Текст книги "Бремя «Ч»"

Автор книги: Николай Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Передайте господину Карлу, что я его жду. И притом срочно. У себя. Хочу поблагодарить за избавление от каторги. И еще добавьте: сегодня из меня можно вить веревки.

– Что-то не заметила.

– К женщинам не относится.

Ри бросила трубку. Торопливо запиликали отбойные сигналы.

Я открыл дверной замок и снова утонул в кресле, ожидая Карла.

– Ну, где ты тут, – услышал вдруг характерный карловский голос.

Встаю, указываю на освободившееся кресло, приглашая сесть.

– Здравствуйте, господин Карл.

Карл скривился, поправил на плечах кудельки и осторожно присел на самый краешек кресла. Я немедленно придвинул стул и устроился напротив.

– Ты, я вижу, неплохо выглядишь, – оценивающе прищурился Карл. – Солнце и воздух, оказывается, на пользу. Я-то думал, суровые условия, изнурительные… э… работы, а ты посвежел, черт подери.

– Жаль, Па не повезло. Хороший парень.

– И в людях, гляжу, пробуешь разбираться. А я ничего особенного в нем не нахожу. Обыкновенный лакей.

– Ну, зачем так, – обиделся я за Па.

– Защищаешь? Ну, ладно, ладно, – смягчился Карл. – Вылечим твоего Па. А что там за авария в шахте? – спросил он неожиданно.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– Не твоя ли работа? – вскинул он куцую бровь.

С оскорбленным видом уставился в пол.

– Ладно, не ершись. Все равно дознаемся. А вообще-то насквозь вижу: опасный ты человек. Разграбил склад, разорил музей, совратил лучших работников…

– Разрешите оправдаться!

– Оправдаться?… Попробуй.

– Тогда, в подвале, я не поверил, что ваша конструкция сработает, и такие жиденькие транспортеры поднимут огромные ящики и мешки. Знаете, замучило любопытство… Пока не убедился, не успокоился.

– Теперь, значит, убедился, – с усмешкой сказал Карл. – Ну, а народ почему набежал?

– Странный вопрос! А куда голодным бежать? Узнали – вот и…

– Герой. Все у тебя шито-крыто.

– А теперь насчет музея. Виноваты только вы.

– Да ну? – засмеялся Карл.

– Эти звуки в чернильнице не давали спать. Как осы, зудят, зудят… Проверил и успокоился.

– Ловко! – захохотал Карл. – Проверил – и успокоился!

– Лишь в одном я виноват…

– Ну?

– Подвел коллегу…

– Это кого же?

– Всегда он аккуратный, исполнительный…

– Бо?

– Вот именно. Я и не подозревал, что он такой впечатлительный, верит разной чепухе… А ведь он по натуре своей поэт! Господин Карл, нижайше прошу о помиловании. Бо должен быть на свободе. Он еще принесет пользу, и немалую.

– Пожалуй, – согласился Карл. – Только он сам не захочет. Ты его испортил… Пойдет ли он снова ко мне?… Ну, о чем еще просишь?

– Так, пустяки… В рудниках я много думал… У меня вконец расшатались нервы… Я буквально содрогался при мысли, что кого-то могу сделать несчастным. Бедный Бо! Но, кроме Бо, есть еще одно существо, за которое я хочу замолвить словечко. Вспомните: из-за меня уволили ни в чем не повинную женщину… Но разве я знал, что в служебном баре нельзя спрашивать о замках? Разве я знал, что к барменше запрещено подходить на пушечный выстрел? И вот результат. Я на свободе, а мать семейства, отзывчивый человек, до сих пор в кандалах нужды, не может найти работу…

– Откуда сведения?

– Предполагаю. Уверен – не ошибаюсь.

– Ну, – понравилось Карлу. – Проси еще.

– Этот человек называет себя Вором, – осторожно начал я. – Но какой он вор?

– Кто же он?

– Просто голодный. А голодный способен на все.

– А, ты об этом пьянице, который сломал два наисложнейших замка и разгуливал по моим коридорам!

– Ну да! – Я смело продолжал фантазировать. – Он искал деньги!

– Откуда ты знаешь?

– Что же еще? Человек вполне безобидный и опасности для вас не представляет.

– Я спрашиваю: откуда ты знаешь? – насупился Карл.

