Текст книги "Остров Инобыль. Роман-катастрофа"

Автор книги: Николай Шипилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

48

У Федора Федоровича прибывало работы, которую он знал, без которой не мог себе представить смысла жизни и последних ее мгновений, когда человек спросит себя: зачем жил? Так курильщик-геолог, оставшись в тундре без табака, набивает северные сухие травы в самокрутки из страничек полевого дневника. И вдруг с неба падает пачка любимого табака. Как сладок тогда этот горький дым, так сладка изнурительная любимая работа для мужчины типа Федора Федоровича.

Он забился в крохотный отсек под самым скосом крыши мансарды, открыл окно и писал в амбарную книгу, выстраивая психологические варианты поведения Крутого.

«22. 07. Руки уже мерзнут, хотя дом наш не затоплен,– писал он в свою книгу. – Каково же Крутому там, внутри потопа? Вариант: он завладевает всеми запасами оружия, становится хозяином острова. Контрдовод: человек адекватный на это не пойдет по той простой причине, что смысл наживы утрачен в связи с вселенской катастрофой. Вопрос: адекватен ли наш вражонок? И настолько ли незначителен для него сам вопрос обладания властью?

Мотивация:

Человек незаурядный, волевой, сильный физически, знающий приемы психического давления на окружающих и поставивший себе целью добычу чистогана, осознает, что все, принадлежащее ему, добыто жестокостью, кровью, полито слезами невинных жертв – все это лишь прах у ног Всемогущего Бога. И он ненавидит Бога, он считает, что семь бед – один ответ.

Не забыть: существует определенная путаница в использовании терминов «произвол» и «воля». Ведь воля не потому только называется волей, что проявляется в волевых качествах, а наоборот, волевые качества называются так потому, что они реализуют волю, потому что они произвольно, сознательно проявляются, то есть по желанию самого человека. Следовательно, понятие «волевые качества» является производным от слова «воля», а не наоборот. И непонятно, что имеют в виду зэка, когда говорят свое: «Век воли не видать!» Возможно, эти изощренные хитрецы декларируют таким образом свою невозможность жить без произвола. Сегодня, сейчас Крутой творит его, убивая людей из СВД.

Кроме того, еще Сеченов отмечал, что воля, как механизм преодоления препятствий, просто так, без идеи, без какого-то смысла проявляться не будет. Каковы мотивы действий Крутого? Психоз? Слепой солипсизм? Спортивный азарт стрелка плюс ощущение безнаказанности?

Что диагностировать в данном случае? Диагностика – не только ахиллесова пята ординарной медицины, но и отражение всех профессиональных стереотипов современности.

Поскольку большинство преступников – маньяки, то возможно, мы имеем вариант малопрогредиентной шизофрении, протекающей с аффективными фазами, которые могут длиться сколь угодно и иметь небольшие интервалы между пубертатным периодом, периодом зрелости и инволюционным?

Возможно, сейчас депрессивный период преобладает над маниакальным?

У него свирепая внешность кроманьонца. Он преступник ломброзианского типа, но довольно одаренный в криминальном аспекте человек. Его дар – наживаться. Предтеча этого дара – нищета предыдущих поколений. Нажива для него – реванш, спорт, месть, ставшая профессией. Он устал от профессии, устал от реванша. Устал смертельно. И захотел умереть. Именно тогда, когда остаются последние глотки жизни, он хочет смерти на миру. Возможно, это психоз как следствие пороков развития.

