Текст книги "В грозовом небе"

Автор книги: Николай Гунбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– А что, если для подавления зенитных точек использовать наш носовой скорострельный пулемет? – говорю я. – Если даже и не подавим эти точки, то хотя бы перед бомбометанием перепугаем вражеских зенитчиков, а это даст возможность сбить их с прицельной стрельбы. Наши возможности в этом случае увеличатся.

– Но как ты будешь стрелять и одновременно прицеливаться? – сомневается Степан.

– Привяжу к спусковому крючку веревку и буду тянуть ее при прицеливании, – отвечаю ему.

– Давай попробуем. Только надо использовать для этого все три пулемета.

В то время на наших самолетах для бомбометания стоял оптический прицел ОПБ-1м, который устанавливался в специальную пяту в задней части штурманской кабины. Внешне он походил на трубу длиной около метра, к окуляру которой штурман при прицеливании прикладывал один глаз, закрывая при этом другой. Зимой 1942 года к нам стали поступать самолеты нового выпуска, и на них этот громоздкий прицел был заменен более удобным, простым и дешевым – коллиматорным, который устанавливался в передней части кабины, перед носовым пулеметом. В описываемом же эпизоде боевых действий этой замены еще не было, и приходилось идти на хитрость. [68]

И вот техник Мартынов приносит трос длиной метра в два, мы привязываем его к спусковому крючку носового пулемета. Выходим на цель под низкой облачностью. Высота – метров сто. Вот и мост. Ловлю его в прицел, а сам тяну за трос. Знакомый треск пулемета, сверкают огненные трассы. Однако все мое внимание сосредоточено на бомбардировочном прицеле. Заходим поперек моста. Боковой наводкой занимается Степан. Ему это делать легко, так как наш путь – вдоль реки. Под треск всех наших пулеметов сбрасываю бомбы. Стрелок-радист Черноок докладывает, что бомбы перекрыли мост. Вместе со стрелком Савенко он продолжает вести огонь по огневым точкам противника.

Снижаемся, чтобы поскорее выйти из зоны обстрела вражеских зениток. Для этого приходится идти буквально по макушкам деревьев.

Уже в облаках обмениваемся впечатлениями. У летчика их особенно много: ему было видно больше, чем другим.

– Замолкли гады, когда мы открыли огонь. Испугались его спереди, да и сзади Черноок строчил по ним неплохо, – в азарте рассказывал он.

– Выходит, товарищ командир, вопрос «кто кого» на этот раз решен в нашу пользу, – слышим мы по переговорному устройству обычно всегда молчавшего в полете стрелка Савенко.

…В землянке, где размещен командный пункт полка, собрались все летавшие на эту цель боевые экипажи. Докладываем о результатах вылета, не забываем и про трос. Все согласны, что задумано неплохо. Многие собираются применить то же самое и на своих самолетах.

– Васек, – приказывает своему штурману Паращенко, – завтра же у нас должен быть тросик, да подлиннее, такой, чтобы, когда надо, и я мог тянуть.

– Не беспокойся, командир, – отвечает Сенатор, – сделаем не хуже, чем у Харченко. Не будет тросика – найдем шнур, хоть во всю длину самолета.

Через несколько дней в полк пришло донесение. По данным фоторазведки, половина дорогобужского моста была полностью разрушена, а на второй ведутся ремонтные работы. Возможно, это результат и нашего экипажного удара. Мы рады, что боевая задача наконец выполнена. Теперь поток неприятельской техники и войск в сторону нашей столицы значительно уменьшится, а это, несомненно, облегчит наступление наших войск на запад, завершение разгрома противника под Москвой. [69]

По аэродромам противника!

В это же время большое значение имели наши удары по вражеским аэродромам, расположенным западнее Москвы. С них неприятельские бомбардировщики совершали налеты на наши войска, города. Вылетать на такую цель нам особенно рискованно. И хотя риск сопровождал каждый боевой вылет, в этом случае мы рисковали вдвойне. Во-первых, при выходе на цель, особенно на малой высоте, экипажи обстреливались не только средствами ПВО аэродрома, но и пулеметно-пушечными установками самолетов на стоянках, что и было основными объектами нашего удара. Кроме того, оттуда могли взлететь вражеские истребители и атаковать нас еще при подходе к цели.