– Мы хорошо знакомы. Иногда выпиваем. По рюмочке!.. Да вы знаете.

– Что?!.

– Так уж случилось… Нечаянное знакомство… Да и вор он, как видите, никудышный.

– Вот что, господин плут! – Карл рассвирепел. – Мне бы не просьбы твои выслушивать, а загнать на вечную каторгу!

– Вот он я, весь перед вами. Стоит только распорядиться.

– Может быть, так и сделаю, когда придет время. А сейчас послушай меня. Чиновников я люблю, они служат мне верой и правдой. Стало быть, Бо и Па вернутся. А воров я ненавижу! Говорят же – по вору тюрьма плачет! Пусть посидит.

– Может быть…

– Исключено. Воровать у себя не позволю.

Я опустил голову. Карл несколько секунд помолчал и продолжал с пафосом:

– Иногда мне кажется, Чек, ты – мой антипод. Только всячески маскируешься, прикидываешься простаком. Напрасно, Чек. Когда противоположности, да еще великие противоположности, взаимодействуют, получается небывалое открытие, ошеломляющий творческий результат…

– Вы обо мне? – расширил я глаза.

– Да, Чек. Тебя высоко оценили мои компьютеры. Они предсказали, что мы с тобой могли бы прекрасно взаимодействовать. У тебя есть великолепное качество – подметить, подправить, угадать. Ты, черт подери, великолепный помощник. И на этом поприще мог бы всемирно прославиться. Рядом с моим именем засверкало бы и твое. Вот почему я терплю твои, так сказать, шалости. Вот почему до сих пор нянчусь с тобой. Я все-таки надеюсь на твое благоразумие.

– Спасибо, господин Карл.

– А теперь, Чек, – вскинул голову Карл, – мы поработаем. Я не люблю зря терять время, да и тебе повторение не повредит. Подай-ка диктофон.

Я удивленно развел руками, и Карл бурно высказался:

– Не заметил моего подарка? На письменном столе!

– Спасибо, господин Карл, – несмело отозвался я и отправился в кабинет за диктофоном.

Я придвинул к креслу журнальный столик, установил диктофон. Замер, ожидая дальнейших распоряжений.

– Будем записывать твои впечатления. Не зря же ты копал руду. Я называю тему – ты диктуешь. Отпечатанные на бумаге слова я читаю и вношу исправления. Итак, о рудниках. – Карл коснулся регуляторов – диктофон замигал лампочками и слегка завибрировал.

– «Все женщины, – начал я размеренно, – любят украшения. Но не все они знают, что самые красивые, самые изысканные из них добываются во владениях господина Карла, глубоко под землей…» – Я подробно рассказал об алмазах – как извлекают их из руды, как эта руда отваливается в холодных темных шахтах, с каким трудом поднимается она на поверхность. Далее я пространно разъяснил, что такое кайло и что такое тачка. Этими орудиями труда, грустно сказал я, вооружены рудокопы. Карл недоуменно взглянул на меня, и я принялся описывать врубовую машину, красочно обрисовал ее внешний вид. Затем рассказал, как врубовая машина работает, как легка и удобна в управлении.

Карл отключил диктофон, просмотрел выданный текст, удовлетворенно заметил:

– Превосходно. Только слово «вооружены» заменим словом «снабжены». А то восстанием запахло!

Карл опять стал изучать машинописный текст, время от времени поглядывая на меня. Наконец, он дал новое задание:

– Ну-ка, о воспитательном воздействии моей личности.

О, это было самым легким заданием. Я принялся описывать, как по утрам, после завтрака, растроганные узники произносили слова благодарности Карлу Великому. Некоторые не могли сдержать слез. Как-то пришлось услышать разговор двух несчастных – они возносили господина Карла до небес. Не говоря о стражниках, которые произносят его имя, как молитву. И даже глубоко под землей кто-то вырубил буквами – Великий Карл!

– Правда? – растрогался Карл и решил работу на сегодня закончить. – К чему я клоню, Чек, чего добиваюсь, – сказал он, вставая, – чтобы и ты понял то, что давно знают другие. Сильным, Чек, нужно помогать. С сильным, Чек, и сам будешь сильным… Да, Чек, последний вопрос. Что за отношения у тебя с Ри?

– Нормальные отношения.

– Были бы ненормальные, я бы говорил по-другому.