Такая сильная аномальная реакция на события этих дней не была бы психозом, если бы у нашего кролика не было травм головы. Могло не быть и даже самой мягкой циклотимной депрессии. А по голове его, вероятно, били нередко. Я думаю: если взять нацию как единый живой организм, которым она и является, то ее столько раз в течение последних лет настукали по голове, что она несомненно находится в циклотимной депрессии. Крутой – это только крайнее проявление болезни. Он ненавидит человека в себе, а убивая и подавляя других – он убивает в себе этого внутреннего человека, это дитя…»

Федор Федорович захлопнул тетрадь, закрыл глаза и потряс умной головой, прежде чем выйти из стихии исследования. Потом едва ли не на ощупь, ведя по стенке рукой, прошел в большую смежную комнату и осмотрелся. Глаза осваивались с полумраком, и он увидел себя в зале для приема гостей. В середине зала – огромный осьмилапый стол, похожий на миролюбивого детеныша убитой мамы-медведицы. Стайка стульев, как замершие в удивлении легавые, обнюхивали детеныша-гиганта. В одном из углов, словно провинившаяся школьница, алебастрово белела копия прекраснозадой Афродиты Каллипоги.

«Все же хорошо жить хорошо, – сказал себе доктор, проводя холодной рукой по усталым глазам. – Каково-то терять все это?»

– Фе-о-одор! – слышал он крик и торопливые шаги по деревянной дубовой лестнице.

– Я здесь! – как в полусне, отозвался доктор. – Что там за пожар?

– Майо-ору плохо!

– Я ведь не хирург, – бормотал он. – И не терапевт… – вспомнил сквозную рану в груди майора и большое изнурение крови: – И даже не священник…

Выходя к лестнице, он увидел Сувернева, который замер, глядя со ступенек в фасадное окно. Потом повернулся к доктору и сказал:

– Пошла!..

– О ком ты? – подошел и встал рядом Федор Федорович. Из этого окна, как из всех остальных, можно было наблюдать однообразный, вялый, сонный, моросящий и холодный по виду дождь. – Кто пошел? Куда?

– Цыганка ушла из дому, пока мы волокитились. Полдома больных и раненых, а ты, Федор, научными изысканиями тешишься.

– Ушла? Может, оно и к лучшему. Куда шла, туда и продолжила идти. Что ж теперь делать? Цыгане, как известно, в неволе не размножаются…

– Эх ты, Паганель… А вдруг она разведчица Крутого?

– А что у нас тут секретного? Дети да старики! Может, ему интересно, когда у наших женщин критические дни?

– Эх, Федя ты Федя! Будто ты не знаешь уголовников! То-то и оно, что старики да дети! Чугуновского можно отнести и к тем, и к другим… Нам срочно нужна помощь, Федор. Где же этот брат майора?

Словно в поисках ответа, Сувернев глянул на часы – было без четверти семь вечера.

49

Стоит ли выходить из себя по пустякам в объятиях вселенского катаклизма!

А вот Колотеев на посту нервничал. И тем более, чем более смеркалось вокруг. Его пост размещался под крышей крепкого сарая во дворе усадьбы. Под этой крышей его знобило, лихорадило, его бросало в жар. И пойми: нервное это или простудное? Впервые в жизни он вытащил человека с поля боя, а человек этот умирает. Три часа до наступления сумерек майор Тарас стонал и истекал кровью. Колотеев спрятался за тушей убитой лошади и попробовал было по-пластунски, но лишь высунулся, как получил предупреждение пулей в лошадиную тушу. Он довольно теплохладно слышал ее хрипы и чувствовал дрожь остывающих мышц под шкурой. Его даже не занимал вопрос: почему снайпер промахнулся? Там, на сырой испуганной земле, ему хотелось припасть к теплой и гладкой спине светловолосой домработницы Нади и бормотать ей не снотворные слова. Он словно заболел, но не желал сопротивляться хвори. Он незнакомым каким-то инструментом обыскивал и ощупывал свою жизнь. Было время сделать вывод, что впору развести костерок да и сжечь в нем для сугреву все бумаги, удостоверяющие его место на бывшей Земле. Сжечь, стало быть, и саму жизнь, где не было свободной воли бездельника, который получает огромное наслаждение всего лишь повернувшись с правого боку на левый или наоборот. Кому служил? Зачем? Кто обманул? Те, толпою жадною стоящие у трона, сидящие за китайской ширмой, живущие на вершинах пирамид?.. Это они, сволочи, они не давали ему выспаться вволю и по всей территории жизни! А теперь: частная собственность священна! Так, пардон, господин гандон: ты откуда ее взял-то, эту священную собственность? Не из моего ли в том числе солдатского вещмешка? А ведь я, козлы, всю жизнь не высыпался: то школа в первую смену! то в юнкерах – па-а-дъе-о-ом! то, паразиты такие, ночь, не ночь – др-р-р! трево-ога! Кальсоны под мышку и – по газам… Потому и немка Эрна: «Майн херц да майн херр!..», а в итоге – хер! – кидалово! Потому же и москвичка – носик-конопушечки…