Но весь расчет был на внезапность нашего бомбового удара, при котором истребители врага не успели бы взлететь, а их воздушные стрелки встать за свои бортовые пулеметные установки. Успех выполнения боевого задания обеспечивали малая высота и правильно выбранный нами маршрут полета.

Декабрь 1941 года. Из штаба дивизии срочно приказывают нашему полку уничтожить самолеты, базирующиеся на военном аэродроме Шаталово, расположенном возле железнодорожной станции Починок, что в пятидесяти километрах к юго-востоку от Смоленска. Надо нанести удар по бомбардировщикам Ю-88, которые готовились произвести очередной налет на наши города.

После эвакуации авиационных заводов на восток страна еще не наладила производство самолетов в нужном количестве, и, таким образом, пополнения самолетов и экипажей к этому времени, по существу, еще не было. На выполнение этого боевого задания полк мог послать всего пять-шесть самолетов. Поэтому экипажам давалась возможность самим выбрать удобный для них маршрут полета с учетом индивидуальных особенностей подготовки экипажа, прежде всего штурмана.

В тот день маршрут нами выбирался так, чтобы сначала выйти в точку разворота на цель (ТРЦ), расположенную на железнодорожной линии Смоленск – Рославль, в пятнадцати – двадцати километрах южнее объекта удара, и, зная наверняка, что цель находится справа, произвести нужный разворот и на малой высоте атаковать цель.

Полет проходит под низкой облачностью на высоте пятьдесят – семьдесят метров. По зеленым елочным посадкам узнаем железную дорогу и разворачиваемся над [70] ней. Снижаемся до бреющего, из-за этого визуальная видимость уменьшается до предела. Следуем вдоль железнодорожного полотна, оставляя его справа. Теперь мы абсолютно уверены, что цель впереди и скоро должна появиться в поле нашего зрения. Сквозь мглистую пелену, которой, кажется, нет конца, зорко всматриваемся вперед. Но вот на белом заснеженном поле показалась стоянка с тяжелыми двухмоторными неприятельскими самолетами и ангарами. Это искомая цель. С десяток «юнкерсов» стоят с раскапоченными моторами. Вокруг них суетится технический состав – готовят самолет к вылету, чтобы бомбить наши войска, объекты. Не выйдет! Мы на боевом пути, и бомбовые люки открыты… Из-за внезапного нашего появления фашисты даже не пытаются бежать. Может, считают, что это свой, а не чужой самолет?

Когда ты на боевом пути, то кажется, что движешься слишком медленно. Но это не так. Наша скорость – триста шестьдесят километров в час, каждую секунду продвигаемся вперед на сто метров. Для малой высоты это прилично. Но все же нервы сжаты в кулак: в любой момент на нас может обрушиться шквал вражеского огня. И вот цель, наконец, в перекрестье прицела. Нажимаю боевую кнопку – и бомбы пошли. Но до разрыва их еще несколько секунд… Даю команду воздушным стрелкам открыть огонь. Они уже давно к этому готовы. А сам тотчас же начинаю стрелять из носового пулемета. Все перемешалось: сзади самолета – разрывы бомб, кругом – огненные трассы снарядов наших и вражеских пулеметов. Воздушные стрелки Черноок и Савенко все это видят лучше, но докладывать нет времени, да, наверное, и ни к чему.

