправлюсь, господин Карл.

– А, – взмахнул он рукой и отвернулся.

Приземлились на небольшом космодроме. Три остроносых звездолета, окруженные ажурными фермами, были нацелены в небо. Настроение у меня поднялось – словно от встречи с особенно дорогими людьми. Действительно, от всего, что я увидел, веяло щемящей близостью, было до малейших деталей знакомо, хотя я находился здесь впервые…

К нам подошли люди в кожаных куртках, с серебряными эмблемами на форменных фуражках. В центре эмблемы изображена ракета, похожая на меч.

Карла куда-то любезно пригласили, но он выразительно постучал пальцем по циферблату ручных часов: времени нет.

– Вперед! – распорядился Карл.

Мы надели прозрачные колпаки и направились к ближайшему звездолету.

Вслед за Карлом я занял указанное место во второй кабине. В первой, у обширной приборной доски, расположились два космических пилота. В иллюминатор мы увидели, как развалились, словно лепестки огромного железного цветка, опорные фермы, и услышали команды приготовления к старту.

Через полчаса мы уже не могли шелохнуться, придавленные к креслам все возрастающей скоростью и земным притяжением. Но вот Земля отпустила нас, и Карл поплыл к потолку, как рыба. А меня удерживали ремни, которые я не хотел отстегивать, привлеченный земными видами.

Карл, барахтаясь, с трудом опустился в кресло, пристегнулся и тоже прильнул к иллюминатору.

– Гляди! – воскликнул Карл. – Видишь, сверкнула излучина? Там начинается граница моих владений.

– А там? – показал я в противоположную сторону, на темно-красные горбатые хребты.

– И там. Будет моя.

– А там? – Вдали изумрудно светились острова и густо синел морской простор.

– Все будет мое.

Карл говорит в пространство:

– Тормозни-ка, капитан! Выйдем на прогулку.

– Опасно, господин Карл, – раздался многократно отраженный эхом голос. – Слишком много проходящего транспорта.

– Ничего, – ответил Карл. – Мы осторожно.

– Выход через люк-два. По команде. Пристегните ремни и шланги.

Выполняем приказ капитана. Ждем сигнала.

Сирена. Карл давит на ручку рядом с креслом. Стена отходит. Мы выплываем из кабины на простор. Немного жутковато – парить над земным шаром в окружении звезд. Земля уже смотрится иначе – ярче, что ли, рельефней, и звезды не те, что видишь в иллюминатор – это крохотные, но уже вполне различимые тела и солнечные костры, разведенные здесь и там по всей вселенной…

– Берегись! – кричит Карл. Голова его под круглым колпаком, а я отлично слышу голос. Связь, значит, на должном уровне.

Мимо проплыли две металлические громадины с антеннами-усами.

– Мои спутники! – радостно сообщает Карл. – Смотри левей. Видишь?

Киваю колпаком. Я действительно вижу целую армаду плывущего на разных уровнях металла. Торчат антенны, блестят напряженно провода…

– Мои спутники! – опять кричит Карл. Он принял позу главнокомандующего и взмахами руки приветствовал необычный парад.

Чуть не задев на мое плечо, пронесся спутник-гигант, мигая огнями и шевеля створками на округлых боках.

– Разве я не хозяин Вселенной! – разошелся Карл. Он заплыл на звездолет, скрестил ноги, как восточный хан, и сложил руки на груди, как Наполеон. – Признайся, впечатляет?

Я мотнул колпаком.

– Говори, я услышу!

– Впечатляет! – выкрикнул я.

– Еще бы! У меня будут на эту тему стихи.

– Будут! – выкрикнул я. – И фильм снимем! С любовными приключениями. Представляете? Любовь на крыше звездолета!..

– Не ори. Аппаратура работает.

Мы вернулись в кабину, закрыли за собой люк, и Карл скомандовал:

– Трогай, капитан. Желаю мягкой посадки!

Не скажу, что снижение было приятным и не сказывалось гашение скорости в атмосфере Земли. Особенно неважно чувствовал себя Карл, но тем не менее мы благополучно плюхнулись в какое-то озеро, и нас встретила на катере группа спасателей. Нас посадили в самолет, а потом геликоптер Карла доставил в город.

Из карловского учреждения вышел в сумерках, размышляя еще об одном прожитом дне. Меня убеждали в полном могуществе властелина. Не сопротивляйся, подчинись! Все равно твои жалкие потуги будут подавлены! Полезай в чернильницу и навсегда успокойся!.. Песня знакомая, очень уж не хотелось ее слушать. Спешу домой, чтобы завалиться в постель и хотя бы во сне набрести на что-нибудь приятное…

Взвизгнув тормозами, возле меня остановилось сверкающее легковое авто. Откинулась дверца – выглянула очаровательная Ле. Она за рулем. В кабине тепло – кинозвезда легко одета, даже слишком легко: плечи обнажены, матово светятся; гибкие белые руки спугнул ворвавшийся холод. Ле капризно поторопила:

– Скорей же садись!

Я с удивлением обогнул авто и опустился в кресло рядом с красавицей.

– Можешь куртку снять. Жарко!

«Мы куда-то поедем? Зачем?»

Я неуверенно расстегнул молнию, слегка распахнулся.

– Ну, так куда? – загадочно произнесла Ле. – Приказывай!

Я смутился: приказывать – совсем не готов.

– В общем-то, спешу домой…

– Домой – нельзя, – с улыбкой заявила Ле. – Там господин Карл.

– Главный режиссер! – догадался ввернуть я.

– Да, главный. Но съемок не будет… Ладно, помчимся туда, где нам будет хорошо: на край света! – Очи кинозвезды волшебно вспыхнули, она мечтательно улыбнулась.

Авто мягко покатило пол городу; езда мне нравилась, но я никак не мог понять: зачем это?… Проклятое воспитание! Как-то нужно из омута выбираться…

– Знаете, Ле, я восхищен вашим мужем. Редкий талант! – «Боже, о чем я говорю!»

– Я тоже восхищена, – кивнула Ле, хрустальными очами высматривая дорогу.

– У вас славная дочурка. Оп, мне показалось, от нее без ума.