Колотеев насладился слезным щекотанием в пазухах носа.

«Вот эта Надя – да, бинть? Надя! Глаза – васильки! Зубы – ромашки! Спина – целина! Торс – о-о! А гу-у-бы! А волосы! Они – как водоросли в прозрачной воде. И ведь не моя-а! Цыганка – та тоже хороша… Интересно, бинть, сколько ей годков? Да ну их подальше, этих биороботов…»

Колотеев, стесняясь своих дегенеративных мыслей, развернул все же перед мысленным взором картину большого спроса на мужиков после того, как уйдет вода. Ему всю жизнь было некогда всерьез заняться своим одомашниванием. А теперь, оно, похоже, и к лучшему – все, оставшиеся в живых, начнут жизнь с колышка. И он, вроде бы, жив, да еще и не болен. Нынче пуля пощадила. Зачем? Бог знает. Бог непознаваем.

Он сладко потянулся, выкурил сигарету и, кажется, вздремнул, сидя на нижней поперечине приставной лесенки на чердак.

Совсем стемнело, когда он услышал нарастающий гул мощного мотора.

По зерцалу вод звук летит, как барышня по вощеному паркету. Но искушенный агент Колотеев определил, что источник звука располагается примерно в полутора километрах от плотика, и машина идет к нему неуклонно.

Колотеев сунул пээм за брючный ремень и помигал сигнальным фонариком в сторону дома.

– Эге-е-ей! – крикнул он на всякий случай.

Ответа на запрос не поступило.

Колотеев сменил диспозицию и осторожно вылез на покатую крышу сарая лицом к фронту. На далекую еще воду ложились и исчезали отсветы прожектора. И тут школа тайной войны, которую он только что клял, сгодилась юноше. Он почему-то успокоился, спустился вниз по лесенке. Разделся, повесил одежду на эту лестницу и выкупался в дворовом бассейне. Хандру смыло.

Через час его должен сменить генерал Жучков. Агент вознамерился одеться и снова занять пост наблюдения, но одежды не нашел. И не успел удивиться, как услышал молодой южнорусский говорок:

– Слышь, дядько! Покушать у тебя нэмае?

Это был Грицько – друг Анжелики и недруг Чугуновского, который, проводив ее, решил выкрасть альбомы марок самостоятельно. Он пробрался две ночи назад в знакомый сарай, но присутствие людей в доме, дождь, сырость, холод и голод сковали его. Он бы и убежал – а куда тут убежишь, если ты не рыба! Грицько мог бы прикинуться пострадавшим местным парубком, но это не приходило ему в голову. Не зря говорят, что на воре шапка горит. Он крепко сдерживался, чтоб не взвыть от такого карцера. Он уже и к Богу:

– Господи! Другие-то вон что! А я что? Так. Мелочь. Ты уж, Господи, пощади меня, других тебе, Всесильному, грешников мало? Каюсь, Господи! Ведь пощадил же ты разбойника…

И вот Господь прислал сюда этого любителя ночного бассейна. Грицю даже показалось, что он уверовал в москальского Бога. Он в сильных чувствах пообещал Господу самую большую свечу по окончании дела. Правда, не понимая – что за прок Господу в этих свечах? Что-то вроде акциза, что ли?

– Руки в гору, дядько!