Мы с летчиком хорошо понимаем критическую обстановку и, разворачиваясь вправо, стремимся уйти в облака, но они, как назло, здесь выше, чем были на всем маршруте. Стреляют по нам и неприятельские зенитные установки – они вокруг аэродрома. Это хорошо видно по ярким вспышкам на земле. Но помогает наш маневр на облегченном после сбрасывания бомб самолете (разворот с набором высоты), срывающий прицельную стрельбу вражеских зениток. На развороте наконец-то входим в спасительную облачность. Земля теперь совсем не просматривается. Продолжая набирать высоту, уточняю обратный курс. Тут. стало светлее, засияло солнце. Мы – за облаками. От яркого солнца, голубизны неба и оттого, что опасные минуты позади, на душе особенно хорошо. Задание выполнили: с той стоянки, куда упали наши бомбы, враги [71] уже не взлетят. За нами – еще пять экипажей полка. Задача у них та же, только бомбят они другие стоянки, а экипажам Ю. Петелина и Н. Жугана приказано сбросить бомбы на летное поле, а точнее, – на взлетно-посадочную полосу, которая в зимнее время почти не заметна, и нужны немалые усилия, чтобы отыскать ее. Надеемся, что и они потрудились не хуже.

Обратный наш путь – по верхней кромке облаков, как по волнам. Рассекаем их, подобно катеру. Виден только нос самолета, остальное скрыто в облаках. Пилотировать самолет в таких условиях трудно. Но это надо для того, чтобы в случае появления истребителей противника скрыться от них, уйти от нежелательных атак, тем более, что, как мы не раз наблюдали, вражеские истребители умели маскироваться облачностью и при первом возможном случае атаковать из нее наши зазевавшиеся экипажи.

При полете за облаками курс нужно выдержать с точностью до одного градуса. Иначе нельзя: теряется ориентировка. Компас на самолете самый простой: в спирте плавает магнитная картушка, по которой и выдерживается направление полета. Но километров через сто нам будет помогать в этом радиополукомпас, который при хорошей работе и умелой его настройке поможет самолету прибыть на приводную радиостанцию своего аэродрома.

За линией фронта пытаемся пробивать облачность вниз. Она здесь слишком низкая. До земли остается только сто… восемьдесят метров, а «окна» все нет. Внимательно смотрим вниз. Но вот, наконец, замелькали желанные темные тона. Земля! Леса, поля, дороги… Все как на карте. По ним и восстанавливаем детальную ориентировку, вносим поправку в маршрут – мы уклонились вправо. Через десять минут – аэродром посадки, наш фронтовой дом.

Мешает непогода

Наши войска продолжают гнать врага от Москвы. Наступление идет на широком фронте, от Ельца до Калинина.

Для ускоренного продвижения наступающих войск, особенно войск 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, командование решает высадить в тылу врага, на Вязьминском направлении, воздушный десант. Для операции были привлечены дальние бомбардировщики, в том числе и часть экипажей из нашего 98-го полка. Это оперативное задание должны были выполнять еще экипажи Ю. Петелина и [72] Ф. Парашенко. 20 декабря мы перебазируемся на новый аэродром, откуда и должна осуществляться эта операция. Там наши самолеты ДБ-3ф дооборудуются специальными приспособлениями. В основном это касается бомболюков; в них и в кабине радиста должны поместиться десяток солдат с вооружением.

Когда через два дня все было готово, начались тренировки экипажей и десантников: учились быстро размещаться в самолете, быстро покидать его после посадки.

Согласно боевой задаче каждый экипаж должен был за день сделать два-три рейса в тыл врага и, таким образом, высадить там двадцать – тридцать бойцов-десантников.

Но погода, как назло, не благоприятствовала этой операции. Каждый день и на аэродроме, и на месте высадки десанта беспрерывно, день и ночь валил снег. Если на аэродроме взлета его все время укатывают, то в тылу врага придется высаживаться на неподготовленных площадках, под носом у неприятеля. А снегу уже по колено, не меньше. И он все продолжает падать. С утра приходим на аэродром, но вылет каждый раз откладывается.