– Не понимаю, господин Карл.

– Ладно. Не понимай. Пока советую присмотреться к девушке. Вам придется вместе работать.

– Она мне симпатична.

– И только? – прищурился Карл. – А ты бы… поухаживал за ней?

– Может быть…

– Однако довольно, – нахмурился Карл. – Слишком уж откровенничаю с тобой. Жду завтра в девять.

– До свидания, господин Карл.

– Да! – выходя, обернулся он. – Я оставил немного денег на текущие расходы. Найдешь на столе.

В комнатах уже сумерки; пришлось включить свет и убедиться в щедрости господина Карла – оставил он немало.

Я почувствовал, как голова налилась свинцом, и в висках застучало. Да, я устал зверски. Спать и только спать. И вдруг мысль: «Неужели Ри дежурит у телефона?»

– Ри?

– Да, слушаю, – прозвучал в трубке печальный голос.

– Я бы хотел извиниться за свою грубость… и пожелать спокойной ночи.

Установилось неловкое молчание. Я осторожно положил трубку и побрел к постели. Из мрачного угла справедливым упреком кольнули глаза Вора. «Это не галлюцинация, – сказал я себе, – не забывай о несчастных! Разве не по твоей милости человек угодил на каторгу? Спать не имеешь права!»

Вырубил свет, несколько купюр сунул в карман. Выскользнул во двор и затаился. За калиткой маячила тень, и я бы не хотел, чтобы кто-то меня увидел… Пробрался к флигелю, осмотрелся. Как бы отправить сторожа за угол?… Метнул камешек – он задел металлическую решетку, со звоном отскочил на тротуар. Тень заметалась, я придвинулся поближе к выходу. Метнул второй камешек – тень исчезла. Я приоткрыл калитку и резко взял в сторону парка…

Кажется, маневр удался: никто меня не преследовал.

Дом Вора отыскал без труда, постучал. В дверь выглянула, высоко вздернув острый подбородок, жена Вора.

– А, это вы! – обрадовалась она. – Ну, заходите.

Жена Вора скрылась за дверью, а я не пошел. Удивленная женщина выглянула опять.

– Что же вы?…

Я решительно вложил в е руку припасенные купюры. Пальцы женщины слабо сомкнулись, одна голубая бумажка спланировала на крыльцо, но мы даже не шевельнулись. Самым важным сейчас были слова. Я поспешил сказать:

– Не сомневайтесь! Я обязательно освобожу.

– Кого? – напряглась женщина.

– Вашего мужа.

– Он… в тюрьме? – женщина, кажется, перестала дышать.

– В тюрьме, – мужественно подтвердил я.

– А я-то думаю, куда запропастился… Может, все-таки зайдете? – дрожащим голосом повторила она приглашение.

– Сейчас – нет. Вот вырву из неволи – тогда обязательно.

– Из тюрьмы долго не выходят… Без него пропаду…

– Держитесь! Он скоро вернется! – Все, нужно уходить, а я переминаюсь с ноги на ногу.

– Что передать?

Женщина всхлипнула.

– Передайте: я жду!..

– Вот и хорошо, – успокоился я. – Он не подведет. До скорой встречи!

Наконец, я сумел сдвинуть себя с места и подался прочь…

Возле своей калитки сторожа не обнаружил (хороши у Карла служаки!) и спокойно проник во двор. Не зажигая свет, добрался до постели, провалился в глубокий сон.

Утром проснулся слишком рано, похозяйничал на кухне, почитал и прибыл к Карлу в назначенное время.

Ри, как всегда, восседала за своим сверкающим столиком и была подчеркнуто любезна. Вот и прекрасно. Взаимоотношения определились всерьез и надолго.

Карл вышел в приемную и велел следовать за собой. На ходу он сказал:

– Не вздумай какие-нибудь штучки… я защищен со всех сторон.

– Что вы, господин Карл… – только и сумел я ответить.

– Знаю я вашего брата, – бросил он.