Колотеева, которому становилось холодно мгновение назад, бросило в жар. Он спросил угрюмо:

– Ты кто? Верни, бинть, оружие!

– Та найщо тоби, дядечко? Ты ж в мэнэ давно на кукане… Схотив бы – вбыв бы!

«Точно мне снилось! Украина воюет против России!..» – мелькнуло в мыслях агента, и он спросил:

– Ну?

– Шо ну? Каральку загну! Йисты хочу… Три дня в цей риге ховаюсь… Одежку вот твою сухэньку знайшов да надив, слава Богу!

– Так иди в дом. Скажи, бинть, Колотеев велел накормить. А пистолет мне верни!

– Ни-и, дядечко! Лохив нэма! Отыди от пэрэлаза, кажу, ну? И швыдко – харей к стинке! Швыдче!

Колотеев отошел и встал. Он слышал, как хохол заключил дверь на замок, что висел за хоботок в щеколде, звук тихих шагов вдоль стены сарая. Не одеваясь, кинулся к лестнице с намерением, осмотревшись, спуститься через крышу. Но услышал звук выстрела и удар грузного тела о стену с внешней стороны. Он слышал, как тело, мгновение назад принадлежавшее его обидчику, сползло по стене и глухо ударилось об отмостку.

Вот и поторгуйся с Господом Богом.

«Наши кокнули или снайпер?» – подумал он. Нашел в темноте сарая лом, вставил в небольшой зазор между дверью и косяком, отжал дверь так, что клацнули выдираемые гвозди. Дверь поддалась.

Тогда голый, замерзающий агент отошел в глубину сарая, чтобы с разбега наддать дверь плечом, но вспомнил о неугомонном снайпере. Внутренний диалог его был примерно таков:

«Вот и пригодится дымовая шашка… Зажгу дымовую шашку!»

«Чем ты ее зажжешь? Зажигалка в одежде. Сигнальный фонарик там же, сигареты – все в одежде. Одежда на трупе. Труп на улице… Скоро пойдет Жучков – и будет два трупа – снайпер не пропустит».

«Кричи! В доме услышат!»

«А что кричать? Это какую надо глотку иметь! Ну, закричу. Ну, не расслышат… Ну, высунутся уточнить: чего я кричу? И – привет, господа апостолы Петр и Павел?»

Он приседал, припрыгивал на месте, обнимал себя руками, как начинающий мим. Холод мешал думать, однако агент догадался найти в темноте мокрую одежду незнакомца, а в карманчике брюк – зажигалку. Покрутил колесико непослушными пальцами. И диалог продолжился:

«Ну? Съел? Здесь ведь электрозапал или запал-спичка! А запалы-спичка – тоже в кармане куртки, а куртка все там же… Выкинь чужую зажигалку!»

«Как бы не так!»

Он догадался осмотреть сарай и нашел в одном из углов старый ватник, а под плотницким верстаком – гвозди и почти пустую канистру с бензином. Колотеев становился похож на Робинзона. Надергал ваты из тюфяка, скрутил и пропитал ничтожными каплями бензина этот жгут. Потом снял с кастрюли крышку, гвоздем пробурил защитный слой фольги. Боясь взрыва, продырявил выходы для дыма и вставил запал в главное отверстие. Теперь пригодилась и зажигалка.

Все еще боясь взрыва после такой кустарщины, Колотеев выждал секунд десять и, в расчете, что шашка разгорелась, швырнул двухкилограммовую кастрюлю за угол сарая. До дома было метров тридцать, а облако дыма из такой скороварки покрывает четверть гектара. Этого должно было хватить при дожде и полном безветрии.

Примерно через минуту он почувствовал плотный запах нафталина – сработало…

50

Помолившийся, завернутый в теплые лохмотья Морисита Нацукава сидел у камелька на раскладном стульчике. Он с зачарованной улыбкой глядел на огонь буржуйки. В землянке Родиной Любы светились лампада под божницей и керосиновая лампа на столе, за которым, вместе с паром от картошки, вилась неспешная беседа между полковником Тарасом и самой насельницей скита.