В один из таких дней по той же причине «отбой» получаем прямо с утра. Воспользовавшись этим, решаем посмотреть Москву. Поезда в столицу ходили тогда на паровозной тяге, но, несмотря на это, мы сравнительно быстро добрались до места. Москва в то время считалась прифронтовым городом, но она произвела на нас неплохое впечатление, во всяком случае лучше, чем мы ожидали. И хотя на улицах было немноголюдно, в столице работали магазины, театры и даже рестораны. Однако надо спешить на аэродром, где стоят наши самолеты. Приказ на вылет может быть дан в любую минуту. А поезда ходят редко, и мы два часа сидим в неотапливаемом зале ожидания.

В вокзальном буфете продают лишь черный кофе и ледяное пиво. Взяли по стакану кофе. Хотелось бы и пива, но и без него холодно. Тем более, что предстоит еще час езды в не менее холодных вагонах. Но молодость берет свое, и никакая хвороба к нам не пристала. Утром как ни в чем не бывало приходим на стоянку самолетов. Ждем уточнения боевой задачи, но, к нашему удивлению, получаем окончательный «отбои»: посадка в тылу врага из-за непомерной толщины снежного покрова не состоится. Это было 31 декабря 1941 года. В тот же день мы получили приказ вернуться в свой полк, который уже сменил место своей дислокации. С нового удобнее бить по отступающему врагу, по его тыловым аэродромам; и коммуникациям. [73]

Новый год – в воздухе

Итак, в последний день самого тяжелого для нашей страны 1941 года мы перебираемся на аэродром, тоже хорошо нам знакомый. Друзья встречают нас прямо на стоянке, радуются, что мы снова в их дружном боевом коллективе. Вечером нас приглашают за накрытый, конечно по-военному, по-походному, новогодний, праздничный стол. Поднимаем тост за нашу победу, в которую мы верили с первого дня войны. Пришедшие на вечер девушки украсили его своим присутствием, да к тому же помогли нам организовать музыку, танцы, и, конечно, мы пели…

Под утро нас разбудил адъютант эскадрильи, капитан Голубев.

– Срочно – на аэродром! – тормоша нас, передал он приказание командира эскадрильи.

– Сережа, дай немного добрать…

– Выспитесь после победы, – неумолимо поднимает нас вездесущий, всеми любимый Голубев, про которого говорят, что у него всегда одна нога здесь, другая – там.

Узнаем, что утром 1 января 1942 года два звена полка должны нанести удар по вражескому аэродрому в районе Смоленска.

Наше звено поведет сам И. К. Бровко со штурманом полка Г. А. Мазитовым. Погода ясная, морозная, поэтому наши техники, поднятые еще раньше нас, часа два старательно греют специальными печками укутанные ватными чехлами моторы; после запуска прогревают их сначала на малых, потом – на средних и больших оборотах… Рев моторов был для нас своеобразной предварительной командой на боевой полет. Сейчас предстоит взлететь с зимнего аэродрома, укатанного катками, выравненного самодельными, из бревен, грейдерами. Все это делали неутомимые труженики из БАО – батальона аэродромного обслуживания. И хотя подчас эту тыловую организацию критиковали, она, мне кажется, неплохо справлялась со своим предназначением, и аэродром наш всегда был в рабочем состоянии. Кроме того, рядом с основным аэродромом батальон должен был готовить и ложный аэродром, чтобы при налете противника спутать его карты и заставить бомбить ложную цель, а не действительную. В этом случае командир БАО представлялся к правительственной награде.

Помимо повседневной подготовки аэродромов, с которых велась боевая работа, на БАО ложились очень ответственные задачи: заправлять самолеты горюче-смазочными [74] материалами, кислородом, обеспечивать боеприпасами, питанием, размещать и снабжать необходимым летный и технический состав полка. От солдат, офицеров, вольнонаемных этого батальона во многом зависел успех выполнения полком боевых заданий.

Продолжительное время нас обслуживал батальон, которым руководил майор Ручкин. За два года совместной работы он и его подчиненные как-то сроднились с нами, с летным и техническим составом. Они жили нашей боевой повседневностью, и мы ценили их за это. Ведь в конце концов и мы, и они решали одну задачу – бить врага. Кстати, Ручкин был в числе первых командиров БАО, получивших правительственную награду за то, что по сооруженному его батальоном ложному аэродрому был нанесен вражеский бомбовый удар, тем самым предотвращено разрушение нашего аэродрома.