Здесь же, на третьем этаже, Карл свернул в кабинет без номера, который оказался своеобразной гардеробной. На вешалках вдоль стены красовалась самая разнообразная одежда – всех фасонов и назначений: сапоги кирзовые, сапоги резиновые, сапоги из тонкой кожи; оранжевые полусапожки с боковыми застежками; простые и меховые ботинки; туфли, туфли, туфли…

Карл облачился в кожаное пальто с пушистым белым воротником, натянул желтые сапоги с загнутыми носами, извлек откуда-то кожаный шлем. Воротниковая опушка делала его похожим на хищного грифа…

– Выбирай, Чек, – просипел гриф, – и возьми на заметку; сам господин Карл дарует со своего плеча. – Заметив мое недоумение, объяснил: – Там холодно, одевайся теплей.

Долго я не копался. Взял меховую шапку, теплое пальто с воротником и натянул сапоги. Карл, терпеливо пронаблюдав за моим одеванием, коротко бросил: «Идем».

В комнате, за вешалками, оказалась еще одна дверь. Карл толкнул ее ногой, и мы вышли на лестничную площадку. Ступеньки круто взбегали вверх. «На крышу», – догадался я.

Да, на плоскую и ровную крышу, которая служила сейчас площадкой для геликоптера. Небольшая железная стрекоза, свесив винтовые крылья, сутулилась поодаль и ожидала нас. Наверху было действительно холодно, дул несильный, но ледяной ветер, и я почувствовал, как мои щеки задубели.

Мы с Карлом заняли места позади пилота, и тот включил двигатель. Где-то над головой зашуршал винт, и мы бесшумно взмыли над городом. Во все глаза я смотрел сквозь прозрачные стенки вниз, на город, пытаясь определить в пересечении улиц знакомые черты. Парк и знаменитый карловский особняк остались позади, и я узнал только, кажется, господина Крома и улицу, на которой не раз бывал…

Геликоптер резко снизился над окраиной города и сел на асфальтированном треугольнике рядом с высоченным сооружением из стекла, которое можно было принять за многоярусный гигантский парник.

Вслед за Карлом я выбрался наружу и заметил, как от стеклянного колпака к нам навстречу бежал, а точнее часто-часто семенил кругленький, толстенький лысоватый человек в темно-синем халате. Когда он подкатил ближе, я увидел, что это весьма пожилой человек с круглыми, как у совы, глазами и дряблыми, старческими щеками.

– Знакомься, – торжественно сказал мне Карл. – Знаменитый скульптор, величайший мастер своего дела. Специалист не только по тончайшей резьбе, но и монументалист.

Скульптор засмущался, стал благодарить господина Карла за столь высокую оценку его скромных трудов и повел в мастерскую.

Мы не спеша, равняясь на размеренную походку Карла, направились к стекляшке. Я с любопытством поглядывал на великого мастера, который подобострастно юлил вокруг Карла. Боже, во что он превратил художника и, судя по всему – талантливого человека!

За толстыми стеклянными стенками оказались леса, обрамляющие гигантскую скульптуру. Снизу я разглядел невероятных размеров башмаки с лепными бантами – ни дать ни взять – белые баржи с белыми парусами.

Пришлось отойти подальше, чтобы прочитать на постаменте слова, выложенные метровыми буквами:

«ЭТО Я. ОТНЫНЕ И НАВСЕГДА».

– Нельзя ли посмотреть лицо? – спросил я скульптора.

– Не полезете же вы под самый купол! – он кивнул не железную лестницу, уходящую по стеклянной стене вверх.

– Полезу, – сказал я. – Работа стоит того.

Скульптор просиял, а Карл сдержался, изучая меня.

Я сбросил пальто. Цепляясь за перекладины, зачастил руками и ногами по тонким железным прутьям. До самого верха не отдыхал, хотя, признаюсь, хотелось остановиться и сбросить непривычное напряжение…

Да, это было лицо Карла – носатое, с надменно прищуренными глазами и властно выпяченным подбородком. Крупные детали надвигались застывшими гигантскими волнами, все лицо сразу не увидишь. Выручало воображение…

Спускался я долго, медленно – уже порядком устал. Скульптор встретил восторженными словами:

– Феноменально! Вы, оказывается, спортсмен! Мы-то ползаем, как букашки…

Похвала не понравилась Карлу. Он с опаской глянул в мою сторону и сухо спросил:

– Ну, что увидел?

– Оказывается, это вы, господин Карл. Похоже, как две капли воды.

– А почерк художника чувствуется?

– Еще как, господин Карл.

– Возьми на заметку. Я должен высказаться по этому вопросу.

– Непременно, господин Карл.