– У нас уже и отбирать, сына, нечего… – говорила старая Люба полковнику.– Семь колен – семь перемен, а нам – редька триха, редька ломтиха, редька с квасом, редька с маслом, редька в кусочках, редька в брусочках да и редька целиком…

Тут же в небольшом пригоне дремали на шестке куры, жевала нескончаемую жвачку белая коза, уважительно глядя на поданное к столу молоко. Шимпанзе мучительно бездействовал без службы и ходил по жилищу, заглядывая с вопросом во все видящие его глаза. Он мучительно гримасничал, слушая, как Игнатий Сопрыкин дает японцу урок русского языка.

– Л-л-л… Вот так язык делай: л-л-л… Ну? Л-л-л… Эль-эль-эль! – тихо учил японца Игнатий.

– Р-р-р! – старался Морисита Нацукава, чудом спасшийся от гибели, но не от Игнатия. – Рь-эрь-эрь!

– Ну, епонский бог! Ты че такой-то?

– Епонский бог нет! Есть Иисус Христос!

– Да? Вот молодца! Ты язык,– он постучал пальцем по своему языку, – делай вот так! Не к небу… Ну? Л-л-л! Пликуси клепко зубами и делзы – ну? Тепель пой: ла-ла-ла-ла-а-а!

Морисите, как ребенку, интересней было не учиться, а слушать разговор взрослых.

– Значит, вы считаете, что это никакой не всемирный потоп, матушка? – спросил полковник.

– Говорил Господь, что второго потопа не будет. Значит, так тому и быть, сынок. Господь всему начальник.

Тарас покачал головой, утверждая этим согласие со своими соображениями, и спросил снова:

– Тогда что же это, матушка?

– Вразумление Божие…

– Здесь теперь версына брагодати и мира!.. – ввернул во взрослый разговор Морисита.

И взрослые отнеслись к этому весьма снисходительно. Русские всегда великодушно заблуждались в отношении иноземцев, относясь к ним, как к несмышленышам.

– Здесь… – ткнул пальцем в накат землянки Морисита.

– Почему? – по привычке выказывать свою пролетарскую любознательность спросил бывший заочник комвуза Игнатий, облизываясь на играющую в отблесках пламени огненную воду в фигуристом сосуде. – Здесь что – Арарат?

– Здесь пр-р-раведник! – снова указательный палец Мориситы Нацукавы возделся к накату землянки, а лицо просветлело в торжественной печали.

Игнатий заскромничал:

– Ну какой уж из меня праведник! Старался жить по справедливости – да. Но и не без греха – нет… Выпить любил…

– Она – праведник! – и Морисита, роняя лохмотья, на коленях пополз к Любе Родиной, по ходу осеняя лоб крестом. – «Возьми, – говорир Господь, – камень сей, как знак брагодати в твою пустыню дря памяти и возвессения веры твоея!»

Посрамленный Игнатий ерничал:

– Брагода-а-ати! Браги ему, видите ли, дати, подати… Учишь его, учишь – все без толку…

А спасшийся чудом Морисита обогнул колени Любы Родиной. Чуть коснувшись их лбом, он встал на своих под иконами и зашептал:

– Все, оставсыеся веррными, обратятся в бегство, уйдут от всех дерр и законов целовецецких, в которых нерзя узе будет уцаствовать без отступррения от Христа, уйдут в р-реса, горы, в пустыни. Не боятса нисево, не останаврриватса ни перед цем, ведь торько пр-ретерпевсый до конца спасетса [21]21
  Новый завет. Мф. 10, 22.


[Закрыть] …

Подхваченные молитвенным порывом, крестили лбы и Родина, и Тарас, и Игнатий, из глаз которого второй раз на дню пытались излиться слезы, но он стыдился отпускать эти покаянные слезы. И все же плечи старого коллективиста содрогнулись, наконец. На колени он не встал, как учили, но в приступе рыданий с головы его посыпались седины. Они смешались с сухими крошками черного хлеба на столешнице, куда он эту голову и опустил.