Наш «батя», Иван Карпович Бровко, опытный летчик и не менее опытный бывший штурман, ведет звено к цели. Высота – 5000-6000 метров. Ниже лететь нельзя: там, на высоте примерно в четыре тысячи метров, видны витиеватые конденсационные следы вражеских истребителей. На нашей высоте, в условиях определенной влажности и температуры, таких следов не возникает, и неприятелю здесь труднее нас обнаружить и атаковать. Нам помогает и морозная дымка.

Для удара выбрано раннее утро. Расчет на то, что противник в Смоленске еще спит после новогодней ночи. Но следы истребителей на нашем маршруте к цели настораживают. Мы понимаем, что, поскольку цель расположена в тылу врага, далеко за линией фронта, вражеские истребители в любое время могут подняться со своих тыловых аэродромов и атаковать наши боевые порядки.

Но выбранная высота полета и время удара позволяют нам выйти на объект удара почти незамеченными. На высоте 6000 метров подходим к цели. Стоянки неприятельских самолетов на снежном фоне теперь видны как на ладони. Мазитов выбирает ту, что ближе к ангарам и военному городку. По докладам летчика и стрелков (я в это время готовлюсь сбросить бомбы) узнаю, что начала бить зенитка. А теперь, когда нажата боевая кнопка, и сам вижу, как вражеская зенитная артиллерия прикрывает город. Разрывы впереди… Не дождавшись, пока разорвутся свои бомбы, делаем правый разворот. За результатами удара наблюдают кормовые стрелки. Через минуту они уже докладывают, что аэродром в пожарах. [75]

Нам помогло и звено старшего лейтенанта А. Никифорова, следовавшее за нами с некоторым интервалом.

Теперь предстоит не менее трудный обратный полет, большей частью – по вражеской территории. Идем, набирая высоту. Облегченные самолеты легко поднимаются еще на тысячу метров. Скорость наша на этой высоте больше. Сказывается и попутный ветер с запада.

Прошло уже десять минут. Враг пока нас не видит. Но Мазитов, обрадованный, очевидно, успешным ударом по цели, отклонился от маршрута и чуть не вывел звено на дорогобужский железнодорожный мост. Зная, какая там сильная противовоздушная оборона, мы встревожились. К счастью, отклонение ведущим своевременно замечено. Звено успело отвернуть и не попало в зону обстрела. Воспользовавшись выходом на этот, уже знакомый нашему экипажу объект, зорко оглядываю его. И, хотя расстояние приличное, все же замечаю, что один из пролетов моста так и не восстановлен. А после нашего удара по нему прошел уже месяц.

…Ведущий в этом полете, Иван Карпович Бровко, доволен. И причина для этого есть – задание выполнено, все экипажи полка вернулись на аэродром.

Второе рождение

В начале нового, 1942 года помимо ударов по аэродромам противника полк продолжал бомбить отступающие после разгрома под Москвой вражеские войска. На этот раз мы снова взаимодействуем с кавалерийским корпусом генерала Белова, конница которого совершала смелые рейды в тыл врага. В конце декабря 1941 года из-за непогоды нам не удалось помочь ему десантом. Теперь компенсируем это своими бомбовыми ударами по гитлеровским войскам, которые он преследует.