– Ну, дорогой, – повернулся он к скульптору, – давай заканчивай. Ко дню моего рождения. Понял?

– С полуслова, господин Карл! Не сомневайтесь.

Скульптор закрутился волчком, залебезил, рассыпался в заверениях преданности и любви. Он явно перегнул, даже Карл поморщился.

– Ну, насчет любви – ты брось.

В геликоптере, когда мы опять взмыли ввысь, Карл с чувством высказался:

– Хороший он мужик. Понимающий, правильный. Люблю таких. – И вдруг спросил: – Как тебе монумент?

– Грандиозно, – мотнул я головой.

– Еще бы. Создается на века! Запомнил надпись?

– «Это я. Отныне и навсегда», – продекламировал я.

– Вот-вот. Обрати внимание: я не стал выпячивать себя. Ты не найдешь на постаменте моего имени. К чему бахвалиться? Лучше скромно, без претензий: «Это я». Так впечатляет больше. И знаешь, по моей задумке это не только мой портрет. Это больше, чем я сам. Это все мы, противостоящие разрушительной силе глупого добрячества. Потому и начертано: «Отныне и навсегда». Ведь мы на земле будем вечно.

«Поживем – увидим», – усмехнулся я про себя и стал осматривать местность, над которой летели. Пока ничего особенного – ровно, пустынно.

Геликоптер был же далеко от города, а мы все летим и летим. Пилот, наконец, стал снижать легкую послушную машину над полем, заросшим бурой травой.

Приземлились у беспорядочно разбросанных строений, и опять к нам бежал некто, но уже молодой и быстрый. Он махал руками и кричал: «Здрас– с-с!..»

– Отличный парень, – доверительно сообщил мне Карл. – Пойдет за меня в огонь и в воду. Преклоняюсь перед такими!

– Кто он?

– Мой незаменимый Оп.

Оп, как назвал его Карл, добежал до нас и с восторгом произнес:

– Добро пожаловать, ваша светлость! – Он не сводил восхищенных глаз с Карла.

– Ладно, хоть шапку надень, – капризно поморщился Карл. – К съемкам все готово?

– Разумеется, ваша светлость.

– Ну, давай веди коня, – распорядился Карл, и Оп куда-то умчался. – Поохотимся немного, ты не против? – спросил он.

– Что вы, господин Карл. Интересно.

– Даже очень, – подтвердил он. – Тем более, что я охочусь по-особому.

Карл вернулся к геликоптеру и, натянув перчатку с длинным кожаным рукавом, достал из кабины чучело птицы, похожей на ястреба. Чучело ин держал за ноги и ждал, когда же Оп подведет коня – ржание и топот уже доносились, да и сам парень вовсю спешил к Карлу.

– Ты заметил, что у меня нет ружья? – спросил Карл. – Не могу стрелять в безобидных животных. Это не что иное как примитивное убийство. Иное дело – соколиная охота. Вот он, мой сокол. Висит и не подозревает, что сейчас устремится за добычей.

– На кого охота?

– На зайцев. Правда, живых зайцев давно нет, я использую электронные заменители… Ну, я же просил, – поморщился Карл. – Не нужно вопросов. Увидишь собственными глазами.

Оп подвел вороного красавца и помог Карлу подняться в седло. В руках Опа появилась съемочная камера; он стал фиксировать на пленку неторопливые действия повелителя. Карл повернул кольцо на шее у сокола – птица встрепенулась и гордо уселась на кожаной карловой руке. Голова ее размеренно двигалась – то в одну сторону, то в другую, перышки топорщились, глаза мерцали. «Сокол-то электронный», – понял я.

Карл был великолепен. Возбужденный предстоящей охотой, весь устремленный для броска, он зорко осматривал поле перед собой, выискивая добычу. Оп не опускал камеру.

– Что там за куст впереди? – насторожился Карл. – На моем поле не было никаких кустов… Кажется, он шевелится!

– Мой ягненок, – еле слышно объяснил Оп, продолжая съемку. – Пустил травку пощипать…

Карл что-то сказал в микрофон, и сокол рванулся ввысь. Вороной понес всадника вперед; Оп с камерой взлетел и завис над Карлом.

– Выше, выше… левее… стоп! – командовал Карл.