Потом, когда молебен окончился, Тарас встал с колен, сделал шаг и сел за столик напротив Игнатия.

– Значит, ваша землянушка много выше поселка над уровнем моря?

– Мно-о-го…

– Ну, так начинайте с японцем… Шанцевый инструмент какой-то есть, а не хватит – получите у Любомира. И помощников пару найдем. Тут же у вас готовый дот. Укрепите его – и шабаш. Наверное, здесь полевые ученья шли, да, Любовь Степановна? – спросил Тарас, вставая и легонько обивая о колено свою пятнистую кепку, что говорило о его спешке.

– Было, было…

– Останетесь на связи – хорошо? Вы поселок знаете. А мне пора к ребятам. До свидания, матушка…

51

Тут Игнатий стукнул себя по голове, как делают простодушные люди, когда вспоминают что-то важное.

– Стоп, товарищ полковник! Стоп, стоп! – он наклонился к деревянной низкой лавочке у буржуйки и протянул полковнику лист бумаги. – Вот! Просохло!

Полковник спросил:

– Что это? – и, взяв листок, отставил его от дальнозорких глаз. – Листовка?

– Точно, товарищ полковник! С вертолета разбрасывали, мы с Мориситкой извлекли из воды, просушили… – Игнатий взял жировушку и подсветил полковнику.

Тот прочел:

«Сограждане! Я, военный летчик войск Министерства катастроф, предупреждаю вас о том, что все происходящее нынче – реализация заговора руководства МК против самого существования России и ее народов. Помогите друг другу выжить и расскажите своим детям о том, как вас предали. Остаюсь один в окопе. Честь имею,

русский военный летчик Игорь».

– Эге ж! – сказал полковник Тарас, перевернул лист тыльной стороной и продолжил вслух:

«…в радиосетях: для работы на радиостанциях Р-161А2М, Р-165Б, Р-5БМ (Р-142Н); засекреченная телеграфная связь организована только по направлениям с ПУ группировок войск, отдельных соединений и частей. Для обеспечения засекреченной связи по каналам использовалась аппаратура гарантированной стойкости – Т-230-03, Т-230-1А, Т-240С(Д), Т-206-ЗМ1, Т-208, однако для обеспечения засекреченной телефонной связи по радиоканалам КШМ…»

Полковник еще раз повертел пожелтевший лист бумаги в руках, обвел присутствие отсутствующим взглядом и далее этот разрозненный текст стал изучать молча.

«…частей и подразделений в передовых порядках использовалась аппаратура ЗАС временной стойкости Т-219М. Обеспечение ключевыми документами органов ЗАС войск МК и войск, прибывающих в состав объединенной группировки, осуществлялось из имеющегося резерва в 8 отделе МК и созданных ГШ сетей взаимодействия для различных типов аппаратуры. Наиболее целесообразно зарекомендовали себя КД ключевой структуры «Ручной лабиринт», которая до настоящего времени является базовой…»

– Все?

– Что – все? – уточнил было Игнатий.

– Еще, спрашиваю, такие листовки есть?

– Есть еще три штуки, товарищ полковник… – снова присел и, как слепец, стал шарить в темноте у печки Игнатий.

На обороте еще одной листовки полковник Тарас прочел:

«Для выполнения задач соединениями и частями по разоружению незаконных вооруженных формирований, которые будут возникать, и восставших армейских частей необходимо развернуть систему связи, которая позволила бы обеспечить управление войсками по этапам:

– переброска войск МК с других военных округов в район проведения операции;

– подготовка к боевым действиям в районах сосредоточения;

– выдвижение войск в район боевого предназначения;

– ведение боевых действий;

– взаимодействие на всех этапах операции с внутренними, пограничными войсками, армейской и фронтовой авиацией, ФАПСИ.