Ранним утром нас вызывают на командный пункт полка. Нашему звену и звену из третьей эскадрильи под командованием летчика Николая Жугана и штурмана Ивана Чиссова ставится срочная боевая задача: поддержать наступающие части кавалерийского корпуса. Первым взлетает наше звено, за нами – звено Жугана. Его цель – скопление вражеских войск – расположена в том же районе, что и наша, только несколько севернее. Погода стоит ясная, как и в тот новогодний день. Видимость хорошая. Дымки нет, а это не в нашу пользу. [76]

Как и прежде, днем, мы без сопровождения истребителей. Опасно, но так надо: этого требует обстановка. Учитывая метеорологические условия, решаем на этот раз высоко не забираться, чтобы в случае чего можно было быстро снизиться и перейти на малую высоту. Этим маневром нам и раньше удавалось избегать встречи с вражескими истребителями и выполнять боевые задания. И теперь эта тактика оказалась правильной. Все экипажи нашего звена вернулись на аэродром. Из другого звена нет экипажа Жугана. Его ведомые доложили, что самолет командира звена подбит вражескими истребителями и члены экипажа выбросились с парашютами. Вскоре командир звена прибыл в полк, но без штурмана и стрелков.

Вот что рассказал об этом полете старший лейтенант Николай Жуган.

Мы следовали сзади звена Харченко на расстоянии примерно трехминутного интервала и после удара по цели набрали высоту 7000 метров. Мы уже подходили к линии фронта на высоте 8000 метров, когда нас перехватили два звена «мессершмиттов». Завязался неравный бой. В одной из атак противник вывел из строя правый мотор нашего самолета, и мы стали отставать от других в звене. Противник, несмотря на наш ответный огонь, атакует еще и еще. Оба воздушных стрелка получили смертельные раны. Перебита тяга руля высоты, самолет неуправляем, круто снижается.

– Прыгать с парашютами! – приказываю экипажу.

– Понял, прыгаю, – ответил Чиссов. Остальные молчали – их уже не было в живых.

Я видел, как покинул самолет штурман, прыгнув из нижнего люка. Заметил, что высота была в это время около [77] 7000 метров. Так как кругом шныряли неприятельские истребители, Иван решил, очевидно, сделать затяжной прыжок, но на большой высоте, без кислорода, сразу же потерял сознание. Сам я покинул самолет позже, когда высота была уже меньше 5000 метров.

Наблюдавшие за воздушным боем наши кавалеристы, находившиеся в том же районе, видели, как от самолета отделилась черная точка и стала быстро увеличиваться. Все ждали, что парашют вот-вот раскроется, но он не раскрылся. В бессознательном состоянии Чиссов камнем падал на землю… Он упал в километре от наших бойцов. Трое из них вместе с командиром взвода помчались к тому месту. Человек лежал на дне глубокого заснеженного оврага. К их удивлению, он был жив и, когда они подошли к нему, то, придя в сознание, прежде всего спросил у них:

– Кто вы?

Убедившись, что это свои, позволил им отправить его в медсанбат.

Оказалось, что Чиссов – по самой счастливой случайности! – упал в повисший над оврагом толстый снежный сугроб (зима 1942 года была на редкость снежная). Снег смягчил удар, и Чиссов, скользя по снежному скату оврага, «погасил» скорость своего падения до минимума и остался жив. Это невероятно, но факт: нераскрытый парашют был на Чиссове.

Жуган приземлился на опушке леса. Его тоже встретили наши, советские бойцы и привели в деревню, куда уже принесли штурмана.

– Иван! Живой?!

Первую медицинскую помощь Чиссову оказал фельдшер медико-санитарного батальона М. А. Брехов. Но повреждения костей и органов таза были серьезные, и через некоторое время Ивана отправили во фронтовой госпиталь, где врач-хирург Я. В. Гудынский сделал ему несколько сложных операций. Больше месяца шла борьба за жизнь штурмана. Когда здоровье Ивана несколько улучшилось, его переправили в другой, тыловой госпиталь. Там коллектив медицинских работников во главе с опытным врачом И. П. Изотовым помог штурману окончательно встать на ноги.

О прыжке без парашюта с 7000-метровой высоты написал в те январские дни на страницах газеты «Красная звезда» военный корреспондент Н. Денисов. Случай, происшедший со штурманом 98-го полка, действительно фантастический. [78] Но, видно, было суждено и очень хотелось жить этому волевому человеку.