Сокол, набрав высоту, сложил крылья и камнем обрушился на… ягненка. Бедное животное не ожидало нападения. Рухнуло наземь, здесь его и настигли острые когти и безжалостный клюв электронного хищника. Ягненок изо всех сил сопротивлялся, вскакивал на ноги, но борьба окончилась гибелью малыша…

Сокол оставил ягненка только тогда, когда тот перестал шевелиться. С окровавленными когтями и клювом птица вернулась на кожаную перчатку. Довольный охотник погладил сокола и, повернув кольцо, превратил птицу в чучело.

– Документальные съемки закончим, – сказал Карл. – Должны быть хорошие кадры.

Оп плавно опустился наземь, выключил камеру и подтвердил: таких кадров еще не бывало.

– Вытри кровь. – Карл отдал чучело. – Да осторожней. Этой птице цены нет.

Оп, стараясь не смотреть на Карла; похоже, он прятал в глазах горечь и недоумение… Однако Карл ничего не замечал. Он с восторгом заговорил, обращаясь ко мне:

– Ну что, убедился? Мне служат прекрасные люди! Так естественно, так умно вместо электронного зайца подложить живую овечку! Умеют радовать, умеют делать подарки. Не то бы гонялись мы, Чек, впустую. Зайца, поверь мне, выследить и поймать не так-то просто.

Карл принял из рук Опа чучело, очищенное какой-то жидкостью из канистры, и сказал небрежно:

– Молодец Оп. Там, на поляне, осталось прекрасное мясо. После съемок возьми себе, в благодарность за службу. А ты, Чек, отметь: я должен сочинить стихотворение о соколиной охоте.

– Непременно, господин Карл, – поспешил я согласиться, раздумывая о полетах Опа над скачущим всадником.

– Теперь художественные съемки? – важно спросил Карл.

– Художественные, ваша светлость. – Оп по-прежнему старался на Карла не смотреть. – Павильон готов, актеры ждут не дождутся.

Оп повел нас к самому высокому строению. Карл продолжает интересоваться:

– Басурман, надеюсь, в форме? Не подведет, как в прошлый раз?

– Не позволим, – уверяет Оп. – Сидит в гримерной, вживается в роль.

– А Ле?

– Только и разговоры о съемках…

– На щеках, небось, килограмм краски?

– Не думаю, ваша светлость.

– Сколько раз предупреждал: грим иногда портит. Тем более, что съемки в воде!

– Ле учтет, ваша светлость.

– И ты учти: крупный план – и никакой спешки. Главное в кино – интерес зрителя. Ни на секунду не упускай этот интерес!

– Хорошо, ваша светлость.

Под сводами павильона Карл подался в свою гримерную; Оп взлетел высоко под потолок, проверяя лампы и обогревательные приборы – в обширном помещении было слишком холодно, а ведь актерам, судя по всему, предстояло раздеться… Я оседлал стул, с интересом разглядывая бассейн и полоску суши, загримированную под песчаный морской берег; здесь и там торчали колючие толстые кактусы и высоко возносили зеленые вееры солнцелюбивые пальмы…

На берегу появилась необыкновенной красоты женщина в ярко-оранжевом купальнике. Я сразу узнал главную героиню всех карловских фильмов. Ради нее киногерой «Неповторимой любви» совершает подвиг за подвигом. Это она и ее возлюбленный показывают всему миру таинства интимной жизни, заставляя опускать глаза и стыдливо отворачиваться…

– Кинозвезда подошла ко мне и певуче произнесла:

– А я вас не знаю.

С верхотуры слетел Оп, торопливо меня представил:

– Чек, помощник господина Карла… Кажется, так?

– Почти, – кивнул я.

– А это Ле, моя жена. Звезда с мировым именем!

– Очень приятно. – Я поспешил покинуть стул и вежливо поклонился. – Мужу есть чем гордиться.

Оп остро воспринял мои слова, ядовито усмехнулся:

– Надеюсь, вы мыслите профессионально.

– О, да! Искусство требует жертв.

– Никаких не жертв, – мгновенно отреагировал Оп. – Когда приносятся жертвы, искусство гибнет.

– Да?… – Я почему-то смутился. – Но какие-то трудности все-таки есть? – Свой вопрос я мягко адресовал Ле. Прекрасная женщина не сводила с меня хрустально-васильковых глаз, и вдруг я почувствовал идиотскую неловкость.