На этапе переброски в затопленные районы Подмосковья наших соединений и частей Северо-Кавказского, Ленинградского, Приволжского, Уральского, Сибирского, Московского, Дальневосточного, Забайкальского военных округов, Северного, Балтийского, Тихоокеанского флотов связь с ними должна быть организована по каналам и линиям связи Министерства…»

– Следующая! – протянул руку полковник.

«Командно-штабные машины Р-145БМ, как транспортная база (БТР-60ПБ), так и средства связи, морально устарели. База имеет маломощные двигатели. Средства связи имеют недостаточное количество ЗПЧ, большое время перестройки. В условиях резкого перепада температур могут происходить частые выходы из строя р/станций Р-111.

За период с начала операции по настоящее время уже зарегистрировано нарушений безопасности связи:

– II категории – 6 нарушений; – III категории – 379 нарушений.

Характерными нарушениями являлись:

– работа на запрещенных частотах;

– передача открытым текстом позывных УС и названий населенных пунктов;

– передача не закодированных номиналов частот и номеров радиосетей;

– не ответ на вызов главной радиостанции;

– работа искаженными позывными.

На ряде радио, радиорелейных и тропосферных станциях отсутствовали переговорные таблицы ТДР-84, ПТРТС-84 и ключи к ним. Отсутствовали в аппаратных ЗАС инструкции на случай угрозы захвата аппаратуры и документов противником, порядок их экстренного уничтожения. Отсутствовали элементарные навыки в эксплуатации аппаратуры Т-240С…»

– Все, Игнатий?

– Все, товарищ полковник.

– Считай, Игнатий, что вы с японцем языка взяли! – сказал полковник, свернул листовки вчетверо и упрятал под куртку. – Как там: гладко было на бумаге?

– Да забыли про овраги!

– А по ним ходить!

Полковник Тарас бодрился, подмигивал старику, улыбался японцу, но уже понимал, что с таким подлым и беспощадным вторжением Россия имеет дело впервые.

– Оставляю вам пока вот этот пулемет… Потом ребята поднесут что посущественней…

С холма, через лес он направился к дому с имперским флагом России.

И что она теперь – Россия? То, что под ногами, под подошвами ботинок? Он уходил по мокрой траве, продирался сквозь ночные кусты и моросящий дождь, уходил скорее, уходил, чтобы побыть одному и представить себе дальнейший ход событий. То, что он узнал, подавило его и сделало бессмысленным всю его душевную и мозговую работу за десять лет, лишило смысла и этот набег.

Поздно. Деньги утратили силу. И те ли это деньги, ради которых стоило подставлять людей под пули, превращать их в благородных разбойников?.. Летчик авиации МК Игорь одним своим решением сделал сегодня для России больше, чем тысячи говорунов и заторможенных вождишек… Каков же выход? А он один – оборона острова. Похоже, в Министерстве катастроф не все правильно рассчитали: суши осталось совсем ничего. Значит, за эти клочки земли и будет война. И шансов на победу в ней нет. Возможно, что еще до прямых стычек всех победит вода.

И в какой-то момент полковнику подумалось, что нужно распускать народ, пусть каждый решает сам, как ему прожить последние свои дни в этом раскромсанном ложью мире…

Генерал Жучков предложил назвать остров – Соединенные Острова России.

– А сокращенно получается – СОР! – ужаснулся Федор Федорович.

– РОС! – сказал маленький Гоша. – Русские Острова Свободы!

И все согласились с этим.

– Какой образованный мальчик! – воскликнула домработница Надя.

– Устами младенца, бинть!

Дед дал мальчику одобрительного шлепка и тут же поцеловал в щеку. После чего обеспокоился, округлил глаза и коснулся губами лба мальчика. Потом сказал жене:

– У Гошки жар!

Та, встала на колени перед мальчиком, встревоженно прижала к себе белесую голову Гоши. Она покрывала ее поцелуями и сердито косилась в полутьме на место, где еще недавно сидела Раиса Крянгэ, словно та была виновницей Гошиной хвори.