После выздоровления Чиссов попросился в свою часть продолжать боевые полеты, но ему отказали в этом и направили преподавателем в штурманское училище. До конца войны он готовил для фронта штурманов, передавая им свой боевой опыт. Его воспитанники не раз доказывали, как умеют они выполнять свой долг перед Родиной.

Летчику Жугану дали нового штурмана, Федора Василенко, прибывшего в наш полк из другой части. Он оказался достойным своего предшественника.

Встретиться вновь с Чиссовым мне довелось лишь в 1970 году на 30-летнем юбилее части. Там я увидел все такого же жизнерадостного человека. Человека, родившегося, как все говорили, второй раз. За это время он успел окончить Военно-политическую академию, уйти в запас и стать пропагандистом при Центральном Доме Советской. Армии имени М. В. Фрунзе. Наша встреча была интересна и желанна для нас обоих еще и потому, что к моменту невероятного прыжка этого человека мы, служа в одном полку, совершили с ним более чем по семьдесят боевых вылетов каждый.

Пополнение

В марте 1942 года полк получил первое пополнение летного состава – летчиков и штурманов. Они прибыли к нам из Туркменской ССР, куда летом 1941 года эвакуировалась 2-я Ивановская высшая школа штурманов, закончить которую мне помешала война. Теперь школа занимается переподготовкой экипажей дальних бомбардировщиков, чтобы они могли осуществлять боевые полеты ночью. Обученные там экипажи срочно отправляются на фронт, на восполнение летного состава.

Прибыв в действующий боевой полк, они, как и все новички, чувствуют себя не совсем смело, глядя на нас, обстрелянных штурманов и летчиков. Но обстановка требует срочно вводить их в строй. Как штурман звена я полностью отвечаю за подготовку штурманов своего подразделения. Несмотря на то, что прибывающие из ВШШ подготовлены в общем-то неплохо, в полку разработали специальную программу ввода их в строй.

Каждый штурман эскадрильи или штурман звена в свободное от боевых полетов дневное время проверяет, как [79] прибывшие ориентируются в районе аэродрома и на маршруте. Молодого штурмана проверяют прежде всего на ориентировку по радиомаяку, считавшемуся у нас в то время основным радионавигационным средством. Для этого новичка сажают в переднюю кабину вместе с инструктирующим его штурманом. В полете молодому штурману надевают на голову чехол от парашюта (более совершенного средства тогда не было), чтобы он не мог видеть ни местности, ни приборов. Для него это в полном смысле слепой полет. Минут через десять ему позволяют откинуть чехол. По радиополукомпасу новичок настраивается на аэродромный радиомаяк, прослушивает его волны. Курс на аэродром посадки, который он определит, через штурмана-инструктора сообщается летчику… После двух-трех успешных выходов на радиомаяк вновь прибывший штурман допускался к выполнению боевого задания в качестве дублера. Если квалифицированно справился со своими обязанностями, то в следующий раз он самостоятельно выполнит боевой вылет. Такова была в то время методика ввода в строй штурманского пополнения.

К нам в эскадрилью прибыли Александр Петров, Николай Вавилин, Анатолий Дрюк, Николай Курбатов и другие молодые штурманы, полные желания поскорее летать самостоятельно и громить ненавистного врага. Хватает у них и умения. Александр Петров, Николай Вавилин и Анатолий Дрюк к концу войны сделали каждый более чем по двести успешных боевых вылетов. Четвертый из них, Николай Курбатов, настойчивый, с быстрой реакцией, весной 1944 года не вернулся с боевого задания.

Но бывало, редко правда, пополнение и другого рода. Назначили к нам в эскадрилью прибывшего из училища лейтенанта Павленко, штурмана. Уже при первом с ним знакомстве он показался мне несколько странным. Вывозить его в пробные полеты пришлось долго, причем не только на ориентировку по радиомаяку, но и на простую, визуальную ориентировку, где он ухитрялся специально, как потом выяснилось, путать один большой город с другим. Пролетая над Липецком, говорил, что это Воронеж, и т. п. Создавалось – а позднее и укрепилось – впечатление, что он не хочет летать, просто трусит. Но трудная обстановка требовала как можно больше людей, и его послали на боевое задание. Послали с опытным летчиком, командиром звена Иваном Гросулом, чтобы тот вынес окончательное решение о профессиональной пригодности новичка. Готовили Павленко к боевому вылету под моим наблюдением [80] и контролем. В кабине самолета еще раз объясняю порядок его действий, вплоть до пользования ракетницей.