– А вы покраснели! – засмеялась кинозвезда. – Для съемок точно не годитесь. А что касается трудностей – да, они есть. И хорошо, что не вылезают на экран.

– Внимание! – напружинился Оп. – Приготовиться!

Стремительным шагом к нам шествовал преображенный Карл – в пышном черном парике, с приклеенными тонкими усиками. На узких голых плечах неизвестно как держался белоснежный халат. Карл, кроме скромного лоскута плавок, всю свою одежду оставил в гримерной.

– Где басурман? – требовательно спросил Карл.

– У себя, ваша светлость, – не поднимая глаз ответил Оп. – По моему сигналу войдет в кадр.

– А дублер?

– Тоже у себя.

– Правиль но. Нечего глаза пялить. Актрису может смутить любая мелочь. Тем более – плотоядный взгляд мустанга. Слышишь, Чек, какое тебе доверие? Смотри, любуйся, размышляй о продолжении. Может быть, войдешь в историю как сценарист.

– Вполне возможно, господин Карл.

– Итак, все готовы?

– Все, ваша светлость.

– Начали!..

Ле игриво побежала к воде; возле пальмы подняла перламутровую ракушку, приложила к уху. Киногерой в черном парике скинул халат и, заметив на берегу силуэт любимой, невольно потянулся к ней. Оп, нацелив на Карла камеру, взлетел под самую крышу, и нависал, и кружился, и скользил во все стороны – пока на пустынном пляже происходили большие и маленькие события.

Киногерой страстно привлек к себе красавицу, осыпал жадными поцелуями; счастливая пара изнемогает от бурных объятий, опускается на песок. Мужские беспокойные пальцы мечутся по роскошному телу женщины; купальник мешает полному слиянию тел – ненужная ярко-оранжевая тряпица летит к воде…

В этот напряженнейший момент на пляж врывается бородатый атлет, подхватывает купальник и с диким хохотом удирает в море. Хулиган то и дело оборачивается, размахивает добычей, как бы дразня: а ну-ка отними!

Киногерой в бешенстве. Он не может допустить подобного унижения! Обнаженная красавица рыдает, бессильно распласталась на песке, а ее возлюбленный кинулся в воду – догоняет самонадеянного обидчика…

– Стоп! – командует Карл, превратившись в режиссера. – Ле – в артистическую! Выходят дублеры!

Карл облачился в свой белоснежный халат, для Ле тоже нашлась теплая накидка; режиссер и кинозвезда бегом направились в служебные отсеки павильона, а Оп повис над морем.

Примчался дублер, загримированный под главного героя (черный парик и усики!). На воде началась битва двух атлетов не на жизнь, а на смерть.

Я понаблюдал за полетами Опа и вернулся на свой стул. Тепло обогревательных приборов сюда не доставало, и я почувствовал, как за воротник пробрался-таки упрямый холодок… А мужу кинозвезды сейчас определенно было жарко, попробуй повисеть над женой, а потом погоняться за басурманом… Оп, конечно, был мужественным человеком, я бы так не смог…

Закончив съемки, Оп закутался в плащ и устроился в кресле рядом со мной. Его, похоже, совсем не волновало – где находится его жена, что с ней… Он как бы угадал мое тайное недоумение, стал объяснять:

– Охотно повторюсь: не будет в жизни – не получится на пленке. Высокое искусство прощает все.

– Вы молодец, – похвалил я. – ПарИте, как ласточка.

– Напучился. Первое время падал.

– Ну да?…

– Чуть руку не сломал.

– Неужели так сложно?

– Проще пареной репы. Но требуется привычка.

– А я бы смог?

– Любой сможет.

– Вот бы попробовать!

Оп задумался.

– Хорошо. Время пока есть. – Он распахнул плащ, отстегнул широкий тяжелый пояс, подал мне. – Волновой принцип, самый надежный.

«Волновой?… У Вильяма, кажется, есть что-то похожее…» – Но сейчас главное не это, не упустить бы нечто поважней…

На поясе слева и справа – по три кнопки. Спрашиваю – для чего.

– Слева – взлет, фиксатор высоты, посадка. Справа – движение прямо и в стороны.

– Как просто! – восхищаюсь я и нажимаю кнопку для взлета. Действительно, взмыл над бассейном, едва не врезался в потолок. Успел, однако, придавить соседнюю кнопку. Теперь нужна точная игра на регуляторах справа…

Лечу влево, потом вперед на одной высоте. Оп носится внизу, радостно кричит:

– Молодец, молодец!.. Возвращайся!