– Ну теперь, Павленко, все понятно?

– Все ясно, товарищ капитан, – быстро отвечает он.

– Докладывай о всех своих действиях в полете командиру экипажа, – напоминаю ему.

Едва успел отойти от самолета, чтобы поговорить с техником, как мимо нас, совсем рядом, сантиметрах в двадцати, пронеслась вылетевшая из самолета красная ракета. Оказалось, стрелял из ракетницы незадачливый штурман – проверял ее… Но все же в полет его решили выпустить.

По докладу И. Гросула, он вел себя странно, давал ошибочные курсы. И только благодаря опыту Ивана задание было выполнено и экипаж вернулся на аэродром. Больше горе-штурмана – а может, и просто труса – в полет не выпускали; он был списан с летной работы. Летали лишь отважные люди, специалисты своего дела.

В феврале 1942 года к нам прибыла первая партия новых самолетов. К этому времени в полку оставалось уже не больше десятка машин, не раз обстрелянных и изрядно побитых.

Новые самолеты прибыли к нам с Дальнего Востока как подарок от дальневосточной молодежи. Они были построены на средства комсомольцев Хабаровского края и Амурской области. Их получили лучшие экипажи полка – экипажи Николая Краснова, Юрия Петелина и наш. Самолеты передают им в торжественной обстановке. Весь личный состав полка построен на аэродроме Перед летчиками, штурманами, стрелками, техниками – три новеньких, поблескивающих свежей краской дальних бомбардировщика с красивыми надписями на фюзеляжах: «Хабаровский комсомол», «Амурский комсомол», «Комсомол Колымы»… У нашего экипажа самолет «Амурский комсомол».

Вместе с самолетами трудящиеся Дальнего Востока прислали нам подарки – часы, шарфы, теплые перчатки, ножи, одеколон, даже печенье. Большую заботу проявлял тыл нашей страны о воинах-фронтовиках.

На митинге, посвященном передаче полку боевых самолетов, летчики, штурманы, стрелки-радисты поклялись в том, что эти грозные машины будут максимально использоваться для окончательного разгрома ненавистного врага. [81]

На этом самолете наш экипаж совершил около сотни успешных боевых вылетов. Не раз обстрелянный, только в конце войны он был отправлен в ремонт. Другие экипажи успели произвести на нем последние завершающие удары по врагу на его собственной территории… Но сейчас нужно сломать противнику хребет. И мы наносим мощные бомбовые удары по скоплению войск и коммуникациям врага.

Вскоре после пополнения полка самолетами и людьми произошло еще одно радостное событие – Указом Президиума Верховного Совета СССР личный состав полка, отличившийся в боях с гитлеровскими захватчиками, награжден орденами и медалями. Наград Родины в первую очередь удостаиваются летчики и штурманы боевых кораблей. Орденом Красного Знамени награждены летчики Харченко, Гросул, Паращенко, Петелин, Краснов, штурманы Глущенко, Сенатор и другие. Этим же орденом награжден и я. Это первая в моей жизни правительственная награда, и я с большим волнением воспринял ее.

По поводу награждения – общее построение полка на аэродроме. Генерал Дубошин, командир 24-й дивизии, в которую входим и мы, торжественно вручает нам боевые награды. Летчик Иван Гросул и штурман Леонтий Глущенко от имени награжденных призвали личный состав 98-го полка приложить все силы и знания, не пощадить жизни для окончательной победы над гитлеровскими захватчиками. «Смерть фашистским оккупантам!» – так закончили они свои выступления.