Вернуться? Вот это как раз в мои планы не входит.

Вылетаю из павильона, планирую над карловским геликоптером, набираю высоту. Особенно высоко залезать не следует – слишком холодно… Курс – город, дальше сориентируюсь по автомагистрали…

Прежде всего думаю о том, что Оп из-за меня может пострадать. Карл вряд ли простит подобную оплошность – упустил меня, да еще собственноручно снабдил транспортным средством! Значит, соображаю, пояс необходимо вернуть, и как можно быстрее…

Подо мной – скудная растительность, однообразный серый пейзаж. Любоваться нечем, ничто не привлекает серьезного внимания. Я продолжаю размышлять. Над хорошим человеком, который узаконил издевательства над собой объяснением: требует профессия! Я бы, честно повторяю себе, так бы не смог… Наверное, объяснение придумал Карл, а Оп вынужден согласиться…

Подо мной сверкнуло ярко-голубое озерцо, напомнив о васильковых глазах кинозвезды. Странно: как ни хотелось повернуть мысли в осуждающую сторону, ничего не получалось. Ле непонятно завораживала, мне казалось – я мог бы ее полюбить…

Полюбить?… Нет, нет, это запредельно. Во мне уже есть какая-то тайна, обозначенная буквами «Л» и «О». Чувствую, я связан с этой тайной всей своей жизнью. Вильям обманывать не станет… И все же никто не лишил меня права любоваться прекрасным, преклоняться перед ним, черпать силы для полнокровной жизни… Я же любуюсь Ри, иногда о ней думаю!..

Вот, вспомнил о Ри… Где сейчас она, как чувствует себя в невидимой паутине?… Да еще с вернувшейся душой!.. Вопросы, конечно, риторические. Известно – как…

Неясный звук заставил меня оглянуться. Геликоптер!.. Карл спешит по моим следам!..

Стремительно падаю вниз, почти до земли. В куцей рощице встаю на ноги, прислоняюсь к дереву. Геликоптер шумно пронесся высоко над головой, меня, кажется, не заметили. Прекрасно! Устраиваюсь в ямине под кустом. Как ни странно, согреваюсь. Посматриваю по сторонам и вверх, прислушиваюсь. Небо на редкость чистое, солнечное, жаль – маловато тепла…

Неожиданно вернулся геликоптер, покружил над рощей, едва не задевая верхушки деревьев, и так же неожиданно исчез. «Можно подниматься? – размышляю я. – Нет, нет! Покидать убежище слишком рано». Угадал! Геликоптер появился опять и подолгу стал зависать над складками местности. Но тем, кто меня искал, так и не повезло – ищейки нехотя ретировались…

На всякий случай я полежал в пригретой ямине еще с часок и наконец принял решение свой полет продолжать – на допустимо малой высоте, с удвоенным вниманием.

Летел я сверхосторожно, высматривая перед собой верхушки деревьев и постоянно оглядываясь. А когда землю затопила ночь, поднялся повыше и успокоился: погони не было.

К вытянутому тюремному четырехугольнику, освещенному мощными прожекторами, прибыл поздновато: на главной площади ни души – заключенные в бараках и в исправительных камерах. Пикирую к железным дверям знакомого караульного помещения. Охранная электроника, контролирующая выход за пределы тюрьмы, моего вторжения не заметила.

Не заметил, как я вошел, и начальник стражи – он преспокойно дремал в кресле перед телевизором. Бренчала легкая музыка, на экране кривлялись смешные клоуны.

Я энергично похлопал служаку по плечу. Тот открыл глаза, испугался; рука метнулась к кобуре за пистолетом.

– Не надо, – попросил я. – Вы же знаете6 Я сильный!

Нач (вдруг захотелось называть его так, по-карловски) меня узнал, руку с кобуры сбросил.

– Как ты здесь очутился?

– Прислал он. – Я показал на потолок, взлетел и немного пофланировал над телевизором. Убедился: впечатляет! Теперь можно говорить о деле. – Он поручил мне срочно связаться с заключенным…

– А, твой приятель! – Догадливый Нач выключил телевизор и пересел зв компьютер. – Этот, что ли?